Лежа в темноте и слушая, как бьются о корпус корабля волны, как воет в такелаже ветер, я пытался представить себе нас посреди необъятного, бурлящего океана, которому ничего не стоит поглотить корабль. Я соскользнул в полудрему и теперь покачивался между сном и явью. Вопросы обступали меня со всех сторон. Зачем Всевышнему эта соленая бездна? Дно – далеко ли до него? А что за существа прячутся там, в глубине?.. Страх бродил где-то совсем рядом.
Меня разбудил грохот. Я совершенно растерялся и не мог в темноте понять, где нахожусь, пока не разглядел наконец, что переборки поменялись местами с полом и потолком, а мой гамак висит по-прежнему. Мне почудилось, что корабль сейчас пойдет ко дну, а сквозь решетки хлынет вода. Ничего подобного не произошло, но „Тигр“ громко, словно от боли, стонал. Длинный стол, стулья и два шкафа сгрудились у стены. Когда глаза привыкли к темноте, я заметил, что груда выпавших из шкафа вещей, большей частью – одежды, мокнет в воде. И тут вещи поползли к противоположной стене. В смятении я понял, что в трюме больше никого нет.
Я вылетел из гамака, и меня тут же то ли швырнуло, то ли покатило вдоль мокрых досок и ударило о край стола. Я заорал от боли. Бум! Клянусь, борт корабля прогнулся внутрь, будто по нему ударили гигантским молотком. Корабль начал выравниваться, и я откатился в сторону, чтобы не оказаться под одной из ножек стола. Наконец мне удалось встать. Ребра горели. Я ухватился за край стола и, спотыкаясь, побежал к лестнице. Вскарабкавшись, я повис на руках, чтобы не свалиться обратно.
Сначала я подумал, что вокруг темно, хоть глаз коли. Однако это лишь люк оказался задраен. Мне удалось его открыть, хотя с другой стороны давил ветер. После темноты в трюме серый дневной свет ослепил меня. Брызги ожгли лицо, словно осколки. Чтобы не свалиться, пришлось ухватиться за поручень, а мои ноги болтались над водой. Корабль перевалился на левый борт, и люк с грохотом закрылся.
Над волнами неслись низкие темные облака, а сами волны смахивали на небольшие горы: „Тигр“ был куда ниже их.
Матросы все как один занимались парусами, от кливера до бизани, а мистер Солтер, держась за ванты, выкрикивал ругательства и приказы. Из-за этой какофонии ни я, ни, уверен, матросы не понимали ни слова.
Глаза у Солтера почернели от усталости.
Волна перед кораблем размером не уступала холму у нас в Туидсмьюре. Я тупо смотрел и ждал, что сейчас нас разнесет на куски. Но „Тигр“, словно чайка, оседлал волну и взмыл по ее крутому склону.
Оказавшись на вершине волны-чудовища, я увидел, что кругом полно таких же волн, увенчанных шапками пены. Они тянулись до самого горизонта. Их закрывала пелена горизонтально летящих брызг и дождя. Вдали виднелась одинокая мачта. „Тигр“ ринулся вниз, и спуск его был не менее крутым, чем недавний подъем.
На бушприте, вцепившись руками и ногами, держались четверо, тянувшие за канаты. „Тигр“ разогнался, люди ушли под воду, а когда бушприт появился вновь, матросов на нем осталось лишь трое. Через несколько секунд на поверхности воды показалась голова, неистово замахала рука, но корабль начал взбираться на очередную волну, и человека унесло назад. Я узнал мистера Тренора, ирландца. Нас разделяло всего несколько ярдов. Он кричал, захлебывался, я видел ужас в его глазах, однако голос уносило бурей. Помочь ему было нечем. Он исчез за ближайшим гребнем.
Порыв ветра повернул корабль, почти уложив его на борт.
– Лезь наверх, слышишь?! – заревел Солтер, указывая на матросов, держащихся на ноках реев фок-мачты. – Шевелись, шотландский ублюдок! Полезай к ним, помоги разобраться с парусом!
Его голос сорвался, он был почти в истерике. Я понятия не имел, о чем он говорил, но, глядя, как Солтер, согнувшись пополам, с топором в руке, идет ко мне, видя его лицо, я понял: чем не подчиниться, лучше сразу броситься в воду. Он всучил мне топор, я дождался, пока палуба очередной раз качнется, побежал к мачте и вцепился в нее. Вода оказалась от меня всего в нескольких дюймах. Еще одна пробежка по скользкой палубе, наперегонки с волной, и вот я уже карабкаюсь по треплющейся на ветру веревочной лестнице. Ругань Солтера за воем ветра была едва слышна.
Лысая голова Турка блестела, на шее пульсировали вены. Он выхватил из моей руки топор и принялся рубить канат, зацепивший край паруса. Мне приходилось изо всех сил цепляться за рангоутное дерево, а Турок каким-то чудом умудрялся одной рукой держаться, а другой рубить. Мачта при этом раскачивалась страшно! Ветер здесь дул сильнее, бьющая в лицо вода даже на такой высоте была соленой – что брызги, что дождь. Теперь я видел величественное море и разбросанные по нему мачты других кораблей. Мистер Солтер что-то вопил. Мы летели вниз. Я сидел на рее фок-мачты и смотрел на приближающуюся исполинскую волну. Она прокатилась по палубе, мистер Солтер оказался по пояс в воде, не удержался, и волна увлекла его за собой. Его протащило по палубе и ударило головой о фальшборт. Он остался недвижим и, казалось, не мог подняться. Подоспела вторая волна. Палуба накренилась ей навстречу. Мистер Солтер делал отчаянные попытки встать, но его вот-вот должно было накрыть.
Я заторопился вниз, наперегонки с приближающейся стеной воды. Волна добралась до Солтера первой, и на какое-то мгновение он исчез в бурном водовороте. Когда вода отступила, он висел, уцепившись за фальшборт, а его тело раскачивалось над океанской бездной.
На лбу у Солтера вздулась большая фиолетовая шишка. Я попытался втащить его обратно, но вместе с намокшей одеждой в нем было, наверное, два моих веса. Как он смог удержаться – этого мне понять не дано. Тут подоспел туземец Мантео, и мы втащили тяжеленное тело Солтера на палубу. Из его рта лилась вода, глаза закатились. С Божьей помощью и ценой многих усилий мы оказались у люка, открыли его, спустили бездыханное тело по лестнице и уложили в мой гамак.
Я отправился в обратный путь, к каютам джентльменов, по дороге переступая через солдат с посеревшими лицами. Мне был нужен лекарь, мистер Оксендейл.
Я нашел его храпящим в койке, закутанным в простыни. Голова лекаря в такт движениям корабля билась о переборку. По полу катались две пустых бутыли из-под вина. Его сосед, Энтони Рауз, стоял, вцепившись в потолочную балку. Он смотрел на меня глазами загнанного животного и не говорил ни слова. Я презирал их, сам того не желая. Я повернулся и ушел.
Не знаю, сколько времени мы провели в темноте, держась за балки. Время от времени казалось, что мистер Солтер не дышит, и я гадал, не умер ли он. Тогда дикарь подносил палец к носу моряка и бурчал что-то успокаивающее. Я почувствовал тошноту, зубы у меня застучали. Сначала я решил, что виновата качка, но дальше стало еще хуже: меня начало бросать то в жар, то в холод – по очереди.
Где-то за час до рассвета сверху полетели брызги. Непорядок в моем животе перерос в сильную боль. Сначала я подумал, что люк открыло ветром, но тут по лестнице, держась обеими руками, спустился капитан. Хватаясь за верхние балки, он дошел до нас и молча посмотрел на мистера Солтера. Я не знал, позволено ли мне говорить, и все-таки сказал:
– Он жив, сэр.
Сэр Ричард держался за край гамака. Его синие пронзительные глаза молча меня рассматривали.
– Паренек, у тебя жар. Раз ты счел возможным уступить мистеру Солтеру свой гамак, найди его койку и устройся там.
Дикарь, похоже, все понял. Он кивнул и помахал мне, чтобы я уходил. Я вскарабкался наверх и опять пробрался мимо спящего лекаря и перепуганного мистера Рауза к каюте мистера Солтера и Саймона Фладда, архитектора.
Саймон Фладд лежал на полу. Его лицо было пурпурным, вывалившийся язык – почти черным. Глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Они тоже были черными. Потом я понял, что это так расширились его зрачки. Руки и ноги вытянулись, как у скандалящего ребенка, их сотрясала крупная дрожь. Дышал Фладд с большим трудом. Его глотка исторгала звуки, похожие на кашель.
Я понял, что Сатана еще не закончил с нами. „Тигр“ вот-вот должен был перевернуться. Он стонал и сотрясался от ударов, мистер Фладд хрипел и кашлял, а меня била дрожь. По-моему лицу катился пот, к горлу подступала блевотина. Я решил, что стал очередной жертвой. Мне пришло в голову, что все это теперь неважно – отравитель и его жертвы, капитан и остальные джентльмены, матросы и солдаты… Корабль сейчас пойдет ко дну и унесет с собой все наши тайны и умыслы. Бездна не пощадит никого и ничего».
ГЛАВА 12
«Потом мне рассказали, что жар не отпускал меня три дня. Я смутно припоминал сухость во рту, горящий пищевод, тряпку, промокавшую лоб и лицо, а когда я открывал глаза – как Мантео подносит чашку к моим губам и льющееся в глотку теплое козье молоко…
Утром четвертого дня я проснулся в собственном гамаке, слабый как девочка, но уверенный, что хворь – яд ли, жар ли – покинула мое тело. Матросы, оставив нарды, помогли мне выбраться из гамака и довели до лестницы. Я медленно поднялся на палубу. Паруса наполнились свежим ветром, посветлевшие облака хоть и закрывали небо, но держались высоко. Воздух был теплым, а море – спокойным. Мистер Чандлер, уроженец Девона, приветственно помахал мне рукой.
– Тут нескольких повесили. Двоих. Да уж, пока ты болел, мы времени даром не теряли…
– Повесили?
– Двоих солдат. Они вздумали устроить мятеж – заявили, что корабль проклят и живым до Нового Света никто не доберется. Что ж, они и не добрались.
Я спустился в каюту мистера Хэрриота, который вместе с Фернандесом изучал карту.
– Готов приступить к своим обязанностям, Огилви?
– Да, сэр.
– Хорошо. Сегодня днем ты нам понадобишься.
Вскоре я понял, что готовится весьма необычная встреча. На борту „Тигра“ собирались капитаны других кораблей. У всех застыло на лицах озабоченное, угрюмое, решительное выражение. На камбузе были предупреждены, и по судну распространился запах поджаренной свинины. Он заполнил все лестницы, проник через все люки, добрался до каждого трюма.
Капитанов было пять. Разумеется, сам сэр Ричард Гренвилл, капитан „Тигра“. Джордж Раймонд, капитан „Лайона“, поднялся первым. За ним последовал Джон Кларк с „Роубака“, быстроходного судна голландской постройки. Размерами оно не уступало „Тигру“, но Фернандес говорил Турку, что править им в шторм – сущее наказание. Мистер Кларк был маленький, кругленький, с презрительно поджатыми губами. Он чем-то напомнил мне отчима.
Меня отозвали на камбуз, так что я не увидел прибытия Артура Барлоу, капитана маленького барка по имени „Дороти“, и краснолицего Томаса Кавендиша, капитана „Елизаветы“.
Помимо капитанов за столом сидело еще шестеро джентльменов. Джон Уайт, художник. Рядом с ним – Филип Амадас, чей крутой нрав не уступал таковому сэра Ричарда; с этим человеком старались лишний раз не связываться. По левую руку от сэра Ричарда сидел Ральф Лейн, военачальник. Человека суровей я не встречал. Из-под стола доносилось ворчание двух его громадных мастифов, с хрустом грызших кости. Справа от сэра Ричарда сидел Фернандес, португальский моряк и человек небывалого высокомерия. Моряки за глаза обзывали его кабаном. А рядом с ним сидел тот, кто постепенно становился моим наставником и учителем, – Томас Хэрриот. Замыкал ряд Мармадьюк Сент-Клер.
Моя роль на этой встрече была более чем скромной – подливать офицерам и джентльменам вино и более крепкие напитки. И все равно меня распирало от радости: я попал на совет избранных, пусть и в роли покорного слуги.
Повод для встречи стал ясен с самого начала, после первых же слов сэра Ричарда, сказанных, как только все расселись:
– Сначала Холби, потом плотник… Первое могло быть несчастным случаем: возможно, Холби свалился за борт спьяну. Вторая смерть вызывает подозрения.
Я до сих пор не могу понять, как тело плотника оказалось погребенным под бочками. Но чтобы трижды?
Три загадочные смерти? Смерть мистера Фладда, которого отравили, не оставила места для сомнений. На борту „Тигра“ находится убийца. Что скажете, Хэрриот? Кто он? Иезуит? Или колдун?
– Или и то, и другое, – заметил Раймонд и показал, что его кубок пуст.
Я поспешил выполнить это желание, а потом медленно пошел вокруг стола, держа в руках бутыль с красным вином. Слуге надлежало вести себя как можно незаметней, однако я задерживался при каждом удобном случае, стараясь не пропустить ни слова.
– Чую иезуита, который стоит за этими смертями! – объявил во всеуслышание Ральф Лейн, не дав мистеру Хэрриоту начать говорить.
Сэр Ричард издал рычание. Оно шло откуда-то из глубины и очень напоминало собачье.
– А за ним – испанский трон! И что же, я действительно должен поверить, что один из нас – убийца?
Что кто-то не желает, дабы наши замыслы претворились в жизнь? И возможно, убийца сидит сейчас за этим самым столом?
Ледяной взгляд сэра Ричарда медленно переходил с одного лица на другое, словно он хотел заглянуть в душу каждого из присутствующих. Все смущенно молчали. Щеки Мармадьюка Сент-Клера так и горели. Первым заговорил Джон Уайт.
– Тело плотника было раздавлено бочками. Ни иезуит, ни кто-либо другой не способен поднять такую тяжесть, а потом опустить ее на подложенное тело. Сила здесь нужна поистине чудесная! Мое мнение, это дело рук колдуна. Такого, который в состоянии призвать на помощь нечистого.
– У нас была цель: сохранить тайну, – сказал Джордж Раймонд. – Как же о ней стало известно постороннему?
Сэр Ричард встал и прошел к шкафу. Он извлек из-под одежды большой медный ключ, взял с полки кремневый пистолет, какую-то коробку и вновь сел, положив пистолет рядом с кубком.
– Не будь дураком, Раймонд. Мендоса и его лазутчики…
– Ричард, ее величество изгнала Мендосу как раз перед…
– Этой змеи больше нет. Но готов ли ты поклясться, что среди рабочих на плимутской пристани, поставщиков продовольствия и виноторговцев, присутствовавших при погрузке, не было ни одного агента испанского короля? Разве не видели они сундуки с сушеными бобами, мешки с гессенским горохом и другими семенами для посадки? Дураку ясно, что мы собираемся основать колонию во имя Елизаветы!
Об этом я уже и так догадался, пока бродил по трюмам „Тигра“. Однако права обладать подобным знанием у меня не было. То ли они решили, что я не стою беспокойства, то ли – и это более вероятно – просто забыли обо мне. Я отступил назад и стоял тише воды ниже травы.
– Умный заговорщик прикинулся бы, что его привели силой на корабль, – предположил мистер Уайт.
– Возможно, – кивнул мистер Хэрриот. – Но если кто-то в самом деле решил нам помешать, ему следовало начать приготовления за месяцы до нашего отплытия. И он знал о нашей экспедиции. Получается, это кто-то из приближенных королевы.
– Боже милостивый, Хэрриот! Вы сами-то слышите, что говорите? Один из придворных – предатель?
Щеки Амадаса стали кирпичного цвета. Он отпил и, даже не взглянув на меня, щелкнул пальцами. Я торопливо наполнил его бокал успокоительным пойлом.
Один из мастифов Лейна грозно зарычал.
Я почувствовал неуверенность мистера Хэрриота. Похоже, он прикидывал, не выйдет ли из себя сэр Ричард. Капитан сейчас казался спокойным, но этот человек был похож на Стромболи – гору, о которой мне рассказывал Динвуди. Его непредсказуемые приступы ярости заставляли всех нас относиться к нему с опаской.
– Не все иезуиты и католики – предатели, Ричард, – сказал Хэрриот. – Саймон, например, католик под маской протестанта.
– Он португалец.
Это прозвучало как „он слуга“ или даже „он вор“. Фернандес с улыбкой пожал плечами, однако на мгновение – возможно, мне это только почудилось, – в темных глазах моряка сверкнула лютая ненависть.
– Полагаю, моя преданность ни у кого не вызывает сомнений, – сказал Мармадьюк Сент-Клер. – При этом я католик.
– Да, и будь ты проклят! Впрочем, ты, по крайней мере, не отказываешься присутствовать на наших службах.
Ричард спокойно засыпал в ствол порох и умял его шомполом. Ральф глянул через стол на Хэрриота.
– Колдовство? По-вашему, такое возможно?
Сэр Ричард зловеще улыбнулся.
– Иногда я подозреваю в колдовстве Томаса.
– Я не верю в духов, – заявил мистер Хэрриот без обиняков.
Мармадьюк Сент-Клер весь подался вперед. Его лицо горело, а кубок, который я ему только что налил, был, кажется, уже четвертым.
– Разве вы не слыхали об изгнании злых духов в Тулузе и Каркасоне? Происходившем на глазах у тысяч зрителей? Раз возможно изгнание злых духов, значит, духи существуют!
Сэр Ричард нахмурился.
– Иезуитские бредни! Разыграно попами, дабы поразить воображение гугенотов и вновь забить головы ложным учением.
– И, как я слышал, им это вполне удалось, – добавил Раймонд.
Взволнованный Мармадьюк отпил вина.
– Марта Брозье доказала, что одержимость злыми духами – не выдумка!
– Слыхал о ней… – скривился Раймонд.
– Говорила на латыни и на греческом – на языках, которыми до этого не занималась!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30