Их не
меньше четырех десятков. Даже если половина промахнется, а с
такого расстояния даже слепому промахнуться трудно, то седла
коней сразу опустеют.
Старик разогнул спину, скомандовал холодным и совсем не
старческим голосом:
-- Лучники!
Ингвар услышал скрип натягиваемых луков. Это было жуткий
звук. Ингвар слышал его не однажды, но сейчас мороз пробежал по
коже. Они как на ладони, их будут бить, как гусей на выбор. А в
ответ можно разве что попытаться добежать до крыльца и зарубить
старика и эту сероглазую, что подвергла его такому унижению...
Нет, даже это не удастся. В руках отроков, что вроде бы
поддерживали старца, теперь появились щиты и мечи. И держат их
умело. А юный возраст, как знал Ингвар по себе, не помеха
воинскому умению.
-- Мы сдаемся, -- просипел он. Видя, что стрелы вот-вот
сорвутся с тетив, он взмахом руки согнал дружинников на землю.
Угрюмые, злые, они с проклятиями покидали седла, стояли молча,
держа коней в поводу. Теперь особенно было заметно, что каждый
на полголовы, а то и на голову выше древлян, шире в плечах,
массивнее, а лица у всех свирепые, в шрамах. На каждом столько
железа, что хватило бы на дюжину древлянских воинов.
Старик смотрел зорко. Когда Ингвар, наконец, покинул
седло, бросил резко:
-- Мечи -- на землю! Быстро, быстро! Отступить от оружия!
Дальше!.. Нет, к воротам ни шагу. Кто шелохнется в ту сторону,
проверит на себе, как бьют наши стрелы.
Ингвар сдавленно прошипел проклятия. Последняя надежда
оказалась тщетной. Старый пень выиграл время, прикидываясь
глухим, а теперь руководит умело, ошибок не делает.
-- Напрасно так делаете, -- сказал Ингвар в бессильном
бешенстве.
Старик впервые усмехнулся, внезапно приложил ладонь к уху:
-- Чо?.. Говори громче.
Ингвар хотел выругаться, но старик и так слышал уже и про
трухлявого пня, и развалину, лучше такого гуся не дразнить.
Олег учил: если львиная шкура не помогает, одевай лисью.
-- Я говорю, -- сказал он как можно громче, чувствуя как в
натруженном горле стало горячо и больно, но громче зазвучало
едва ли, -- мы прибыли с миром. Как вы слыхали наверняка, князь
Олег довершает дело, начатое Рюриком Буянским или Рюриком
Датским. Славянские племена объединятся... ну, пусть огнем и
мечом, но это в последний раз. Потом, когда станут одним
народом, не будет бесконечных войн: весь на весь, племя на
племя. Сейчас под рукой Олега уже поляне, тиверцы, кривичи,
типичи, тишковцы, дулебы... Сможете ли устоять против такой
силы?
Он видел по мрачным лицам, что здесь хорошо знают о
растущей мощи киевского князя. Возможно, уже прикидывали, как
повернется война, если Олег пришлет сюда большие силы.
Ободренный продолжал:
-- Мы явились с миром. Не всех пришлось загонять в Новую
русь огнем и мечом! Типичи и сосновичи сами принесли свои мечи.
Они и сейчас живут как жили. Но верховная власть киевского
князя, прежде всего, в том, чтобы прекратить постоянные войны
между племенами. У нас хватает внешних врагов. Вы не знаете, но
славянские племена на Западе исчезают одно за другим. Их земли
захватывают германцы, а славян либо истребляют, либо
огерманивают. Это не ваши войны, когда пришли, побили,
пограбили и ушли восвояси. Германцы, если приходят, то остаются
навсегда!
Их лица были непроницаемы, но по глазам он с некоторым
удивлением понял, что ему верят. Нехотя, но верят. Возможно,
даже готовы пойти на какой-то союз с Олегом, но только на
какой-то. Такой, чтобы не задевал их вольностей. И не мешал
драться с соседом. Именно с соседом, ибо ненавидишь и винишь во
всем именно соседа, а не тех неведомых германцев, которые
теснят неведомых славян. Они дулебы, а не какие-то славяне!
Ольха сказала все тем же холодным тоном:
-- Вы можете остаться гостями здесь... до утра. Коней
ваших накормят и напоят. Как и вас.
-- А наши мечи? -- спросил Ингвар
-- Вернут за воротами, -- ответила она. Ее серые глаза
очень внимательно следили за его таким странным лицом, голым,
как у подростка, но с жесткими складками у губ, квадратным
подбородком. У него хищное лицо, определила она для себя, злое
и хищное, и если бы он не был врагом, мог бы вызвать симпатию.
Это не сладкоголосые отроки или благоликие мужчины с приятными
движениями. В нем чувствуете? дикость лесного зверя, а лесных
она любила больше домашних.
-- Да? -- спросил он. -- Тогда я сейчас схожу за своим
Переляком.
Она нахмурилась, голос ее стал выше:
-- Вернут, когда будете уезжать!
Ингвар перевел дух, стараясь, чтобы сероглазая ведьма не
заметила его неуверенности. Ладно, важно выбрать время. А потом
сумеет стиснуть ее нежное горло, чтобы сладко хрустнули тонкие
косточки!
Набежали парни, разобрали и увели коней. Двое чуть не
подрались за право унести оружие русов. Все со страхом и
восторгом смотрели на огромные двуручные мечи. Ни древляне, ни
поляне, ни свирепые тиверцы не знают таких мечей. Даже двумя
руками непросто вскинуть над головой! А русы, судя по их росту.
бьются ими как древляне акинаками.
Только тогда Ингвар услышал говор и движение на стенах.
Лучники снимали тетивы, сматывали, прятали в мешочки. Некоторые
уже исчезли, но осталось пятеро с самострелами.
Ингвар поежился. Глаза всех пятерых следят именно за ним.
Его считают самым опасным, понятно. И сюда дошла его слава.
Знают, кто он и каков он. Жаль, что слава не убережет от
страшных булатных стрел. Не от длинных стрел с булатными
наконечниками, как у лучников, а от цельножелезных стрел
самострела. Он носил под рубашкой кольчугу из тонких булатных
колец, это спасало от простых стрел, хотя оставались
кровоподтеки от ударов, но булатный болт, короткая стальная
стрела из самострела, пробивает и кольчугу. А когда в тебя
целятся пятеро, то не промахнутся даже в бабочку.
С крыльца сошел, сильно хромая, немолодой мужик с короткой
бородой. Кивнул на левое крыло терема, жестом пригласил их за
собой. Ингвар с натугой улыбнулся:
-- Пошли, ребята. Утро вечера мудренее.
Челядин с размаха выплеснул в корыто помои, стараясь
брызгами достать проходящих мимо русов. Свинья не повела и
ухом, поросята подбежали с визгом, понюхали и разбежались.
Хорошо живут древляне, подумал Ингвар. Зажиточно. Надо будет
дань наложить покруче. А здоровых парней набрать во
вспомогательное войско. Хорошо будут воевать, лучших возьмет в
дружину.
Русов разместили в просторной палате, а ему, как воеводе,
отвели отдельную комнату на самом верху. Светлица, вспомнил он
славянское название. Окошки хоть и узкие, но свет попадает с
двух сторон.
Со всех стен на него злобно смотрели угрюмые морды
кабанов, лосей, туров. Рога самых крупных, величественных, были
в золоте и серебре. Стол стоял у окна, затянутого тонкими
пластинками слюды, а не пленкой бычьего пузыря, как ожидал
Ингвар. Богато живут, негодяи. И дань надо покруче, и вообще
сюда бы часть войска на прокорм.
Справа от стола, чтобы сразу можно лечь, высилось широкое
ложе, покрытое медвежьими шкурами. Такая же медвежья шкура,
почти не вытертая, раскинула лапы на полу подле ложа.
Над столом по обе стороны окна -- не окно, бойница! --
торчат рогатинки с чащами светильников. Сейчас не горели,
светло, но Ингвар уловил запах масла. Не бедно живут, не при
факелах или лучинах, как в других древлянских племенах. Он уже
бывал, знает.
Оставив шолом на ложе, осторожно пошел к двери. Без
привычной тяжести на спине двуручного меча чувствовал себя
голым. В коридоре стояли и прямо на полу сидели угрюмые
настороженные древляне. Доспехи из толстой кожи, у многих еще и
с костяными бляшками из копыт лосей, туров, коров, но ни одного
в булатной кольчуге, что стоит целое состояние. Вооружены
короткими мечами с узким лезвием, великий князь почему-то зовет
такие акинаками. Смотрят враждебно, исподлобья, будто
изготовились забодать рогами.
Его не останавливали, и он, стараясь не делать резких
движений, спустился на поверх ниже. Возле двери в большую
палату сидели и стояли древлянские воины. Здесь оказались как
на подбор рослые, крепкие, отмеченные следами прошлых боев.
Похоже, эту палату охраняют лучше, чем его светелку.
Нахмурившись, Ингвар толкнул дверь. Палата раза в четыре
больше, беднее. Его дружинники сидели рядами на лавках. Павка
стоял на плечах Рыбы и Бояна, выглядывая в окошко. Все русы
оставались в доспехах, даже шоломы не сияли. Воеводу встретили
радостным гомоном, глаза были тревожные.
-- Они не тронут нас, -- бросил Ингвар.
-- Пошто так решил? -- отозвался Павка.
-- Чую, -- ответил Ингвар.
Он не знал, откуда у него это чувство, но голову поставил
бы на кон, что сероглазой княгине важнее победить вот так, чем,
если бы сейчас сюда ворвались древлянские воины и залили
полтерема кровью русов. И своей, конечно.
Павка разочарованно хмыкнул. Ингвар согнал его, сам
взобрался на крепкие плечи своих старших. Боян заныл, он-де
лишь поменялся с Павкой, а теперь его очередь зреть...
Огромные костры пылали по всему заднему двору. Гридни
замедленно поворачивали исполинские вертела с тушами оленей,
баранов, телят. Пахучий запах лез в ноздри, а тут еще явился
волхв, щедро брызгал печеные туши квасом, чтобы мясо стало
мягче, сочнее. Когда ветер донес оттуда струю воздуха, Павка за
спиной Ингвара взвыл от сводящего с ума будоражащего запаха.
-- Вояки хреновые, -- сообщил он возбужденно, -- но
пожрать умеют!
-- Погоди, -- предостерег Ингвар, -- ты еще не пробовал их
стряпни.
Глаза Павки стали круглыми, как у морского окуня:
-- Неужто отравят?
-- Узнаем, -- ответил Ингвар неопределенно. -- Попробуем
выйти. Что скажут?
Стражи на дверях лишь проводили их долгими взглядами.
Ингвар почти физически чувствовал, как что-то острое вонзается
в его спину, пробивает доспех, рвет плоть и ломает кости. Он
зябко передернул плечами, ускорил шаг, благо их не
останавливали.
Миновав сени, на крыльце тоже не напоролись на отточенные
наконечники копий. Весь двор уже был пропитан запахами жареного
мяса, горелого лука, гречневой каши со старым салом. Оленей,
кабанов и даже битую птицу жарили в ароматных листьях, с
душистыми травами, а вдоль забора в больших котлах бурлило
варево. Ингвар уловил аромат густой ухи. Из речной рыбы уха
всегда намного вкуснее, чем из морской, а эти древляне, судя по
всему, сварив драгоценную рыбу, тут же выбрасывают свиньям, а в
ту же воду кидают новую рыбу, и так еще и еще, чтобы уха стала
как можно наваристее...
Они постояли на крыльце, давая привыкнуть к себе, сами
осматриваясь. Ингвар невольно сглотнул слюну. В лесу поесть
всласть некогда, три последних дня похода ели черствый хлеб,
иной раз на скаку срывали, свесившись с седла, горсть ягод, вот
и вся еда. Животы подвело и у самых терпеливых. А сейчас ют
нетерпения грызут подоконник, на слюнях поскальзываются. Перед
лесными славянами себя роняют!
Отдельно на пылающих углях стояли три огромные жаровни,
похожие на раскоряченных пауков. Три дюжих лохматых мужика,
волосы на плечах, бороды до поясов, широкими лопатками
перемешивали крохотные аппетитно пахнущие комочки. Ингвар
старался разглядеть, а Павка сказал знающе:
-- Кулики.
-- Кулики? -- не поверил Ингвар. -- Да что в них есть? И
вообще, кулики -- это забава для детей. Еда для нищих.
-- Или бекасы, -- поправил себя Павка. -- Хотя по запаху
похоже на песочников, они в это время самые жирные... Я бы не
отказался еще и от жареных жаворонков, только где их возьмут?
Он опять сглотнул слюну. Ингвар хмуро рассматривал
подготовку к пиру. В сторонке группа детей торопливо ощипывала
дроздов, там же опаливали крохотные тушки, обмывали, натирали
тертым можжевельником и целыми дюжинами насаживали на палочки.
Так и жарили, поливая маслом, чтобы лакомство не подгорело.
Павка за спиной сопел, мычал, шумно глотал слюни. К
крыльцу подскакал на прутике мальчонка. Замер, вытаращив глаза
на огромных страшных русов. Которые, как рассказывала бабушка,
из моря вышли вместе со своим дядькой Черномордом, чешуей, как
жар, горя, а теперь грабят и убивают в их лесу, а малых детей
живьем едят...
Павка спросил доброжелательно:
-- Ты чей? Из тебя лихой наездник будет! Прямо хазарин.
Тот застеснялся, опустил личико долу и начал ногой
ковырять землю. В сторонке челядин угрюмо покосился на могучих
русов, никто из мужчин не любит смотреть на мужика выше себя
ростом, но ответил за мальчонку словоохотливо:
-- Да Дубов он, выплодок Дуба, который в одиночку замостил
гать! Да и все на том конце Дубичи. Их столько, что их целая
дубрава! А молодняк уже будет и вовсе Дубровскими!.. Не род, а
новое племя выйдет из леса!
Он захохотал, довольный, явно тоже был из рода Дуба, понес
на коромысле тяжелые бадьи. Павка смотрел довольно, он и без
политики великого князя старался подружиться с местными. Теперь
и другие мальчишки, видя что сына Дуба живьем не съели, начали
опасливо приближаться, гляди на русов со страхом и восторгом.
Ингвар поманил пальцем самого смелого, что остановился
прямо перед крыльцом.
-- А тебя как зовут?
Тот высморкался по-древлянски, поочередно зажимая большими
пальцами ноздри, вытер грязную ладонь о волосы, ответил
независимо:
-- А как и моего деда. У нас всегда называют в честь деда.
-- Хороший обычай, -- одобрил Ингвар. -- А как звали
твоего деда?
-- А моего дела назвали в память о его деде, -- ответил
мальчишка уже удивленный такой тупостью руса.
Ингвар внезапно ощутил, что за ним наблюдают серые глаза.
Именно серые, именно глаза дерзкой княгини, от одного имени
которой у него от злости сердце начинает бухать как молот, а
перед глазами встает красная пелена.
-- Ладно. Но как тебя зовут, когда пера обедать?
Мальчишка вытаращил глаза:
-- Тю на тебя! Меня никогда звать не приходится. Я всегда
за столом самый первый!
Павка расхохотался. Ингвар, чувствуя себя посрамленным,
попятился в сени. Не видел, откуда за. ним наблюдают, но
чувство самосохранения подсказало, что лучше оказаться под
прицелом десяти самострелов, чем этих серых глаз.
В ожидании ужина русы отдыхали, копили силы. Спокойные II
немногословные, они выгодно отличались, на взгляд Ингвара, от
суетливых и постоянно роняющих свое достоинство древлян... как
и прочих славян, как бы по-разному не звались
Ингвар стоял у окошка, разглядывал двор, благо в его
комнате оно было на уровне груди. Кур и свиней угнали, а то и
переселили на вертела, суматохи не убавилось, но Ингвар
чувствовал, что его взор снова и снова обращается к странному
капищу. Из окна видел его только краешком, но при взгляде на
этот колышек с затупленным концом всякий раз шерсть поднимается
на загривке, а в горле нарастает рычание. Кровь, судя по всему,
не убирают, ее слизывают собаки или лакают свиньи, а на
остатках жирует целая стая раскормленных зеленых мух...
Его плечи передернулись. Олег приучил быть терпимым ко
всем богам, потому капищ Ингвар не трогал, волхвов щадил,
главных богов славян узнавал по их резным столбам, но именно
этого припомнить не мог, а при взгляде на него чувствовал такую
необъяснимую злость, что дыхание учащалось до свиста в груди, а
перед глазами вставала кровавая пелена как в момент, когда
превращался в берсерка.
В коридоре послышались шаги. Ингвар резко повернулся,
непроизвольно пошарил на поясе. Дверь открылась, за порогом
стоял молодой и высокий по мерке древлян парень. Был ой в
полотняной рубахе до колен, лаптях, от которых шел смолистый
дух, но на веревочном поясе висел короткий меч. Парень смотрел
с откровенной враждебностью. Когда заговорил, в голосе звучала
неприкрытая ненависть:
-- Княгиня велела передать. Уже можно опуститься на первый
поверх.
-- А что там?
-- Обед готов.
-- И на два десятка моих людей?
-- Их девятнадцать, -- поправил парень многозначительно.
-- Пока девятнадцать.
Ингвар не сомневался, что его людей не только посчитали,
но и заметили кто в кольчуге, кто в копытном панцыре, кто
выглядит умелым, а кто не очень.
-- Когда будем уезжать, -- сказал Ингвар, -- нас будет
больше.
Парень зыркнул исподлобья, не нашелся что сказать, славяне
задним умом крепки, пробурчал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10