– Ты имеешь в виду Глеба?
– Естественно.
– Сам ищу. Уже четыре часа дозвониться не могу. Ни по мобильнику, ни по домашнему. А что?
– Нужен. Причем срочно.
– Но я...
– Может, у любовницы застрял? – предположил Турецкий. – Или у друзей пьет?
– Ну-у, насчет друзей, думаю, это исключено. Их у него попросту нет, а вот насчет женщин?.. Их у него столько, что он уже и сам, наверное, со счета сбился.
– Но ведь сейчас рабочий день! – взвился Турецкий. – А твой вице-президент...
– Саша... – каким-то очень усталым, опустошенным голосом произнес Шумилов, – прошу тебя, не заводи. И без того плохо.
– Ладно, хрен с тобой, живи. Но учти, он мне нужен, причем весьма и весьма срочно.
– Хорошо, будем искать, но и ты меня пойми правильно.
Шумилов замолчал было, но тут же спохватился:
– Кстати, ты сейчас где?
– Только что вышел из лаборатории.
– Ты уже закончил?
– Да.
– В таком случае поднимайся ко мне, я тоже минут через пять буду.
– Все слышал? – спросил Турецкий, пряча мобильник в карман.
Плетнев на это только кивнул. Мол, полный бардак и вседозволенность – это основные характеристики данной конторы. И еще удивляться можно, как при таком раздолбайстве эти чудики могли слепить какую-то «Клюкву». Короче говоря, бар-р-дак!
– В таком случае, оставайся пока что здесь, а я буду у Шумилова.
К приемной Шмилова, которая находилась в административном корпусе, они подошли практически одновременно, и Шумилов, пожав руку Турецкого, пригласил его в кабинет. Распахнул дверь перед гостем и... и весьма удивился, увидев в своем кресле сына.
– А ты-то что здесь делаешь? – вырвалось у него. – К тому же у тебя занятия.
– Француженка заболела.
– Но... но это не повод вламываться в мой кабинет. И без разрешения.
– Я понимаю, папа, но...
Чувствовалось, что он не очень-то рад встрече со своим крестным, и то ли от столь неожиданной для него встречи, то ли еще от чего, но он был мрачен и бледен. Однако Шумилов не желал этого замечать.
– У меня совершенно нет времени! – отрезал он. – Понимаешь, нет времени? Ни ми-ну-ты!
– Но это очень важно, пап.
Сообразив, что парню не очень-то приятно разговаривать с отцом в присутствии «дяди Саши», Турецкий, как о чем-то само собой разумеющимся, произнес:
– Дима, может мне выйти?
Видимо не зная, что ответить, Шумилов явно растерялся, но его опередил Игнат:
– Да, пожалуйста, дядя Саша. Буквально на пару минут. Я... я вам буду очень благодарен.
Игнат действительно задержался в кабинете отца не более двух-трех минут. Уже проходя мимо Турецкого, который курил в приемной, стоя у окна, он дурашливым жестом отдал ему честь и моментально скрылся за дверью. От его мрачного настроения не осталось и малейшего следа.
– Деньги, поди, канючил? – спросил Турецкий, стоя на пороге кабинета.
Шумилов обреченно кивнул и развел руками.
– Не понимаю, ест он эти «бабки», что ли? Недели не проходит, чтобы он не завел свою песню. А представляешь, что будет, когда у него появятся женщины?..
– Представляю, – согласился с ним Турецкий, думая в то же время о том, как бы без особых последствий для Шумилова рассказать ему о том, что последним человеком, который видел Савина живым, был его двоюродный брат, вице-президент компании Глеб Шумилов, и было это в то самое время, когда убили Савина. Около трех ночи...
И еще один вопрос не давал ему покоя. Что именно мог делать Глеб Шумилов в столь позднее ночное время в лаборатории Савина?
Спросил. И реакция была предсказуемой.
Шумилов побледнел, под правым глазом дернулся какой-то нерв, и он как-то очень тихо спросил, почти выдавил из себя:
– Саша... ты... ты считаешь, что это... что это он убил Савина? Но... но зачем?!
Турецкий вздохнул и тяжело опустился в кресло.
– Ну, во-первых, я пока что так не считаю, а во-вторых...
– Но ведь ты сам сказал, что Глеб...
– Да, – повысил голос Турецкий, – Глеб единственный, кто был в лаборатории в ту ночь. И единственный, кто может хоть что-то сказать по этому поводу. А его нет! Ты понимаешь, нет, хотя он обязан быть на рабочем месте! И я тебе, Дима, больше скажу. Если он не объявится, мы вынуждены будем объявить его в розыск.
Сказал и пожалел – на Шумилова было больно смотреть.
После того случая, когда от удара ножом в живот едва не погиб Агеев и его с великим трудом вытащили с того света, Ирину словно подменили. Она примчалась на дачу, где в глухом одиночестве отсиживался Турецкий, заподозрив жену в любовных шашнях с Плетневым, бросилась ему на шею и почти запричитала по-бабьи:
«Идиот! Милый! Да как ты только мог такое подумать! Я же люблю тебя, люблю, а ты... Все, хватит! Наигрались в ревность. Жизнь-то такая короткая! Филю вон... Агеева... а ведь и ты мог быть на его месте. Одевайся, поехали. Домой поехали. А дачу эту я спалю к чертовой матери».
Она плакала, второпях собирая в сумку его вещи, говорила что-то еще и еще, а потом схватила сумку, ухватила его за руку и потащила за собой к машине.
Он хотел поддаться, потому что любил свою Ирку, и он поддался ей. И теперь уже ехал вечерами не на дачу, где его ждали осточертевшие сардельки и столь же приевшиеся, купленные в деревенском магазинчике пельмени, а домой – к вполне человеческому ужину и вечернему чаю у телевизора.
Правда, где-то в глубине чисто мужского подсознания он все еще подозревал ее в измене и предательстве, недаром ведь в каждом пятнадцатом мужике старше сорока лет тлеет «синдром Отелло», и поэтому окончательно сближения так и не получилось, хотя Ирина Генриховна и пыталась делать все что могла.
Ирина уже знала о том, что случилось в «научно-исследовательском центре Шумилова», как сам Шумилов в шутку называл свой лабораторный корпус, и поэтому единственное, что она спросила, когда Турецкий приехал домой: «Неужто это Глеб?!»
– Утверждать, конечно, нельзя, но... По крайней мере, все это склоняется не в его пользу, – уклончиво ответил Турецкий. – К тому же его исчезновение...
– Но ведь, возможно... – попыталась было возразить Ирина Генриховна, однако Турецкий даже не дал ей договорить.
– Хочешь сказать, что мог задержаться у какой-нибудь женщины? Запить, в конце концов?
– Да.
– Исключено!
– Но почему?
Турецкий сморщился, словно яблоко кислое надкусил, и как на маленькую посмотрел на свою жену.
– Ты же психолог, Ира! Психолог-криминалист. А вопросы задаешь студента-первокурсника.
Он явно пытался уколоть ее, причем с ударом по ее профессиональному самолюбию, однако она сочла за лучшее не обращать на это внимания.
– И все-таки?
Турецкий невыразительно пожал плечами. Однако надо было отвечать и он, уже дожевывая кусочек филейного жаркого, устало произнес:
– Насколько мне известно, этот братишка Шумилова более двух-трех бокалов сухого вина вообще на грудь не принимает. Об этом мне Димка говорил. А что касается женщин, – вздохнул он, – так это не тот типаж, чтобы бросаться во все тяжкие из-за той же страсти или любви. Короче говоря, мужику уже под сорок, а в эти годы, как сама понимаешь...
И замолчал, скривившись. То ли из-за какой-то ассоциации, то ли из-за того, что целый день общался с Антоном Плетневым, к которому все еще продолжал ревновать свою жену, но на него вдруг «навеяло», и он счел за лучшее не развивать далее эту тему. И без того в груди продолжала теплиться незатухающая боль.
Промолчала и Ирина Генриховна, хотя могла бы многое чего рассказать насчет «остепенения» сорокалетних жеребцов. Причем на конкретных примерах, которые можно было бы обозначить коротеньким, но емким определением – «Турецкий и К°», то бишь компания. Ни одной смазливой «юбчонки» не пропускали – и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят.
Впрочем, что было, то быльем поросло, а сейчас надо было учиться жить «с новой страницы», не зачеркивая при этом все то хорошее, что было раньше. А была любовь, которая, кажется, все еще осталась.
– А что Дима? – спросила Ирина Генриховна, уводя разговор от слишком опасной темы. – Я имею в виду по поводу Глеба.
– В шоке.
– Но он-то хоть понимает, что...
– Понимает, все прекрасно понимает. И в то же время не верит, что Глеб способен на подобное.
– А ты?.. Ты сам-то веришь?
– Я его слишком мало знаю.
Далее говорить было бессмысленно, и единственное, о чем спросила Ирина Генриховна, перед тем как Турецкий поднялся из-за стола, намерен ли он объявлять Глеба Шумилова в розыск?
И снова Турецкий пожал плечами.
– Это не я должен делать, а следователь. А он...
– Что, он?
На скулах Турецкого обозначились вздувшиеся желвачки, и он со злостью в голосе произнес:
– А он, следователь, пока что не знает, что этой же ночью, в тот же отрезок времени, когда был убит Савин, в лабораторию заходил вице-президент компании Глеб Шумилов! Причем, заметь, тот самый Глеб Шумилов, которому в этой лаборатории совершенно нечего было делать! Но как только он об этом узнает...
Он резко поднялся и уже на выходе из кухни услышал негромкий голос жены:
– И все-таки не торопись, Саша.
Пытаясь сосредоточиться на том, что произошло в «гадюшнике» Шумилова, Турецкий сидел перед телевизором, по экрану которого скользили ходульно-бесцветные тени очередной криминально-семейной мелодрамы, замешанной на штампованных соплях и слезах якобы современной действительности, однако что-то мешало ему «войти в тему», и он наконец-то понял ЧТО.
Игнат! Игнат Шумилов, которому он стал крестным отцом еще в те далекие времена, когда Дима жил со своей первой женой, то есть матерью Игната, а теперь он стал взрослым парнем, которого ждет химический факультет Сорбонны. Правда, уже несколько лет как место бывшей жены на супружеском ложе Шумилова-старшего занимает совершенно другая женщина, мачеха Игната, а его мать... Как говаривали когда-то древние римляне, не верь рабу своему и жене – предадут и обманут. А если к тому же на жизненной стезе похотливой бабенки попадется задиристый жеребчик...
Короче говоря, прощайте, муж и дети, – все для любви.
При разводе с женой Шумилову удалось отсудить у нее Игната, хотя, впрочем, она не очень-то и сопротивлялась, и теперь Шумиловы жили новой семьей. И кажется, счастливо.
Правда относительно счастья Турецкий довольно сильно сомневался, хотя сам Шумилов не упускал случая подчеркнуть это. А после сегодняшнего общения с Игнатом, довольно короткого, неприятного и оставившего какой-то осадок на душе, он засомневался еще больше. С его крестником что-то творилось, причем очень серьезное, да вот знать бы только что.
К тому же постоянное требование денег, о чем говорил сегодня Шумилов...
Припоминая нюансы утренней встречи с Игнатом, которая, судя по всему, для парня была столь же неприятной, как и неожиданной, Турецкий вспомнил, что на Игната обратила внимание и Ирина, когда они праздновали его день рождения в загородном доме Шумилова. Но тогда, поддавшись состоянию Димы, который рассказал ему о краже «Клюквы», будь она трижды проклята, он не придал словам Ирины особого внимания, даже забыл, что именно ее встревожило в парне, но сейчас...
Бросив кроссворд на журнальный столик, который он неизвестно для чего держал в руках, Турецкий поднялся с кресла и прошел на кухню, где Ирина что-то готовила к вечернему чаю. Слегка приобнял ее за плечи.
Отвыкшая от подобных ласк, она удивленно покосилась на мужа и с долей иронии в голосе произнесла:
– Чего это с вами, господин Турецкий? Или может желаете опровергнуть свои же собственные слова о надвигающейся импотенции сорокалетних? Так...
– Ну, во-первых, мне уже далеко не сорок, – хмыкнул Турецкий, – а во-вторых... Слушай, ты извини меня за эту резкость и тон... В общем, накатило.
– Бывает, – согласилась Ирина, чмокнув его в щеку. – И все-таки? Что-то вас растревожило, мой дорогой, да вот только обидно, что не я.
– И ты, и еще многое чего.
– А если более конкретно?
– Помнишь, говорила мне, чтобы я обратил внимание на Игната?
– Это когда были в гостях?
– Ну.
– Конечно, помню.
– А что именно тебя встревожило в Игнате? На что я должен был обратить внимание?
Видимо не ожидавшая подобного вопроса, Ирина Генриховна удивленно посмотрела на мужа.
– А с чего бы ты вдруг вспомнил об этом?
– В общем-то, и сам толком не знаю, – вздохнул Турецкий. – Но сегодня, когда я был у Шумилова, встретил у него Игната и...
– Что, уже постигает азы фармацевтической науки? – удивилась Ирина.
– Если бы, – буркнул Турецкий. – Приехал деньги у отца просить.
И он вкратце пересказал о разговоре с Шумиловым-старшим, который хоть и не жалел денег для сына, но уже стал задумываться, на что именно можно тратить такие суммы. «Что он, эти “бабки”, ест что ли?»
– Значит, так оно и есть, – нахмурилась Ирина Генриховна, когда Турецкий закончил свой рассказ. – И если не принять сейчас каких-то срочных мер...
Оборвав себя на полуфразе, она скорбно поджала губы и развела руками.
– Короче говоря, промедление смерти подобно. Причем в прямом и в переносном смысле.
– Я не понимаю, о чем ты?
Ирина Генриховна не спешила с ответом. Наполнила водой «тефаль», присела на краешек «уголка». Все это время Турецкий, словно кошка за мышью, следил за женой. Наконец не выдержал и уже с легким металлом в голосе напомнил о себе:
– И все-таки, о чем ты?
– Видишь ли, Шура, то что я сейчас скажу, это очень страшно и серьезно, можно сказать диагноз, и я... В общем, я бы очень хотела ошибиться, но, как мне показалось, наш Игнат довольно серьезно подсел на наркоту. И если в тот вечер, в доме у Шумилова, я всего лишь обратила внимание на слишком нервозное состояние Игната, причем чисто профессионально, как криминалист-психолог, которому довелось поработать с этой категорией клиентов, то этот твой рассказ...
Пораженный услышанным, Турецкий удивленно смотрел на жену. Наконец, в его сознании что-то сдвинулось и он почти выдохнул из себя:
– Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Игнат!.. Мой крестник – наркоман!
И засмеялся, злыми глазами уставившись на жену.
– И все-таки, – устало произнесла Ирина Генриховна, – поговори с ним, если, конечно, он на этот разговор пойдет.
– О чем? – взвился Турецкий.
– Да все о том же. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. К тому же он любит тебя и уважает, как только можно уважать сильного, умного человека. А это многое для парня значит.
– Ты это серьезно? – уставился на жену Турецкий.
– Серьезней, Шура, не бывает.
Окончательно взвинченный, в эту ночь Турецкий так и не смог заснуть. Из головы не выходили слова Ирины, которые она уже за вечерним чаем подкрепила конкретными примерами из собственной практики, и теперь он постарался проанализировать поведение Игната как следователь Генеральной прокуратуры России, правда бывший. И анализ этот, долгий и мучительный, не принес ничего хорошего. Правда, все еще теплилась в душе надежда, что все это чепуха, как говорится, у страха глаза велики. И еще: «Что покажется бабе спьяну, то и черту не приснится». А его Иришка в тот вечер была явно не трезва.
И все-таки в восемь утра он позвонил на мобильный номер Игната и, когда тот отозвался не очень-то бодрым голоском, произнес, откашлявшись:
– Привет, крестничек. Не разбудил, случаем? А то уж голос у тебя слишком сиплый да заспанный.
Явно удивленный телефонным звонком дяди Саши, Игнат только и нашелся, что пробормотать невнятно:
– Кто рано встает, тому бог подает.
– Вот и я о том же, – согласился с ним Турецкий. И тут же: – Встретиться бы надо. Как говаривают мои подопечные, тему перетереть.
– А... а о чем разговор? – насторожился Игнат.
– Не сейчас, на месте расскажу.
– Ну-у, – замялся Игнат, видимо пытаясь сообразить, с чего бы это он мог понадобиться «важняку» Генеральной прокуратуры России и его крестному отцу. Вроде бы всего лишь вчера виделись, а сегодня...
– Не мычи, – напомнил о себе Турецкий, – говори, когда и где. Разговор этот для нас обоих важен.
– Ну-у, может на следующей неделе? – предложил Игнат. – А то у меня сейчас зачет по курсовой.
– Ну, времени, положим, я у тебя много не отниму, – урезонил его Турецкий, – и курсовую ты, надеюсь, защитишь. Так что не будем откладывать дело в долгий ящик и встретимся не через неделю, а в это воскресенье.
– Хорошо, – без особой радости в голосе согласился с ним Игнат. – В таком случае, в парке, часов в одиннадцать. Я там обычно с девушкой своей гуляю.

Глава 2

Понимая, что без дотошно-кропотливого анализа происшедшего в лабораторном корпусе фармацевтической компании Шумилова неделю назад ему не разобраться в тех взаимоотношениях, которые сложились между людьми, завязанными на «Клюкве», Плетнев заперся в отведенном ему кабинете, заварил кружку кофе и тяжело опустился в кресло, едва ли не поминутно припоминая тот день и час, когда он, уже в качестве нового начальника службы собственной безопасности, появился на фирме.
1 2 3 4