Журчала вода, забираемая плицами пароходных колес. Мерно работала сильная машина. «Мурман», очень плоский, широкий, низко сидящий речной буксир, напоминал гигантскую черепаху. Шли к устью Ваги, гладкой, спокойной реки, медленно катившей свои желтые воды.
«В сущности, – думал Павлин, – свершилось то, чего я ждал, чего боялся, но к чему был готов. Теперь надо драться, не щадя ни сил, ни крови, ни самой жизни». Ему, думалось обо всем сразу – об Архангельске, об исполкомовском доме, где уже нет исполкома, о Бакарице, Исакогорке, о рабочих поселках, о Соломбале, где он еще так недавно выступал, о матросские казармах, о друзьях и товарищах, о белом маленьком флигеле во дворе одного из домов Петроградского проспекта…
«Неужели Ольга осталась там? Что с ней? Где ей выбраться с двухмесячным ребенком на руках! Не успела… Неужели никого нет? Нет Ольги, нет сына. Живы ли они? Увидит ли он их когда-нибудь?»
Чтобы хоть немного отвлечься от тяжелых мыслей, Павлин вставал, ходил взад-вперед по палубе, заглядывая в каюты, где на скамейках, на полу, уткнувшись головами в мешки и в свернутые шинели, спали бойцы. В одной из кают Ванек Черкизов, молодой матрос с «Аскольда», читал истрепанный томик «Войны и мира». Ванек еще в Архангельске попросился в отряд к Павлину, и теперь оба они чувствовали, что судьба связала их надолго.
Молча постояв и оглядев людей, Павлин опять вышел на палубу.
Пока еще шли по Ваге. Чирки, завидев приближающийся буксир, один за другим стремительно взвивались в воздух. На берегах не было видно ни одного человека. Тишина. До Северной Двины оставалось всего шесть верст. Для того чтобы взять направление на Котлас, нужно было выйти на Двину и свернуть направо, к югу.
На палубе появился Ванек Черкизов с книжкой в руках. Увидев стоявшего на корме Павлина, он подошел к нему.
– Вверх сейчас пойдем? – спросил Ванек. – В Котлас?
– Нет, сначала спустимся вниз, до Березника. Все, что там есть – пароходы, баржи, – надо в Котлас прогнать.
Двинский Березник, торговый посад, расположившийся в десяти верстах от устья Ваги, в сторону Архангельска, имел большую пристань, мастерские, порт, склады топлива.
По обоим берегам реки тянулись синие леса. Синели прибрежные заросли ольхи и лозняка. Синел песок, синела глина по берегам, кое-где обнажившимся. Небо с разбросанными по нему молочно-синими тучками будто треснуло на северо-востоке, и сквозь эту трещину сочился рассвет. Золотились верхушки елок и берез.
Из-за леса выглянули безмолвные серые избы. Уютная тропка вилась от реки к бревенчатой часовенке, одиноко торчавшей на бугре.
– Шидровка, – негромко сказал Черкизов.
Неподалеку от Шидровки рулевой Микешин не заметил переката, и буксир застрял на мели. Сползли с нее только к семи часам. А в шесть утра, минуя устье Ваги, прошел по Двине пассажирский пароход «Гоголь», ка котором ехали в Котлас большинство эвакуированных из Архангельска членов исполкома. Павлин узнал об этом, лишь добравшись до Березника. В Березнике «Гоголь» брал топливо и стоял больше получаса. Но никто не мог сказать Павлину, проехала ли на этом пароходе Ольга с сыном.
2
На третий день Павлин с караваном судов прибыл в Котлас.
В течение суток он сколотил свой первый речной отряд, по существу еще партизанский, в который вошли речники и служащие Котласа, архангельцы и несколько десятков красноармейцев.
Ольгу с ребенком Павлин встретил в Котласе. Вместе с эвакуированными она приехала на пароходе «Гоголь». Виноградов нашел ее на пристани. Выглядела Ольга растерянной среди суеты, крика, чемоданов и корзин. Надо было позаботиться о квартире, достать продукты, запасти семье хоть самое необходимое. Эти заботы переплелись с большой и еще более хлопотливой, сложной работой по организации отряда, когда вдруг обнаруживалось, что не хватает то того, то другого. И когда через трое суток он очутился опять на борту буксирного парохода «Мурман», Павлин даже с облегчением подумал: «Теперь будто все… Успел. Теперь только бой».
Враг наступал, стремясь как можно скорее овладеть средним течением Двины. Американцы и англичане уже появились возле устья реки Ваги. Ходивший у Березника буксир «Могучий» принял бой, но вынужден был отступить к Котласу. Павлин решил вернуться на среднюю Двину, чтобы встретить там отступавших.
Вечером 8 августа из Котласского порта вышел буксир «Мурман», вооруженный пушками. Вслед за ним двинулся буксир «Любимец». В нескольких верстах позади следовал «Учредитель», превращенный в госпитальное судно.
Днем, неподалеку от села Троицы «Мурман» встретился с «Могучим». Суда пришвартовались одно к другому, посредине реки. На «Могучем» вместо старых, вышедших из строя пушек были установлены новые. Через три часа все буксиры двинулись вместе. «Мурман» Шел в качестве флагмана. На его палубе стояли три полевых трехдюймовых орудия в деревянных станках. Два разместились по бортам, а одно находилось на носу. Кроме того, буксир был вооружен четырьмя пулеметами.
Госпитальному судну Павлин приказал встать за островами, в большой заводи у Топсы. Буксиры уже входили в тот район реки, где следовало ждать встречи с неприятелем.
Действительно, на подходе к Конецгорью, в тридцати верстах от Березника, буксиры наткнулись на вражеский пароход «Заря». Он встретил их огнем. Схватка длилась около часа, и «Заря», не выдержав орудийных залпов с двух буксиров, выбросилась на берег. Когда бойцы с «Могучего» на лодках подошли к «Заре», там уже никого не было. Бойцы нашли только трофеи: пулеметы, большой запас патронов и ящики с продовольствием. Забрав трофеи, флотилия Павлина пошла дальше.
Первый успех ободрил людей. Раненые были отправлены на катере в тыл, к «Учредителю». Бойцам и матросам выдали сытный обед, нашлось по чарке водки.
К вечеру, Павлин пригласил на «Мурман» командиров своего отряда и речных капитанов. Совещание происходило в нижней общей каюте. В ней было уже темновато. На столе тускло горела маленькая керосиновая лампочка.
– Что же, по вашему мнению, нам следует делать? – спросил Павлин.
Большинство предлагало пришвартоваться к одному из берегов и провести ночь в дозоре.
– У меня есть другой план, – возразил Павлин. – Я предлагаю продолжить рейс, пока беглецы с «Зари» не успели сообщить о нас в Березник.
– Туман, Павлин Федорович, – предостерегающе сказал капитан «Мурмана».
– Я и надеюсь на туман… – упрямо возразил Павлин. – Я пойду первым. А «Любимцу» и «Могучему» предлагаю поддержать меня во время боя. Ясно?
Люди молчали. Стоявшие у стола капитан «Мурмана», командиры десантных отрядов Воробьев и Ванек Черкизов разглядывали карту Двины.
– Здесь узкость… – сказал капитан «Мурмана». – Здесь фарватер – боже упаси! Тут сплошная узкость, перекаты.
– Нельзя ли обойтись без митинга? – перебил его Павлин.
– Чего думать-то? – вдруг сказал своим звонким голосом Ванек Черкизов. – Все равно лучше Павлина Федоровича не придумаем.
Павлин почти с нежностью посмотрел на молодого матроса. После Шенкурска он полюбил этого юношу, почувствовав в нем ту внутреннюю душевную чистоту, которую привык искать и ценить в людях. Все нравилось ему в Иване Черкизове: и живость характера, и честная прямота взглядов, и юношеская грубоватая откровенность, и горячие, с длинными ресницами, черные глаза, и пышные вьющиеся волосы, и даже маленькая, будто проведенная углем полоска усов.
– Верно, Ванек, – поддержал Черкизова командир десанта Воробьев. – Двум смертям не бывать… По всем фронтам нынче коммуна грудью идет. Не мы одни!
– Правильно, друже! – с облегчением сказал Павлин. – Конец запорожскому вече!..
Он вздохнул и, поискав глазами своего вестового, подозвал его:
– Соколов, есть ли что-нибудь, чем слаб человек? Угощай командиров…
Выпивка и закуска заняли не больше пяти минут. Черкизов обычно не пил. Водка немедленно вгоняла его в сон, голова тупела, язык ворочался с трудом. Сегодня же он выпил наравне со всеми. Нервы его были так натянуты, что, опрокинув одну за другой две рюмки, он ничего не почувствовал.
Получив от Воробьева последнюю инструкцию, Черкизов отправился на буксир «Любимец», куда был погружен десант. Воробьев остался на «Мурмане» с артиллеристами.
– Ни пуха ни пера! – крикнул Павлин вдогонку отъезжавшим.
– Есть ни пуха ни пера! – звонко ответил Черкизов, редко и сильно взмахивая веслами. Вынимая весла из воды, он почти не подымал их, а ловко переворачивал на ходу, и тыльной стороной лопасти они скользили по воде, как по шелку.
– Ну и гребет… – наблюдая за Черкизовым и любуясь им, сказал Павлин стоявшему рядом с ним капитану «Мурмана». – Ничему я так не завидую, как здоровью, силе и молодости. Красота!
Они помолчали.
– Ты, я вижу, не в восторге от моего плана? – проговорил Павлин.
– Почему? – Капитан пожал плечами.
– Мы не делаем ничего необыкновенного. Воробьев абсолютно прав. Иначе поступать невозможно.
– Пожалуй, – задумчиво сказал капитан.
– Не пожалуй, а точно, – уже начиная горячиться, возразил Павлин. – Прошло лишь несколько дней, а эти проклятые интервенты уже здесь… На среднем течении Двины… Отступи мы сейчас – через двое суток они появятся под Котласом! Ты представляешь себе, что тогда будет?
– Проучить, конечно, их следует, – все с той же задумчивостью произнес капитан.
– Да не проучить!.. Этого мало! Вцепиться им в горло зубами! И бить их, не щадя живота. А там будь что будет… Не стану скрывать, драка предстоит серьезная. Приготовься, друг, ко всему.
Они поднялись на капитанский мостик.
– Как механизмы? – спросил Павлин. Капитан уверил его, что механизмы исправны. Павлин посмотрел на часы.
– Давай отправку! – приказал он.
Капитан передал его приказание в машинное отделение.
3
Буксиры двигались во мгле будто ощупью. Даже берега угадывались с трудом. Огни были потушены, и на искру, вдруг вылетавшую из трубы, смотрели с опаской. Шли самым тихим ходом, чтобы противник не услышал шума работающих машин.
Павлин стоял на палубе «Мурмана» рядом с капитаном.
– Тише нельзя? – спросил он.
Капитан только отмахнулся.
– И так идем святым духом, Павлин Федорович.
Возле орудий прилегли артиллеристы. Курить не разрешалось, и это, пожалуй, было мучительнее всего.
«Мурман», «Могучий» и «Любимец», шедшие кильватерной колонной, не видели друг друга. Чуть слышно шлепали по воде колесные лопасти. Буксиры уже миновали устье Ваги. Все просторнее развертывался самый широкий плес среднего течения Двины.
Неожиданно впереди показались огоньки. Люди на палубе зашевелились.
– Никак Березник? – спросил Павлин у капитана.
– Он самый, – тревожно покашливая, ответил капитан.
– О «Заре», очевидно, ничего не знают…
– Должно быть… Думают, что мы уже разбиты. Сказать по совести, Павлин Федорович, даже не верится, что мы сюда пришли. Все это уж очень предерзостно.
Они поднялись на капитанский мостик. По палубе, готовясь к бою, забегали артиллеристы. Теперь уже можно было разобрать, что огни в Березнике горят не на берегу, а на стоящих у пристани судах. Павлин насчитал пять неприятельских пароходов.
– Вот к этому направляй! К большому, пассажирскому… – приказал Павлин. – Полный вперед!
Белая масса пассажирского парохода приближалась. Теперь можно было не таиться.
Над рекой пронесся условный гудок. «Мурман» подзывал к себе «Могучего» и «Любимца». Перегнувшись через поручни, Павлин громко крикнул:
– Огонь, ребята, по интервентам и белякам!
Грянул залп из двух орудий. Первые снаряды разорвались в Березниковском порту. На одном из пароходов взметнулось пламя.
– Не замирай, ребята, не замирай! – кричал Павлин. – Не жалей снарядов!
На подровнявшемся к борту «Мурмана» пароходе «Любимце» он увидел силуэт Черкизова.
– Эй, Черкизов! – крикнул он, приставляя к губам рупор. – Помогай нам, разворачивайся… И ходу! Жарь по пристани!
На быстром ходу, непрерывно стреляя из орудий, пулеметов и винтовок, суда прошли Березник. Затем «Мурман» повернул назад, приблизился к берегу и пошел вдоль него, стреляя правым бортом. Буксир «Могучий» повторял все маневры «Мурмана». Противник сначала огрызался пулеметным огнем, потом тоже перешел на артиллерию. Вражеские снаряды рвались на плесе. Огни выстрелов непрерывно озаряли его.
– Вы только вообразите, ребята, какой там теперь тарарам… – говорил Павлин, спустившись с мостика и указывая бойцам на огненные столбы пожара. На берегу, у самой пристани, горел дом. Тень от него, точно огромное черное крыло, колыхалась по обрывистому, крутому склону.
Пароходы противника, скопившиеся у пристани и причалов, стояли неподвижно. Внезапный набег словно сковал их. До сих пор они чувствовали себя здесь в полной безопасности и не могли сразу поднять давление в котлах. Один из пароходов горел. При свете пожара были ясно видны мечущиеся по палубе фигуры. Но вражеская артиллерия действовала все сильнее. Спрятанная где-то за домами, она осыпала плес шрапнелью. На «Мурмане» появились раненые.
– Еще восьмерку? – спросил капитан, когда Павлин снова поднялся на мостик.
– Давай еще, – ответил Павлин.
Буксиры уже сделали несколько заходов. Вражеские пулеметы не умолкали. «Мурман» находился теперь в трехстах саженях от берега. Левая его пушка вышла из строя, и буксиру пришлось описывать круги, чтобы как можно чаще стрелять из орудия правого борта.
Над буксиром раздался взрыв. Когда унесли раненых, к Павлину подбежал артиллерист. Размахивая окровавленными руками, он доложил, что шрапнельный снаряд разворотил правый борт «Мурмана» и повредил вторую пушку.
– Подойдем поближе, дай из носового! – приказал Павлин. – По буксиру! Видишь, который крутится…
Один из неприятельских буксиров отвалил от берега и открыл яростный пулеметный огонь по «Мурману».
– Подойдем ли? – с сомнением сказал капитан. – Больно жарит.
– Надо отходить, Павлин Федорович. Сделали все, что возможно, – сказал Воробьев, появляясь на мостике.
«Мурман» пересекал быстрину реки, носовая пушка выстрелила несколько раз, но безрезультатно. Пули с неприятельского буксира свистели по-прежнему.
«Любимец», стоявший неподалеку от «Могучего», отстреливался из всех своих пулеметов. Огонь велся вслепую, так как котел на «Могучем», по всей вероятности поврежденный, пускал пары. Большие клубы их образовали вокруг «Могучего» и «Любимца» своего рода дымовую завесу, которая мешала противнику вести прицельный огонь.
– Назад! – приказал Павлин капитану. – Надо выручать.
Капитан приказал повернуть буксир, но рулевой не выполнил его приказания.
– Ты что, не слышишь, Микешин? – строго спросил Павлин.
– Кому охота на верную смерть идти? Самим спасаться надо!
Над буксиром с треском разорвалась шрапнель. Капитан всем телом повалился на столик, стоявший возле рубки.
– Павлин Федорович, живы? – раздался встревоженный голос Воробьева. – Трубу свалило…
Павлин не ответил. Он следил за рулевым. «Мурман» шел прежним курсом, в сторону от своих. Тогда, не помня себя от ярости, Павлин ударил Микешина.
– Ах ты шкурник! – закричал Павлин. – Себя спасаешь! А товарищи погибай… Назад! Или застрелю на месте!
Микешин съежился и стал к штурвалу. Рулевое колесо завертелось. Сделав поворот, «Мурман» снова направился к Березнику.
Тут только Павлин заметил привалившегося к столику капитана.
– Жив, друг? – крикнул он, встряхивая капитана за плечо.
Капитан молчал.
– Без сознания… Эй, ребята!
Павлин вызвал бойцов, и они унесли капитана вниз. На мостик выбежал его помощник.
– Скорее к «Могучему»! – приказал Павлин. – Гибнут ребята…
Когда «Мурман» прошел сквозь завесу пара, люди увидели, что из-за тяжелой баржи, служившей противнику заслоном, вынырнул катер с мелкокалиберной скорострельной пушкой и ринулся на «Могучего». Павлин стремительно повел свой буксир наперерез катеру. Проходя мимо «Любимца», Павлин много раз вызывал в рупор Черкизова, ему что-то кричали в ответ, но слов нельзя было разобрать.
– Механизмы у них, по-моему, сдают, – подсказал ему помощник капитана. – Скапутились!
– Отходите! – приказал «Любимцу» Павлин. – От-хо-ди-те!.. Вы слышите меня? Немедленно от-хо-ди-те! Понял? Ванек!
С «Любимца» замахали фонарем. Приказ был принят. Затем и «Могучий» световым сигналом ответил то же самое.
Понимая, что оба буксира не справятся без его поддержки, и решив прикрыть их отход своим огнем, Павлин все внимание неприятеля привлек к себе. Он пошел в новую атаку, приказав помощнику капитана держаться как можно ближе к берегу.
Опять заработало носовое орудие.
После нескольких выстрелов неприятельский катер, клюнув носом, как утка, и вздыбив корму, стал тонуть. Загорелась баржа, груженная сеном. Солдаты прыгали с нее в воду. Стоявший у пристани большой пассажирский пароход был охвачен пламенем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
«В сущности, – думал Павлин, – свершилось то, чего я ждал, чего боялся, но к чему был готов. Теперь надо драться, не щадя ни сил, ни крови, ни самой жизни». Ему, думалось обо всем сразу – об Архангельске, об исполкомовском доме, где уже нет исполкома, о Бакарице, Исакогорке, о рабочих поселках, о Соломбале, где он еще так недавно выступал, о матросские казармах, о друзьях и товарищах, о белом маленьком флигеле во дворе одного из домов Петроградского проспекта…
«Неужели Ольга осталась там? Что с ней? Где ей выбраться с двухмесячным ребенком на руках! Не успела… Неужели никого нет? Нет Ольги, нет сына. Живы ли они? Увидит ли он их когда-нибудь?»
Чтобы хоть немного отвлечься от тяжелых мыслей, Павлин вставал, ходил взад-вперед по палубе, заглядывая в каюты, где на скамейках, на полу, уткнувшись головами в мешки и в свернутые шинели, спали бойцы. В одной из кают Ванек Черкизов, молодой матрос с «Аскольда», читал истрепанный томик «Войны и мира». Ванек еще в Архангельске попросился в отряд к Павлину, и теперь оба они чувствовали, что судьба связала их надолго.
Молча постояв и оглядев людей, Павлин опять вышел на палубу.
Пока еще шли по Ваге. Чирки, завидев приближающийся буксир, один за другим стремительно взвивались в воздух. На берегах не было видно ни одного человека. Тишина. До Северной Двины оставалось всего шесть верст. Для того чтобы взять направление на Котлас, нужно было выйти на Двину и свернуть направо, к югу.
На палубе появился Ванек Черкизов с книжкой в руках. Увидев стоявшего на корме Павлина, он подошел к нему.
– Вверх сейчас пойдем? – спросил Ванек. – В Котлас?
– Нет, сначала спустимся вниз, до Березника. Все, что там есть – пароходы, баржи, – надо в Котлас прогнать.
Двинский Березник, торговый посад, расположившийся в десяти верстах от устья Ваги, в сторону Архангельска, имел большую пристань, мастерские, порт, склады топлива.
По обоим берегам реки тянулись синие леса. Синели прибрежные заросли ольхи и лозняка. Синел песок, синела глина по берегам, кое-где обнажившимся. Небо с разбросанными по нему молочно-синими тучками будто треснуло на северо-востоке, и сквозь эту трещину сочился рассвет. Золотились верхушки елок и берез.
Из-за леса выглянули безмолвные серые избы. Уютная тропка вилась от реки к бревенчатой часовенке, одиноко торчавшей на бугре.
– Шидровка, – негромко сказал Черкизов.
Неподалеку от Шидровки рулевой Микешин не заметил переката, и буксир застрял на мели. Сползли с нее только к семи часам. А в шесть утра, минуя устье Ваги, прошел по Двине пассажирский пароход «Гоголь», ка котором ехали в Котлас большинство эвакуированных из Архангельска членов исполкома. Павлин узнал об этом, лишь добравшись до Березника. В Березнике «Гоголь» брал топливо и стоял больше получаса. Но никто не мог сказать Павлину, проехала ли на этом пароходе Ольга с сыном.
2
На третий день Павлин с караваном судов прибыл в Котлас.
В течение суток он сколотил свой первый речной отряд, по существу еще партизанский, в который вошли речники и служащие Котласа, архангельцы и несколько десятков красноармейцев.
Ольгу с ребенком Павлин встретил в Котласе. Вместе с эвакуированными она приехала на пароходе «Гоголь». Виноградов нашел ее на пристани. Выглядела Ольга растерянной среди суеты, крика, чемоданов и корзин. Надо было позаботиться о квартире, достать продукты, запасти семье хоть самое необходимое. Эти заботы переплелись с большой и еще более хлопотливой, сложной работой по организации отряда, когда вдруг обнаруживалось, что не хватает то того, то другого. И когда через трое суток он очутился опять на борту буксирного парохода «Мурман», Павлин даже с облегчением подумал: «Теперь будто все… Успел. Теперь только бой».
Враг наступал, стремясь как можно скорее овладеть средним течением Двины. Американцы и англичане уже появились возле устья реки Ваги. Ходивший у Березника буксир «Могучий» принял бой, но вынужден был отступить к Котласу. Павлин решил вернуться на среднюю Двину, чтобы встретить там отступавших.
Вечером 8 августа из Котласского порта вышел буксир «Мурман», вооруженный пушками. Вслед за ним двинулся буксир «Любимец». В нескольких верстах позади следовал «Учредитель», превращенный в госпитальное судно.
Днем, неподалеку от села Троицы «Мурман» встретился с «Могучим». Суда пришвартовались одно к другому, посредине реки. На «Могучем» вместо старых, вышедших из строя пушек были установлены новые. Через три часа все буксиры двинулись вместе. «Мурман» Шел в качестве флагмана. На его палубе стояли три полевых трехдюймовых орудия в деревянных станках. Два разместились по бортам, а одно находилось на носу. Кроме того, буксир был вооружен четырьмя пулеметами.
Госпитальному судну Павлин приказал встать за островами, в большой заводи у Топсы. Буксиры уже входили в тот район реки, где следовало ждать встречи с неприятелем.
Действительно, на подходе к Конецгорью, в тридцати верстах от Березника, буксиры наткнулись на вражеский пароход «Заря». Он встретил их огнем. Схватка длилась около часа, и «Заря», не выдержав орудийных залпов с двух буксиров, выбросилась на берег. Когда бойцы с «Могучего» на лодках подошли к «Заре», там уже никого не было. Бойцы нашли только трофеи: пулеметы, большой запас патронов и ящики с продовольствием. Забрав трофеи, флотилия Павлина пошла дальше.
Первый успех ободрил людей. Раненые были отправлены на катере в тыл, к «Учредителю». Бойцам и матросам выдали сытный обед, нашлось по чарке водки.
К вечеру, Павлин пригласил на «Мурман» командиров своего отряда и речных капитанов. Совещание происходило в нижней общей каюте. В ней было уже темновато. На столе тускло горела маленькая керосиновая лампочка.
– Что же, по вашему мнению, нам следует делать? – спросил Павлин.
Большинство предлагало пришвартоваться к одному из берегов и провести ночь в дозоре.
– У меня есть другой план, – возразил Павлин. – Я предлагаю продолжить рейс, пока беглецы с «Зари» не успели сообщить о нас в Березник.
– Туман, Павлин Федорович, – предостерегающе сказал капитан «Мурмана».
– Я и надеюсь на туман… – упрямо возразил Павлин. – Я пойду первым. А «Любимцу» и «Могучему» предлагаю поддержать меня во время боя. Ясно?
Люди молчали. Стоявшие у стола капитан «Мурмана», командиры десантных отрядов Воробьев и Ванек Черкизов разглядывали карту Двины.
– Здесь узкость… – сказал капитан «Мурмана». – Здесь фарватер – боже упаси! Тут сплошная узкость, перекаты.
– Нельзя ли обойтись без митинга? – перебил его Павлин.
– Чего думать-то? – вдруг сказал своим звонким голосом Ванек Черкизов. – Все равно лучше Павлина Федоровича не придумаем.
Павлин почти с нежностью посмотрел на молодого матроса. После Шенкурска он полюбил этого юношу, почувствовав в нем ту внутреннюю душевную чистоту, которую привык искать и ценить в людях. Все нравилось ему в Иване Черкизове: и живость характера, и честная прямота взглядов, и юношеская грубоватая откровенность, и горячие, с длинными ресницами, черные глаза, и пышные вьющиеся волосы, и даже маленькая, будто проведенная углем полоска усов.
– Верно, Ванек, – поддержал Черкизова командир десанта Воробьев. – Двум смертям не бывать… По всем фронтам нынче коммуна грудью идет. Не мы одни!
– Правильно, друже! – с облегчением сказал Павлин. – Конец запорожскому вече!..
Он вздохнул и, поискав глазами своего вестового, подозвал его:
– Соколов, есть ли что-нибудь, чем слаб человек? Угощай командиров…
Выпивка и закуска заняли не больше пяти минут. Черкизов обычно не пил. Водка немедленно вгоняла его в сон, голова тупела, язык ворочался с трудом. Сегодня же он выпил наравне со всеми. Нервы его были так натянуты, что, опрокинув одну за другой две рюмки, он ничего не почувствовал.
Получив от Воробьева последнюю инструкцию, Черкизов отправился на буксир «Любимец», куда был погружен десант. Воробьев остался на «Мурмане» с артиллеристами.
– Ни пуха ни пера! – крикнул Павлин вдогонку отъезжавшим.
– Есть ни пуха ни пера! – звонко ответил Черкизов, редко и сильно взмахивая веслами. Вынимая весла из воды, он почти не подымал их, а ловко переворачивал на ходу, и тыльной стороной лопасти они скользили по воде, как по шелку.
– Ну и гребет… – наблюдая за Черкизовым и любуясь им, сказал Павлин стоявшему рядом с ним капитану «Мурмана». – Ничему я так не завидую, как здоровью, силе и молодости. Красота!
Они помолчали.
– Ты, я вижу, не в восторге от моего плана? – проговорил Павлин.
– Почему? – Капитан пожал плечами.
– Мы не делаем ничего необыкновенного. Воробьев абсолютно прав. Иначе поступать невозможно.
– Пожалуй, – задумчиво сказал капитан.
– Не пожалуй, а точно, – уже начиная горячиться, возразил Павлин. – Прошло лишь несколько дней, а эти проклятые интервенты уже здесь… На среднем течении Двины… Отступи мы сейчас – через двое суток они появятся под Котласом! Ты представляешь себе, что тогда будет?
– Проучить, конечно, их следует, – все с той же задумчивостью произнес капитан.
– Да не проучить!.. Этого мало! Вцепиться им в горло зубами! И бить их, не щадя живота. А там будь что будет… Не стану скрывать, драка предстоит серьезная. Приготовься, друг, ко всему.
Они поднялись на капитанский мостик.
– Как механизмы? – спросил Павлин. Капитан уверил его, что механизмы исправны. Павлин посмотрел на часы.
– Давай отправку! – приказал он.
Капитан передал его приказание в машинное отделение.
3
Буксиры двигались во мгле будто ощупью. Даже берега угадывались с трудом. Огни были потушены, и на искру, вдруг вылетавшую из трубы, смотрели с опаской. Шли самым тихим ходом, чтобы противник не услышал шума работающих машин.
Павлин стоял на палубе «Мурмана» рядом с капитаном.
– Тише нельзя? – спросил он.
Капитан только отмахнулся.
– И так идем святым духом, Павлин Федорович.
Возле орудий прилегли артиллеристы. Курить не разрешалось, и это, пожалуй, было мучительнее всего.
«Мурман», «Могучий» и «Любимец», шедшие кильватерной колонной, не видели друг друга. Чуть слышно шлепали по воде колесные лопасти. Буксиры уже миновали устье Ваги. Все просторнее развертывался самый широкий плес среднего течения Двины.
Неожиданно впереди показались огоньки. Люди на палубе зашевелились.
– Никак Березник? – спросил Павлин у капитана.
– Он самый, – тревожно покашливая, ответил капитан.
– О «Заре», очевидно, ничего не знают…
– Должно быть… Думают, что мы уже разбиты. Сказать по совести, Павлин Федорович, даже не верится, что мы сюда пришли. Все это уж очень предерзостно.
Они поднялись на капитанский мостик. По палубе, готовясь к бою, забегали артиллеристы. Теперь уже можно было разобрать, что огни в Березнике горят не на берегу, а на стоящих у пристани судах. Павлин насчитал пять неприятельских пароходов.
– Вот к этому направляй! К большому, пассажирскому… – приказал Павлин. – Полный вперед!
Белая масса пассажирского парохода приближалась. Теперь можно было не таиться.
Над рекой пронесся условный гудок. «Мурман» подзывал к себе «Могучего» и «Любимца». Перегнувшись через поручни, Павлин громко крикнул:
– Огонь, ребята, по интервентам и белякам!
Грянул залп из двух орудий. Первые снаряды разорвались в Березниковском порту. На одном из пароходов взметнулось пламя.
– Не замирай, ребята, не замирай! – кричал Павлин. – Не жалей снарядов!
На подровнявшемся к борту «Мурмана» пароходе «Любимце» он увидел силуэт Черкизова.
– Эй, Черкизов! – крикнул он, приставляя к губам рупор. – Помогай нам, разворачивайся… И ходу! Жарь по пристани!
На быстром ходу, непрерывно стреляя из орудий, пулеметов и винтовок, суда прошли Березник. Затем «Мурман» повернул назад, приблизился к берегу и пошел вдоль него, стреляя правым бортом. Буксир «Могучий» повторял все маневры «Мурмана». Противник сначала огрызался пулеметным огнем, потом тоже перешел на артиллерию. Вражеские снаряды рвались на плесе. Огни выстрелов непрерывно озаряли его.
– Вы только вообразите, ребята, какой там теперь тарарам… – говорил Павлин, спустившись с мостика и указывая бойцам на огненные столбы пожара. На берегу, у самой пристани, горел дом. Тень от него, точно огромное черное крыло, колыхалась по обрывистому, крутому склону.
Пароходы противника, скопившиеся у пристани и причалов, стояли неподвижно. Внезапный набег словно сковал их. До сих пор они чувствовали себя здесь в полной безопасности и не могли сразу поднять давление в котлах. Один из пароходов горел. При свете пожара были ясно видны мечущиеся по палубе фигуры. Но вражеская артиллерия действовала все сильнее. Спрятанная где-то за домами, она осыпала плес шрапнелью. На «Мурмане» появились раненые.
– Еще восьмерку? – спросил капитан, когда Павлин снова поднялся на мостик.
– Давай еще, – ответил Павлин.
Буксиры уже сделали несколько заходов. Вражеские пулеметы не умолкали. «Мурман» находился теперь в трехстах саженях от берега. Левая его пушка вышла из строя, и буксиру пришлось описывать круги, чтобы как можно чаще стрелять из орудия правого борта.
Над буксиром раздался взрыв. Когда унесли раненых, к Павлину подбежал артиллерист. Размахивая окровавленными руками, он доложил, что шрапнельный снаряд разворотил правый борт «Мурмана» и повредил вторую пушку.
– Подойдем поближе, дай из носового! – приказал Павлин. – По буксиру! Видишь, который крутится…
Один из неприятельских буксиров отвалил от берега и открыл яростный пулеметный огонь по «Мурману».
– Подойдем ли? – с сомнением сказал капитан. – Больно жарит.
– Надо отходить, Павлин Федорович. Сделали все, что возможно, – сказал Воробьев, появляясь на мостике.
«Мурман» пересекал быстрину реки, носовая пушка выстрелила несколько раз, но безрезультатно. Пули с неприятельского буксира свистели по-прежнему.
«Любимец», стоявший неподалеку от «Могучего», отстреливался из всех своих пулеметов. Огонь велся вслепую, так как котел на «Могучем», по всей вероятности поврежденный, пускал пары. Большие клубы их образовали вокруг «Могучего» и «Любимца» своего рода дымовую завесу, которая мешала противнику вести прицельный огонь.
– Назад! – приказал Павлин капитану. – Надо выручать.
Капитан приказал повернуть буксир, но рулевой не выполнил его приказания.
– Ты что, не слышишь, Микешин? – строго спросил Павлин.
– Кому охота на верную смерть идти? Самим спасаться надо!
Над буксиром с треском разорвалась шрапнель. Капитан всем телом повалился на столик, стоявший возле рубки.
– Павлин Федорович, живы? – раздался встревоженный голос Воробьева. – Трубу свалило…
Павлин не ответил. Он следил за рулевым. «Мурман» шел прежним курсом, в сторону от своих. Тогда, не помня себя от ярости, Павлин ударил Микешина.
– Ах ты шкурник! – закричал Павлин. – Себя спасаешь! А товарищи погибай… Назад! Или застрелю на месте!
Микешин съежился и стал к штурвалу. Рулевое колесо завертелось. Сделав поворот, «Мурман» снова направился к Березнику.
Тут только Павлин заметил привалившегося к столику капитана.
– Жив, друг? – крикнул он, встряхивая капитана за плечо.
Капитан молчал.
– Без сознания… Эй, ребята!
Павлин вызвал бойцов, и они унесли капитана вниз. На мостик выбежал его помощник.
– Скорее к «Могучему»! – приказал Павлин. – Гибнут ребята…
Когда «Мурман» прошел сквозь завесу пара, люди увидели, что из-за тяжелой баржи, служившей противнику заслоном, вынырнул катер с мелкокалиберной скорострельной пушкой и ринулся на «Могучего». Павлин стремительно повел свой буксир наперерез катеру. Проходя мимо «Любимца», Павлин много раз вызывал в рупор Черкизова, ему что-то кричали в ответ, но слов нельзя было разобрать.
– Механизмы у них, по-моему, сдают, – подсказал ему помощник капитана. – Скапутились!
– Отходите! – приказал «Любимцу» Павлин. – От-хо-ди-те!.. Вы слышите меня? Немедленно от-хо-ди-те! Понял? Ванек!
С «Любимца» замахали фонарем. Приказ был принят. Затем и «Могучий» световым сигналом ответил то же самое.
Понимая, что оба буксира не справятся без его поддержки, и решив прикрыть их отход своим огнем, Павлин все внимание неприятеля привлек к себе. Он пошел в новую атаку, приказав помощнику капитана держаться как можно ближе к берегу.
Опять заработало носовое орудие.
После нескольких выстрелов неприятельский катер, клюнув носом, как утка, и вздыбив корму, стал тонуть. Загорелась баржа, груженная сеном. Солдаты прыгали с нее в воду. Стоявший у пристани большой пассажирский пароход был охвачен пламенем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49