Вместе подали документы на юрфак, вместе поступили. Нельзя сказать, чтобы они были большими друзьями во время учебы. Так, приятели. Борька вообще с парнями как-то не дружил. Его увлечением были женщины. Хотя «увлечение» – это очень мягко сказано. Это была его страсть, его жизнь. Стоило на горизонте появиться женщине хоть немного красивее экскаватора, как он забывал обо всем на свете. Все его разговоры, все его мысли были только об этом. За первый семестр он умудрился переспать со всеми однокурсницами, со всеми студентками на год старше и даже с двумя преподавательницами, за что чуть не был отчислен: одна из них оказалась любовницей декана, и до старика как-то дошел слух о похождениях новоявленного Казановы.
Именно из-за этих вот выкрутасов с Антоненко никто и не хотел дружить. Его боялись пригласить в гости, боялись знакомить с подругами, просто недолюбливали за то, что он пользовался большим успехом у прекрасного пола.
По-настоящему Гордеев и Антоненко подружились уже потом, после института, когда оба по распределению попали в одну прокуратуру. Вот там вдруг и сошлись. Было дело. Подставили Юру дальше некуда. Попросту – подвели под него бабу. Гордеев никогда не считал себя красавцем. Уродом тоже не был. Одним словом, без особых примет. Таких лепят для ФСБ. Они ездят на неприметных машинах, одеваются неброско, предпочитают слушать, а не говорить, иногда рассказывают выдуманную историю об авиа-авто-лавина-пожар-паром – «Эстония»-катастрофе, где погибли родители, чем вызывают сочувствие и ответную болтливость. Еще чуть-чуть, и можно было бы потянуть на «вора на доверии», но такая квалификация присуща личностям ярким. И по внешности тоже.
Одним словом, под Юру подвели бабу. Эффектная блондинка, она появилась в кабинете как родственница обвиняемого и сразу стала неровно дышать в сторону молодого следователя. Кому не понравится? Юре понравилось. Он вовсю пыхтел над делом и, сколько ни предупреждал его опытный по женской части однокурсник, с головой ушел в роман. Он уже не искал улики и вещдоки, сам не замечая, как превратился из следователя в адвоката обвиняемого. И тогда Антоненко взял бабу на себя. Более того, сделал так, чтобы Гордеев поймал их на квартире. А когда у Гордеева «открылись глаза» на женское непостоянство, он вдруг взглянул на дело своего обвиняемого с правильной точки зрения. Быстро доказал его виновность и благополучно упрятал мерзавца за решетку. Гордеев с удовольствием отправил бы туда и мадам, но в ее действиях не было состава преступления. Вот так они стали друзьями. Потом Гордеева взяли на подхват в Генеральную к известному «важняку» Турецкому, откуда он ушел у адвокаты, а Антоненко остался на Таганке. Адвокат, проработавший в следственном аппарате пусть даже несколько лет, ценится куда больше, чем адвокат с институтской скамьи.
Эта недавняя пьянка несколько выбила из колеи, но опять же по наводке появился счастливый случай в лице Локтева Вадима Викторовича с его процентами. Он перечитал все бумаги, представленные режиссером. Не вязалось. Не вязалось в стройную систему защиты имущественных прав. Черт его знает что. С тех пор как развалили старый Союз кинематографистов, все взаимоотношения между студией и режиссером, между режиссером и коллективом вспомогательных производственных цехов, которые раньше четко регламентировались инструкциями и постановлениями лохматых годов, в нынешних условиях стали малопродуктивным подспорьем. Не доросли до Запада и потому применяли в финансовых соглашениях кто американскую модель, кто европейскую, кто и вовсе свою собственную. Необходимо было разобраться. Найти мало-мальски сведущего человечка, который бы по-семейному разобъяснил и показал наличие грубых швов, а то и дырок в современном устройстве кинопроизводства. И такой человек у Гордеева был. Актер-эпизодник Миша Калинкин. Когда-то Гордеев взялся его защищать и защитил. Теперь Миша должен был отработать свое. Дело в том, что Миша как-то ехал со съемочной площадки не переодевшись. Как был, то есть в форме капитана милиции. Был слегка под хмельком. А тут к женщине пристали. Будучи джентльменом по натуре, но главное, ощущая давление на плечи капитанских звезд, смело вмешался и превысил все мыслимые пределы необходимой обороны. Так поработал над хулиганом, что тот три месяца лежал в больнице, а вышел оттуда инвалидом третьей группы. Вот вам и процесс. Пресса раздула. Миша был в милицейской форме. Фиктивный милиционер забил до полусмерти гражданина N. И милиция обиделась. Использовал форму для хулиганской выходки. На показания потерпевшей уже никто почти не обращал внимания, а скоро ее вообще перестали вызывать для дачи ненужных ведомству МВД показаний. Гордеев три месяца искал свидетелей. Тех, кто ехал в тот день в одном вагоне метро. И нашел. И выиграл. И распил с Мишей бутылку водки после судебного процесса.
К нему-то в Орликов переулок и свернул с кольца Гордеев.
Калинкин жил в коммуналке, но вышел в коридор открывать в белых сатиновых трусах с синими лампасами.
– Кого я вижу… Друг Юрий… Проходи, не мешкай. Пивка с яишенкой? Никаких «нет», – поволок он Юру в свою берлогу.
– Что ж ты в трусах-то? Женщины ведь в соседях… – укорил своего бывшего подзащитного адвокат.
– Женщины? – изумился актер. – Какие это женщины? Единственную знаю женщину – мать. Вот та была женщиной. А эти так… Яйца мне побили, сволочи, представляешь?
– Как побили? – в свою очередь изумился адвокат и посмотрел на Мишины трусы.
– Да не эти… В холодильнике. Льда им захотелось. Извинились. У них отключился, а мой старичок пашет. Вот они среди ночи и полезли. А свету нет.
– Но купили?
– Яйца-то? Купили. Куда денутся. Ты пивка давай. Как правильно говорит реклама – НАДО ЧАЩЕ ВСТРЕЧАТЬСЯ!
Выпили пива.
– Я к тебе по делу… – начал Гордеев.
– Куда от этих баб деваться. Слышишь?
По коридору ходили.
– Сейчас постучат, – констатировал актер, и действительно постучали.
– Михаил Николаич, вы чайничек с плиты снимать будете? Ой, да у вас гости приличные… Ну тогда я выключу. Вы заварку у меня можете взять. Потом отдадите.
– Скройся. Ко мне правозащитник пришел. Ему твой чай до лампочки. Знаешь, что в Китае с твоим чаем делают?
– Пьют, наверное, Михал Николаич.
– Как же, пьют. У них этого чая – море. Они им ноги моют… А потом только пьют.
Голова соседки скрылась.
– Никуда от них не спрятаться. Они ж мою мать знали. И меня вот таким. Теперь нет душе спокою.
– Разменяйся.
– С кем? Кто в такую дыру пойдет? Пробовал. То им район не тот, то еще что… Я так думаю, они клятву дали извести меня.
– С этим, положим, я тебе помогу. Есть человечек в прокуратуре. Спит и видит поменяться. Он и расселит. Против прокуратуры ни одна бабка не устоит. Ты вот просвети меня в другом. По дружбе. Есть гаврик один. Режиссер. Картину закончил, а монтировать не дают. Композитора навязали. Это же деньги. Договор читаю. Все правильно. Права не имеют. Но не допускают. Негатив арестовали.
– Тут вода мутная. Никто никому своих договоров не показывает. Коммерческая тайна. Так. Те, что в деле лежат, может быть, и не те совсем. Раньше все по-другому было. Студия с режиссером заключала отдельно, и оговаривали, что предоставляют режиссеру. Все права у студии. Теперь черт ногу сломит. Кто смел, тот и съел. Его могли с договором объегорить. Включили пунктик расплывчатый, а он не посоветовался. Вернее, его попросили никому не говорить и ни с кем не обсуждать ни суммы, ни условий. А в деле-то совсем другой договор. Я схожу к дружбану на студию, образчик достану. Ты и сравни. Но не сегодня. Сегодня у меня банный день. Горячую воду без ржавчины дали.
– Ладно. О квартире подумай. Я твой телефончик следаку подкину. Позвонит. Борей зовут. Антоненко. Не провожай. Сам найду.
Гордеев вышел в коридор. Там его ждала соседка.
– Вот молодец. Я сразу поняла, приятный человек. Водку не принес. А то он как напьется, всю ночь мать вспоминает. Плачет. А наутро злой и ничего не помнит. Нешто можно так.
– Так нельзя, – согласился Гордеев и, выйдя, подумал, что Миша, может быть, и не Смоктуновский, но мужик хороший, открытый. Такие теперь редкость.
Гордеев решил поехать в Таганскую прокуратуру. Можно Борису сообщить о квартире, да и о деле узнать поближе, но тут же вспомнил, что рандеву у него назначено в три, и не в прокуратуре, а в следственном изоляторе. Гордеев не любил эти изоляторы. Подследственные попадали в комнату для допросов измочаленные, особенно в летнее время, и первые полчаса просто приходили в себя. Некурящий Гордеев в таких случаях непременно захватывал с собой сигареты и термос с горячим чаем или кофе. Одно время ввели драконовские правила. Запретили все, кроме документов по делу, а все из-за одной адвокатессы, которая пронесла подзащитному его же наган. Шуму тогда было много. Трясли всех. Он так и не понял и не хотел даже пытаться понять, зачем она это сделала. Влюбилась? Чушь. Перед ней были не шиллеровские персонажи и не Робин Гуд. Боря тогда сказал, что это от завихрения мозгов и неправильного менструального цикла. Но факт оставался фактом – принесла.
Единственное, что он успевал еще сделать, – купить сигарет. До встречи оставалось сорок минут. Он оставил машину на платной стоянке у метро «Новослободская» и пошел пешком. День был солнечный. Тополя уронили первый пух, а мужики в летнем кафе наслаждались холодным пивом. Всего этого незнакомый ему клиент был лишен со вчерашнего дня, и от его, гордеевской, смекалки и расторопности, от способности логически мыслить и облекать свои мысли в понятные формы зависела судьба и в том числе срок лишения пива его подзащитного. По тем скудным данным, что он получил из телефонного разговора, сейчас даже не мог представить себе психологический портрет того, к кому шел. Зарезать в зале суда и не моргнув глазом, не подняв паники в первые секунды после преступления выйти из помещения – это, братцы, не каждому дано. Это, братцы, стальные нервы надо иметь. Или… Или очень большое желание. Почти запредельное.
Вот и арка…
Вот и вход…
– Антоненко уже здесь? – поинтересовался он у дежурного.
Дежурный сверился с бумагами и назвал номер кабинета для допросов.
Антоненко его дожидался. На столе перед ним лежали бумаги и диктофон. Чуть в стороне горбился парень лет двадцати. Впрочем, и за один день камера СИЗО может накинуть. Был он коротко стрижен и с двумя веселыми макушками, выделяющимися четко, как на срезе сросшегося дерева. Такие рождаются счастливыми, подумал Юрий, но тут же себя подловил – какое уж тут счастье…
Он отдал Боре ордер на защиту, а потом вытащил из портфеля пачку сигарет и кинул на колени парню. Парень вздрогнул от неожиданности, но сигареты поймал, а поймав, поднял на адвоката поразившие его голубые глаза.
Боря Антоненко не одобрил приятеля. Вздохнул, отложил бумаги, которые заполнял.
– Вот, господин адвокат, знакомьтесь – Игнатьев Игорь Всеволодович. Двадцать два от роду, родился в Рязани, служил на Кавказе, преступление совершил в столице… И в кого у тебя глаза такие голубые?
– В маму.
– Ты закуривай, в камере отберут, – посоветовал Юрий.
– Я не курю, но в камеру возьму, – сказал Игорь.
– Давай рассказывай, как докатился до жизни такой. Теперь с тобой будет адвокат.
– Я не просил. И вчера все рассказал.
– А мы еще раз хотим послушать. Я тут набросал план здания суда и зала заседаний. Крестами помечено. Взгляни. А теперь ты заполни. Поставь крестики, где стоял сам, где судья, маршрут движения. Может, ты себя оговариваешь?
И Антоненко улыбнулся тонкой улыбкой иезуита.
– Ничего не оговариваю. Я же сам пришел. С повинной.
– Это мы еще выясним. Тебя где взяли? На ступенях Таганской прокуратуры его взяли. Девчонка из суда, секретарь, в парикмахерскую зашла. Тут же за углом. Она и опознала. Его стригут под ежа, а она узнала… Сразу выскочила – и за нарядом, – пояснил Антоненко Гордееву.
– Правильно. Я сам пошел в парикмахерскую, чтобы вы здесь ржавыми машинками не стригли. А потом вышел и к вам через дорогу с повинной. Только не дошел. Наряд меня раньше взял. На ступенях.
– Орудие преступления нашли? – спросил Гордеев.
– Я послал оперов к нему домой. Произведут изъятие, привезут в прокуратуру.
– Как же ты его? Чем?
– Ножницами. Чик по горлу, и все. Портной нашелся. Раскроил, что называется, горло судье. Теперь ни залатать, ни перелицевать, – пошутил Антоненко.
– В морге заштопают, – в тон ему пошутил Игорь.
– А ты мне не выпендривайся. Не очень похож на крутого. Мы-то с тобой разберемся по закону, а вот как в камере будут разбираться, одному Богу известно и твоему вертухаю. Сиди рисуй… Пойдем, господин адвокат, покурим, пока он нам Карла Брюллова сыграет.
Антоненко вызвал в кабинет конролера, а они вышли в коридор к окну.
– Сложный пацан, – сказал Юрий.
– Отнюдь. Я ему буду вышку катать, а ты про чистосердечное, трудное детство, Кавказ, а еще лучше – с присяжными. Они треть приговоров костят.
– Ты зачем на столе схему оставил? Он же все по твоей схеме.
– Или наоборот.
– Я тут тебе адресок нарыл. Позвони. Может, что получится.
– Район какой?
– Орликов переулок.
– Класс! Давай сюда свой сотовый. Не волнуйся, сам заплачу. С меня причитается…
И следователь прокуратуры Борис Антоненко аж затрясся от предвкушения обмена. Кто его знает, может, в этот раз повезет?
Глава 5.
В юридической консультации было малолюдно.
Впрочем, Гордеев увидел, что в коридоре его уже ждали.
– Это он, – шепнул кто-то.
И с деревянных скамеек поднялись трое – раскрашенная пожилая женщина в ярком платье, с темными кругами под глазами и двое мужчин неопределенно зрелого возраста, довольно упитанные, с напускным равнодушием на лицах.
Юрий еще издали заметил, что они прореагировали именно на его появление, но все-таки нарочно проскочил мимо них, ожидая первого шага с их стороны, их инициативы, по которой сразу можно многое определить и о характере будущего клиента, и о цели визита.
– Вы – адвокат Гордеев? – Женщина с печальными глазами, стыдливо потупившись, отстранилась от компании, выступила вперед и обратилась к нему, когда убедилась, что он подошел именно к этой двери и уже открывал ключом дверь. Вдруг она стремительно подняла вопрошающий взгляд, будто не в силах сдержаться… Так томно и доверительно!
– В чем дело? – рефлекторно отшатнулся Гордеев.
– В Московской городской коллегии адвокатов нам посоветовали обратиться именно к вам, так как вы – один из специалистов такого высокого класса в таком… специфическом, я бы сказала, вопросе, как… авторское право, – начала объяснять женщина, неуверенно теребя в руках маленькую кожаную сумочку с круглыми золочеными застежками.
Гордееву стало ясно, что в этой компании верховодила она. Но, увы, что-то, видимо, произошло, от чего пошатнулся ее непрочный авторитет. Эти два мужика покорно ждали, пока она начнет. А она слишком лебезит и выпендривается перед ними.
– Проходите, – Юрий жестом пригласил ее в свой кабинетик. И обратился к мужчинам: – Вы вместе?
– Одна команда, – нехорошо скривился один из них, выдавая свою враждебность к даме.
Они прошли следом.
– Располагайтесь, – входя, Юрий хозяйским жестом указал на стулья, а сам, открыв форточку и поставив пепельницу перед посетителями, с удовольствием сел за свой такой рабочий, такой письменный, такой привычный и удобный стол. Достал бумагу, ручку: – Я слушаю вас.
Женщина с томными глазами села поближе к столу. Вдохнула, прогнулась, приготовившись к долгому монологу, но…
– Начну я, – встряхнувшись, решительно сказал мужчина в сером костюме и испытующе посмотрел на пожилую женщину. После секундной паузы ехидно добавил: – Если вы не возражаете, гражданка… Татьяна Федоровна?
– Ну что ж, – сначала она удивленно и раздраженно вскинула брови, но, мгновенно сообразив, переменилась – печально выдохнула, потупив очи, и достала из сумочки сверкающий портсигар с дорогими сигаретами. – Я буду… Время от времени… Скромно дополнять ваш рассказ.
– Сколько угодно, – второй мужчина, неуверенно стоявший посреди комнаты, определился наконец и уселся вместе с первым. – Это ваша обязанность!
– Прежде всего хотелось бы осветить историю вопроса, – начал первый. – Некоторое время назад Татьяна Федоровна Гризун, присутствующая здесь, будучи производителем, то есть ответственным за финансовую часть…
– Продюсер, – хмыкнула Татьяна Федоровна. – У нас… В кино это так называется.
– Как скажете, – раздраженно отмахнулся рассказчик. – Сути дела это уже не меняет. Так вот…
– Извините, – видя, что обстановка накаляется прямо на старте, остановил его Юрий. – Сперва давайте решим, по адресу ли вы попали? Собственно говоря, мы еще не определились, в чем суть проблемы? Могу ли я вам помочь?
– Суть в том, что нас кинули!
1 2 3 4 5 6
Именно из-за этих вот выкрутасов с Антоненко никто и не хотел дружить. Его боялись пригласить в гости, боялись знакомить с подругами, просто недолюбливали за то, что он пользовался большим успехом у прекрасного пола.
По-настоящему Гордеев и Антоненко подружились уже потом, после института, когда оба по распределению попали в одну прокуратуру. Вот там вдруг и сошлись. Было дело. Подставили Юру дальше некуда. Попросту – подвели под него бабу. Гордеев никогда не считал себя красавцем. Уродом тоже не был. Одним словом, без особых примет. Таких лепят для ФСБ. Они ездят на неприметных машинах, одеваются неброско, предпочитают слушать, а не говорить, иногда рассказывают выдуманную историю об авиа-авто-лавина-пожар-паром – «Эстония»-катастрофе, где погибли родители, чем вызывают сочувствие и ответную болтливость. Еще чуть-чуть, и можно было бы потянуть на «вора на доверии», но такая квалификация присуща личностям ярким. И по внешности тоже.
Одним словом, под Юру подвели бабу. Эффектная блондинка, она появилась в кабинете как родственница обвиняемого и сразу стала неровно дышать в сторону молодого следователя. Кому не понравится? Юре понравилось. Он вовсю пыхтел над делом и, сколько ни предупреждал его опытный по женской части однокурсник, с головой ушел в роман. Он уже не искал улики и вещдоки, сам не замечая, как превратился из следователя в адвоката обвиняемого. И тогда Антоненко взял бабу на себя. Более того, сделал так, чтобы Гордеев поймал их на квартире. А когда у Гордеева «открылись глаза» на женское непостоянство, он вдруг взглянул на дело своего обвиняемого с правильной точки зрения. Быстро доказал его виновность и благополучно упрятал мерзавца за решетку. Гордеев с удовольствием отправил бы туда и мадам, но в ее действиях не было состава преступления. Вот так они стали друзьями. Потом Гордеева взяли на подхват в Генеральную к известному «важняку» Турецкому, откуда он ушел у адвокаты, а Антоненко остался на Таганке. Адвокат, проработавший в следственном аппарате пусть даже несколько лет, ценится куда больше, чем адвокат с институтской скамьи.
Эта недавняя пьянка несколько выбила из колеи, но опять же по наводке появился счастливый случай в лице Локтева Вадима Викторовича с его процентами. Он перечитал все бумаги, представленные режиссером. Не вязалось. Не вязалось в стройную систему защиты имущественных прав. Черт его знает что. С тех пор как развалили старый Союз кинематографистов, все взаимоотношения между студией и режиссером, между режиссером и коллективом вспомогательных производственных цехов, которые раньше четко регламентировались инструкциями и постановлениями лохматых годов, в нынешних условиях стали малопродуктивным подспорьем. Не доросли до Запада и потому применяли в финансовых соглашениях кто американскую модель, кто европейскую, кто и вовсе свою собственную. Необходимо было разобраться. Найти мало-мальски сведущего человечка, который бы по-семейному разобъяснил и показал наличие грубых швов, а то и дырок в современном устройстве кинопроизводства. И такой человек у Гордеева был. Актер-эпизодник Миша Калинкин. Когда-то Гордеев взялся его защищать и защитил. Теперь Миша должен был отработать свое. Дело в том, что Миша как-то ехал со съемочной площадки не переодевшись. Как был, то есть в форме капитана милиции. Был слегка под хмельком. А тут к женщине пристали. Будучи джентльменом по натуре, но главное, ощущая давление на плечи капитанских звезд, смело вмешался и превысил все мыслимые пределы необходимой обороны. Так поработал над хулиганом, что тот три месяца лежал в больнице, а вышел оттуда инвалидом третьей группы. Вот вам и процесс. Пресса раздула. Миша был в милицейской форме. Фиктивный милиционер забил до полусмерти гражданина N. И милиция обиделась. Использовал форму для хулиганской выходки. На показания потерпевшей уже никто почти не обращал внимания, а скоро ее вообще перестали вызывать для дачи ненужных ведомству МВД показаний. Гордеев три месяца искал свидетелей. Тех, кто ехал в тот день в одном вагоне метро. И нашел. И выиграл. И распил с Мишей бутылку водки после судебного процесса.
К нему-то в Орликов переулок и свернул с кольца Гордеев.
Калинкин жил в коммуналке, но вышел в коридор открывать в белых сатиновых трусах с синими лампасами.
– Кого я вижу… Друг Юрий… Проходи, не мешкай. Пивка с яишенкой? Никаких «нет», – поволок он Юру в свою берлогу.
– Что ж ты в трусах-то? Женщины ведь в соседях… – укорил своего бывшего подзащитного адвокат.
– Женщины? – изумился актер. – Какие это женщины? Единственную знаю женщину – мать. Вот та была женщиной. А эти так… Яйца мне побили, сволочи, представляешь?
– Как побили? – в свою очередь изумился адвокат и посмотрел на Мишины трусы.
– Да не эти… В холодильнике. Льда им захотелось. Извинились. У них отключился, а мой старичок пашет. Вот они среди ночи и полезли. А свету нет.
– Но купили?
– Яйца-то? Купили. Куда денутся. Ты пивка давай. Как правильно говорит реклама – НАДО ЧАЩЕ ВСТРЕЧАТЬСЯ!
Выпили пива.
– Я к тебе по делу… – начал Гордеев.
– Куда от этих баб деваться. Слышишь?
По коридору ходили.
– Сейчас постучат, – констатировал актер, и действительно постучали.
– Михаил Николаич, вы чайничек с плиты снимать будете? Ой, да у вас гости приличные… Ну тогда я выключу. Вы заварку у меня можете взять. Потом отдадите.
– Скройся. Ко мне правозащитник пришел. Ему твой чай до лампочки. Знаешь, что в Китае с твоим чаем делают?
– Пьют, наверное, Михал Николаич.
– Как же, пьют. У них этого чая – море. Они им ноги моют… А потом только пьют.
Голова соседки скрылась.
– Никуда от них не спрятаться. Они ж мою мать знали. И меня вот таким. Теперь нет душе спокою.
– Разменяйся.
– С кем? Кто в такую дыру пойдет? Пробовал. То им район не тот, то еще что… Я так думаю, они клятву дали извести меня.
– С этим, положим, я тебе помогу. Есть человечек в прокуратуре. Спит и видит поменяться. Он и расселит. Против прокуратуры ни одна бабка не устоит. Ты вот просвети меня в другом. По дружбе. Есть гаврик один. Режиссер. Картину закончил, а монтировать не дают. Композитора навязали. Это же деньги. Договор читаю. Все правильно. Права не имеют. Но не допускают. Негатив арестовали.
– Тут вода мутная. Никто никому своих договоров не показывает. Коммерческая тайна. Так. Те, что в деле лежат, может быть, и не те совсем. Раньше все по-другому было. Студия с режиссером заключала отдельно, и оговаривали, что предоставляют режиссеру. Все права у студии. Теперь черт ногу сломит. Кто смел, тот и съел. Его могли с договором объегорить. Включили пунктик расплывчатый, а он не посоветовался. Вернее, его попросили никому не говорить и ни с кем не обсуждать ни суммы, ни условий. А в деле-то совсем другой договор. Я схожу к дружбану на студию, образчик достану. Ты и сравни. Но не сегодня. Сегодня у меня банный день. Горячую воду без ржавчины дали.
– Ладно. О квартире подумай. Я твой телефончик следаку подкину. Позвонит. Борей зовут. Антоненко. Не провожай. Сам найду.
Гордеев вышел в коридор. Там его ждала соседка.
– Вот молодец. Я сразу поняла, приятный человек. Водку не принес. А то он как напьется, всю ночь мать вспоминает. Плачет. А наутро злой и ничего не помнит. Нешто можно так.
– Так нельзя, – согласился Гордеев и, выйдя, подумал, что Миша, может быть, и не Смоктуновский, но мужик хороший, открытый. Такие теперь редкость.
Гордеев решил поехать в Таганскую прокуратуру. Можно Борису сообщить о квартире, да и о деле узнать поближе, но тут же вспомнил, что рандеву у него назначено в три, и не в прокуратуре, а в следственном изоляторе. Гордеев не любил эти изоляторы. Подследственные попадали в комнату для допросов измочаленные, особенно в летнее время, и первые полчаса просто приходили в себя. Некурящий Гордеев в таких случаях непременно захватывал с собой сигареты и термос с горячим чаем или кофе. Одно время ввели драконовские правила. Запретили все, кроме документов по делу, а все из-за одной адвокатессы, которая пронесла подзащитному его же наган. Шуму тогда было много. Трясли всех. Он так и не понял и не хотел даже пытаться понять, зачем она это сделала. Влюбилась? Чушь. Перед ней были не шиллеровские персонажи и не Робин Гуд. Боря тогда сказал, что это от завихрения мозгов и неправильного менструального цикла. Но факт оставался фактом – принесла.
Единственное, что он успевал еще сделать, – купить сигарет. До встречи оставалось сорок минут. Он оставил машину на платной стоянке у метро «Новослободская» и пошел пешком. День был солнечный. Тополя уронили первый пух, а мужики в летнем кафе наслаждались холодным пивом. Всего этого незнакомый ему клиент был лишен со вчерашнего дня, и от его, гордеевской, смекалки и расторопности, от способности логически мыслить и облекать свои мысли в понятные формы зависела судьба и в том числе срок лишения пива его подзащитного. По тем скудным данным, что он получил из телефонного разговора, сейчас даже не мог представить себе психологический портрет того, к кому шел. Зарезать в зале суда и не моргнув глазом, не подняв паники в первые секунды после преступления выйти из помещения – это, братцы, не каждому дано. Это, братцы, стальные нервы надо иметь. Или… Или очень большое желание. Почти запредельное.
Вот и арка…
Вот и вход…
– Антоненко уже здесь? – поинтересовался он у дежурного.
Дежурный сверился с бумагами и назвал номер кабинета для допросов.
Антоненко его дожидался. На столе перед ним лежали бумаги и диктофон. Чуть в стороне горбился парень лет двадцати. Впрочем, и за один день камера СИЗО может накинуть. Был он коротко стрижен и с двумя веселыми макушками, выделяющимися четко, как на срезе сросшегося дерева. Такие рождаются счастливыми, подумал Юрий, но тут же себя подловил – какое уж тут счастье…
Он отдал Боре ордер на защиту, а потом вытащил из портфеля пачку сигарет и кинул на колени парню. Парень вздрогнул от неожиданности, но сигареты поймал, а поймав, поднял на адвоката поразившие его голубые глаза.
Боря Антоненко не одобрил приятеля. Вздохнул, отложил бумаги, которые заполнял.
– Вот, господин адвокат, знакомьтесь – Игнатьев Игорь Всеволодович. Двадцать два от роду, родился в Рязани, служил на Кавказе, преступление совершил в столице… И в кого у тебя глаза такие голубые?
– В маму.
– Ты закуривай, в камере отберут, – посоветовал Юрий.
– Я не курю, но в камеру возьму, – сказал Игорь.
– Давай рассказывай, как докатился до жизни такой. Теперь с тобой будет адвокат.
– Я не просил. И вчера все рассказал.
– А мы еще раз хотим послушать. Я тут набросал план здания суда и зала заседаний. Крестами помечено. Взгляни. А теперь ты заполни. Поставь крестики, где стоял сам, где судья, маршрут движения. Может, ты себя оговариваешь?
И Антоненко улыбнулся тонкой улыбкой иезуита.
– Ничего не оговариваю. Я же сам пришел. С повинной.
– Это мы еще выясним. Тебя где взяли? На ступенях Таганской прокуратуры его взяли. Девчонка из суда, секретарь, в парикмахерскую зашла. Тут же за углом. Она и опознала. Его стригут под ежа, а она узнала… Сразу выскочила – и за нарядом, – пояснил Антоненко Гордееву.
– Правильно. Я сам пошел в парикмахерскую, чтобы вы здесь ржавыми машинками не стригли. А потом вышел и к вам через дорогу с повинной. Только не дошел. Наряд меня раньше взял. На ступенях.
– Орудие преступления нашли? – спросил Гордеев.
– Я послал оперов к нему домой. Произведут изъятие, привезут в прокуратуру.
– Как же ты его? Чем?
– Ножницами. Чик по горлу, и все. Портной нашелся. Раскроил, что называется, горло судье. Теперь ни залатать, ни перелицевать, – пошутил Антоненко.
– В морге заштопают, – в тон ему пошутил Игорь.
– А ты мне не выпендривайся. Не очень похож на крутого. Мы-то с тобой разберемся по закону, а вот как в камере будут разбираться, одному Богу известно и твоему вертухаю. Сиди рисуй… Пойдем, господин адвокат, покурим, пока он нам Карла Брюллова сыграет.
Антоненко вызвал в кабинет конролера, а они вышли в коридор к окну.
– Сложный пацан, – сказал Юрий.
– Отнюдь. Я ему буду вышку катать, а ты про чистосердечное, трудное детство, Кавказ, а еще лучше – с присяжными. Они треть приговоров костят.
– Ты зачем на столе схему оставил? Он же все по твоей схеме.
– Или наоборот.
– Я тут тебе адресок нарыл. Позвони. Может, что получится.
– Район какой?
– Орликов переулок.
– Класс! Давай сюда свой сотовый. Не волнуйся, сам заплачу. С меня причитается…
И следователь прокуратуры Борис Антоненко аж затрясся от предвкушения обмена. Кто его знает, может, в этот раз повезет?
Глава 5.
В юридической консультации было малолюдно.
Впрочем, Гордеев увидел, что в коридоре его уже ждали.
– Это он, – шепнул кто-то.
И с деревянных скамеек поднялись трое – раскрашенная пожилая женщина в ярком платье, с темными кругами под глазами и двое мужчин неопределенно зрелого возраста, довольно упитанные, с напускным равнодушием на лицах.
Юрий еще издали заметил, что они прореагировали именно на его появление, но все-таки нарочно проскочил мимо них, ожидая первого шага с их стороны, их инициативы, по которой сразу можно многое определить и о характере будущего клиента, и о цели визита.
– Вы – адвокат Гордеев? – Женщина с печальными глазами, стыдливо потупившись, отстранилась от компании, выступила вперед и обратилась к нему, когда убедилась, что он подошел именно к этой двери и уже открывал ключом дверь. Вдруг она стремительно подняла вопрошающий взгляд, будто не в силах сдержаться… Так томно и доверительно!
– В чем дело? – рефлекторно отшатнулся Гордеев.
– В Московской городской коллегии адвокатов нам посоветовали обратиться именно к вам, так как вы – один из специалистов такого высокого класса в таком… специфическом, я бы сказала, вопросе, как… авторское право, – начала объяснять женщина, неуверенно теребя в руках маленькую кожаную сумочку с круглыми золочеными застежками.
Гордееву стало ясно, что в этой компании верховодила она. Но, увы, что-то, видимо, произошло, от чего пошатнулся ее непрочный авторитет. Эти два мужика покорно ждали, пока она начнет. А она слишком лебезит и выпендривается перед ними.
– Проходите, – Юрий жестом пригласил ее в свой кабинетик. И обратился к мужчинам: – Вы вместе?
– Одна команда, – нехорошо скривился один из них, выдавая свою враждебность к даме.
Они прошли следом.
– Располагайтесь, – входя, Юрий хозяйским жестом указал на стулья, а сам, открыв форточку и поставив пепельницу перед посетителями, с удовольствием сел за свой такой рабочий, такой письменный, такой привычный и удобный стол. Достал бумагу, ручку: – Я слушаю вас.
Женщина с томными глазами села поближе к столу. Вдохнула, прогнулась, приготовившись к долгому монологу, но…
– Начну я, – встряхнувшись, решительно сказал мужчина в сером костюме и испытующе посмотрел на пожилую женщину. После секундной паузы ехидно добавил: – Если вы не возражаете, гражданка… Татьяна Федоровна?
– Ну что ж, – сначала она удивленно и раздраженно вскинула брови, но, мгновенно сообразив, переменилась – печально выдохнула, потупив очи, и достала из сумочки сверкающий портсигар с дорогими сигаретами. – Я буду… Время от времени… Скромно дополнять ваш рассказ.
– Сколько угодно, – второй мужчина, неуверенно стоявший посреди комнаты, определился наконец и уселся вместе с первым. – Это ваша обязанность!
– Прежде всего хотелось бы осветить историю вопроса, – начал первый. – Некоторое время назад Татьяна Федоровна Гризун, присутствующая здесь, будучи производителем, то есть ответственным за финансовую часть…
– Продюсер, – хмыкнула Татьяна Федоровна. – У нас… В кино это так называется.
– Как скажете, – раздраженно отмахнулся рассказчик. – Сути дела это уже не меняет. Так вот…
– Извините, – видя, что обстановка накаляется прямо на старте, остановил его Юрий. – Сперва давайте решим, по адресу ли вы попали? Собственно говоря, мы еще не определились, в чем суть проблемы? Могу ли я вам помочь?
– Суть в том, что нас кинули!
1 2 3 4 5 6