На его лице было написано, как он потрясен ее коллекцией целлулоидных слов.
– Да вы просто сокровище! – сладким голосом пропела Регина, изо всех сил стараясь скрыть разочарование. Она украдкой засунула листок в свою сумку, а очки вновь исчезли на необъятной груди.
– Color your brain звучит довольно мило, – рыцарски поспешил на помощь Теофил.
Слишком поздно.
Под левым глазом Регины забился нерв. Черт. Не сейчас. Только не сейчас.
– А почему бы вам не назвать свое агентство просто «Money, money, money»? – предложил Герман. – Это уж будет в самую точку.
– Ах, Герман, вы и в самом деле злюка. – Регина решила демонстративно перевести все в шутку, хотя от нее не укрылось – только что она сама нанесла сокрушительный удар по своему имиджу.
– У вас всегда главное деньги? – коварно спросила Сибилла невинным тоном. Ей доставляло видимое удовольствие сведение блестящей деятельности Регины к зарабатыванию денег.
– Деточка, – приторно сладким голосом ответила Регина, – вы не поняли одного: money is fun! Вот в чем загадка. Это, кстати, моя работа partout – заботиться о деньгах, но я никогда о них не говорю. Либо их много – тогда это невежливо. Либо их нет вовсе – тогда это неловко.
Регина с удовлетворением откинулась на стуле. Вот так. Теперь этой дебютантке станет ясно, что такое мир искусства.
Штефани сидела на закрытой крышке унитаза и рассматривала свои ногти. Французский маникюр, действительно превосходный. Почему в воздухе все время летают ножи? И что там с этим Андре? Малыш уже сильно delayed, видимо. Сибилла, Регина… Приглашать одиноких дам было ошибкой. Вечно от них одни неприятности. Если бы на свете не было так много интересных одиноких особей мужского пола, У этих красоток не было бы ни одного шанса получить приглашение. Никогда в жизни. Единственной причиной стало ее желание соблюсти симметричность полов за столом.
Штефани нажала на слив и подошла к зеркалу. Придирчиво осмотрела свои локоны, повертела головой из стороны в сторону и встряхнула, наконец, сооружением на голове. «Как лопнувшая диванная подушка», вершина подлости.
Регина просто невыносима, она не умеет вести себя в обществе, во всяком случае, на светский ужин ее больше приглашать нельзя. На какой-нибудь party она еще и пригодится в качестве цветового пятна. Сибилла ведет себя как шлюшка, вы только подумайте, всегда прикидывалась такой ханжой, подлизывалась к серьезным критикам, ну ничего, она еще поймет, что сегодняшний ее выход в свет оставит за собой выжженную пустыню. Она даже не догадывается, что вечера с играми были ее последним козырем.
Трудно с этим Себастьяном, но ничего, все получится. Герман, напротив, сокровище, без вопросов, настоящий джентльмен. Надо его приглашать почаще.
А Теофил… Штефани решила, что она слишком снисходительна. Как развязно он флиртует с Сибиллой.
Штефани придирчиво оглядела платье и губы, затем поспешила на кухню.
Кухня выглядела превосходно, здесь было просторно, чисто. Мария и вправду хорошо делает свою работу. Штефани решила потом подарить ей что-нибудь, может быть, ту хрустальную вазу с небольшой трещинкой. Или серую атласную блузку, на которой не хватает пуговицы.
– Тонкими ломтиками, Мария, – мягко напомнила она девушке, следя, как та срезает корку с медовой дыни.
Штефани открыла холодильник, чтобы достать мусс, и в ужасе отпрянула.
– А где мусс, Мария? И кто сюда положил бутылки с пивом?
Ее захлестнула горячая волна ярости, и Штефани почувствовала, что ей нравится быть вне себя от гнева.
– Ваш муж сказал, что он потом будет пить пиво, и я подумала…
– А мусс, Мария? Мусс, десерт, понимаешь?
Штефани незаметно перешла на тот ломаный язык, который сама называла «турецким немецким».
– Он на балконе, госпожа Круг.
О Боже, какая невинность, надеюсь, в него не написала соседская кошка. Ни на кого нельзя положиться. Все, никаких хрустальных ваз. Штефани ненавидела самоуправство.
Взгляд на лимонный мусс слегка остудил ее гнев. Во всяком случае, блюдо выглядело нетронутым.
Она с удовольствием еще немного бы сотрясала воздух, такие приступы гнева очень ее бодрили, но в присутствии гостей это, к сожалению, неприлично.
Штефани с недовольным видом раскрыла чашечки физалиса и обнажила небольшие блестящие плоды. Мусс тяжело опустился на тарелку, посыпанную какао, и Штефани обложила его ломтиками лимона и очищенными плодами.
– Белый ром, Мария, – приказала она тоном военачальника, которым охотно пользовалась в обращении с «персоналом». Всегда лучше казаться недовольной, это заставляет больше уважать, считала Штефани. Она удовлетворенно посмотрела на блюдо. За десертом все пойдет по-другому. Покончим с этим бесстыдством, покончим с развязностью! Себастьян уже дозрел, и двум дамочкам придется сбавить обороты.
– Можно подавать десерт, Мария.
Штефани грациозно балансировала с тарелкой в руке. Она славилась своими необычными десертами и знала это. Сама она воспринимала десерт как неожиданную премию, как подарок, пусть он и планировался столь же тщательно, как список произведений на концерте, исполняемых на бис.
– Волшебный сад наслаждения! – Себастьян Тин изобразил аплодисменты.
– На вид как раздавленная виноградная улитка, но вкус наверняка лучше, – хихикнула Регина.
Затем все затихли, как всегда бывает за десертом. Короткие мгновения невинного удовольствия. Перемирие, подумала Штефани. Детское удовольствие после взрослого наслаждения хорошей едой.
В таких приемах всегда была странность, Штефани часто это замечала: после мясного блюда сидящие за столом впадали в тупую летаргию, часто даже с меланхолическим оттенком, за десертом же все менялось. Как и в этот раз.
Мусс опять придавил всех своей тяжестью и возбудил жажду. Стол гудел, этот странный многоголовый организм, прожорливый и болтливый.
К эспрессо Штефани подала выпечку собственного приготовления, которой особенно гордилась.
– Миндальные корнетики, – объявила она с лихорадочным блеском в глазах. – Миндальные корнетики с шоколадной помадкой.
– Ах, если бы все помадки были такими вкусными, – неудачно сострил Себастьян, восхищенно работая челюстями.
– О, спасибо. Эту часть трапезы, на мой взгляд, совершенно недооценивают, а на десерт ведь можно предложить потрясающе вкусные вещи. Хотя, конечно, определенных усилий это потребует, – закончила Штефани, которая, не в первый раз подавая это печенье на стол, привыкла к выражению несколько большего восторга по поводу ее кухонного рабства.
– А что же шоколад? – спросила Сибилла.
Ах да. Штефани, помедлив, поднялась со стула. Сибилла принесла с собой шоколад, сказав при этом, что он будет очень кстати к кофе. Штефани это совершенно не устраивало. Она считала, что ее корнетики заслуживают сольного выступления. Она с неохотой принесла черную жестяную коробку и поставила на стол.
– М-м. – Регина тут же потянулась к коробке и засунула в рот миниатюрную плитку шоколада.
– Штефани, сейчас же скажи, как ты наколдовала эту коробку! Сен-са-ци-он-но, Господи Боже мой! – сказала Регина, причмокивая.
– Шоколад принесла Сибилла, – неохотно пояснила Штефани и тоже развернула черную обертку.
– Этот черный горький шоколад превосходен, – промычал Себастьян с полным ртом. – Где вы достали такое божественное лакомство?
– Ну, – протянула Сибилла, – мне привез его красивый черный мужчина в черном «ягуаре» с сиденьями красной кожи, очень мягкими, излучающими ненавязчивое тепло, У мужчины был элегантный черный кожаный чемоданчик с цифровым платиновым замочком, он открывает его не спеша, нежно гладит мягкую тонкую кожу, касается изящных прохладных замочков, он ждет нужной минуты, чтобы, полностью сосредоточившись, внутренне подготовиться к ольфактометрическому торжеству, которое состоится мгновение спустя на заднем сиденье его машины… – Она выудила шоколадку, развернула обертку и уткнулась в нее носом.
– Какой горький, гордый запах, не правда ли? Как он бесконечно далек от липких шоколадных яиц из детства в гнездышке искусственной травы, его отделяют миллионы световых лет от той мягкой, влажной плитки в кармане, которую ты трогал во время уроков, упиваясь ощущением чувственного превосходства… Ах нет, этот шоколад на столе прекрасен, прохладный, темный, как икра, с ароматом замороженных кофейных зерен, парящим над черным мягким нутром только что вскрытого стручка ванили.
За столом воцарилось смущенное молчание. То, что выдала сейчас Сибилла, было слишком.
Себастьян ошеломленно посмотрел на нее. Он никак не мог решить, кто она ему – сестра по духу или конкурент.
Молодая женщина словно почувствовала его сомнения и сделала паузу, этакое маленькое самовлюбленное промедление, затем она произнесла, как бы между прочим:
– Думать о прекрасном присутствии непреходящего в нашем времени так болезненно…
Себастьян издал тихий стон и сжал ей руку. Сестра по духу, да, сестра по духу.
– Вы так прекрасно говорите, вы не пробовали писать? – поинтересовался он вкрадчиво.
– Стихи, – выдохнула Сибилла, – короткие рассказы, малые формы, знаете, ничего особенного, скорее микрокосм.
– Но это прекрасно, милейшая Сибилла, – вырвалось у Себастьяна, – почему я не знаю ваших текстов? Где вы печатались?
Штефани и Регина синхронно повернули головы к Сибилле и уставились на нее. Нет, только не это. Только не она. Нет!
Сибилла потупила взгляд. Сердце колотилось, хотя сама она чувствовала себя легко и свободно. Значит, он не читал ее текстов. Или просто забыл. Тем лучше. Вот он, ее звездный час. Сейчас она сможет добиться всего на свете.
– Ах, Себастьян, – ответила она мягко, – пока все лежит в ящике стола, девственная, никому еще не отдавшая права первой ночи, тщательно оберегаемая тайна, которую я делю сама с собой.
– Вы пишете? – растерянно спросил Теофил. Он почувствовал себя обманутым. Значит, она перешла на чужую сторону, не проронив ни звука. Просто сделала это. Предательница.
– Стихи, гм… – не выдержала Штефани. – Очень мило, но для меня в этом есть что-то от переходного возраста, от игры в прятки, поэзия замещения, рифма вместо чистого текста, метафора вместо понятия, все-таки времена сейчас уже не те! – Она обратилась к Герману за поддержкой: – Не правда ли, Герман, цветы в этих стихах всегда цветут там, где рождается желание, роса окропляет траву там, где предполагается мерзкое возбуждение, большинство этих весьма спорных творений высокопарно называют себя лирикой, но по сути своей являются не чем иным, как подростковыми неврозами, кропотливо обвязанными розовыми нитками!
– Может быть. – Грюнберг не торопился протянуть Штефани руку помощи, даже рыцарские чувства имеют свои границы, а фрау Круг слишком уж перегнула палку.
Себастьян растерянно посмотрел на Штефани.
– Но, но, Штефани, дорогая, я не понимаю вашей эмфазы, именно поэзия венчает собой светлое здание литературы, о лирика, нежный цветок в удивительной флоре всех этих букв, заполоняющих страницы миллиардов книг, нет, нет, это выдающееся, прекрасное искусство!
Он говорил возбужденно и непроизвольно положил руку на плечи Сибиллы, как бы защищая ее.
Сибилла была словно вся из фарфора. Такая нежная. Такая хрупкая.
– Есть тексты, в которых нет ничего от рационализма повседневной жизни. Скорее попытки, фрагменты, и они скользят. – Сибилла окинула взглядом сидящих за столом, думая: «Они забросают меня камнями, но я все равно произнесу это». – Они скользят по краю безмолвия.
Ни возмущения, ни смеха. Видимо, рука Себастьяна, взявшая ее под свою защиту, была слишком сильна, чтобы кто-нибудь набросился на нее за эту пошлость. Проглотили, думала Сибилла, они и вправду проглотили ее, и к облегчению примешивалось желание расхохотаться. Но она справилась с собой и вместо этого улыбнулась Себастьяну. Спасение раненной охотниками косули. Вымученная улыбка, неплохо.
Себастьян еще ближе придвинулся к Сибилле.
– Расскажите мне о себе, – попросил он и подал ей шоколадку. Он настоял на том, чтобы она собственноручно развернула ее для него.
– Ах, я просто изучаю мир и его обитателей, а потом записываю, – ответила Сибилла и засунула Себастьяну шоколадку в рот. – У меня есть небольшая тетрадка, она всегда со мной, и все, что приходит мне в голову, оказывается там. Скоро и вы туда попадете! – пообещала она улыбаясь.
Себастьян чувствовал, как шоколад тает на языке.
– Вы мне покажете эту тетрадку? – спросил он тихо.
Сибилла быстро оглядела сидящих за столом. На них как будто не обращали внимания, потому что Герман как раз начал рассказывать анекдот. Ее рука скользнула внутрь жакета, висящего на спинке стула, и извлекла синюю ученическую тетрадь.
– И кто же там? – нетерпеливо спросил Себастьян.
Сибилла быстро пролистала тетрадку и остановилась на одной из страниц.
– Вот, – шепнула она, – здесь о Штефани.
Себастьян посмотрел на нее, ожидая продолжения.
– Ну?
– Вялая элегантность. Печаль ресниц осеняет блеклость лица, – прочитала шепотом Сибилла.
Себастьян издал задушенный возглас и сдавленно захихикал, как будто громкий смех мог выдать причину его веселья. Он восхищенно поднес руку Сибиллы к своим губам, задержавшись взглядом на ее декольте.
– Превосходно, превосходно! Еще шоколадку, – попросил Себастьян и открыл рот.
Интимная уединенность на том конце стола явно переходила всякие границы. Штефани отвела пряди волос со лба. Ей было жарко. Все зашло слишком далеко. Себастьян принадлежит ей. Это она, в конце концов, его пригласила. Это она для него готовила. Это на ее голубом блюдечке он сидит. Он дрогнул, это ясно. Необходимо что-то предпринять. Срочно. Потому что игры вон там, это Штефани прекрасно понимала, в какой-то момент начинают приобретать собственную динамику, необратимую. На Теофила, во всяком случае, надежды нет. Он, похоже, и не собирается отвлечь Сибиллу. Сосредоточенно ковыряет ложкой десерт, не поднимая глаз от тарелки.
– О, Себастьян, дорогой, могу я доверить вам вино? – спросила Штефани с невинной улыбкой, игнорируя деликатную ситуацию, в которой находился Себастьян.
И протянула ему графин с красным вином. Все, хватит этого тет-а-тет! Господи помилуй, надо же – Сибилла! Да Себастьян Тин уж точно не для этой малышки. К тому же пора переходить к делу. Моя книга. Труд моей жизни. Мое дитя.
Себастьян медленно встал, не отводя взгляда от Сибиллы. Он рассеянно нащупал графин, задел его, и в следующее мгновение на белой скатерти расползлась лужа красного вина.
Штефани вскочила.
– Мое платье! – вырвалось у нее.
Регина тоже подскочила и начала засыпать пятно на скатерти содержимым солонок.
– Старый способ! – ликующе заявила она. – У нас в доме часто бывали эти замшелые русские, безумные графы и декадентствующие помещики, о my god! Вы не представляете, что они вытворяли, но моя мать всегда сохраняла хладнокровие и говорила: «Со-о-оль, любимый, пррринеси мне со-о-оль, мно-о-ого со-о-оли!»
Штефани с трудом взяла себя в руки.
– Ничего страшного, просто возьмите другой графин, Себастьян, все в порядке.
Но голос ее был тонким и слабым.
Себастьян словно остолбенел, глядя на суету, возникшую из-за него. Наконец он как будто пришел в себя.
– Простите меня, о, милая Штефани, я безутешен, не понимаю, как могло это произойти, какой ужас… – И с этими словами он опустился перед ней на колени.
– Как я могу загладить свою вину? – ныл он, и стало почти невозможно сказать, было ли его самоуничижение истинным или он просто пародировал раскаяние.
– Загладить? Ах, Себастьян, мой милый Себастьян, поднимитесь, пожалуйста. – Штефани подала ему второй графин. – Будьте нашим виночерпием, и все будет в порядке!
Себастьян церемонно поднялся и посмотрел на скатерть.
– Разве не странно?
– Что именно, Себастьян? – Штефани была в нетерпении. Ну что там еще?
– Наша уважаемая Сибилла только что говорила о девственности ее текстов, которые не видел еще ни один мужчина, не говоря уж о том, чтобы к ним прикасаться, и в следующую минуту – вот. Посмотрите сюда! Ну?
Держа в одной руке графин, Себастьян другой указал на скатерть сильным и резким жестом, словно примеривался нанести финальный удар карате, от которого стол должен разломиться пополам.
– Вот, неужели вы не видите? Это – знак! Скатерть напоминает нам простыню, которую и сейчас еще кое-где в романских странах вывешивают на ворота после первой брачной ночи, как свидетельство того, что невеста потеряла свою девственность. Белое и красное, невинность и безумие, снег и кровь, разве можно представить себе лучшее благословение для дебюта Сибиллы? Разве это символическое, пардон, пардон тысячу раз, лишение девственности не является предзнаменованием рождения новой писательницы, зачатой между ягненком и лимонным муссом, омытой драгоценным вином?
– Занятно! – процедила Штефани сквозь зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15