Марк должен был заехать через тридцать минут.
Корби пожал плечами:
– Для вас дом открыт всегда. В любое угодное вам время можете посетить простолюдина.
Он усмехнулся, глядя, как она таращит на него глаза. Она сказала:
– Завтра?
– Договорились, – ответил он. – Я свободен с полудня. Приходите на чай.
В четверг Эмма работала до полудня. Теперь, когда Соверен приходила и выполняла домашнюю работу, у Эммы было мало забот по хозяйству. Иногда она помогала отцу в работе над его книгой, перебирая газеты или отыскивая в них что-нибудь. Иногда она готовила что-нибудь вкусненькое или просто бездельничала. Иногда отвечала на письма. Но в этот полдень случилось нечто.
Как только Эмма помыла посуду после обеда, Бет постучала в двери кухни.
– Мне надо поговорить с вами, – сказала Бет отрешенно, – о работе для Корби.
Эмма сначала недоумевала, а потом вспомнила. Отец сказал, что она убирается на мельнице. Бет начала:
– Ведь вы же работаете! Не убирайтесь там, пожалуйста! Мне это проще сделать.
– Да там нечего делать, – сказала Эмма. – Корби все сам убирает.
– Это неправильно. – Бет была потрясена. – Кто-то должен заботится о нем.
Корби. не хотел, чтобы ему кто-нибудь мешал работать. А присутствие Бет могло внести нежелательные осложнения. Эмма лгала вдохновенно:
– Я хожу один раз в месяц и мою мельницу сверху донизу.
– Когда? – потребовала ответа Бет, должно быть проверяя.
Эмма вздохнула. Она собиралась на чай к Корби.
– Сегодня, – сказала она.
Ее отец нашел ситуацию забавной. У него был ключ от мельницы, и он, хихикая, протянул его Эмме. Эмма сказала:
– Я бы просто вошла и подождала внутри некоторое время. Но думаю, что Бет может наблюдать за мной через окна. Вряд ли я должна убирать в присутствии Корби. Ты упоминал, сколько он платит мне за уборку, или она думает, что я делаю это из любви к искусству?
– Ты собираешься делать уборку? – спросил отец, продолжая улыбаться.
– Да, если от меня этого ждут, – подтвердила Эмма.
Она не расстроилась, что выпала возможность побыть одной на мельнице. Она не будет смотреть картины, пока не придет Корби. Она не собирается ничего нарушать, но ведь у нее есть свои воспоминания, связанные с мельницей.
В помещении было чисто и достаточно аккуратно. Все так, как хотел бы Корби. Без сомнения, он не поблагодарит за уборку. Она отполировала серые каменные плиты первого этажа, которые выглядели до этого так, как если бы их иногда мыли, но редко полировали. Ей нравилась эта уборка. Вычистив все, она поднялась по железной лестнице, уселась на широком изгибающемся кожаном диване и стала листать газеты. Где-то через полчаса раздался стук в дверь, и она спустилась по лестнице, чтобы открыть. «Кто бы это мог быть? – спрашивала она сама себя. – Хоть бы не Крисси». Она велела отцу не сообщать Крисси, где она. Ей не хотелось больше истерик. Она собиралась попить чай с Корби, посмотреть его картины и поболтать немного. Это было все. И если бы это был Марк или Сара, то же самое она сказала бы и им. Не надо делать шума из ничего.
Это был человек, которого она никогда не видела прежде. Он выглядел старше тридцати, высокий, слегка сгорбившийся, как если бы его голова клонилась книзу в страхе перед потолком. У него были очки в тяжелой оправе, темный костюм, темная фетровая шляпа и темное пальто. Он поздоровался:
– Добрый день. Дома ли господин Корби?
У него был слабый акцент, который Эмма не смогла точно определить. Она сказала:
– Он скоро будет. Он ждет вас? Разве вы не войдете?
– Спасибо. – И он ступил внутрь.
Что ей теперь делать? Предложить ему спиртного, спросить, какое у него дело? Кто бы он ни был, что бы он тут делал без Корби, если бы Эмма не пришла пораньше.
– Меня зовут Клоппер, Феликс Клоппер, – представился он.
– Я – Эмма Чандлер, – в ответ сказала она. – Я живу в «Милл-Хаус». Вы проходили мимо, когда шли сюда.
Он изучал ее, словно пытался прочитать что-то на ее лице. Затем улыбнулся:
– Извините меня. Что-то в вашем лице мне показалось знакомым, но понимаю теперь – я ошибался. Картины – мой бизнес, и был портрет, я его видел, когда был здесь шесть месяцев назад. Не для продажи. Корби сказал мне, что это его соседка. Та же фигура, но светлые волосы. Это были не вы?
– Не я, – сказала Эмма. Гиллиан, конечно. «Интересно, писалось с натуры? – стал мучить ее вопрос. – Гиллиан приходила сюда и позировала, в то время как Корби писал ее портрет, или он писал по памяти? И где этот портрет теперь? Все еще здесь? Вот почему Корби не хотел, чтобы кто-то убирал у него, трогал его холсты?!»
Смотрел ли он на портрет, находясь в одиночестве? Создавалась ли иллюзия присутствия, если смотреть на портрет при неярком свете? Эмма почувствовала прилив гнева и поняла, что ревнует. Золотой призрак Гиллиан часто посещает «Хардич-Хаус». Но как чудовищно несправедливо было то, что он посещает и мельницу!
Глава 8
Высокий смуглый человек, назвавшийся Феликсом Клоппером, прошел к кухне мимо Эммы. Он улыбнулся эскизам на рисовальной доске: разные руки на листе. Сжатые, расслабленные, указывающие, держащие что-то.
– Картины наверху, – сказала она.
– Я знаю. – Конечно. Он только что сказал, что бывал здесь прежде. – Но думаю, я должен дождаться господина Кемпсона.
Это было любезно с его стороны. Если он занимается продажей картин, то его в первую очередь интересуют здесь картины. Но зайти в студию без хозяина – словно рыться в чужих письмах.
Она сказала:
– Я приглашена на чай, но пришла слишком рано. Если я налью себе чашечку чаю, вы составите мне компанию?
– Спасибо. – У него были тяжелые черты лица. На лице виднелись оспины. Проницательные глаза из-за толстых линз очков внимательно смотрели на Эмму.
Она поставила чайник. Она едва скрывала улыбку, потому что в этом своем черном пальто, с черной шляпой в руках, сидящий на высоком табурете, он весьма смешно выглядел.
Она могла представить себе Корби, который, ссутулившись, удобно устроился на этом месте, но Корби не мог носить такое пальто. Она сказала:
– Разве вы не снимете ваше пальто? Тут тепло.
Мельница хорошо сохраняла тепло, толстые стены способствовали этому, и к тому же печь топилась вовсю.
Он сказал «спасибо» снова и снял пальто. Эмма повесила его на спинку стула, а шляпу положила на сиденье и поняла, что выполняет обязанности хозяйки, предлагая чай и светскую беседу. Но вряд ли было удобно сидеть в тишине и глядеть друг на друга.
Она нашла кружки и сахар в буфете, молоко в холодильнике и, размещая все это на столе, сказала:
– Вы пришли, конечно, посмотреть картины?
– Я продавец картин и продаю картины Корби вместо него самого. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Когда он позволяет мне хоть что-нибудь продать.
Она устроилась на табурете и стала смотреть на чайник, как будто бы это могло ускорить кипение.
– Они действительно хороши? – спросила она. Она хотела услышать мнение профессионала.
Он указал на рисунки:
– Эскизы говорят сами за себя.
Но она сказала:
– Я говорю о картинах.
Он подождал немного, а потом произнес:
– Да, они хороши.
– Они пугают меня, – сказала Эмма.
– Скажу по секрету, меня тоже, – сказал Клоппер и улыбнулся, когда она посмотрела на него. – Существует множество живописцев, – продолжал он. – Их так много, что можно заполнить их картинами все мои галереи. Их картины занятны и производят приятное впечатление. Но есть художники, чьи работы захватывают вас целиком. – Он не улыбался теперь. – Вот почему я здесь сегодня и слежу за его шагами в живописи с тех пор, как мы знакомы.
– А давно вы знакомы?
– Пять-шесть лет. Моя жена и я были на отдыхе в Камарге, а Корби рисовал там болота. Я вышел из моего автомобиля и прошелся мимо него. Я всегда смотрю, что рисуют художники, и обычно иду дальше. Но на сей раз я забыл обо всем. Я попробовал заговорить с ним. Я говорю на нескольких языках, и я перепробовал весь свой запас. – Он улыбнулся, вспоминая. – Он очень убедительно себя вел, я решил, что он ничего не понимает. Он выглядел словно пришелец какой-то – роба, темные волосы, загорелая кожа.
– Представляю себе, – сказала Эмма.
– Я хотел купить его картину, – продолжал Клоппер. – Я не давал ему прохода. Я пробовал написать, но он и виду не подал, что понимает что-нибудь. Я расположился рядом с ним, чтобы дождаться, когда он, закончив работу, поедет к себе домой. Жена была недовольна. Ей не хотелось сидеть и ждать в дикой местности, среди зарослей тростника. Мне пришлось подкупить ее, и моя жена совершила выгодную сделку. – Сразу видно, он был любящим мужем. Это чувствовалось по его улыбке и по голосу. – Ей очень хотелось иметь один браслет, и мне пришлось пообещать его ей, если она будет терпелива. Затем я понял, что Корби просто веселится. И теперь, как он ни старался, он уже не мог убедить меня, что не понимает, о чем мы говорим.
– А ваша жена, она получила браслет? – поинтересовалась Эмма.
– Шутит всякий раз, когда надевает его. Она говорит, что должна благодарить Корби за этот браслет.
Чайник закипел. Эмма заварила чай, и он сказал:
– Вы должны поддерживать его занятия живописью.
«Ну вот, еще один неправильно понял». Она сказала:
– Я только соседка, приглашенная на чай, и не вмешиваюсь в его дела.
– Жалко, – произнес Феликс Клоппер.
Ей очень хотелось еще порасспрашивать его о Корби, но это показало бы ее заинтересованность. Да и Клоппер вряд ли стал бы раскрывать все какой-то соседке. Поэтому они стали разговаривать на отвлеченные темы. О мельнице, о том, как хорошо она была переоборудована, как удачно это вышло, о людях с ярмарки.
Эмма рассказывала о ярмарке посуды, описывала кувшины, когда вошел Корби. Он был одет в неизменный свитер-водолазку, пиджак и темные брюки. Войдя, он позвал:
– Эмма!
– Здесь, – отозвалась Эмма, – в кухне.
– Привет, Феликс, – сказал Корби. – Я увидел ваш лимузин. Чем могу быть полезен?
– Я приехал, чтобы отобрать картины для выставки.
– Очень любезно с вашей стороны.
Клоппер объяснил Эмме:
– Не первый раз мне приходится организовывать выставку работ этого парня, я знаю его вдоль и поперек.
Эмма засмеялась:
– В следующий раз, когда вы приедете, я попрошу Корби опять дать мне ключ от мельницы.
– Но у вас есть ключ, – вежливо сказал Корби.
Она поправила:
– У моего отца есть, вы имеете в виду. – Она не поняла почему, но почувствовала, что эта поправка необходима. Она сказала: – Заварю-ка я побольше чаю?
– Не возражаете, если я сначала займусь делом с Феликсом? Ему еще надо успеть вернуться в Лондон. По крайней мере, – сказал Корби, – я надеюсь, что он собирается вернуться.
Феликс Клоппер с достоинством поднялся с табурета:
– Как бы там ни было, я готов идти. Чай был восхитителен.
Эмма посмотрела им вслед, когда они поднимались по железной лестнице. Интересно, будет ли выставлен портрет Гиллиан, и если будет, то что Марк Хардич скажет по этому поводу?
Эмма удивилась бы, если бы это произошло. Корби сохранял портрет в тайне ото всех и вряд ли бы согласился выставить его на всеобщее обозрение. Но может быть, сейчас Феликс Клоппер спросит: «А тот портрет, который я видел, вы говорили, что он не для продажи. Он все еще у вас? Вы собираетесь его выставлять?»
Феликс может найти его, разглядывая холсты, стоящие у стены. Девушка со светлыми волосами, немного похожая на Эмму, и также соседка. Марк Хардич любил обеих. Но одна была золотая девушка, которую он любил раньше, а другая пробовала занять чужое место. «Почему бы мне не спросить Корби о картине?» – размышляла Эмма. Но нет, это не ее дело.
Они спускались по лестнице, неся холсты, и она поспешила открыть дверь.
– Ну как? – спросила она Клоппера.
Он кивнул и улыбнулся:
– Эти подойдут.
Мужчины в три захода перенесли картины. Они ходили через луг и ворота мимо «Милл-Хаус» к тому месту, где Феликс Клоппер, должно быть, оставил свой автомобиль. Панчи и Хамстер присоединились к ним, помогая переносить холсты.
Эмма стояла в дверном проеме мельницы, пока небольшая группа возвращалась к мельнице. Хамстер и Панчи попрощались и пошли к своим фургонам.
Феликс собирался забрать шляпу и пальто. Он выглядел довольным. В который раз он поблагодарил Эмму за чай и сказал, что рад был познакомиться с ней.
Он церемонно попрощался за руку с Корби, а тот сказал:
– Привет от меня Кэрол.
– Она просила передать вам наилучшие пожелания, – сказал Клоппер. – Моя жена, – объяснил он Эмме, чтобы она правильно поняла. – Корби должен привести вас к нам. Моя жена будет рада, и я уверен, вам понравится моя жена.
– Спасибо, так и будет, – пробормотала Эмма с напряженной улыбкой, в то время как Феликс Клоппер повернулся к Корби, собираясь точнее договориться о встрече.
Если ехать в Лондон, то это не кончится обедом или чаем. Посещение Кэрол и Феликса Клоппер грозило ночевкой у них. Она не могла себе этого позволить, но как объяснить отказ?
Корби тем временем сказал:
– Попросите, чтобы Кэрол дала Эмме кольцо. Вот размер. – Он написал его на конверте, и Феликс Клоппер сунул его в бумажник.
Итак, «Мой отец не слишком хорошо себя чувствует, я не люблю оставлять его одного». «Я подхватила грипп». Что угодно, только кроме слов: «Я влюблена в человека, который посчитает черным предательством, если я проведу ночь под одной крышей с Корби, независимо от того, как близко он будет находиться».
Вот главная причина, и, конечно, Корби знал это. «Почему ты не отказался? Почему не мог сказать, что слишком занят живописью, чтобы ходить по гостям? Это было бы хорошим оправданием», – обращалась она мысленно к Корби.
Они снова попрощались, и Феликс Клоппер зашагал, ссутулясь, через луг своей прыгающей походкой.
– Как он вам? – спросил Корби, наблюдая, как Феликс удаляется.
– Человек, который знает, чего хочет, – определила Эмма. Она отступила назад. «Стоя рядом с Корби и провожая гостя, – подумала она, – мы напоминаем семейную пару». – Кто он?
– Британец. Родился в Будапеште, но много лет назад уехал оттуда. – Корби задержался в дверях на несколько мгновений, в то время как Эмма пошла назад, в кухню. – Я думаю, что вам понравится Кэрол, – сказал он, присоединяясь к ней. – Она, вероятно, позвонит вам.
– Вы поставили меня в неловкое положение. Вы же знаете, что я не могу принять приглашение.
– Ну, ничего. – Он, оказывается, находил это забавным. – Для начала скажите Хардичу, что выходные проведете со мной.
– Думаю, сначала надо сказать Саре. Это скрасит ей жизнь.
– Как вас заставить поверить, что это скрасит и мою жизнь? – Он улыбнулся.
«Он не упустит возможности навредить Марку. Он использует меня как оружие, если получит шанс», – подумала Эмма.
– Вы приглашали меня на чай?
– Пожалуйста, мой цветочек. Присядьте.
Она села на табурет и стала наблюдать, как он достал два больших бифштекса из холодильника.
– Тяжеловато для чая… – заметила она.
– Не говорите мне, что вы на диете.
– Нет.
– Или это, или ничто. Я не люблю сдобного печенья.
Эмма пожала плечами:
– Продолжайте тогда, я всегда готова съесть бифштекс. – Поскольку он помещал их под грилем, она сказала: – Бет думает, что противоестественно, если мужчина готовит для себя. Она испекла бы вам пирог.
– Да, кстати, – сказал он решительно. – Вот и ваш отец сказал мне, что я вам должен. Ведь вы полдня чистили и убирали.
– Выхода не было: или уборка, или дать ключ Бет.
– Ни в коем случае! – резко сказал он и осмотрелся с хозяйским видом: – Что же вы сделали?
– Мужчины! – вздохнула Эмма. – Для начала я отполировала весь пол.
– Итак, вы это сделали. – Он ни за что не обратил бы внимания, если бы ему об этом не сказали. – Это, должно быть, отняло некоторую энергию. Что является нормой оплаты за работу?
Он имел в виду, конечно, не наличные. Он мог бы купить ей конфеты, подарить цветы. Она сказала:
– Как насчет моего портрета?
У него был цейтнот в связи с выставкой, но слова были сказаны, и он ответил:
– Я не пишу портреты.
Она заметила, обвиняя:
– А для Гиллиан писали.
Она не хотела говорить это. Оцепенев, она сидела на своем высоком табурете, чувствуя себя идиоткой. Трудно было сказать большую глупость. Зачем она это сказала? Корби смотрел на нее, и она думала: «Твой отец, должно быть, так же смотрел на людей. Такими же глазами, и так же трудно было догадаться, что у них нет никакого шанса. Прежде, чем он приговорит их. Судья висельников!»
Она залепетала:
– Феликс Клоппер сказал, что он видел портрет в последний раз, когда был здесь. Портрет девушки, немного похожей на меня, – портрет соседки, только со светлыми волосами.
– И вы хотите видеть его? – спросил Корби. Он говорил достаточно мягко, но во взгляде проскальзывала ярость. Или презрение. Или еще что-то. Чувствовалось, что он еле сдерживался.
– Ни за что, – сказала она.
– Вы удивляете меня.
Она знала, что не может спокойно сидеть здесь и слушать, как Корби скажет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Корби пожал плечами:
– Для вас дом открыт всегда. В любое угодное вам время можете посетить простолюдина.
Он усмехнулся, глядя, как она таращит на него глаза. Она сказала:
– Завтра?
– Договорились, – ответил он. – Я свободен с полудня. Приходите на чай.
В четверг Эмма работала до полудня. Теперь, когда Соверен приходила и выполняла домашнюю работу, у Эммы было мало забот по хозяйству. Иногда она помогала отцу в работе над его книгой, перебирая газеты или отыскивая в них что-нибудь. Иногда она готовила что-нибудь вкусненькое или просто бездельничала. Иногда отвечала на письма. Но в этот полдень случилось нечто.
Как только Эмма помыла посуду после обеда, Бет постучала в двери кухни.
– Мне надо поговорить с вами, – сказала Бет отрешенно, – о работе для Корби.
Эмма сначала недоумевала, а потом вспомнила. Отец сказал, что она убирается на мельнице. Бет начала:
– Ведь вы же работаете! Не убирайтесь там, пожалуйста! Мне это проще сделать.
– Да там нечего делать, – сказала Эмма. – Корби все сам убирает.
– Это неправильно. – Бет была потрясена. – Кто-то должен заботится о нем.
Корби. не хотел, чтобы ему кто-нибудь мешал работать. А присутствие Бет могло внести нежелательные осложнения. Эмма лгала вдохновенно:
– Я хожу один раз в месяц и мою мельницу сверху донизу.
– Когда? – потребовала ответа Бет, должно быть проверяя.
Эмма вздохнула. Она собиралась на чай к Корби.
– Сегодня, – сказала она.
Ее отец нашел ситуацию забавной. У него был ключ от мельницы, и он, хихикая, протянул его Эмме. Эмма сказала:
– Я бы просто вошла и подождала внутри некоторое время. Но думаю, что Бет может наблюдать за мной через окна. Вряд ли я должна убирать в присутствии Корби. Ты упоминал, сколько он платит мне за уборку, или она думает, что я делаю это из любви к искусству?
– Ты собираешься делать уборку? – спросил отец, продолжая улыбаться.
– Да, если от меня этого ждут, – подтвердила Эмма.
Она не расстроилась, что выпала возможность побыть одной на мельнице. Она не будет смотреть картины, пока не придет Корби. Она не собирается ничего нарушать, но ведь у нее есть свои воспоминания, связанные с мельницей.
В помещении было чисто и достаточно аккуратно. Все так, как хотел бы Корби. Без сомнения, он не поблагодарит за уборку. Она отполировала серые каменные плиты первого этажа, которые выглядели до этого так, как если бы их иногда мыли, но редко полировали. Ей нравилась эта уборка. Вычистив все, она поднялась по железной лестнице, уселась на широком изгибающемся кожаном диване и стала листать газеты. Где-то через полчаса раздался стук в дверь, и она спустилась по лестнице, чтобы открыть. «Кто бы это мог быть? – спрашивала она сама себя. – Хоть бы не Крисси». Она велела отцу не сообщать Крисси, где она. Ей не хотелось больше истерик. Она собиралась попить чай с Корби, посмотреть его картины и поболтать немного. Это было все. И если бы это был Марк или Сара, то же самое она сказала бы и им. Не надо делать шума из ничего.
Это был человек, которого она никогда не видела прежде. Он выглядел старше тридцати, высокий, слегка сгорбившийся, как если бы его голова клонилась книзу в страхе перед потолком. У него были очки в тяжелой оправе, темный костюм, темная фетровая шляпа и темное пальто. Он поздоровался:
– Добрый день. Дома ли господин Корби?
У него был слабый акцент, который Эмма не смогла точно определить. Она сказала:
– Он скоро будет. Он ждет вас? Разве вы не войдете?
– Спасибо. – И он ступил внутрь.
Что ей теперь делать? Предложить ему спиртного, спросить, какое у него дело? Кто бы он ни был, что бы он тут делал без Корби, если бы Эмма не пришла пораньше.
– Меня зовут Клоппер, Феликс Клоппер, – представился он.
– Я – Эмма Чандлер, – в ответ сказала она. – Я живу в «Милл-Хаус». Вы проходили мимо, когда шли сюда.
Он изучал ее, словно пытался прочитать что-то на ее лице. Затем улыбнулся:
– Извините меня. Что-то в вашем лице мне показалось знакомым, но понимаю теперь – я ошибался. Картины – мой бизнес, и был портрет, я его видел, когда был здесь шесть месяцев назад. Не для продажи. Корби сказал мне, что это его соседка. Та же фигура, но светлые волосы. Это были не вы?
– Не я, – сказала Эмма. Гиллиан, конечно. «Интересно, писалось с натуры? – стал мучить ее вопрос. – Гиллиан приходила сюда и позировала, в то время как Корби писал ее портрет, или он писал по памяти? И где этот портрет теперь? Все еще здесь? Вот почему Корби не хотел, чтобы кто-то убирал у него, трогал его холсты?!»
Смотрел ли он на портрет, находясь в одиночестве? Создавалась ли иллюзия присутствия, если смотреть на портрет при неярком свете? Эмма почувствовала прилив гнева и поняла, что ревнует. Золотой призрак Гиллиан часто посещает «Хардич-Хаус». Но как чудовищно несправедливо было то, что он посещает и мельницу!
Глава 8
Высокий смуглый человек, назвавшийся Феликсом Клоппером, прошел к кухне мимо Эммы. Он улыбнулся эскизам на рисовальной доске: разные руки на листе. Сжатые, расслабленные, указывающие, держащие что-то.
– Картины наверху, – сказала она.
– Я знаю. – Конечно. Он только что сказал, что бывал здесь прежде. – Но думаю, я должен дождаться господина Кемпсона.
Это было любезно с его стороны. Если он занимается продажей картин, то его в первую очередь интересуют здесь картины. Но зайти в студию без хозяина – словно рыться в чужих письмах.
Она сказала:
– Я приглашена на чай, но пришла слишком рано. Если я налью себе чашечку чаю, вы составите мне компанию?
– Спасибо. – У него были тяжелые черты лица. На лице виднелись оспины. Проницательные глаза из-за толстых линз очков внимательно смотрели на Эмму.
Она поставила чайник. Она едва скрывала улыбку, потому что в этом своем черном пальто, с черной шляпой в руках, сидящий на высоком табурете, он весьма смешно выглядел.
Она могла представить себе Корби, который, ссутулившись, удобно устроился на этом месте, но Корби не мог носить такое пальто. Она сказала:
– Разве вы не снимете ваше пальто? Тут тепло.
Мельница хорошо сохраняла тепло, толстые стены способствовали этому, и к тому же печь топилась вовсю.
Он сказал «спасибо» снова и снял пальто. Эмма повесила его на спинку стула, а шляпу положила на сиденье и поняла, что выполняет обязанности хозяйки, предлагая чай и светскую беседу. Но вряд ли было удобно сидеть в тишине и глядеть друг на друга.
Она нашла кружки и сахар в буфете, молоко в холодильнике и, размещая все это на столе, сказала:
– Вы пришли, конечно, посмотреть картины?
– Я продавец картин и продаю картины Корби вместо него самого. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Когда он позволяет мне хоть что-нибудь продать.
Она устроилась на табурете и стала смотреть на чайник, как будто бы это могло ускорить кипение.
– Они действительно хороши? – спросила она. Она хотела услышать мнение профессионала.
Он указал на рисунки:
– Эскизы говорят сами за себя.
Но она сказала:
– Я говорю о картинах.
Он подождал немного, а потом произнес:
– Да, они хороши.
– Они пугают меня, – сказала Эмма.
– Скажу по секрету, меня тоже, – сказал Клоппер и улыбнулся, когда она посмотрела на него. – Существует множество живописцев, – продолжал он. – Их так много, что можно заполнить их картинами все мои галереи. Их картины занятны и производят приятное впечатление. Но есть художники, чьи работы захватывают вас целиком. – Он не улыбался теперь. – Вот почему я здесь сегодня и слежу за его шагами в живописи с тех пор, как мы знакомы.
– А давно вы знакомы?
– Пять-шесть лет. Моя жена и я были на отдыхе в Камарге, а Корби рисовал там болота. Я вышел из моего автомобиля и прошелся мимо него. Я всегда смотрю, что рисуют художники, и обычно иду дальше. Но на сей раз я забыл обо всем. Я попробовал заговорить с ним. Я говорю на нескольких языках, и я перепробовал весь свой запас. – Он улыбнулся, вспоминая. – Он очень убедительно себя вел, я решил, что он ничего не понимает. Он выглядел словно пришелец какой-то – роба, темные волосы, загорелая кожа.
– Представляю себе, – сказала Эмма.
– Я хотел купить его картину, – продолжал Клоппер. – Я не давал ему прохода. Я пробовал написать, но он и виду не подал, что понимает что-нибудь. Я расположился рядом с ним, чтобы дождаться, когда он, закончив работу, поедет к себе домой. Жена была недовольна. Ей не хотелось сидеть и ждать в дикой местности, среди зарослей тростника. Мне пришлось подкупить ее, и моя жена совершила выгодную сделку. – Сразу видно, он был любящим мужем. Это чувствовалось по его улыбке и по голосу. – Ей очень хотелось иметь один браслет, и мне пришлось пообещать его ей, если она будет терпелива. Затем я понял, что Корби просто веселится. И теперь, как он ни старался, он уже не мог убедить меня, что не понимает, о чем мы говорим.
– А ваша жена, она получила браслет? – поинтересовалась Эмма.
– Шутит всякий раз, когда надевает его. Она говорит, что должна благодарить Корби за этот браслет.
Чайник закипел. Эмма заварила чай, и он сказал:
– Вы должны поддерживать его занятия живописью.
«Ну вот, еще один неправильно понял». Она сказала:
– Я только соседка, приглашенная на чай, и не вмешиваюсь в его дела.
– Жалко, – произнес Феликс Клоппер.
Ей очень хотелось еще порасспрашивать его о Корби, но это показало бы ее заинтересованность. Да и Клоппер вряд ли стал бы раскрывать все какой-то соседке. Поэтому они стали разговаривать на отвлеченные темы. О мельнице, о том, как хорошо она была переоборудована, как удачно это вышло, о людях с ярмарки.
Эмма рассказывала о ярмарке посуды, описывала кувшины, когда вошел Корби. Он был одет в неизменный свитер-водолазку, пиджак и темные брюки. Войдя, он позвал:
– Эмма!
– Здесь, – отозвалась Эмма, – в кухне.
– Привет, Феликс, – сказал Корби. – Я увидел ваш лимузин. Чем могу быть полезен?
– Я приехал, чтобы отобрать картины для выставки.
– Очень любезно с вашей стороны.
Клоппер объяснил Эмме:
– Не первый раз мне приходится организовывать выставку работ этого парня, я знаю его вдоль и поперек.
Эмма засмеялась:
– В следующий раз, когда вы приедете, я попрошу Корби опять дать мне ключ от мельницы.
– Но у вас есть ключ, – вежливо сказал Корби.
Она поправила:
– У моего отца есть, вы имеете в виду. – Она не поняла почему, но почувствовала, что эта поправка необходима. Она сказала: – Заварю-ка я побольше чаю?
– Не возражаете, если я сначала займусь делом с Феликсом? Ему еще надо успеть вернуться в Лондон. По крайней мере, – сказал Корби, – я надеюсь, что он собирается вернуться.
Феликс Клоппер с достоинством поднялся с табурета:
– Как бы там ни было, я готов идти. Чай был восхитителен.
Эмма посмотрела им вслед, когда они поднимались по железной лестнице. Интересно, будет ли выставлен портрет Гиллиан, и если будет, то что Марк Хардич скажет по этому поводу?
Эмма удивилась бы, если бы это произошло. Корби сохранял портрет в тайне ото всех и вряд ли бы согласился выставить его на всеобщее обозрение. Но может быть, сейчас Феликс Клоппер спросит: «А тот портрет, который я видел, вы говорили, что он не для продажи. Он все еще у вас? Вы собираетесь его выставлять?»
Феликс может найти его, разглядывая холсты, стоящие у стены. Девушка со светлыми волосами, немного похожая на Эмму, и также соседка. Марк Хардич любил обеих. Но одна была золотая девушка, которую он любил раньше, а другая пробовала занять чужое место. «Почему бы мне не спросить Корби о картине?» – размышляла Эмма. Но нет, это не ее дело.
Они спускались по лестнице, неся холсты, и она поспешила открыть дверь.
– Ну как? – спросила она Клоппера.
Он кивнул и улыбнулся:
– Эти подойдут.
Мужчины в три захода перенесли картины. Они ходили через луг и ворота мимо «Милл-Хаус» к тому месту, где Феликс Клоппер, должно быть, оставил свой автомобиль. Панчи и Хамстер присоединились к ним, помогая переносить холсты.
Эмма стояла в дверном проеме мельницы, пока небольшая группа возвращалась к мельнице. Хамстер и Панчи попрощались и пошли к своим фургонам.
Феликс собирался забрать шляпу и пальто. Он выглядел довольным. В который раз он поблагодарил Эмму за чай и сказал, что рад был познакомиться с ней.
Он церемонно попрощался за руку с Корби, а тот сказал:
– Привет от меня Кэрол.
– Она просила передать вам наилучшие пожелания, – сказал Клоппер. – Моя жена, – объяснил он Эмме, чтобы она правильно поняла. – Корби должен привести вас к нам. Моя жена будет рада, и я уверен, вам понравится моя жена.
– Спасибо, так и будет, – пробормотала Эмма с напряженной улыбкой, в то время как Феликс Клоппер повернулся к Корби, собираясь точнее договориться о встрече.
Если ехать в Лондон, то это не кончится обедом или чаем. Посещение Кэрол и Феликса Клоппер грозило ночевкой у них. Она не могла себе этого позволить, но как объяснить отказ?
Корби тем временем сказал:
– Попросите, чтобы Кэрол дала Эмме кольцо. Вот размер. – Он написал его на конверте, и Феликс Клоппер сунул его в бумажник.
Итак, «Мой отец не слишком хорошо себя чувствует, я не люблю оставлять его одного». «Я подхватила грипп». Что угодно, только кроме слов: «Я влюблена в человека, который посчитает черным предательством, если я проведу ночь под одной крышей с Корби, независимо от того, как близко он будет находиться».
Вот главная причина, и, конечно, Корби знал это. «Почему ты не отказался? Почему не мог сказать, что слишком занят живописью, чтобы ходить по гостям? Это было бы хорошим оправданием», – обращалась она мысленно к Корби.
Они снова попрощались, и Феликс Клоппер зашагал, ссутулясь, через луг своей прыгающей походкой.
– Как он вам? – спросил Корби, наблюдая, как Феликс удаляется.
– Человек, который знает, чего хочет, – определила Эмма. Она отступила назад. «Стоя рядом с Корби и провожая гостя, – подумала она, – мы напоминаем семейную пару». – Кто он?
– Британец. Родился в Будапеште, но много лет назад уехал оттуда. – Корби задержался в дверях на несколько мгновений, в то время как Эмма пошла назад, в кухню. – Я думаю, что вам понравится Кэрол, – сказал он, присоединяясь к ней. – Она, вероятно, позвонит вам.
– Вы поставили меня в неловкое положение. Вы же знаете, что я не могу принять приглашение.
– Ну, ничего. – Он, оказывается, находил это забавным. – Для начала скажите Хардичу, что выходные проведете со мной.
– Думаю, сначала надо сказать Саре. Это скрасит ей жизнь.
– Как вас заставить поверить, что это скрасит и мою жизнь? – Он улыбнулся.
«Он не упустит возможности навредить Марку. Он использует меня как оружие, если получит шанс», – подумала Эмма.
– Вы приглашали меня на чай?
– Пожалуйста, мой цветочек. Присядьте.
Она села на табурет и стала наблюдать, как он достал два больших бифштекса из холодильника.
– Тяжеловато для чая… – заметила она.
– Не говорите мне, что вы на диете.
– Нет.
– Или это, или ничто. Я не люблю сдобного печенья.
Эмма пожала плечами:
– Продолжайте тогда, я всегда готова съесть бифштекс. – Поскольку он помещал их под грилем, она сказала: – Бет думает, что противоестественно, если мужчина готовит для себя. Она испекла бы вам пирог.
– Да, кстати, – сказал он решительно. – Вот и ваш отец сказал мне, что я вам должен. Ведь вы полдня чистили и убирали.
– Выхода не было: или уборка, или дать ключ Бет.
– Ни в коем случае! – резко сказал он и осмотрелся с хозяйским видом: – Что же вы сделали?
– Мужчины! – вздохнула Эмма. – Для начала я отполировала весь пол.
– Итак, вы это сделали. – Он ни за что не обратил бы внимания, если бы ему об этом не сказали. – Это, должно быть, отняло некоторую энергию. Что является нормой оплаты за работу?
Он имел в виду, конечно, не наличные. Он мог бы купить ей конфеты, подарить цветы. Она сказала:
– Как насчет моего портрета?
У него был цейтнот в связи с выставкой, но слова были сказаны, и он ответил:
– Я не пишу портреты.
Она заметила, обвиняя:
– А для Гиллиан писали.
Она не хотела говорить это. Оцепенев, она сидела на своем высоком табурете, чувствуя себя идиоткой. Трудно было сказать большую глупость. Зачем она это сказала? Корби смотрел на нее, и она думала: «Твой отец, должно быть, так же смотрел на людей. Такими же глазами, и так же трудно было догадаться, что у них нет никакого шанса. Прежде, чем он приговорит их. Судья висельников!»
Она залепетала:
– Феликс Клоппер сказал, что он видел портрет в последний раз, когда был здесь. Портрет девушки, немного похожей на меня, – портрет соседки, только со светлыми волосами.
– И вы хотите видеть его? – спросил Корби. Он говорил достаточно мягко, но во взгляде проскальзывала ярость. Или презрение. Или еще что-то. Чувствовалось, что он еле сдерживался.
– Ни за что, – сказала она.
– Вы удивляете меня.
Она знала, что не может спокойно сидеть здесь и слушать, как Корби скажет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19