В полуразвалившемся сооружении из серых досок в углу угадывался барьер для прыжков, подобно тому как в скелетике на дороге угадывается кошка: сходства никакого, а все равно знаешь, что одно получилось из другого. К тому же по краям поляну опоясывали сорняки чуть иной окраски и высоты – напоминание о дорожке для катания.Умный Сэм уже подъел зелень вокруг колышка и неторопливо расширял радиус действия. Он был оседлан и взнуздан. На изгороди в противоположном конце поляны сидел Элмер Бин, мусоля во рту спичку и рассеянно приглядывая за лошадью.– Эй, Элмер! – крикнул Тед, когда процессия будущих кавалеристов приблизилась к площадке. – Лошадь хорошая?Работник глянул на Теда, но ничего не сказал. Он слез с изгороди, подошел к Умному Сэму и отвязал поводья. Конь продолжал жевать.– Принимайте, мистер, в лучшем виде, – обратился работник к дяде Сиду. Учитель музыки с кислой миной оглядел Умного Сэма. Ему в жизни не приходилось видеть такой заезженной, нескладной клячи. Правду сказать, лошадником он был невеликим, просто по воскресеньям чинно катался по городским аллеям в обществе учительницы музыки, к которой питал нежные чувства, но которая считала дядю Сида чересчур толстым, чтобы увлечься им. Она как раз и уговорила коллегу заняться верховой ездой, и со временем дядя Сид даже начал ощущать себя бравым наездником. Однако в конюшнях при Центральном парке стояли красивые, холеные животные. Конь, стоявший теперь перед дядей Сидом, походил скорее на измученного верблюда. Никакого сходства с красавцами в Центральном парке.– А вы… вы на него не садились? – поинтересовался дядя Сид у работника.– Уж это, мистер, не моя работа, а ваша, – ответил Элмер Бин. – Теперь вы командуйте.Он вложил в руки дяде Сиду поводья, отошел, снова устроился на изгороди и приготовился смотреть, что будет дальше.Учитель музыки сделал глубокий вдох и грузно, но умело вспрыгнул в седло. Умный Сэм не обратил на этот трюк ни малейшего внимания и по-прежнему утолял голод, то и дело вытягивая шею за вкусным чертополохом.– Дядя Сид, скачите, – раздался голос в толпе затаивших дыхание мальчишек, очень похожий на голос Ленни.– Ну давай, Умный Сэм, поехали! – зычно крикнул дядя Сид. Он слегка ударил ногами по лошадиным бокам, чего было достаточно для вышколенных, откормленных лошадей в Центральном парке. Умный Сэм прошел другую школу. Он даже ухом не повел на слова дяди Сида и с величавой невозмутимостью принимал пищу. Не зная, как поступить с конем, у которого шея все время пригнута к земле, дядя Сид уперся в стремена, дернул что есть силы за поводья и привел конскую голову в нормальное положение.– Так-то лучше, – проговорил он. – Но-о, пшел! – и отпустил поводья.Конь снова уронил голову до самой земли, точно грузило, и желтые зубы возобновили методичное истребление сорняков.– Вы что, не покормили коня? – сердито спросил вожатый у Элмера Бина.– Да он, мистер, от самой зари траву кушает. Голову-то один раз только и поднял выше колен, когда вы ее поводьями задрали.– Эй, кто-нибудь, дайте палку! – крикнул ребятам Дядя Сид. Все ринулись на поиски, и Герби добыл сломанную палку от метлы. Он с опаской протянул ее вожатому и отпрянул в сторону. С коротким глухим стуком, точно выколачивая пыль из ковра, дядя Сид принялся охаживать Умного Сэма по бокам.Конь преспокойно ел.Не на шутку рассердившись, дядя Сид подался вперед и стукнул своего скакуна по голове.Тут Умный Сэм впервые счел уместным заметить седока. Он поднял голову и вопросительно оглянулся на дядю Сида. Потом повалился на левый бок и, дрыгая длинными тощими конечностями, несколько раз надрывно простонал. Всклокоченный вожатый выпутался из стремян, высвободил ногу из-под коня и оказался на свободе. Как только седока не стало, стоны прекратились, Умный Сэм поднялся на ноги, встряхнулся и опять начал есть.– Этот конь, – пропыхтел дядя Сид, злой на весь белый свет, – непригоден для езды.– Дядя Сид, можно я попробую? – выступил вперед Ленни. – У меня получится. Пожалуйста, можно, а?– Пробуй, только не убейся, – буркнул вожатый.Ленни подобрал палку от метлы, которую дядя Сид со страху выбросил во время падения, и отважно вскочил в седло. Он начал производить движения и звуки, заимствованные из кинофильмов про скачки на Диком Западе. В одной руке он держал поводья и хлестал коня по шее то слева, то справа, а в другой – палку от метлы и колотил по крупу, при этом подпрыгивая и гикая: «Джи-яп! Хай-пи! Ннооо, приятель! Пшел!» Поскольку на протяжении этого ритуала животное стояло как вкопанное, то зрелище получилось забавное: так маленькие дети, сидя на заборе, воображают, будто мчатся во весь опор.Как всякая заметная личность в лагере, Ленни был удобной мишенью для насмешек, и они не заставили себя ждать.– Ну, ты прям Том Микс!– Тоже мне, ковбой из Бронкса!– Не скачи так быстро. Коня загонишь!И наконец, само собой: Колбаса трясется,На кляче к нам несется.Ура, Ленни! Наверное, никогда еще эта песенка не оказывалась настолько подходящей к случаю.Все это время Элмер Вин спокойно наблюдал за бесплодными усилиями кавалеристов. Тут он вынул спичку изо рта и крикнул:– Поводья подергай, парень, подергай поводья.Ленни подобрал поводья и со всей силы дернул сначала с одной стороны, потом – с другой. Умный Сэм недовольно покачал головой и вернулся было к своему занятию, но, видно, ему все-таки испортили настроение. Он медленно поднял голову, глянул одним глазом на своего седока и мелкой рысцой затрусил вперед.Ругатели тотчас превратились в почитателей.– Ай да Ленни!– Ух ты, во дает!– Жми, Ленни, пусть знает наших!Дядя Сид проговорил, ни к кому не обращаясь:– А то я не знал, что нужно подергать поводья, просто не люблю мучить животных.Умный Сэм направлялся к открытым воротам лагеря.– Ленни, – позвал вожатый, – разворачивай его!Ленни дернул поводья влево. Голова Умного Сэма послушно повернулась на гуттаперчевой шее до отказа влево, однако корпус его по-прежнему двигался прямо, словно ничто не связывало его с головой. Жутковато было смотреть, как корпус лошади преспокойно трусит в одну сторону, а голова смотрит – в другую. Таким замысловатым аллюром конь с седоком миновали ворота. Ленни беспомощно оглянулся через плечо, и тут они с Умным Сэмом исчезли за правым поворотом. Уж почему коню вздумалось повернуть именно туда, куда он не смотрел, – это никому не ведомо, а только повернул, и все.На мгновение дядя Сид замер разинув рот. Потом бросил:– Мальчики, ждите здесь, – и побежал к воротам.Едва он сделал несколько шагов, как Элмер Вин прогундосил вдогонку:– Погодите, мистер. От беготни толку не будет, – и направился к нему.– Я отвечаю за этого ребенка, – вспылил дядя Сид, но все-таки остановился.– Само собой, а я – за коня. Ничего им не сделается. Сейчас вернутся.– Почему вы так уверены? – спросил вожатый по музыке.Ребята обступили мужчин. И то сказать, парочка подобралась чудная: дядя Сид, растерянный, рыхлый, неловкий в своем модном костюме для верховой езды, и рядом высоченный, поджарый, светло-русый Элмер в замызганном, бесформенном комбинезоне и зеленой бумажной рубахе, который чувствовал себя здесь как рыба в воде.– Будто я не знаю этого конягу. Давненько знаю, еще когда его Гнедым звали. Сколько себя помню, так его и перепихивают из лагеря в лагерь. Да вот еще на яйцеферме четыре года оттрубил. Скотина безвредная.– Так ведь лагерю теперь от него никакого проку, – сказал дядя Сид. – Надо вам было отсоветовать мистеру Гауссу покупать его.– В лагере, мистер, либо есть лошади, либо нет. Других работников, кроме меня, мистер Гаусс брать не собирается и других лошадей, кроме этой, – тоже. А если уж приспичило держать хоть одну лошадь, так Умный Сэм ничем не хуже других. Опять же мне с ним не хлопотно, ест все подряд. Кору объедает с молодых деревьев. Старую одежонку сжует, если сеном пахнет. В этом деле Умный Сэм любого козла обскачет. Жизни-то хорошей не видел, понимаете?Тут под приветственные вопли мальчишек в поле зрения появился усталый предмет разговора. Конь был без седока.– Если с ребенком что-нибудь случилось, – вскричал дядя Сид при виде животного без седока Ленни, – отвечать будете вы, Элмер.– Успокойтесь, мистер, – проговорил работник. – Мальцу ничего не сделается, ну нет его в седле – делов-то куча.Умный Сэм потрусил к тому месту, где прервали его пастьбу, уронил голову и снова взялся за любимое дело. Только щипнул травку раз-другой, как в воротах показался Ленни. Дядя Сид и ребята кинулись к нему. Он был цел и невредим, как и предсказывал Элмер, только с ног до головы в грязи и опавших листьях. И очень злой. На вопросы, посыпавшиеся со всех сторон, Ленни отвечал невнятным рычанием. Наконец вожатый громко потребовал:– Ленни, я хочу знать, что произошло.– Что, что, по дереву меня размазал, вот что! – яростно выкрикнул он. – Да еще не по первому попавшемуся. Все рыскал, рыскал чего-то и нашел – дерево с лужей. Я по-всякому делал, ничего не помогало. Чуть голову ему не свернул на сторону. Голова крутится, как на шарнирах, а ноги сами по себе. Вот ей-богу, полпути он мне прямо в глаза глядел. Чокнутый какой-то! За такое отец может в суд подать на мистера Гаусса и подаст, вот увидите.Ленни попробовал счистить грязь и листья, но только вымазался еще больше.– Это было бы вполне оправданно, – поддакнул дядя Сид.– Вот что, парень, – раздался голос Элмера Вина, успевшего подойти своей неторопливой походкой почти к началу страстного монолога, – конь этот никакой не чокнутый. Старый он, понятно? И жизни хорошей не видал, понятно? И столько городских оболтусов перетаскал на своем горбу, что пришлось ему обзавестись резиновой шеей и толстой шкурой, а то хоть подыхай. Он не дурак. Вот те лошади, что дозволяют сесть себе на шею и помыкать собой, – вот они глупые. Умный Сэм уж лет двадцать тянет лошадиную лямку и все-таки докумекал, как надо устраиваться. И теперь делает столько, сколько считает нужным, – и баста.– А все это означает, – подхватил дядя Сид, – что он совершенно непригоден для верховой езды, о чем я и доложу мистеру Гауссу.– Дядя Сид, а дядя Сид, – окликнул его Герби, – смотрите на Клиффа.Он показал в направлении коня. Брат Герби стоял рядом, положа руку на черную спутанную гриву, и разговаривал с лошадью.– Клифф, отойди от этого опасного животного! – крикнул вожатый.– Да ничего, дядя Сид, – отозвался Клифф. – Он мне ничего плохого не сделает, – и снова забормотал. К всеобщему удивлению, Умный Сэм перестал есть и приподнял голову от земли.– А у мальца, видать, есть подход к лошадям, – заметил работник.Герби, ощутивший прилив семейной гордости, важно сообщил:– Клифф мой двоюродный брат. Его отец раньше занимался извозом и держал конюшню.Впервые на памяти Герби лошадное прошлое его дяди предстало в выгодном для их семейства свете. Обычно о нем умалчивали. После этих слов Герби сразу почувствовал почтительное отношение к себе со стороны ребят.Вдруг Клифф с легкостью вскочил на Умного Сэма, похлопал коня по шее и ласково о чем-то попросил. Умный Сэм поднял голову и пустился рысью.– Вот доедут до дерева, тогда посмотрим, – с обидой процедил Ленни.Однако до дерева они так и не доехали. Умный Сэм пробежал раз по круговой дорожке, затем, послушный поводьям, перешел на медлительный, натужный, но все же самый настоящий галоп. Зрители обомлели.– Ну и брат у тебя, Герби, – уважительно вымолвил Тед. Толстый коротыш просиял в лучах чужой славы.Под взрыв восторженных возгласов лошадь с седоком проскакала мимо. Умный Сэм сделал еще два круга и, разогревшись, кажется, вошел во вкус, как престарелый господин, которого уговорили на тур вальса. Наконец, Умный Сэм резко свернул с круга и – тут ребята ахнули, а дядя Сид предупредительно крикнул – поскакал прямиком к груде досок, то есть к бывшему барьеру. Все увидели, что теперь и Клифф не на шутку перепуган. Наездник съежился и натянул поводья. Умный Сэм не остановил галопа и неуклюже перевалил через препятствие, едва не задев верхнюю доску задними копытами. Клиффа качнуло вперед, и он чуть не перелетел через лошадиную шею, но все-таки удержался и выпрямился. Он развернул Умного Сэма к зрителям, подскакал и остановился как вкопанный в ярде от них. Умный Сэм похрапел, пофыркал, встряхнулся и ударил копытом в землю. Потом, как водится, уронил голову и – хрум! хрум! – заработал своими зубищами. Под овации, достойные героя, Клифф спешился. Среди шума поздравлений и града вопросов послышался голос желтушного Эдди Бромберга: «Спорим, я тоже сейчас смогу проехать». Он подошел к коню с ласковыми словами, но только хотел положить руку ему на шею, как тот ощерил свои страшные зубы. Эдди отпрянул, тотчас живо представив, как эти зубы перекусывают его руку пополам, точно одуванчик.– Пацаны, – сказал Элмер Вин, – Умный Сэм укатался. На сегодня хватит.Больше желающих не нашлось. Мальчики пошли вниз, по-прежнему не выпуская из плотного кольца скромного Клиффа, который не отличался многословием. Герби, держа брата за руку, весьма умело и с превеликим удовольствием выступал от его имени.– Слушай, Клифф, – спросил Тед, – как это ты остановил его так сразу?– Да знаешь, просто остановил, и все, – ответил Клифф.– Ты чего, Тед, вообще, что ли, слепой? – вмешался Герби. – Умному Сэму не нравится грубое обращение, так? Клифф скачет с опущенными поводьями, вот, потом в самую последнюю минуту как потянет – опля! – и готово дело. Точно, Клифф?– Угу, – подтвердил Клифф.Так они отвечали на все вопросы, и ответы Герби выслушивались с жадностью и пользовались непререкаемым авторитетом. Наш толстяк переживал счастливейшие минуты со времени приезда в лагерь, и продолжалось это весь день, поскольку слава о подвиге Клиффа ширилась, и ребята все шли и шли к Герби с просьбой повторить рассказ и поведать о тайнах мастерства своего брата в искусстве верховой езды.Ленни и дядя Сид вместе отправились в душевую – отмываться. С тех пор было замечено, что разговоры про Умного Сэма им крайне неприятны. Как только речь заходила о лошади и Герби начинал распространяться на эту тему, Ленни демонстративно фыркал и уходил прочь.Вечером того же дня на заседании Королевского ордена Стреляных Воробьев, почетного тайного общества лагеря, было предложено принять Клиффа в члены ордена. Двое старших ребят проголосовали против на том основании, что, мол, подумаешь – достижение, мы и сами можем прокатиться на Умном Сэме. Со временем они попробовали и убедились, что ошибаются. Просто Умному Сэму в его преклонном возрасте разонравилась верховая езда как вид спорта, а сметливость его заключалась в умении по своему усмотрению, не прибегая к жестокости дикого мустанга, сбросить с себя любого представителя рода человеческого.Несмотря на несправедливость тайного общества Стреляных Воробьев, акции Клиффа в «Маниту» подскочили на двадцать пунктов. И даже акции Герби, прежде не стоившие и ломаного гроша, вскарабкались пунктов на пять. 15. Загадочный конверт А тем временем мистер и миссис Букбайндер, как и все ньюйоркцы летом, изнемогали от духоты. В июле и августе заблуждение, будто городская квартира – это жилище, испаряется, и обитатели познают ее истинную цену – это полка, точнее, полочка сложной конструкции из железа и кирпича, обмазанная штукатуркой. Букбайндеры при первой возможности стремились прочь из квартиры, туда, где положено быть свежему воздуху. Но свежего воздуха не было и в помине – только дымно-паровая пелена с ничтожным количеством кислорода, которая опускается на Нью-Йорк после праздничного салюта Четвертого июля и не рассеивается до самого сентября.А тут еще отсутствие детей. Букбайндеры, чего греха таить, стеснялись бурных проявлений родительской любви, но стоило Герби и Фелисии уехать, как их одолевала тоска. Отец ловил себя на том, что в разгар дня сидит в своей конторе, откинувшись на спинку вращающегося стула, глядит в окно и недоумевает, ради чего он работает на износ и загоняет себя в могилу. Мать часами перебирала старые фотографии. По вечерам они уже не говорили только про Хозяйство, а больше про детей и про полузабытые времена ухаживания в их первые годы в Америке. Копание в прошлом будило воспоминания, чаще горькие, чем сладостные. Когда за плечами полжизни, иной раз не очень-то приятно оглядываться назад.Единственным утешением для родителей были письма. Два раза в неделю Фелисия подробно описывала все, что она делает, перемежая рассказ восторженными замечаниями в адрес своей вожатой тети Доры, в которой она нашла воплощение человеческого совершенства. Герби писал каждый день. Начал он бурно: с писем на четырех страницах в стиле своих лучших сочинений. Этот всплеск литературной плодовитости длился неделю, после чего письма ужались до сухих записок в одну страничку. Вскоре затем пошли чередой дешевенькие почтовые открытки, содержавшие по одному-два предложения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38