Он сказал хрипло:
— Думал, ты околел… Здесь были упыри! Собрались вокруг, тянулись… Я бросил последнюю хворостину, когда рассветало… Еще бы чуть…
Таргитай подул на обожженные пальцы, пожаловался:
— То-то мне всякая пакость мерещилась. Каюсь, грешил на тебя.
Олег прошептал с ужасом:
— Как ты мог… Они так орали!
— Поспать я умею. Говорят, что я ни на что не годен. Дурость! Поспать и поесть — с кем угодно схлестнусь! Когда сплю, на мне хоть дрова руби!
Он зевнул, потянулся. Суставы затрещали, как деревья в сильный мороз. Не глядя, пошарил в изголовье, нащупал сапоги. На ладони осталась слизь, словно по холявам проползли улитки. На дереве блестели мокрые пятна, гнилью пахло сильнее.
— Просыпаться не люблю, — объяснил Таргитай со вздохом. — Все что-то требуют, орут, гонят, всегда недовольны… У тебя в мешке что-то осталось?
— Осталось. Я брал на неделю.
— Зачем еде пропадать? Развязывай.
Олег не двигался, глаза его медленно закрывались. Таргитай развязал мешок волхва, а завязку бросил на деревья. От Болота несло гнилью. Таргитай повернулся к ветру спиной, налег на хвощ, перебивая вонь.
Олег вздрогнул, от непонятного хруста очнулся. Таргитай перемалывал крепкими зубами птичьи кости, облизывал залитые жиром пальцы. Губы блестели, словно всю ночь целовался с упырями. Он шумно чавкал, высасывая мозг из костей, сопел, взрыгивал, обглоданные кости разбрасывал по всей поляне.
— Жрешь, как стадо свиней, — сказал Олег со злостью, — а что завтра есть будешь?
— Думаешь дожить? — удивился Таргитай.
Утро перешло в день, наконец Олег, не вытерпев, выхватил из его рук свой наполовину опустевший мешок. Небо оставалось в тучах, там перемещались тяжелые массы, солнце редко проглядывало мутным пятном.
— Надо идти!
— Надо так надо, — согласился Таргитай нехотя.
Он увязал мешок, который стал намного легче, поднялся. Олег послушно вскочил, и снова Таргитай удивился, что волхв даже не пытается выйти вперед.
Таргитай соступил в жидкую грязь, уже прогретую на мелководье. Тучи двигались на небе, отражения быстро бежали по Болоту. Расходились круги, словно крупная рыба на лету хватала комаров. Поубавилось широких листьев болотных растений, лягушки исчезли вовсе. Над темной водой мелькнула тень, Таргитай с изумлением узнал крупного кожана.
Вода поднялась до коленей. Сзади взвизгнул Олег, ухватился за мешок Таргитая. Волхва колотило, он смотрел в мутную воду, со дна поднимался рыжий ил. Когда тень от тучи падала особенно густая, сумрачная, снизу поднималось что-то бледное, мертвенно-желтое. Таргитай различил сквозь толщу воды крупные немигающие глаза, полные лютой нечеловеческой злобы. Туча сдвинулась, и упырь ушел от дневного света в глубины, укрылся в клубах коричневой донной мути.
Олег закричал:
— Тарх, нам не выйти! Островок окружен. Здесь их целое племя.
— Князя выбирают, что ли, — сказал Таргитай. Он постоял в воде, чувствуя, как холод поднимается по ногам. — Не повезло нам… Кого боги невзлюбят, тот и в носу палец сломит. Это ты их прогневил, любимец богов!
— Боги не любят еще больше ленивых!
— Может быть, упыри скоро разойдутся? После выборов? Или изгоняют… изупыривают кого-нибудь? Тогда разойдутся еще раньше.
Олег с мукой в глазах следил за небом.
— Тучи, будь они неладны! Хорошо — не дождь, а то упыри прямо сейчас вылезли бы на берег!
— С чего бы? Они смолоду привыкли сидеть в Болоте. Так мы идем или нет?
Олег оглянулся на берег, поднял глаза кверху, считая тучи, снова пошарил глазами по Болоту. Таргитай спросил нетерпеливо:
— Ну? В Лесу волки воют, а дома страшно?
— Тарх, сейчас мы не пойдем… Надо переждать.
— А что изменится?
— Тарх, ты совсем дурак, если не понимаешь. Упыри боятся солнца. Тучи уйдут, солнце прожжет воду огненными лучами. И мы пройдем по мелководью, как шли сюда.
— А когда тучи уйдут?
— Только боги ведают.
— Сам ты дурень, а еще волхв, — сообщил Таргитай злорадно. — Дед Тарас в точности знает, когда будет дождь, когда снег… Даже червяки, жабы, муравьи ведают, а ты — боги!
Олег попятился к острову, не отрывая глаз от упырей. Лицо было таким же желтым, а глаза таращились и не мигали. Даже шерсть на волчьей шкуре прилипла, блестела как покрытая слизью.
Таргитай вернулся следом, довольный, что сейчас бездумно ляжет, разбросает руки. Даже поиграет на свирели — руки чешутся давно.
— Хвороста нет, помнишь? — сказал он, ложась под деревом. — А ночью здесь шастают твои друзяки.
Олег побелел, будто кровь через пятки ушла в землю. Таргитай даже отодвинулся, чтобы сомлевший волхв не грохнулся своими костями на него, но Олег подергал-подергал кадыком, сглотнул, проблеял:
— Мы… мы залезем на дерево.
— А упыри не лазают? Не знаешь, а еще волхв… Чему тебя только учили. Ладно, ночью узнаем. Мне тоже не хочется мочить задницу в Болоте. Переждем. А у тебя сало осталось?
Олег сел на выжженное костром пятно, сжал ладонями голову. Таргитай вытащил свирель, тонким прутиком потыкал в дырочки, прочищая от шерсти, грязи и другого непотребного мусора.
Волхв дернулся, едва Таргитай заиграл, отвернулся.
Пока Таргитай играл, мощно раздувая щеки, Олег злился, дергался, но когда тот отложил свирель, волхв пожалел, что песни такие короткие: Таргитай тут же почти с головой залез в мешок. Олег долго терпел, морщась от хруста, чавканья и сопения, наконец взорвался:
— До сухарей добрался, ненасытное брюхо! Мне положили еды дней на десять!
— Кто хорошо ест, — ответил Таргитай с набитым ртом, — хорошо и работает.
— Ты хорошо работаешь?
— А чо?
— Не набивай пузо! К утру корчи схватят.
— Не тревожься, — ответил Таргитай сыто. — Я все предусмотрел!.. Нас сожрут задолго до утра.
Он сыто рыгнул, отпихнул ногой мешок и взял свирель. Олег смотрел зло, не находя слов. Редкостный дурень уже в своем дурацком придуманном мире, где именно он — редкостный герой и умник, а все вокруг дураки. Он там самый сильный, самый неустрашимый. Побивает упырей, смоков, полканов, спасает берегинь, а униженный Громобой виновато кается, что недооценил, недопонял… На самом же деле только он, Олег, понимает, что оба живут именно в этом жестоком мире, другого нет. Если упыри сожрут, то сожрут, и это уже навсегда.
— Великие боги, — прошептал он с отчаянием. — Как нас выперли, таких разных, вместе? Или мы на крайних концах палки, а Народ — посередине?
Он часто вскакивал, не в силах слышать пронзительные звуки свирели прямо над ухом. Вода блестела вокруг островка тусклая, темная, похожая на деготь. Листья кувшинок уже не лежали царственно, а плавали, помятые, сорванные, притопленные. На выворотне враскоряку все еще сидел упырь, только по шею сполз в воду, но упырей собралось еще больше. Издали Болото казалось покрытым болотными кочками.
До вечера Олег бродил по островку, осмотрел и перещупал все деревья. Таргитай не расставался с сопилкой, дудел и дудел, вконец охрип. За весь день лишь разок перевернулся на другой бок. Он сложил новую песню, сыграл на все лады, спел на два голоса. Начал пробовать еще одну, но на поляну с радостным воплем вывалился Олег.
— Отыскал хороший толстый дуб! Ветки широкие, крепкие. Можно не привязываться. Отсидимся? Ветки до самой земли, залезать легко, лягушка и та заберется…
Он осекся. Таргитай лениво привстал, нащупал мешок.
— Во упыри обрадуются. Ну, идем?
Олег затрясся как лист на ветру.
— Об одном думаешь, другое упускаешь… Тогда вон на ту березу! Высоченная, а веток совсем нет.
— Тебя хоть сейчас вместо Боромира. Как там просидим ночь, если веток нет?
Со стороны Болота тихо хлопнуло. Потом что-то тяжелое шлепнулось на берег, словно баба швырнула ворох мокрых шкур. Бухнуло в другом месте, зачавкала грязь, захлюпало, потянуло густой вонью.
Олег отпрыгнул, лицо его было страшным:
— Быстрее! Быстрее же!
— Быстрота нужна при ловле блох…
Все же, держа мешок в одной руке, подхватил секиру, бросился за волхвом. Тот, петляя как заяц, подбежал к высокому явору. Раздутый ствол безобразно горбился под мохнатыми лишаями, корявыми наростами и наплывами. Бросив мешок Таргитаю, Олег подпрыгнул, ухватился тонкими пальцами за короткий сук, лег брюхом, кое-как зацепился ногами.
Сзади зачмокала земля, словно по грязи шли огромные гуси. Между деревьев показались белесые тела. Таргитай торопливо швырнул мешки Олегу, тот старался повесить на сучок, промахивался, а утиные лапы с перепонками шлепали уже за спиной.
— Быстрее! — крикнул Таргитай. — Быстрее, сонный червяк!
Олег наконец-то опустил руку, Таргитай ухватился, едва не раздавив тонкие, слабые пальцы волхва. Тот потянул изо всех сил, под ним затрещало. Таргитай тяжело дотянулся до первой ветки, кое-как взобрался, прошептал, задыхаясь:
— Надо лезть выше… Меня уже хватают за ноги.
Олег взвился как белка, заверещал, через минуту сидел уже на верхушке дерева, обняв ствол. Кляня себя за дурость, Таргитай повесил оба мешка на себя, залез выше, свесился, чтобы срубить за собой ветки. Мешки с силой потянули вниз, едва не передавив горло. Если бы не съел половину запасов, задушило бы насмерть. Вот и решай, кто дурак.
Пот заливал глаза. Карабкался задницей вверх, ибо срубал, даже стесывал каждую ветку. Секира Мрака была острой, тот умеет выбирать нужные камни, но больно тяжела, и пот заливал глаза, такой густой и липкий, будто даже с задницы бежало только по лицу, выедая глаза.
Он поднимался все выше и выше, срубая сучки, ветки, затесывая и сравнивая наросты. Ствол за ним оставался чистым, как плод каштана, с которого сбили шипастую кожуру.
Волхв качался на верхушке, похожий на нахохлившуюся ворону. Веточки под Таргитаем начали потрескивать. С той стороны ствола темнела толстая ветка, прямо от ствола раздваивалась, а дальше расчетверялась. Таргитай повесил оба мешка, развязал.
Олег в панике каркнул сверху:
— Ты опять будешь жрать?
— Сперва привяжусь. У тебя ремень есть? Я брыкаюсь во сне. С лавки часто падал, как сейчас помню. Да и перекусить время. Я всегда хочу есть, когда сижу на дереве.
— Ты недавно ел! — крикнул Олег с безнадежностью в голосе.
— Да? Не помню.
— Как ты можешь сейчас… есть?
— Как птицы. Они всегда едят на деревьях.
Олег покрепче прижался к раскачивающейся вершине. Не рискнул напоминать, что птицы на деревьях еще и поют, а то дураку только напомни… Под ним уже послышалось довольное чавканье, сопенье, хруст.
Таргитай проснулся от собственного крика, мокрый, облепленный слизью. В кромешной тьме его тянули, дергали, горло сдавили холодные скользкие пальцы. Другая ладонь уперлась в лицо. Дыхание забивал запах сырой рыбы и лягушачьей икры.
Он заорал, отшвырнул скользкое тело. Сверху несся несмолкающий крик:
— Тарх!.. Тарх, проснись!.. Тарх, на тебе упыри!
Дрожа, он ударил во все стороны локтями, кулаками. Правая рука высвободилась, он выдернул из петли секиру. Ударил, попал в мягкое, заорал еще громче и начал остервенело махать тяжелой секирой Мрака во все стороны. Вдруг лезвие звонко ударило по твердому, под ним опасно дрогнула и затрещала ветка.
Мокрая рука шлепнула по лицу, холодные пальцы с силой сжали губы. Таргитай дернул головой, остервенело сжал челюсти. Ему показалось, что он перекусил худую рыбу с ободранной чешуей.
Сверху орал и визжал Олег. Наконец Таргитай отчаянным толчком сбросил в темноту последнюю мокрую тушу. Внизу хлопнуло, словно лопнул бычий пузырь. Под деревом зашлепали ноги.
Таргитай перевел дыхание, прислушался. Снизу приближалось осторожное шлепанье. Таргитай взял секиру за конец рукояти. Когда шлепанье стало совсем близко, он повертел головой, определяя, с какой стороны ствола поднимается ночной зверь, отвел руку, выждал, с силой рассек темноту.
Лезвие наткнулось на преграду на полпути. Рукоять рвануло. Чуть погодя снизу донесся смачный шлепок. Таргитай плюнул вслед, ногтями сдирая с языка гнилостный налет.
Внизу по-прежнему шлепало, квакало, чавкало, наверху верещало тонким противным голосом. Таргитай крикнул:
— Да заткнись! Снизу — упыри, сверху — ты!
Олег заорал еще громче:
— Ты цел?.. Они ушли?.. Я кричал тебе, кричал, а ты спишь как пень!
Таргитай не слушал, в темноте пытался нащупать ноги. Упыри уже отъели? Нет, сапоги на месте, значит, и ноги уцелели. Правда, сапоги упырям вроде бы ни к чему, но все-таки…
Окоченевшими от ночного холода пальцами пытался ослабить узлы, но ремни за ночь стянуло, узлы слились в сплошные наросты. Дерево подрагивало — то ли он тряс, то ли карабкаются мокрые скользкие твари.
Сверху несся умоляющий вопль:
— Тарх, ты только не спи!.. Тарх!
— Да заткнись, — ответил Тарх, чуть не плача. Ногти вроде бы зацепились за кончик, теперь надо тянуть, ослабить узел. — Я уже выспался, трус поганый. Тебе там сверху виднее: рассвет скоро?
— Уже грядет! — закричал Олег. — На востоке светлеет!
— Добро… Тогда посплю еще малость.
Ремни ослабли, по затекшим ногам побежали мурашки. Таргитай охал, растирал ноги, чесался, драл кожу крепкими ногтями, разгоняя невидимых муравьев. Наконец зуд стих, но ушло и тепло. Таргитай положил секиру на колени, съежился, сберегая остатки тепла. Внизу шелестело, словно там бегали тысячи крупных муравьев.
Очнулся он от прикосновения холодных рук. Ледяные пальцы хватали за лицо, и Таргитай взвизгнул, едва не сорвавшись с ветки, одной рукой с силой ударил твердое, нависшее над ним, другой ладонью похлопал по коленям.
Секиры не было!.. Он замахал кулаками, снова угодил в холодное и мокрое.
— Да очнись же! — заорало у него над ухом. — Это я, Олег!
Над ним колыхалось бледное лицо волхва, правую половину уже заливал огромный кровоподтек. Верхушки деревьев горели под яркими лучами солнца.
— Проснись! — крикнул Олег люто. — И дай мне слезть! Ты разлегся на дороге.
Таргитай ошалело огляделся. Ремни ослабели, но держали. Земля далеко внизу под деревом была истоптанной, мокрой, словно прошел дождь. У самого подножия блестела облепленная слизью секира.
Волхв за ночь позеленел, исхудал, и от него гадко пахло. Таргитай кое-как распустил узлы, а волхв, которого руки уже не держали, сполз прямо на голову. Таргитай полез по стволу вниз, кляня дурака, который стесал все удобные сучки и веточки. Олег постоянно наезжал на голову сапогами, а последние сажени Таргитай скользил неудержимо, обдирая живот о шершавый ствол — душегрейка задралась к подбородку.
Олег повалился на землю, как мешок с травой, а Таргитай бросился к секире. В руке осталась палка, а тяжелый камень с острым лезвием соскользнул, больно ударив по ноге. Жила, которой каменная секира крепилась к древку, лопнула, болталась излохмаченная.
Он повертел секиру, отбросил. Мрак починил бы, да и то надо добыть хорошего зверя; взять крепкие жилы, выделать, туго затянуть, а сверху залить рыбьим клеем!
Олег лежал на земле, едва живой.
— Теперь они не уйдут…
— Ты тоже, — успокоил его Таргитай.
Он вляпался в слизь, пересел, а пальцы уже доставали из-за пазухи свирель.
— Почему? — спросил Олег.
— Спи, — посоветовал Таргитай. — Днем тоже хорошо спать. Хочешь, вместо тебя прилягу, а ты посторожишь?
Глаза Олега уже заволокло пеленой. Вторая ночь без сна — первая была в доме Тарха. В последнем усилии он подгреб мешок и положил на него голову.
Таргитай сердито отвернулся. У запасливого волхва еще оставались сало и рыба!
Во сне Олег вскрикивал, дергался. Таргитай наигрывал спящему на дуде, отгоняя злых духов, но волхв брыкался еще сильнее, дышал часто, словно зайцем убегал от хорта. Таргитай попробовал осторожненько вытащить мешок, но волхв цеплялся судорожно, всхлипывал, кривил рожу в плаче.
Таргитай не выдержал, растолкал волхва:
— Не спи, замерзнешь. Давай посмотрим, сало не испортилось?
Олег подгреб мешок, прижал к груди.
— Что? Где?
— Упыряки?.. Не переживай, никуда не делись. Можешь пересчитать. Во-о-он из-за деревьев выглядывают!
Олег покатился в другую сторону, все еще прижимая к груди мешок. За деревьями виднелась болотная вода, расходились круги. Мясистые листья, мелкая зелень ряски, белоснежные цветы кувшинок — все исчезло. Вода была непривычно голая, бурая от ила, страшноватая.
— Всю болотную траву вытолочили, — заметил Таргитай с укором. — Видать, большой табун пасется… Ты развязывай мешок, развязывай! Все одно не уйдем.
— Может быть, растянем на пару дней?
— Не евши на ветках не усидим.
— Мы привяжемся!
— Голодный не усидит и на привязи. Мне надо есть часто. И много. Я слабый.
Олег покорно развязал мешок, а очкур обреченно забросил в кусты. Таргитай подгреб к себе ломти побольше:
— Налегай! Не дадим проклятым жрать наше сало.
Олег нехотя взял самый маленький кусок. Таргитай ел за троих, последнюю кость швырнул за спину. В кустах зашуршало, залопотало.
— Как ты сейчас? — спросил Таргитай с интересом.
— Непривычно…
— Это от упырей, — объяснил Таргитай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9