За их спинами на берегу послышался шум, лай собак, треск кустов. Тревор оглянулся. Через зеленые ветви проломились огромные псы. Их занесло к самой воде, всадники остановили бешеный бег коней на возвышении. Трое сразу сдернули с седельных крюков луки. Тревор увидел, как их руки поспешно накладывают стрелы, отвернулся и поплыл быстрее.
Стреляли, как он понял с удивлением, не по ним. А когда оглянулся еще раз, увидел, как вслед медленно плывет человек в серой полотняной рубахе. Движется по реке медленно, то и дело зарываясь головой под волны. Одна рука болталась безжизненно, а плыл как-то странно, одними ногами. В тот момент, когда стрелы сорвались с луков, он, не поворачивая головы, ушел под воду.
Тревор еще дважды оглянулся, но Фарамунд не показывался, а лучники только теперь начали стрелять вдогонку уже ему, плывущему последним. Одна из стрел ударила в плечо, но кожаный доспех выдержал. Остальные стрелы шлепали в воду, как прыгающие с берега лягушки. Да еще конь дернулся и ржанул жалобно: железный клюв долбанул на излете в толстый круп.
С середины реки противоположный берег выступил из тумана отчетливо. К воде подбежали с десяток мужчин. У троих при себе были луки, у прочих за поясами торчали плотницкие топоры. Некоторые вбежали в воду до пояса, подхватывали обессилевших пловцов, тащили на берег.
Расталкивая народ, с берега к самой воде спустился грузный мужчина похожий на могучего лесного кабана. Всклокоченные рыжие волосы блестели в солнечных лучах как медная проволока. Такая же рыжая борода закрывала бы шею, если бы она была: голова сидела прямо на плечах, массивных, округлых. Маленькие глазки придирчиво уставились на мокрых людей.
— Что за бродяги?
Рык его был могучий, исполненный силы и свирепости. Тревор выбрел из воды, ведя под уздцы коня. Вода с обеих лила ручьями.
— Просим... защиты... — выговорил он. — Меня зовут Тревор, а это мои родственники — Редьярд из рода Лесного Медведя и Лютеция Белорукая из рода славного Фабия, римского патриция и сенатора, который ведет свой род от самого Муция Сцеволы. С нами шесть человек сопровождения. Я везу племянницу к ее отцу!
— Вот так? По воде?
— Савигорд, — ответил Тревор зло. — Савигорд преследует нас!
Мужчина угрюмо кивнул:
— Савигорд? Знаю такого. Меня зовут Свен. Свен Из Моря! Я хозяин этого бурга и этого люда. Вам укажут свободные помещения! Потом решим, что с вами делать.
Его налитые кровью глаза бесцеремонно уставились на Лютецию. Мокрое платье прилегало к телу, обрисовывая каждую черточку. Она вздрагивала от холода, при каждом движении ее полные упругие груди покачивались.
— Это и есть племянница?
Редьярд торопливо вытащил из кожаного мешка сухой плащ, Лютеция, стуча зубами, поспешно закуталась до подбородка. Свен хмыкнул, взгляд его маленьких глазок скользнул поверх плеча Клотильды.
Двое местных, пошатываясь, тащили из воды крупного мужчину. Тот обвисал на их руках, мокрая одежда прилипла к телу. Видны были грязные повязки, сквозь которые проступали светло-розовые пятна.
Свен нахмурился:
— А это еще кто?.. У нас нет лекаря. Бросьте его обратно.
Лютеция обернулась. Тонкие брови взлетели в великом удивлении:
— Ой, он сумел переплыть? Благородный Свен, этот человек спас мне жизнь!.. Его нужно обязательно взять, оказать помощь.
А Тревор добавил:
— Если выживет, то у тебя не будет лучшего стрелка из лука.
Свен поколебался. Фарамунд вздрогнул, с усилием поднял голову. Свен несколько мгновений вглядывался в полумертвое лицо. Лютеция затаила дыхание, и все вокруг, казалось, перестало дышать.
— Ладно, — проронил Свен, наконец. — Берите и его. Теддик... где Теддик? Ага, Теддик, проводи наших гостей в левую пристройку. Там ясли для коней еще не поставили?
— Нет, господин.
— Прекрасно. Принеси туда столы. А спать пока придется на сене.
Им дали кров и еду, а для измученных людей, что еще нужно? Вечер перешел в ночь, многие попадали на мягкое душистое сено, сразу проваливаясь в мертвый сон. Когда настало утро, почти все чувствовали себя отдохнувшими: все-таки не у костра спали на голой мокрой земле, а под крышей на сене!
До самого полудня чинили конскую упряжь, подшивали сапоги. Местные помогали, чем могли, кузнец заново перековал коней, женщины поделились одеждой. Лютеция поблагодарила Свена за гостеприимство, потом вспомнила:
— Мы по дороге подобрали человека... я говорила, он спас мне жизнь! Где он?
От Свена пахло рыбой, словно он не только вышел из моря, но и питался все еще сырой протухшей рыбой. Запах рыбы и плохого пива смешивался в жуткую вонь, Лютеция старалась держаться с подветренной стороны.
— Не тревожься, красавица. Его никто не выгнал.
— А где он?
— Спит и ест с моими слугами. А я их содержу неплохо! Кто хорошо обращается со слугами, тому они верны.
Успокоенная, она повернулась к Тревору:
— Дядя, тебе не кажется, что мы достаточно пользовались гостеприимством благородного Свена? У него своих дел и забот достаточно. Когда ты думаешь, мы сможем выехать завтра утром?
Тревор развел руками:
— Кони отдохнули, а мужчины должны уметь жить без отдыха. Хоть прямо сейчас, моя прелесть!
Свен закусил губу. Острые глаза из-под кустистых бровей смотрели испытующе, на лице проступило колебание.
— Ты права, — сказал он Лютеции, — что у меня своих дел хватает. Да ты заметила, я вами не занимался. Приходилось укреплять стены, завозил запасы муки, зерна. Так что вы и так сами... Но, как бы я ни хотел от вас избавиться, все же ехать прямо сейчас не советую. По крайней мере, надо выждать.
— Почему?
Свен звучно хлопнул себя по коленке:
— Лютеция, для тебя весь мир в том злодее, что за тобой по пятам! И ничего, вроде бы не происходит!.. На самом же деле, по всей Европе не сделать шаг, чтобы не ограбили, чтобы не получить стрелу в грудь или топор в спину. По слухам, с севера сейчас надвинулось племя агаласов, которые жгут все на своем пути, убивают даже женщин и детей...
— Агаласов? — переспросил Тревор озадаченно. — Слышу впервые.
Свен отмахнулся:
— Сегодня называются так, завтра иначе. Сегодня есть, завтра не станет, какая разница?.. Новые придут. Может быть, это даже не племя, а просто шайка мародеров. Остановятся где-нибудь на хороших землях... или тех, которые удастся захватить, вот и будет племя. Если женщин успеют наворовать из соседних деревень.
Лютеция отшатнулась, шокированная:
— Свен, как вы можете! Разве народы возникают не по Божьему соизволению?
Брови Свена взлетели на середину крохотного лба, заняв его целиком. Глаза выпучились.
— Божьему? А кто это?.. А, ты говоришь об этом новом боге...
— Он единственный, — отпарировала Лютеция строго. — Все остальные — теперь уже демоны.
Свен отступил, выставил ладони:
— Как скажешь! Мне все одно, только не говори о вашем боге. У меня от проповедей начинает в голове звенеть, а зубы сразу ноют. Отдыхайте, присмотритесь, кому чем заняться. Мне шестеро крепких мужчин вовсе не в тягость! Еще как не в тягость. А выступить в свой поход... опасный поход, успеете.
Фарамунд чувствовал, что выздоравливает. Раны затягивались быстро, он много и жадно ел, впадал в забытье, а, очнувшись, чувствовал, как тело окрепло еще больше, а боль от ран притупилась. Под повязками страшно зудело. Он едва сдерживался, чтобы не почесать, но однажды, забывшись, все же поскреб крепкими ногтями... и с изумлением обнаружил, что ногти скребут засохшую корочку на толстых вздутых рубцах!
Перед глазами часто возникало чистое девичье лицо. Он старался вспомнить, кто это, иногда чудилось, что просто привиделось. От этой мысли словно темные крылья накрывали мир, он снова чувствовал боль от ран,
На четвертый день он рискнул подняться, добрался до двери. Яркий солнечный свет ударил по глазам с такой силой, что в голове загудело, как от дубины. Он прикрылся одной рукой, другой ухватился за косяк. Долго смотрел сквозь пальцы на широкий двор, где торопливо двигались странно одетые люди, с истошным квохтаньем пронеслась курица, за ней мчался петух, у коновязи фыркают кони...
На той стороне двора из лачуги несутся удары молота по железу. Крыша в дырах, дымок пробивается через все щели.
Он качнулся, шагнул через порог. Ноги все еще казались тяжелыми, но когда солнце обрушилось на плечи, во всем теле прибавилось сил. По коже потекло тепло, проникло под кожу. Его прожгло солнечными лучами, как кленовый листок, мышцы начали разбухать. Он почувствовал, что сгорбленная спина распрямляется.
Из кузницы вышел кряжистый мужик. Ниже среднего роста, но вместо плеч — глыбы, голова сидит прямо на плечах, грудь выпячивается широкими валунами. Кузнец вытирал лоб закопченной ладонью, отчего и на лице остались пятна сажи. Волосы на лбу перехвачены узким кожаным ремешком. Хотя закрывали уши, Фарамунду почудилось, что правое ухо срезано или срублено.
Он вздрогнул, кузнец метнул на него настолько острый взгляд, что Фарамунд ощутил укол.
— Эй, — позвал кузнец хрипло — Ты кто?
Фарамунд подошел ближе. Он старался улыбаться как можно дружелюбнее, все-таки чужак, подобрали и кормят из жалости...
— Меня зовут Фарамунд, — ответил он. И добавил: — Наверное.
Кузнец пробурчал подозрительно:
— Это так шутишь?
— Да нет, — ответил Фарамунд поспешно. — В самом деле, не знаю. Меня так по голове ударили, что все вышибли. Даже настоящего имени не помню...
Кузнец оглядел его с головы до ног. Фарамунд переминался с ноги на ногу, чувствуя себя покинутым и несчастным. Вместе с тем в глубине души нарастал странный гнев.
— Такое бывает, — сказал кузнец знающе. — Я знал одного... Только через год вспомнил! И то не сам.
— А как? — спросил с надеждой Фарамунд.
— Да помогли.
— Может... и мне можно так?
— Можно попытаться, — ответил кузнец. — Да захочешь ли...
— Хочу!
— Тогда подставляй лоб. Сейчас шарахну кувалдой... Тот тоже вспомнил все, а к утру помер от ран. Ох, и бой тогда был!.. Готы шли через эти земли... Ладно, Фарамунд, так Фарамунд. А меня зовут Гнард Железный. Вообще-то ты мог быть подмастерьем. У тебя фигура молотобойца. Руки, плечи, грудь... А ну покажи ладонь!
Фарамунд затаил дыхание. Старый кузнец щупал ему ладонь, разминал, тер, едва не нюхал.
— Да, мог быть, — определил Гнард с некоторым затруднением. — Но давно. Когда держишь молот, то мозоли здесь и здесь... а у тебя их нет. Но мужик ты здоровый. И руки у тебя... гм... я бы сказал, что привыкли держать скорее топор, чем лопату.
— Я был воином?
— Нет, от боевого топора мозоли другие.
— Столяром?
— Нет, на столяра не тянешь. Даже на плотника! Но вот на лесоруба...
Фарамунд спросил с недоверием:
— Это ты определил по мозолям?
— У тебя вообще нет мозолей, — ответил Гнард, в глазах было удивление, рассматривал Фарамунда с подозрительной настороженностью. — Но и на благородного не тянешь!.. У тебя не ладонь, а... как будто один мозоль расплескали по всей ладони. Тоненько так это... но твердый, как конское копыто. Ладно, ты пиво хоть пьешь?
— А что такое пиво?
Гнард рассмеялся:
— Пойдем, угощу. Расскажу про пиво... и про женщин.
— Про женщин? — не понял Фарамунд. — Почему про женщин?
— А про что же еще говорить? — удивился Гнард.
Перед глазами Фарамунда возникло чистое девичье лицо. Как воочию увидел гордо приподнятые скулы, длинные ресницы и лучистые глаза, прямой нос, пухлые губы, красиво изогнутые, очерченные с предельной отчетливостью.
— Как остальные? — спросил он. — Люди, которые подобрали меня раненым?
Гнард хмыкнул:
— Да люди, как люди. Все готовятся ехать... А их хозяйка... надо сказать, что более прекрасной я не видел за всю жизнь, сейчас с Фелицией, это наша хозяйка, жена Свена, в людской. Прядут или вышивают, не знаю.
Укол в сердце был неожиданно острый. Заныло, словно он недополучил солнца и воздуха, что не видел ее эти несколько дней, пока валялся в полузабытьи.
Гнард обнял его за плечо, повел через двор. Дверь лачуги Киззика, который один умел варить пиво, распахнута настежь. Оттуда как пар выкатываются плотные запахи чего-то кислого, терпкого...
Фарамунд торопливо осматривался на ходу. Бург, в который он попал, это такие длинные двухэтажные дома, что сходятся углами, а кое-где попросту переходят один в другой. Стоят по кругу, глядя на мир узкими окнами-бойницами. Есть и ставни: из дубовых досок, крест-накрест полосы из настоящего железа, штыри в стену вбиты глубоко. Пока выдерешь, двадцать раз голову пробьют. Хватит трех домов, чтобы образовать внутренний дворик, но в бурге Свена четыре добротных дома из толстых бревен, ошкуренных и просмоленных...
Внутренний двор широк, просторен. Колодец, коновязь, с внутренней стороны к стенам прилеплены мастерские, начиная от кузницы и кончая выделкой седел.
Больше рассмотреть и понять ничего не успел: Гнард впихнул к Киззику, закрыл дверь.
А за пивом, это такое слабое горьковатое пойло, он узнал не только про женщин, но и про саму крепость Свена из Моря, грозного и могучего воина, который в бою приходит в ярость, грызет щит, а силы его удесятеряются. Говорят, в приступы священного боевого гнева он становится неуязвим. Хотя почти из каждого кровавого боя он выходил, залитый кровью, как чужой, так и своей, но свои раны оказывались легкими, на нем заживало легко и быстро, а славой собрал под свою руку самых отпетых разбойников этих земель. Простых поселян заставил построить эту деревянную крепость, а их обложил на удивление малым налогом. Потому в селах, что под его защитой, народ плодится, иной раз из других краев приходят на эти земли и селятся, получая от него защиту.
В самой крепости вырыты глубокие подвалы, стены укреплены бревнами и досками. Запасены не только бочки с вином, но и мешки с мукой и зерном на случай долгой осады. Есть в избытке копченое мясо, окорока, свиные туши. В крепости, как уже и сам заметил Фарамунд, две просторные конюшни, кузница, собственная оружейная, хоть и плохонькая, отдельно барак для воинов, два строения для челяди. В крепости есть даже собственная провидица, что говорит о богатстве и знатности Свена, ведь лишние рты могут позволить себе держать только очень богатые и сильные люди...
— Что за провидица? — спросил Фарамунд.
Гнард довольно оскалил щербатый рот. Глаза стали масляными.
— Выше по реке была крепость римлян. Давно уже! Ну, не сама крепость, а вилла... Богатая, пышная, про нее всяк сказки рассказывал!.. Когда через эти земли прошли готы, римлян как корова языком слизала. Нет, убежать не успели. Думали отсидеться за крепкими стенами. Когда ворвались, то с мужчинами, понятно, что сделали, а с женщинами... тоже понятно... ха-ха!.. Одних продали, других разобрали по племенам, где те скоро и перемерли. Но одна осталась. Говорят, она была дочерью самого хозяина виллы. Ну, теперь не проверишь, чья она была дочь... Выжила, хотя прошла через руки всех разбойников, а среди них были такие страшилища, что другая от одного вида померла бы... ха-ха!.. Но эту передавали из рук в руки, пока не осталась доживать свой век здесь. По правде, она не так уж и зазря хлеб ест. Знает лечебные травы, сама бывала в дивных странах. Пока не было особых забот, ее слушали, а сейчас не до нее... Вообще-то, ты загляни к ней.
Фарамунд удивился:
— Зачем?
— Да так просто. Она многое знает! Вдруг сможет тебе сказать, из какого ты племени?
Фарамунд пробормотал угрюмо:
— Вряд ли...
Глава 3
Сизые волны дыма медленно и лениво поднимались к потолку. Там клубилось темное облако, что вытягивалось в круглую дыру в потолке. В узкие бойницы пахнуло свежим воздухом, струи дыма задвигались, свиваясь в причудливых драконов. Огни на факелах затрепетали чаще, огоньки вытянулись к двери, с кончиков полетели мелкие искорки, сгорая на лету.
Поблизости похрапывали слуги и челядины Свена. Воздух стоял плотный, пропитанный запахами свежих конских каштанов, конского и мужского пота. Кто-то вскрикнул, попытался вскочить спросонья, шарахнулся головой, выругался и заснул снова, убедившись, что видел только сон.
Фарамунд лежал неподвижно, в голове еще слышался грохот, словно неспешно двигались жернова. Но теперь они перетирали не камни, от треска которых разламывало крепкий череп, а всего лишь шуршащие зерна. Да и то останавливались все чаще и чаще, и тогда он отчетливо слышал даже голоса за тонкой дощатой перегородкой.
Пытался вспомнить, кто он, но жернова задвигались, вместо зерна снова затрещали камни, острая боль вонзилась в виски. Перевел взгляд на стену, подумал, в самом ли деле им тут дали приют, или утром выгонят, и боль сразу затихла, испарилась.
Все, что он знал о себе, что его подобрали настолько израненным, что он должен был умереть к вечеру. Но оказался здоров настолько, что уже может встать, выйти во двор, хотя все еще держится за стенку. Говорили о каком-то метком выстреле, которым он сразил вожака разбойников, но это тоже смутно, он только и помнит раскалывающую голову боль, непослушное тело, оскаленные лица, отчаянные глаза девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8