А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Внизу, на первом уровне, у правителя было два логова, повторяющих друг друга, как зеркальные отражения, — каждым углом, каждой линией, каждой картиной на стене, каждой пылинкой. В близнецах-жили-щах стояли близнецы-столы, близнецы-стулья, близнецы-кровати. В близнецах-прихожих висели близнецы-плащи.
Оксиген Аш постоянно менял жилье. Он старался менять его как можно беспорядочнее, чтобы шансы угадать место его ночлега были возможно ближе к нулю.
Он сам не понимал, чего боялся. Для страха не было никаких причин. Из газет, которые каждое утро подавались ему автоматами с первым завтраком, из официальных докладов в министерствах, из секретных рапортов и сводок, подсмотренных и подслушанных у своих приближенных, он узнавал, что каждодневные труды не пропадают даром, а обманные зерна дают буйные всходы.
Однако растоптанная тень Кокиля Урана жила в Башне, росла, заполняла потайные ходы и темные закоулки и, стоило только выключить свет, нависала над правителем. Оксиген Аш заблокировал все коридоры и тоннели высоким напряжением и перестал бродить по Башне. Он ограничил свое пространство рабочим кабинетом и двумя жилыми комнатами. Но каждый раз, выходя из кабинета, он замирал в нерешительности перед двумя лифтами. Он был почти уверен, что в одной из комнат ктото есть. Но в какой? Какую кнопку нажать, чтобы избежать засады?
Его кабинет превращался в мастерскую. Уходили в утиль непрочитанные газеты, неделями и месяцами не загорались экраны следящих камер, молчали аппараты подслушивания. И впустую на весь свет восхваляли наперебой поэты всезнающий и всемогущий гений Великого Кормчего, ведущего Свиру по тропе невиданного счастья и благополучия.
Оксиген Аш воевал с Кокилем Ураном.
Это была схватка не на жизнь, а на смерть. Сдав бесплотному врагу жизненное пространство Башни, правитель встал грудью за свой последний оплот. Он мастерил сигнализацию, которая реагировала на звук, на свет, на давление, на микроколебание температуры, на запах, на радиацию, на вибрацию и даже на дыхание. Но его враг не имел ни цвета, ни запаха, он не дышал и не касался пола, его нельзя было засечь по излучению или по звуку. Он был, он все время был где-то очень близко — Оксиген Аш чувствовал его всем существом, как ревматик грозу. Входя в комнату, Оксиген Аш твердо знал, что Кокиль Уран только что вышел из нее. А сигнализация молчала.
Другой бы сдался. Правитель продолжал борьбу. Он срывал только что проложенные линии и реле, топтал сверхчувствительные измерители и улавливатели, превращал в груду хлама собранные по жилке многополюсные анализаторы. И начинал все сначала — новая схема, новый принцип, кропотливый многодневный труд — засечь врага, поймать его след, загнать в угол, схватиться клыки на клыки...
Оксиген долго не мог уснуть, ворочаясь на роскошном ложе. Его знобило. Свет настольной лампы, чересчур яркой для ночника, проникал сквозь плотно сомкнутые веки, и оттого Ашу мерещились ледяные равнины силайских болот, прокаленные морозом до звона. Надо было бы накрыться плащом сверху одеяла, но вставать за плащом не хотелось. Вообще ничего не хотелось.
Наверное, он все-таки дремал, когда услышал над собой негромкие внятные слова: «Он здесь. Он сегодня здесь». Приоткрыв глаза, он увидел, как задралась и завернулась тяжелая серебристая штора на двери.
В комнате царили пронзительный холод, запах разрытой земли и горелого мяса. И странные эти запахи не удивили Аша, он только подумал: «Землей пахнет от могилы, а горелым мясом — от чего?» И вспомнил от чего.
Он встал и вышел в прихожую за плащом. Плаща на вешалке не было. И он снова не удивился.
Все вокруг было прежним и в то же время неузнаваемо другим: чуть ярче желтели стены, веселей поблескивали анодированные затворы лифта.
Оксиген Аш вошел в лифт и нажал панель с цифрой 6. Через несколько минут он остановился перед дверью, которая давно уже не существовала. Он сам заложил проем плитами иберского гранита и сравнял напыленным пластиком с плоскостью коридорной стены.
Но сейчас дверь была. И снова не удивился этому Оксиген Аш.
Не удивился он, войдя в комнату и увидев там широкоплечего человека, уронившего на руки тяжелую седую голову. Рядом на столе лежал плащ правителя.
— Так вот ты где, Кокиль Уран... Ты долго прятался, но я тебя нашел!..
— Ошибаешься. Я не прятался. Я ждал.
— Чего ты ждал?
— Суда.
— Ха-ха! Ты еще ждешь суда? Неужели ты не поумнел? Я застрелил тебя в упор вот за этим столом, а труп сжег вон в том углу, на трансформаторной шине, — от тебя не осталось горсточки пепла! Если ты действительно сделал тайную дверь, через которую можно проникнуть в Башню, то о ней никто не узнал! И еще я замуровал твой бывший кабинет — ведь ты здесь сделал дверь, не так ли? Ты хотел бежать — иначе зачем она тебе...
— Ошибаешься. Я не хотел бежать.
— А зачем ты брал мой плащ — и тогда и сейчас?
— Тогда я брал твой плащ, чтобы беспрепятственно проходить мимо охраны. Я делал дверь по ночам. И она совсем в другом месте.
— Ты лжешь!
— Мертвые не лгут.
— Но мертвые и не мстят. Что можешь сделать ты, мертвец, мне, живому? Ты — прошлое, тебя нет, ты исчез, а я существую.
— Мертвые не мстят, мертвые будят живых. Живые приходят судить прошлое и воздают по заслугам виновным и невиновным. Они судят прошлое, чтобы будущее не родилось мертвым...
— Ты «проницательный», хотя всю жизнь скрывал это! Это они подослали тебя, ты служишь им!
— Нет, Оксиген Аш, я не «проницательный». Я просто зрячий. Ты и «проницательные» — карты из одной колоды. У вас один крап и одна игра — продавать и предавать. Вы пытаетесь убедить себя и других в том, что властны над путями человеческими и счастьем человеческим. Но пути прокладывают ноги идущих, а счастье создают руки творящих. И только добро по-настоящему властвует над жизнью, ибо только добро способно сделать Человека. А вы питаетесь смертью и потому никуда не уйдете от смерти...
— Опять высокопарный бред! Ни одно живое существо не может проникнуть в Башню!
— Судьи уже пришли.
— Это ты провел их?
— Да. Я ждал их.
— Зачем ты взял мой плащ?
— Это не твой плащ. Это плащ Великого Кормчего.
— Но Великий Кормчий я!
— Нет. Ты уже мертвец.
Холодея от ненависти и ужаса, Оксиген Аш бросился на зодчего, пытаясь вырвать у него свое законное одеяние, но пальцы прошли сквозь мех и золотое шитье и, судорожно сжавшись, ухватили пустоту...
Оксиген Аш проснулся на спине с руками, протянутыми к безжалостно ровному шлейфу света из-под колпака настольной лампы, и в ту ночь уже не мог уснуть.
Утром он встал и, хотя лихорадка не прошла, сделал обычную физзарядку, принял душ и побрился. Потом, подумав, надел парадный хитон.
За первым завтраком он позволил себе основательно приложиться к бутылке шипучего билу и несколько захмелел, что бывало с ним нечасто. Не поднимаясь из-за стола, он пересмотрел все газеты, что бывало с ним еще реже.
В кабинет Оксиген поднялся только затем, чтобы взять инструменты.
Все время до второго завтрака он провел в спальне: что-то вымерял, высчитывал, размечал. Несколько раз ложился на пол, очертив квадрат по своему росту. Потом вскрыл по очерченной линии настил пола слой за слоем, пока не добрался до утрамбованной земли. И только тогда сделал передышку.
Обед он съел в один присест и снова воздал должное шипучему билу и красному пиву. Показалось мало. Аш вызвал из автокухни дополнительный поднос с двумя бутылками контрабандного муската и корзиной силайских яблок. Одну бутылку выпил сразу.
Набив яблоками карманы парадного хитона, правитель взялся за лопату. То ли отвык он копать, то ли плотно затрамбовалась земля, то ли хмель мешал работе, но яма росла медленно. Все чаще Верховный делал перерывы, садился на край углубления и грыз яблоки.
— Мы еще посмотрим, дорогой Кокиль... Мы еще посмотрим, кто покойник... Судьи!.. Скоты паршивые... Умники...
К ужину яма была по пояс Оксигену Ашу. За ужином он снова изрядно выпил и запасся целой батареей бутылок на ночь. Вино вернуло иллюзию бодрости, спать не хотелось, и Оксиген, постоянно прикладываясь, проработал без отдыха еще часов десять. Скоро из ямы стало трудно вылезать, и он опустил туда позолоченную стремянку. Когда над безмятежно спящей Дромой занялся рассвет и Башня Кормчего в первых лучах солнца встала над городом сверкающим золотым обелиском, яма в спальне правителя достигла трехметровой глубины. Оксиген Аш попробовал вылезти из ямы без помощи лестницы, не смог и удовлетворенно вытер залитые потом глаза.
— Готово, Кокиль! Добро пожаловать вместе с судьями! Коммунальная могила системы Оксигена Аша к вашим услугам! В любое время дня и ночи!
С большим трудом он вылез наружу и вытащил из ямы лестницу. Его пошатывало и подташнивало. Яблоки на время снимали тошноту, и он грыз их одно за другим, разбрасывая ошметки по полу. Работы еще было много, а силы на исходе.
Перезвон челесты сообщил, что первый завтрак прибыл. Оксиген Аш подумал, не принять ли душ, но просто умылся холодной водой и выпил подряд два полных стакана билу. Голова приятно закружилась, мышцы расслабились, а кривая настроения резко метнулась вверх.
— А все-таки ты хитрый парень, Оксиген... Парень что надо... С таким приятно жить и работать.. И выпить приятно...
Налив себе еще стакан, он нетвердой походкой направился в спальню взглянуть на дело рук своих. Вино расплескивалось ему под ноги, красными пятнами расплывалось по голубому френчу, но он не обращал на это внимания.
— Я буду жить, а вы подохнете!..
Оксигена качнуло, вино плеснуло на ботинок, чавкнул под каблуком предательский яблочный огрызок, ногу подсекло и...
Он упал в яму лицом вниз и, хотя не потерял сознания, с минуту ничего не мог сообразить от острой боли. А когда сообразил — понял, что всякие попытки спастись бесполезны. Самостоятельно из ямы выбраться было невозможно. Звать было некого. Ждать было нечего. И тревога, много лет глодавшая Великого Кормчего, прошла. Отступил и рассеялся беспричинный страх. Оксигену Ашу стало легко и покойно.
Он лег на спину, вытянулся и сложил руки на груди. Над ним близко и недоступно светлел квадрат, похожий на экран неизвестной телесистемы. Он ни о чем не жалел, никому не завидовал, ни в чем не раскаивался. Ему некого было проклинать и не с кем прощаться. Великий Кормчий закрыл глаза. Суд свершился.
— Ну, с ним, кажется, все ясно. Он кончил, как и начинал. Не лучше и не хуже. Пришел его срок...
Шанин подвинул ногой пластиковую плиту, прислоненную к стене. Ее не суждено было установить на место — западня сработала раньше. Плита, простоявшая полтора века в ожидании, скользнула вниз и закрыла яму. Вошла она в квадрат точно, сровняв с землей и скрыв могилу хозяина Башни.
— Обидно, — сказал Бин. — Обидно за легенду. В легенде этот отъявленный негодяй выглядит значительнее и... красивее, что ли. А вот мои родители всю свою жизнь отдали борьбе с властью правителя. Они предпочли смерть предательству. Таких, как они, много... Но они представляли своего врага иначе... Одно дело — жертвовать собою в бою с могучим чудовищем, другое — погибнуть по воле бесталанного ничтожества...
— Они боролись не с правителем. Хотя, быть может, и не всегда сознавали это. Правитель был для них всего лишь символом, центром мишени. А сама мишень значительнее и больше правителя. Она тысячелика и многоименна. Мос, Горон, Тирас, рыбник с улицы Благодати, наездники на двугорбых козлах, «топоры», «пернатые».
— Может быть. Но я лично боролся с правителем. Я хотел отомстить, и только. И не смог — опоздал...
— Да, с местью ты опоздал. Но разве тебе все равно, что будет со Свирой завтра? Ведь мы не знаем главного: как мог Аш приказывать, будучи мертвым. И даже предсказывать — если принять на веру убеждение, что Слово Кормчего рождается в этой Башне... Что с тобой, Бин? Зачем тебе понадобился его плащ?
— Примерить... Ну как?
— Хорош! Словно на тебя шили!
— Да, мы с Оксигеном Ашем были, оказывается, одного роста... Шан, ты очень рассердишься, если я пока похожу в этом плаще? Ну не напрасно же я, в самом деле, шел сюда по лезвию ножа — через Зейду и Землю! Должен что-то сделать такое — поставить точку на этой куче костей?
— Ты мальчишка, Бин. Честное слово, мальчишка. Носи, если хочешь. Хоть всю жизнь носи — плащ бесхозный...
— Всю жизнь?
— Да. Только, откровенно говоря, лично мне ты больше нравишься без плаща.
— В полицейском мундире?
— Нет.
— В балахоне контрабандиста?
— Перестань, Бин. Дался тебе этот хлам. Надо найти кабинет правителя.
— Слушаюсь, высший. Я готов вас сопровождать на двадцать четвертый уровень, ибо именно там находится творческая лаборатория моего предшественника. По слухам, именно там рождается всеблагое и всепобеждающее Слово.
— А ты повеселел, Бин, увидев тигра дохлым...
Вдвоем в лифт они втиснулись с трудом. Бин нажал панельку, но не двадцать четвертую, а шестую.
— Хочу посмотреть кабинет деда.
Кабина лифта замерла в решетчатом цилиндре из толстых стальных полос в центре большого полутемного холла. Изнутри цилиндр запирался на массивный сдвоенный засов, но снаружи, со стороны холла, дверца не открывалась.
— Никто не имел права покидать уровень. Комфортабельный застенок для «умников».
В холле стояло около полусотни кресел, несколько чертежных кульманов с эпидиаскопическими приставками и десяток демонстрационных столов. Когда-то здесь кипели жаркие ученые споры, а Кормчий с презрительным удивлением рассматривал своих экзотических пленников, которых даже неволя и реальная угроза смерти не могла оторвать от сладкой жажды творить.
Радиальные коридоры вели к большим бронированным дверям, за которыми угадывались вместительные залы. На всех дверях была одна и та же надпись: «Лаборатория. Не входить — защита включается без предупреждения!» И дважды перечеркнутый черным человеческий череп.
Короткие радиальные коридоры обрывались, влившись в длинную спираль широкого, как улица, общего коридора. На эту пустынную сейчас «улицу», крытую веселым бело-розовым пластиком, выходили двери поменьше, раскрашенные в разные цвета. На них стояли только цифры — порядковый номер и окошечко автосчетчика. Здесь пленники жили. Бин в развевающемся плаще правителя петлял от двери к двери, всматриваясь в цифры счетчиков. Двери были закрыты, а в окошечках везде стоял "0" — в комнатах не было ни одной живой души. Они дошли до самого конца коридора. Он кончался комнатой номер два. Вместо двери в комнату номер один была гладкая розовая стена.
— Комнаты деда действительно замурованы... Легенда говорила правду...
— Что ты хотел здесь найти?
— Ничего. Я должен был увидеть это своими глазами. Я дал клятву отцу и матери... Вернее, их памяти...
Они постояли еще немного у розовой стены и пошли назад, к лифту. Бин снова хмурился. Настроение его менялось как цвет моря перед штормом.
— И еще, откровенно говоря, я надеялся найти разгадку потусторонней деятельности правителя здесь, на этом уровне. На уровне науки. Не знаю как... Впрочем... Нет. Этот уровень изолирован, а лаборатории обесточены. Я смотрел. Значит, адрес чуда — двадцать четвертый уровень... Двадцать четвертый...
— Двадцать четвертый, — повторил он кондукторским голосом, пуская лифт вверх.
Виной тому, что произошло после, была элементарная неосторожность. До сих пор Башня обращалась с ними отменно вежливо, и цепочка счастливых совпадений помогала довольно легко решать ее хитроумные загадки. Но кроме везения, их берегла собственная бдительность. Они ждали подвоха и коварства от всего окружающего и потому вовремя замечали тайные пружины и контакты смертоносных систем.
Убедившись в гибели тирана, они позволили себе расслабиться. Они забыли, что зло, как и добро, переживает своих создателей и способно сохранять веками убийственную силу. В Башне продолжала жить злая воля Великого Кормчего, Башня только притворялась мертвой, она ждала удобного случая, чтобы нанести удар.
Лифт остановился на двадцать четвертом уровне, но дверь не открылась, как на остальных уровнях. Шанин попробовал открыть ее силой, но она не поддавалась. Бин начал шарить на пульте.
— Здесь есть какая-то кнопка, но я не знаю...
Видимо, Бин все-таки нажал кнопку, потому что дверь приоткрылась.
Шанин повернул голову на голос Бина.
Дверь приоткрылась только затем, чтобы в прорези показалось какое-то приспособление, похожее на обрез с оптическим прицелом.
И почти тотчас в кабине грохнул выстрел.
Шанин схватился за голову.
Бин бросился к товарищу.
Землянину повезло: он стоял в профиль к двери, и пуля, направленная прямо в лоб, прошла по касательной, оставив полосу рассеченной кожи. На какую-то секунду Шанин потерял сознание, но не упал, осев на руку Бина.
Бин оказался хорошим санитаром. Перебинтовав рану полосой ткани, оторванной от сорочки, он усадил Шанина на откидное сиденье лицом вверх, осторожно и сильно массируя шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12