А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z


 

 – А теремок-то едва стоит.
Он взялся за кованое кольцо, приделанное к двери, и попытался повернуть его. Запор заскрежетал, дверь с жутким скрипом отворилась, и они вошли внутрь. Дневной свет, едва пробивавшийся через крохотное окно, кое-как освещал большую печь с просторной лежанкой, черный от времени стол, на котором покоилась одинокая деревянная миска, лавки по стенам, домотканые половики, ушат, как видно, для воды. Один из углов был занят большим иконостасом, под которым висела лампадка. В следующем углу стояли полки с книгами. Углы были густо затянуты паутиной.
Мишка вышел на улицу, достал из рюкзака электрический фонарь и вернулся в скит. Луч света заметался по стенам, уперся в иконостас.
– Ничего так, – произнес Мишка тоном знатока после некоторого изучения. – Доски, говорю, неплохие. Весьма!
– Мы сюда не за иконами пришли, – оборвал его Иван.
– И их прихватим. А почему бы и нет? Кому они тут нужны? А иконки классные. На пару тысчонок потянут. Тысчонок баксов, говорю. Это навскидку. А при ближайшем рассмотрении…
– Дай-ка фонарь.
Яркий свет вырвал из мрака черные корешки. Томов на полках стояло штук пятнадцать. Иван наугад снял одну книгу, расстегнул застежки, осторожно открыл переплет, который при этом явственно затрещал.
– Ну, как? – спросил Мишка вглядываясь в яркую, сверкающую сусальным золотом заставку на первой странице. – Красотища-то какая!
– Рукописное Евангелие, – сообщил Иван. За бесстрастным голосом угадывалось волнение. – Думаю, конец шестнадцатого века.
– Ого! Вот это да! А остальные?..
Новые тома были сняты с полок. Вскоре выяснилось, что перед ними поистине клад. Здесь имелись книги из типографий Ивана Федорова и Франциска Скорины, издания Московского печатного двора, рукописные «Четьи Минеи» начала шестнадцатого века.
«Житие и подвизи святого благоверного князя Александра Невского чудотворца», – по складам прочитал Иван.
– Неплохая подборка, – заключил он. – Одна эта книга «Житие Александра Невского», – он щелкнул по потрескавшейся коже переплета, – весит больше, чем все наши прошлые приобретения.
– Весит, в смысле стоит? – с интересом спросил Мишка.
– Весит, в смысле научном. Ну и стоит, конечно…
– Клондайк! – завопил Мишка, – Голконда! Да еще иконки!
– Нет, дорогой, – одернул его Иван. – Иконы мы брать не будем.
– Как это не будем?! Почему?!
– Но ведь мы не за ними шли. Наша цель – книги.
– Согласен. Но попались. Ведь они ничьи. Сгниют здесь. Ты же ученый. Должен понимать, что подобные вещи должны быть сохранены. Это же исторические реликвии, да к тому же памятники культуры. Им место в музее.
– Ты что же, для музея их отсюда потащишь.
– А почему бы и нет.
– Не надо! Продашь, и дело с концом.
– Даже если и продам, все равно они будут оценены знатоками и сохранены, а не сгниют в этой утлой хижине. А возможно, и в музей попадут… Или в церковь.
– Так книги тебе церковники заказали?
– И они в том числе.
– И тем не менее иконы я не потащу.
– Хорошо, хорошо. Потащу я… А ты – книги.
– Дело не в том, кто что потащит. Иконы выносить отсюда не дам.
– Что значит: не дам?! Ты только посмотри на них. Вон та «Праздники», как минимум, «семнажка», а «мамка» [3]?.. «Мамка» вообще что-то невероятное. Она одна тянет на тысячу баксов.
– Стяжатель! Не потому ли тебя по ушам хлестнула дудка лешего. А понесем отсюда иконы, он вообще нас задавит.
– Ты думаешь?
– Желаешь проверить?
– Нет, нет! – поспешно произнес Мишка. – Но, с другой стороны… Почему книги можно, а иконы нельзя?
– На книги мы получили разрешение.
– От кого? От Манефы, что ли.
– Ты дурак или прикидываешься? Неужели тебе не ясно, что тут про все знают. Возьмем мы иконы, и если даже вынесем их из лесу, то все равно, далеко с ними не уедем.
– Что ты имеешь в виду?
– Отберут. И книги отберут.
– С какой стати?
– Да с такой. Я же тебе толкую: мы под постоянным присмотром.
– Ну, ты и свистун! Под каким присмотром?! Кто за нами следит?!
– А ты не догадываешься?
– Это Фрол, что ли? Чушь! Обычный деревенский парняга…
– Обычный-то обычный…
– Не верю.
– Ты и в леших до сего дня не верил.
– Да кончай ты с этими лешими! Надоело!
– Смотри, какой ты вдруг храбрый сделался. Нет, Мишенька, не все так просто. Нам и скит этот указали, потому как верят, что мы – ученые. И находимся здесь с благими намерениями.
– Нет, погоди. Вот ты про Фрола начал… Неужели ты и в самом деле думаешь: парень подсадной?
– И не сомневаюсь. Поэтому думаю, для твоей же безопасности ограничимся книгами. А то, мало ли… В здешних местах, как говорится, «тайга – закон, медведь – прокурор». А за иконами ты в другой раз сюда приедешь. Если, конечно, не побоишься.
– Х-м… А может, ты и прав. – Мишка задумался. – Про Фрола ты ловко ввернул. Хотя я и не верю, но… Sapienti sat – умному достаточно. Всех денег не заработаешь. И даже «мамку» взять нельзя?
– Нельзя!

3

На днях городское кладбище (старое) Верхнеоральска стало ареной весьма странных событий.
В тот момент, о котором идет речь, на нем хоронили личность хорошо известную в определенных кругах нашего города, а именно Анатолия К. Этот гражданин вел антиобщественный образ жизни, не работал, а, что называется, «шаромыжничал», то есть в компании себе подобных с утра до вечера употреблял алкогольные напитки. Во время одного из подобных возлияний он и скоропостижно скончался от сердечной недостаточности. Так, во всяком случае, записано в свидетельстве о смерти. Покойник всю вторую половину дня и следующую ночь пролежал в городском морге, а на следующий день его должны были захоронить на старом кладбище. И вот во время похорон произошло следующее. Если читатели еще не забыли, в тот день на город обрушился сильный ливень (выпало две месячные нормы осадков). Во время грозы молния, по словам очевидцев, ударила прямо в гроб, где находился Анатолий К. От прямого попадания электрического разряда огромной мощности Анатолий К. якобы и пришел в себя. Нужно заметить, что в отношении трупа Анатолия К. вскрытие не производилось, поскольку факт смерти, по словам заместителя заведующего городской больницей А.И. Сафронова, был установлен со всей очевидностью (полное отсутствие пульса, трупное окоченение, зрачки глаз на свет не реагировали). Тем не менее Анатолий К. ожил и прямо с кладбища на собственных ногах отправился домой.
Однако по городу тотчас поползли фантастические слухи, будто Анатолий К. был оживлен одним из присутствующих на похоронах.
Конечно, тот факт, что вскрытие не проведено, говорит, по меньшей мере, о халатности наших эскулапов. Но тут встает вопрос: а если бы оно все же было проведено?.. Как бы там ни было, Анатолий К. на сегодняшний день жив. Как нам удалось установить, в медицинские учреждения города он больше не обращался. А вот встретиться с ним нам не удалось. И он, и его мать категорически отказываются от общения с прессой. Можно только констатировать, что сегодня у домика, в котором проживает семейство К., необычайно многолюдно.
Материал под заголовком «Так жив или мертв?» опубликован в верхнеоральской газете«Степные просторы»
И ведь не соврала местная пресса. Еще совсем недавно Толик Картошкин, пребывавший в звании покойника, покинул старое кладбище на собственных ногах. Правда, его бережно поддерживали под руки верные адьютанты, близнецы Славка и Валька. И шел он, словно слепой. Но факт остается фактом: покойник ожил!
Процессия возвращалась в город под проливным дождем. Вода струилась по лицу Картошкина, и оно на глазах приобретало нормальный вид. Исчезали фиолетовые пятна, которые сменила мертвенная бледность, но и она скоро прошла, уступив место нормальному цвету лица хронического алкоголика. Глаза бывшего покойника открылись, и хотя поначалу смотрели на мир совершенно бессмысленно, но постепенно и они пришли в норму. В них появилось выражение, очень похожее на испуг. Толик вдруг издал нечеловеческий вопль, колени его подогнулись, но близнецы не дали ему упасть, а заботливо поддержали за локотки и повлекли дальше.
За ними плелась Дарья Петровна Картошкина. Мамаша Толика совсем ополоумела. С одной стороны, то, что ее ненаглядный сыночек оказался жив, наполняло материнское сердце несказанной радостью, но с другой, как ей казалось, все вновь покатится по-старому. И это обстоятельство заставляло душу сжиматься в горькой тоске. Еще полчаса назад она думала: наконец-то ее ненаглядный Толечка сам отмучился и ей позволил отмучиться, а теперь… Теперь сам черт не разберет, как их жизнь сложится дальше.
Редкие прохожие, попадавшиеся им навстречу, увидев странное шествие, разевали рты, выпучивали глаза и замирали на месте, как соляные столбы. Воскрешение покойников было для жителей Верхнеоральска пока еще в новинку.
Процессия приблизилась к дому Картошкиных. Перед крыльцом стояли человек пять. Это были недавние собутыльники Толика, пришедшие на поминки. Узрев своего предводителя пусть не в добром здравии, но, во всяком случае, живым, двое или трое со страху бросились бежать, а те, что остались, потребовали у близнецов объяснений. На бывшего усопшего они старались не смотреть.
Компания вошла в дом, и народ расселся перед древним круглым столом, покоившимся на массивной, словно слоновья нога, лапе. На столе стояли несколько бутылок неизменного «Кавказа», приготовленных для поминок, корытце с винегретом и блюдо с нарезанным хлебом. Толик тоже сидел за столом, но молчал. Присутствовал и хиппообразный Шурик.
– Давайте помянем, – невпопад произнес один из присутствующих, берясь за бутылку.
– Ты чего, придурок?! – одернул наглеца Славка. – Он же не умер.
– И хорошо, и отлично, – нашелся «придурок». – Тогда выпьем за воскресение.
– Я сей минут картошечки принесу, – сообщила Дарья Петровна. – Картошечка у меня в духовке…
Вино разлили по стаканам, один придвинули к Толику, но тот безучастно смотрел перед собой, не обращая ни малейшего внимания на любимый напиток.
– Ты чего, Толян? Давай за второе рождение!
– Нет, братцы, – впервые подал голос «новорожденный», – я пить не буду.
– Чего это вдруг?
– А то. Все! Я свое выпил!
– И мы не будем, – неожиданно заявили близнецы.
– А вы-то с какой стати? – Изумился тот, которого чуть раньше назвали придурком. – Из солидарности, что ли?
– Наше дело, – в один голос отозвалась сладкая парочка.
– А ты, парень?.. – обратился «придурок» к Шурику. – Может, и ты не будешь? Да ты, собственно, кто? Родственник? Что-то я тебя в первый раз вижу.
– Кончай орать и указывать в моем доме! – неожиданно рявкнул Толик, демонстрируя свой обычный норов. – Хочешь жрать – жри, а мы не желаем! И не лезь, сука, с расспросами, а то мигом вылетишь.
– Ах, ты так! – взвился «придурок». – Понты гонишь?! Подумаешь, ожил он! Видали мы таких оживальщиков!
– А ну-ка, ребята, – обратился Картошкин к близнецам, – выкиньте его отсюда к такой-то матери.
– Ладно, ладно, уберите «грабли», сам уйду, – сказал «придурок», поспешно опорожнил стакан и поднялся из-за стола. – Пойдем, Витька, – обратился он к своему напарнику. – Тут одни чокнутые собрались. Ожил он!.. Жрать меньше надо!
После того как посторонние были удалены, Толик выключил электричество, зажег свечу, поставил ее посредине стола и произнес таинственным шопотом:
– Теперь я могу довериться вам, Слава и Валя, и вам, мамаша, и рассказать, что же со мной произошло. Так слушайте же, друзья. Помните, как пили в скверике?.. – Славка и Валька яростно затрясли головами, точно взнузданные лошади. – Потом я упал… И вот вижу себя лежащим посреди кустов, у этого памятника красноармейцам. Вижу, а сказать ничего не могу, потому как помер. На самом деле помер! Вы не смейтесь, – добавил он с вызовом, хотя никто и не думал смеяться. – Полетал я, значится, кругами, вокруг себя лежащего. Потом вы с этой врачихой прибежали… И вот, чувствую я, словно меня тащит. Вроде как на речке течением. В водоворот затягивает. И стало мне тут так муторно, что и сказать нельзя. Как с самого большого бодуна, только в тысячу раз сильнее. Вижу – все! Приехал! Нет мне больше места на земле! Значит, затянуло в воронку и тащит неведомо куда. Лечу. Кругом звездочки и планеты, но смутно так, как сквозь грязное стекло. И вот, наконец, попадаю в некое место, не могу в точности его описать. Но не Земля! Стою, значит, и вроде жду. Словно кто-то должен появиться. И точно. Вдруг рядом со мной возникают другие люди. И все знакомые… И батя… и тетка… Николай Семенович, помните, директором школы был. Хороший такой мужик. Ну, привет, привет… Спрашивают: ты чего тут? Не знаю, говорю. Умер, наверное. Рано тебе сюда, отвечают. Я развожу руками, вам, конечно, виднее, но суть остается сутью. Я тут, а не дома. Тогда батя спрашивает: пьешь, сынок? Пью. Эх, ты, только и сказал. Так мне гадко стало… Словами не выразить. И все, кто там был, смотрят на меня и молча головами качают. Мол, что же ты, Толик, опустился до самого дна? Что же теперь будет? Спрашиваю у бати. А он отвечает: отправляйся-ка ты назад, не время еще… Не пей. И есть около тебя один человек. Вот его слушайся во всем, тогда в рай попадешь, а пока назад вертайся. Нечего тебе тут делать. И меня после батиных слов назад понесло. Очнулся я на кладбище.
– Что же это за человек? – с любопытством спросила Дарья Петровна.
– А вот он, – и Толик указал на хиппи, безучастно сидевшего у стола.
Все безмолвно воззрились на Шурика.
Слух о том, что Картошкин вовсе не мертв, а скорее жив, дошел до местного горздравотдела следующим утром. Вначале заместитель главного врача Андрей Игоревич Сафронов в это просто не поверил.
– Своими глазами его видела! – завопила секретарша заместителя Марина. – Под руки с кладбища вели, как раз после ливня.
– Своими глазами, говоришь? – в сомнении произнес Андрей Игоревич.
– Вот как вас!
– Весьма странное обстоятельство. А ну-ка вызови ко мне Плацекину.
Толстая дама, та самая, которая пыталась оказать Толику первую помощь, явилась незамедлительно.
– Слышала?! – вместо приветствия спросил Андрей Игоревич.
– Вы про Картошкина? Да как не слыхать. В курсе я…
– И что скажешь? Ведь это именно ты констатировала смерть.
– А я и сейчас уверена. Парень был мертв на сто процентов. Ни пульса, ни других признаков жизни… Это в скверике, где он свалился. А потом я на него в морге глянула. Задубел, как мороженный судак. Он, считай, сутки в морге провалялся. Голый, при минусовой температуре. Кто же после такого в живых останется.
– Но ведь остался!
– Мало ли что? Бывает. Они, алкоголики то есть, страшно живучи. Организм проспиртован. А спирт, как известно, антифриз.
– Вот ты, Людмила Сергеевна, сама себе противоречишь. То как судак… то антифриз! Так не бывает. Справку о смерти ты подписала.
– Ну и что? Ну и подписала!
– Неприятности могут возникнуть.
– Это какие же?
– Дойдет до прессы. Раструбят. Потом оргвыводы. Начальство на ковер вызовет. Главный-то в отпуске; я за него… Значит, меня. Вскрытие сделано не было, опять же. Человека чуть заживо не похоронили. Ты представляешь, чем это пахнет?!
– Да лучше бы уж похоронили! – в сердцах бросила Людмила Сергеевна, негодующе затрещав чрезмерно накрахмаленным халатом, и утерла пот с широкого лба.
– Что ты, что ты! – замахал руками зам.
– Толку от этого пьяницы. А теперь вот неприятности.
– Ты бы к нему съездила, – осторожно предложил Андрей Игоревич.
– К кому? К Картошкину, что ли? С какой стати?
– Во-первых, извиниться нужно, ну и вообще.
– Извиниться?! За что?! Интересное дело! Вот приеду я к этому воскресшему и скажу: «Ты уж меня извини, Картошкин, что в мертвые тебя записала…»
– Вот-вот… Именно так и нужно сказать. И справку о смерти забрать у него. Без справки все будет шито-крыто. Никто нас ни в чем не обвинит.
Людмила Сергеевна пожала плечами, халат вновь угрожающе затрещал.
– Ладно, – сказала она после некоторого молчания. – Сейчас и отправлюсь.
«Скорая помощь» остановилась перед домиком, в котором проживал Толик. У калитки болтались два-три человека, но во двор заходить не решались. Увидев вышедшую из машины Плацекину, они почтительно расступились.
– Дома? – не глядя на праздную публику, спросила та.
Любопытствующие дружно закивали.
Людмила Сергеевна твердой рукой отворила калитку и, взойдя на ветхое крыльцо, требовательно постучалась.
Отворили почти сразу, слово ждали. На пороге возникла Дарья Петровна.
– Где он? – поздоровавшись, требовательно спросила Плацекина.
– Проходите, Людмила Сергеевна, – засуетилась мамаша.
1 2 3 4 5 6 7