А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

«Не городи чушь, – сказал Олег, – я нарушил инструкции только потому, что инструкции на девяносто процентов идиотские и бюрократические. Мы не на войне, и такая дебильная секретность никому не нужна, но пойди объясни это важным московским перцам!»
Так что история оказалась просто неприятной, а могла выйти и непоправимой, если бы не Олег. А то, что конверт остался в купе, и впрямь не страшно. По перрону можно гулять так, что купе будет видно, да и в спальном посторонние не шастают.
Через пять минут после того, как Алина съела пирожки (один с картошкой, один с курагой), у нее заболел живот. Смоляков понял это по ее лицу, прежде чем она что-то сказала. Прихватило, видимо, здорово. В конце концов, Алина не выдержала и ушла в привокзальный туалет.
Прошло десять минут, Смоляков выкурил еще две сигареты и забеспокоился. До отхода поезда было уже всего ничего, а Алина не появлялась. Вот черт. Не хватало только, чтобы эта роскошная романтическая история так нелепо закончилась – оставить женщину в привокзальном туалете! Просто поручик Ржевский. Кстати, когда-то еще в училище именно поручиком его друзья и называли – в силу увлеченности прекрасным полом и слегка отчаянного нрава. Поручик отшвырнул сигарету и вбежал в вокзал. Быстро нашел туалет, стукнул в женскую дверь и вошел вовнутрь. Для провинциального вокзала здесь было удивительно чисто.
– Аля? Алина?
– Филипп, – раздался сдавленный голос, – это вы? Помогите мне…
Смоляков, не раздумывая, чем он, собственно, может помочь, рванул на себя дверь единственной закрытой кабинки. Алина стояла, наклонившись лицом к унитазу, лицо ее было сведено судорогой. Ее тошнило.
– Милый, – прошептала она, – что-то мне… проклятые пирожки… Милый, у меня нет… – Последнее слово Смоляков не расслышал.
– Сейчас поезд уйдет, – сказал он. – Давай я помогу тебе вернуться, а в поезде мигом доктора найдем. Только потерпи, ладно? – Он подставил ей плечо, не очень веря в то, что это происходит на самом деле – как это его, матерого самца Филиппа Смо-лякова, охмурила баба, с которой он знаком меньше суток?! – Я не понял… чего у тебя нет?
– Глушителя, милый.
Теперь Смоляков слово услышал и смысл его понял, но еще прежде почувствовал приятное холодное прикосновение к груди. Он успел услышать выстрел и даже успел удивиться. Ему показалось, что умирает он очень долго, гораздо дольше, чем жил все свои двадцать девять лет, умирает от рук прекрасной женщины, и это, в общем, даже совсем не обидно, от этого скорее хочется улыбнуться. Плохо только, что он подвел друга. Теперь все стало понятно. Но теперь его жизнь получила логическое завершение – немного нелепая, хаотичная и экспрессивная… Можно было бы, конечно, и получше, и наверняка бы у него вышло, проживи он еще несколько десятков лет. Но вышло как вышло.
На самом деле он умер меньше чем через три секунды. Она прижимала пистолет так плотно к его телу, что выстрелы снаружи слышны не были. Смо-ляков услышал только первый, разорвавший ему печень. Потом было еще три – два в сердце и последний – в голову.
Через несколько секунд Алина вышла из здания вокзала и неторопливым шагом двинулась в сторону поселка. Прошла полсотни метров по липовой аллее, свернула на пыльную дорогу и остановилась. Она не испытывала никаких особых чувств, скорее легкое опустошение, как всегда бывает по окончании непростой работы с длительным напряжением и концентрацией внимания. В конце концов, они оба были профессионалами – и она, и этот «командировочный», как она его про себя называла. Она не сомневалась, что он из органов, уж очень характерно себя вел, просто, скорей всего, был не оперативным сотрудником, вот и подставился. Расслабился, утратил контроль, позволил эмоциям доминировать. И проиграл… Как знать, может быть, когда-нибудь и она проиграет, но… только не теперь. Еще не скоро. Она чувствовала, что находится в хорошей форме. Она все сделала безукоризненно. Не давала ему времени опомниться. Ничего не спрашивала о поездке в Москву, о работе. Подсунула газету, где была расписана история со скандалом вокруг школьных тетрадей, и он с легкостью заглотнул наживку. Мужчине захотелось поверить, что она стильная столичная штучка, пиар-консультант, и он поверил… Она не думала, что он был за человек, о чем думал, мечтал, к чему стремился, что любил и ненавидел. Он для нее больше не существовал. Он, впрочем, и правда больше не существовал.
Алина вдруг вспомнила, что у Бунина был такой рассказ, о том, как на пароходе поручик встретил прелестную маленькую женщину, они понравились друг другу, сошли на берег, провели ночь в гостинице, а утром она ушла – села на следующий пароход, причем ему запретила следовать за собой. И вот когда она ушла, он понял, что пропал, погиб, влюбился, чудовищно, непостижимо и непоправимо. Он не знал, куда идти, что делать, и чувствовал себя постаревшим на десять лет. Замечательный рассказ. Была в нем какая-то тоска и надломленность, но – замечательный… Этот парень, «командировочный», кстати, походил на поручика. В прежние времена он точно был бы поручиком.
Алина любила Бунина. Его истории о любви ей нравились с юности. В них все было… как бы это сказать… не так, как в жизни, а как может быть в жизни, вот! Сначала, правда, женщина в том бунин-ском рассказе говорила: «Я, кажется, пьяна… Откуда вы взялись? Три часа назад я даже не подозревала о вашем существовании». И так далее. Вот так бывает и у нее, у Алины. Она часто встречается с новыми людьми. Кто-то нравится ей больше, кто-то меньше. Но это не имеет никакого значения. Она привыкла к тому, что привыкать ни к кому нельзя. Надо быть сильной. Надо работать. Надо откладывать деньги. Надо осуществить свою мечту…
Спустя минуту рядом с ней остановился черный джип «Судзуки» с волжским номером. Алина забралась на заднее сиденье машины, и та сразу тронулась с места. Кроме бородатого водителя, в машине никого не было. Он был в черной футболке, смуглый. Смуглый от природы или загара? Трудно сказать. Кавказец? Может, да, может, нет. Не оборачиваясь, бородач сказал:
– Как дела?
– Ничего особенного, – пожала Алина изящными плечиками. – Работа как работа.
– Жеребец хотя бы хороший попался? – весело спросил водитель джипа. У него не было никакого акцента, ни кавказского, ни намека на другой.
– Это, извините, не ваше дело.
– Не спорю, – с легкостью согласился он. – Вы выполнили заказ?
На повороте он немного повернул голову вправо, футболка чуть съехала, и на основании шеи Алина увидела у него маленький шрам.
– Я профессионал. – Она приподняла край рубашки и вытащила из джинсов конверт, который отыскала в сумке у своего попутчика, пока он гулял по перрону.
Человек со шрамом на шее забрал конверт, повертел в руках. Проверил, распечатывался ли – нет, не распечатывался вроде бы… метнул на Алину быстрый взгляд. Спросил:
– Что значат цифры на конверте?
– Откуда мне знать? Сами разбирайтесь. Где мои деньги?
– Позади вас. Не отводя взгляда от мужского затылка, Алина
поискала рукой. Нашла пластиковый пакет. Положила его к себе на колени, раскрыла. Внутри лежали две пачки денег. Она проверила – в пачках все купюры были сотенные, никакого обмана.
– Двадцать тысяч, пересчитывайте, если хотите. Алина фыркнула и положила пакет рядом, на сиденье.
– Дайте оружие, – сказал мужчина.
Она вытащила из пояса джинсов пистолет Макарова, из которого десять минут назад застрелила Смолякова. Мужчина внимательно наблюдал за ее действиями. Она не сомневалась, что у него под рукой сейчас тоже есть оружие. Это подтверждало и то, что он непроизвольно сбросил скорость. На всякий случай она вытащила из Макарова обойму, тщательно вытерла пистолет, чтобы исключить даже намек на отпечатки пальцев, и протянула оружие водителю джипа. Он хмыкнул и сунул пистолет в бардачок.
Борода у него была, конечно, бутафорская, но скрывала черты лица совершенно. Алина первый раз общалась с этим человеком лично. Заказ она получила по электронной почте, а пистолет в пакете был оставлен в условленном месте. Теперь у нее была возможность познакомиться с заказчиком (Алина не сомневалась, что это он и сидит за рулем – какой смысл посреднику так наряжаться?). У Алины имелась своя персональная профессиональная страховка. Обычно она старалась тайно сфотографировать людей, которые давали ей поручения подобного рода, и сейчас для этого у нее был крошечный фотоаппарат, объектив которого имитировал пуговицу. Дождавшись подходящей ситуации, Алина сделала два снимка: лицо, обрамленное густой рыжеватой бородой, – в зеркале заднего вида – и шею со шрамом.
– Может быть, включите радио? Он кивнул и включил приемник. Она попыталась
угадать за считаные секунды, на чем он остановит свой выбор – классика, шансон, попса, музыка потяжелее? Остановилась на попсе. И не угадала – бородач включил джаз.
Алина приоткрыла стекло и закурила. Немного расслабилась. Кажется, все тут были настоящими профессионалами и убирать ее никто не собирался. В конце концов, таких специалистов еще поискать. Пиар-консультантов, ха-ха…
Но женщина все-таки остается женщиной. Любопытство взяло верх. Теперь-то она может себе его позволить, да и дорогу надо скоротать. А не захочет отвечать – что же, можно будет и помолчать.
– Я так и не поняла, – сказала Алина вполне равнодушным тоном. – Зачем вы сначала снабдили меня оружием, а потом потребовали его назад?
Водитель не ответил. Алина медленно курила и ждала. Наверно, не ответит вообще… И она снова не угадала.
– Пули-то остались в теле, – напомнил водитель. – И гильзы рядом валяются. Вы же их не трогали?
– Я все сделала по контракту.
– Очень хорошо. Значит, пистолет мне еще пригодится.
Алина сдвинула брови. Что-то не складывалось. Обычно оружие уничтожают. Или оставляют на месте преступления. В данном случае пистолет ей выдал заказчик. Пистолет Макарова. И этот «Макаров» был табельным оружием, она видела номер – спилен он не был, как случается в подобных случаях… Теперь бородач забрал его назад. Почему?… Вдруг она поняла.
– Что вы станете с ним делать?
– С кем?
– С пистолетом.
– Да ничего. Пусть себе валяется. До поры до времени.
По тону, которым он это сказал, Алина поняла, что больше уже ничего не услышит. Но и того, что было произнесено, оказалось достаточно. Табельный «Макаров» ведь кому-то принадлежит. И убийство человека из поезда (кем бы он на самом деле ни был) при необходимости можно будет повесить на владельца «Макарова». Что ж, это больше ее не касается. Ее «пальчиков» на «пушке» нет. В поезде ее тоже никто не видел – когда проводница проверяла билеты, она успела выйти в туалет, оставив свой билет попутчику. Больше к ним в купе никто не входил. В вагоне-ресторане она села таким образом, что официантка видела ее только со спины. Правда, потом вместе с попутчиком Алина прогуливалась несколько минут по перрону, но была уже в черных очках, которые, как известно, украшают лицо женщины, но обезличивают его совершенно. Никто не сможет изобразить ее портрет. Никто не сможет связать ее с убитым фээсбэшником. Никто не сможет ее найти. Еще никому не удавалось. И довольно об этом думать. Нужно вообще перевести разговор на иную тему, чтобы и заказчик больше не напрягался – относительно ее вопросов об оружии. И она спросила:
– Куда вы теперь едете?
– Угадайте, – хмыкнул водитель джипа.
– Возвращаетесь в Волжск? Кивок головой.
– Тогда отвезите меня в аэропорт. Я ненавижу поезда.
Он засмеялся, хотя шутка была так себе, она сказала это, просто чтобы что-то сказать. «Вот этот тип явно Бунина любить не может, – подумала Алина. – Если вообще читал когда-нибудь».
– Вообще-то сейчас мы почти в Московской области, – заметил водитель. – Не проще ли вам добраться до Москвы?
– Разве я сказала, что собираюсь лететь в Москву? – отрезала Алина, и на этом все разговоры были закончены.
Поздно вечером они подъезжали к Волжску. Она опустила стекло и высунула голову наружу. Впереди была темнота и огни. Из темноты бил в лицо сильный мягкий ветер, ей казалось, она чувствует запах Волги. Настроение стало лирическим. На секунду перед ней всплыло лицо человека, с которым она ехала в поезде. Алина помотала головой и отогнала это видение. Пожалуй, сейчас она бы съела какой-нибудь фрукт. Например, грушу.
На окраине Волжска, в полусотне метров от аэропорта, водитель джипа высадил ее.
– Сотрудничество будет продолжено? – спросил он.
– У нас с вами не сотрудничество, а аккордная работа. Как меня найти, вы знаете. Но на то, что я отзовусь в следующий раз, гарантии быть не может.
Лицо под бородой немного шевельнулось. Что это было, улыбка или гримаса?
– Не работаете дважды с одним и тем же заказчиком?
– Оставляю это на свое усмотрение.
Часть первая ЛЫСЫЙ МИЛЛИОНЕР
Почему мы покупаем книги, которые потом не читаем?
Этим вопросом задался Александр Борисович Турецкий, прохаживаясь вдоль книжных полок магазина «Москва» на Тверской. Немного подумал и сформулировал для себя несколько ответов.
Во-первых, возможно, потому, что покупаем их не для себя, а, скажем, в подарок. Лучший подарок – это книга.
Во-вторых, потому, что они заваливаются за диван.
В третьих, нам некогда.
А на кой черт тогда покупаем?!
А потому что – в отпуск. В от-пуск!
Тут раздался голос, усиленный динамиками по всему магазину:
– Уважаемые покупатели! Сегодня в нашем магазине гость – знаменитый волжский писатель, автор детективов и бестселлеров «Не люби меня, мама», «Мой любимый враг», «Киллер-двоечник» – Антон Пятибратов. Вы можете получить его автографы прямо сейчас, в отделе художественной литературы…
Турецкий решил взглянуть на знаменитость. Кто это вообще такой?
Пятибратов сидел в специально отведенном за-гончике и откровенно скучал. Это был загорелый мужчина лет сорока с круглой физиономией, вид у него был бесшабашный и одновременно лукавый. Не то музыкант из ночного клуба, не то террорист, вместо четок перебирающий игрушечные бомбы. Впрочем, творческие личности часто выглядят довольно неожиданно. Перед ним высилась стопка книг, которые предположительно должны были разлетаться как горячие пирожки – в присутствии автора и с его дарственными надписями… Впрочем, нет, кажется, публика начинала подтягиваться.
Турецкий вытащил телефон и позвонил домой:
– Ирка, только представь! Мы лежим на горячем песке. Солнце высоко, час отлива, пляж совершенно пуст, море удаляется от берега, и только одинокие волны возвращаются с шумом, обливают нас снова и снова, а нам все нипочем, лежим на сухом берегу.
– Как же на сухом, если – волны? – сказала жена после паузы. И таким голосом, что у Турецкого во рту пересохло. Как восемнадцатилетняя девочка сказала.
– Так ведь солнце высоко, – напомнил он. – Ладно, ты мне вот что скажи. Знаешь такого великого писателя земли русской Антона Пятибратова?
– А что?
– Я про книжки. Прихватить нам в дорогу?
– С ума сошел?! – Восемнадцатилетняя девочка испарилась.
– Почему? Вот он тут передо мной, во плоти, куплю книжку, а он тебе ее подпишет… Будешь потом на работе хвастать. Ага?
– Турецкий, не смей!
– Да почему?
– Потому что это дрянь редкостная, так что лучше не нарывайся, не трогай ящик Пандоры. То есть – мой, – уточнила Ирина Генриховна.
– Напугала… Кстати, вот интересно. Все знают про ящик Пандоры, но никто не помнит, кто его открыл. То есть… почему считается, что его нельзя открывать? Его вообще кто-нибудь открывал?
– Открывал.
– И кто же?
– Эпиметей.
– Это еще кто?
– Муж вышеупомянутой Пандоры.
– Хм, чаще бывает наоборот, жена лезет куда ни попадя… Подожди, Ирка, у меня тут сообщение с работы пришло…
– Ты в отпуске, – напомнила супруга. – Покупаешь нам чтиво в дорогу. Но только не Пятибратова!
– Да я помню, не волнуйся. Но Костя просит в офис заскочить, подписать какие-то бумаги. Я скоро буду. А книжек все равно еще не купил, так что подумай пока сама…
Недолго поколебавшись, Турецкий все-таки купил книжку Пятибратова и даже сунул писателю для автографа. А пусть будет.
И почти сразу же к Пятибратову устремилась приличная толпа. Турецкий удовлетворенно кивнул сам себе. Может, и в самом деле стоящий писатель, а Ирка ничего не понимает со своим выверенным академическим вкусом!
От книжного до Большой Дмитровки было рукой подать, но Турецкий всю дорогу напоминал себе, что согласно его нынешнему статусу человека, свободно проводящего время, двигаться нужно расслабленно, и дверь кабинета своего шефа он открыл только полчаса спустя.
– Давно пора, – кивнул ему Меркулов. – Я вас ждал, Александр Борисович.
– Серьезно? – Прежде чем сказать это, Турецкий невольно посмотрел по углам кабинета, они были вдвоем, и причем говорили на «ты» с незапамятных времен. Так в чем же дело?
1 2 3 4