В другой раз он приходил к ней примиренным; он обещал себе не приближаться к ней и выбирал такие темы, которые устранили бы опасность повторения тех унизительных минут. Он говорил обо всем печальном (поводов было предостаточно), и Таня становилась тихой и серьезной и рассказывала ему в свою очередь об отце. Андрей слушал ее и боялся шевельнуться, чтобы своими движениями не оскорбить её грусть. Таня проводила пальцами по золотому браслету, то в одну, то в другую сторону; и печаль её словно тратилась в этих движениях, которые сначала были бессознательными, потом привлекали ее внимание, и кончалось это тем, что она целовала легким поцелуем свое запястье и опять улыбалась долгой улыбкой, точно поняла и проследила в себе какой-то длинный ход воспоминаний, который кончился неожиданно, но вовсе не грустной мыслью; и Таня взглядывала на Андрея мгновенно темневшими глазами. Он находил повод отлучиться на минуту – в туалет, если дело происходило в заведении, или что-то проверить в машине, если гуляли по улице – и тихий ее смех доносился до него и стоял у него в ушах; она отлично знала, как хочет он поцеловать то место, которое она поцеловала, так же как её губы, целовавшие запястье.
Она смотрела ему в глаза, смеясь и жалея его. «Таня, это жестоко», – говорил он, и она отвечала, что не узнает его, и просила сделать что-то такое, что могло бы его развлечь – включить музыку, или выпить, опять же прекрасно понимая, в каком развлечении он нуждается больше всего на свете.
И конечно, это её бесконечное кокетство: «На самом деле, никому не пожелаю увидеть меня в бикини…» (как будто Андрей не видел её не только без бикини, но и без других изделий легкой промышленности, мешающих интимному общению); или же повергающее в шок: «У меня, конечно, чистое сердце, зато очень грязные помыслы».
Во избежание неловких моментов он стал водить ее по ночным клубам – в расслабленной атмосфере нестихающих танцполов легче нащупать нить, потянув за которую, распутать сложный клубок их взаимоотноешний. И после таких походов, днем, на работе, он ощущал штормовой барабанный бит вокруг себя и невольно начинал приплясывать в такт. Звуки доносились откуда-то из параллельного пространства, где всегда три часа ночи, а спать не хочется совершенно. Но Андрею нужно было отработать день, и у него не было возможности отоспаться, как у его юной подруги.
В тот день она попросила, чтобы он сводил ее в кино. Конец января 2002 выдался бесснежным и по-весеннему теплым, для Андрея, не любившего зиму, это было настоящим праздником. В последнюю минуту узнав, что сегодня день студента, совпадающий с ее именинами (у него была слабая память на даты), он купил букет лилий, и этим подарком завоевал возможность сорвать легкий поцелуй.
«Теперь до следующего праздника», – грустно подумал он, глядя на сияющее Танино лицо.
Они смотрели «Потерянный город».
– Она идейная идиотка, – сказал Андрей, когда вышли из кинотеатра, имея в виду Аврору, главную героиню фильма.
(действие фильма происходит в Гаване 1958 года. Благополучную буржуазную семью разрывают внутренние противоречия. Два брата становятся революционерами, третий – аполитичный Федерико, владелец ночного клуба, интересуется только своим бизнесом и не принимает ни чью сторону – ни сторону революционеров, ни сторону правительства. Его родной брат участвует в покушении на президента и погибает. Незадолго до этого он просит Федерико, чтобы тот позаботился о его жене Авроре, если с ним что-то случится. Похоронив брата, Федерико принимает участие в судьбе вдовы. Постепенно их отношения перестают быть просто дружескими. Возникает любовь.
В канун 1959 года революционеры свергли законного президента, которому пришлось бежать в США. Новые времена, новые идеалы, новые герои. Революционное правительство причислило к лику святых всех, кто погиб за правое дело, в том числе мужа Авроры, а ее саму привлекли к своим революционным делам.
Родители Федерико требуют, чтобы он уехал в Америку (новая власть отняла почти все, и его бизнес на грани разорения). Он покупает билеты для себя и Авроры, но она отказывается ехать, мотивируя тем, что обязана принять участие в жизни своей страны. Тогда Федерико уезжает один. В аэропорту кубинские таможенники отнимают у него все деньги и ценности, и в Америке ему приходиться работать посудомойщиком, тапером – то есть выполнять поденную работу. Через некоторое время Аврора находит его (она становится дипломатом) и пытается уговорить вернуться на родину. Но получает отказ.
Фильм заканчивается тем, что Федерико разворачивается и открывает ночной клуб. Он смотрит старое видео, на котором он и Аврора в их лучшие времена).
Таня резко ответила на реплику Андрея:
– Аврора сказала, что она жена своего мужа, и будет находиться там, где он есть, и разделит его судьбу.
– ?!!
– Ее погибший муж – брат Федерико.
«Первый, кто откроет лицо невесты, становится ей близким», – вспомнл Андрей свои собственные слова.
После кино они просидели около часа в кафе. Таня была очень резка, часто обрывала Андрея, когда он шутил, она сдерживала свой смех и, улыбаясь против воли, говорила: «Не смешно!». И, так как она была в плохом, как казалось Андрею, настроении, то у нее было впечатление, что и другие всем недовольны и раздражены. И она с удивлением спрашивала Андрея: «Что с тобой? Ты не такой, как всегда», – хотя он вел себя нисколько не иначе, чем всегда.
– Это та самая рубашка, в которой ты родился? – неожиданно спросила она, когда они одевались в гардеробе.
Под пиджаком на нем была черная рубашка, купленная неделю назад в Стокманне на Невском проспекте. Этим вопросом она затронула сразу несколько тем, включая обсуждение сегодняшнего фильма. От ее резкого тона ему стало неловко оттого, что он жив и здоров, в то время как для других, в том числе для одного из персонажей фильма, земные испытания уже закончились. В этом сопоставлении было нечто бесконечно тягостное. Таня и не подозревала, какие ассоциативные ряды выстраиваются в мыслях ее друга, но такова была ее особенность, что она безошибочно угадывала, что называется, в каком месте копать.
Он проводил ее домой. У подъезда, когда дотронулся до ее плеча и собрался уже прощаться, она вдруг раздраженно сказала: «Ты что, не зайдешь ко мне?» – и произнесла это таким сердитым тоном, как если бы хотела прогнать его: уходи, разве не видно, что ты мне надоел? Они поднялись к ней (Арина с Кириллом уехали за город). Прошли в ее комнату. Подойдя к пианино, Таня открыла крышку, пробежала по клавишам. Андрей подошел к ней, взглянул на фото в рамке, стоящее на пианино, на котором они вдвоем на набережной, обнявшись, и сказал:
– Танюша, мне тяжело, я не понимаю, что происхо…
Он не успел договорить; глаза Тани из серо-зеленых стали почти черными, и с удивлением увидел – так как перестал на это надеяться – что она приблизилась к нему вплотную и ее грудь коснулась его застегнутого пиджака; она обняла Андрея, ледяной запах мороженого, которое она ела в кафе, вдруг почему-то необыкновенно поразил его, судорога прошла по ее телу, и она произнесла эту фразу:
– Скажи, ты разве не хочешь меня!?
Туманные глаза ее, обладающие даром стольких превращений, – эти глаза Андрей долго видел перед собой; и когда она заснула, он повернулся лицом к стене и задумался над Таниными словами.
«Аврора сказала, что она жена своего мужа, и будет находиться там, где он есть, и разделит его судьбу».
Он думал, что она для него только одно из наслаждений в бесконечной цепи возможных наслаждений. Но наслаждение воплотилось для него в Тане, и если бы он размечтался о тех бесчисленных женщинах, которые, как он предполагал, еще долгие годы будут украшать его недавно начавшуюся жизнь, они все предстали бы перед ним в образе Тани. Но такая привязанность угрожала его семье. А эта первокурсница, которой через месяц исполнится восемнадцать, научилась управлять им. И, что самое досадное, у нее это неплохо получается. Он лежал рядом с ней и не мог заснуть; и, отводя взгляд от ее лица, заметил, что обстановка показалась ему странно изменившейся. Неясный свет луны скупо освещал комнату, придавая вещам несвойственные им очертания. И из этих зыбких нитей серебра и мрака возник призрак, сделал несколько шагов и протянул собственную голову. Откинувшись, Андрей пристально вглядывался в расплывшиеся черты, показавшиеся ему знакомыми. Но, как ни пытался вспомнить, не смог. Он почувствовал, как могильный холод проникает в него, сковывая движения. Голова полуоткрыла глаза и зашевелила губами:
– Я буду долго тебя преследовать.
В этот момент Таня повернулась, проснувшись, и пробормотав: «Что ты сказал? Ты не спишь? Спи давай, утром будешь усталый», – и глаза ее опять потемнели. Она, однако, была не в силах преодолеть оцепенение сна и, едва договорив фразу, опять заснула; брови ее оставались поднятыми, и во сне она как будто удивлялась тому, что с ней сейчас происходит. В том, что она этому удивлялась, было нечто чрезвычайно для нее характерное: отдаваясь власти сна, или грусти, или другого чувства, как бы сильно оно ни было, она не переставала оставаться собой; и казалось, самые могучие потрясения не могли ни в чем изменить это такое законченное тело, не могли разрушить это последнее, непобедимое очарование, которое заставило Андрея потерять рассудок.
Призрак исчез, там где он стоял, тень от крутящегося табурета изгибалась кривой линией, переходя и теряясь в тени, отбрасываемой пианино. Такой же, загибающейся, уходящей в неизвестность экспоненциальной линией, представлялся Андрею его собственный путь. Сквозь трепещущие занавески приоткрытого окна стремилось далекое воздушное течение, несущее с собой длинную галерею воспоминаний, падавших, как дождь, и столь же неудержимых. Он думал о Тане, о вечерах, которые проводил с ней, и постепенно стал вспоминать все, что им предшествовало. В ту ночь ему вдруг показалось очевидным, что усилием воли он сможет охватить и почувствовать ту бесконечную последовательность мыслей, впечатлений и ощущений, совокупность которых возникал в его памяти как ряд теней, отраженных в смутном и жидком зеркале позднего воображения.
Визит «сурков» в кардиоцентр имел неприятные последствия. Хотя, возможно, и без них Ильичев, заместитель главного врача, нашел бы повод придраться. Но из множества конкурентов, безуспешно атакующих волгоградского клиента номер один, Ильичев выбрал этих. Вызвав Андрея, он выложил на стол прайс-лист Медэкспорта (так называлась сурчиная фирма), и потребовал объяснений, почему их цены ниже, чем у Совинкома. Еле сдерживая улыбку, Андрей объяснил, что тупо скачанная с интернета пачка таблиц – это не прайс-лист. Только слепой не разглядит на краях листов характерные отметки – сурки даже не потрудились перенести информацию на свой фирменный бланк.
– Вы же видите, что это скачанный с интернета контент, – спокойно сказал Андрей, – покажите, если на то пошло, какие позиции здесь дешевле моих.
Ильичев не разбирался в позициях, а если приглашать зав. аптекой, которая владела вопросом, пришлось бы посвящать ее в интригу.
– Так шта-а-а… ты хочешь сказать, что на складе Медэкспорта нет этого товара?
– Кроме пачки бумаги, Владлен Михайлович, у них больше ничего нет, а склад и офис находятся на квартире. Давайте заглянем на мой склад, где все есть, а потом проедем к ним. Они тупо работают по предоплате, получают деньги и дербанят их.
Ильичев принялся уверять, что доверяет поставщику номер один, знает, что на складе Совинкома, находящемся в цокольном этаже кардиоцентра, всегда в наличии нужные расходные материалы… но внушительные прайс-листы, которые различные компании присылают… И он увяз на этих прайс-листах. Андрею понадобились некоторые усилия, чтобы вывести зам. главврача из этой колеи и втолковать, что фирмам едва хватает на бумагу, на которых распечатаны прайс-листы, и не хватает на секретарские услуги, чтобы привести рекламные материалы в нормальный вид.
В следующий раз Ильичев подготовился более основательно. Он разослал фирмам – официальным дистрибьюторам “Johnson & Johnson” запросы цен на конкретные коды, полученные данные свел в таблицу, и эта бумага легла на стол главного врача. Андрей был приглашен уже в приемную и вынужден был держать ответ, не будучи подготовленным к такому демаршу. В той сравнительной таблице цены шли почти вровень, и были бы значительно ниже, если бы заведующие отделениями (втайне от руководства получающие от 5 до 10 %) умерили бы свой аппетит.
– Вы же понимаете… – начал объяснение Андрей.
Главврач все прекрасно понимал и объяснил, что в эти цены, так же как и в цены Совинкома, также входит интерес для врачей. Увидев приставку “F” к наименованию одного из кодов, разница в цене которого была особенно значительна, Андрей просиял:
– Тут сравниваются разные коды. Попросите точную цену на W945F, и вы увидите, что это совершенно другой материал. Врачи заказывают именно это, а заведующий вам объяснит, почему заказывается W945F, а не W945.
Халанский выразительно посмотрел на Ильичева, тот, ничего не смысля в продукции, спрятался за маской полного безразличия. Андрей продолжил объяснение – надо поинтересоваться, цены даны с учетом доставки или нет, на условиях отсрочки платежа или по предоплате, если по предоплате – в какие сроки фирмы присылают товар, он у них в наличии на складе, или они просто перекидывают заказ на Джонсон, а потом дожидаются по три месяца – учитывая хромую джонсоновскую логистику. А знает ли главный врач, что отправлять незнакомым поставщикам предоплату небезопасно, тем более в Москву, где жулик на жулике… и так далее и тому подобное. Обзор участников рынка медицинских расходных материалов Андрей закончил следующими словами:
– Давайте выясним все эти обстоятельства, условия фирм, и снова соберемся.
Заметив другую нестыковку – невнимательный Ильичев еще в одном месте сравнивал разные коды – Андрей указал и на нее. Халанский принял объяснение, и, отпустив Андрея, остался выяснять с заместителем, что это за наезд на основного поставщика, ставшего фактически структурным подразделением кардиоцентра, отделом снабжения.
Закупки проводились методом котировочных заявок. Теоретически заместитель главного врача должен был отправлять заявки на расходные материалы на несколько фирм, затем сравнивать цены, и закупать у того, кто предложил наименьшую стоимость. На самом деле заявки никуда не отправлялись, а все документы – предложения других фирм, московских, петербургских, и других – изготавливались этажом ниже, в отделении реабилитации, кабинет 1-093, в офисе Совинкома. И цены Совинкома неизбежно были ниже, чем у остальных «участников» конкурса.
Ильичев прекратил тужиться и после разговора в кабинете главврача сказал Андрею, что нужно подровнять цены, чтобы они были такими же, как в других фирмах. Андрей не успел ответить «Да, я сделаю», потому что тут же поступило новое предложение, от которого невозможно было отказаться – принести разницу в конверте… хотя бы часть этой разницы… сюда, в этот кабинет. Согласившись, он вышел, и целые сутки ломал голову, было ли это подставой, или заместитель, как и остальные – заведующие, зав. аптекой, и т. д. – недоволен своими доходами и пытается вымутить для себя побольше. Халанский с Ильичевым прошли долгий путь вместе – областная больница, облздравотдел, затем кардиоцентр. Первый всегда был первым, второй – всегда вторым. Все указывало на то, что второму холодно в тени первого, но могло быть и другое. Лица обоих имели стабильно деревянно-благородное выражение, что они думают, не представлялось возможным понять, приходилось полагаться на интуицию. Когда Андрей подошел к кабинету Ильичева, нащупав в кармане приготовленные для него $500, некоторое время стоял и размышлял, держась за ручку двери, правильно ли поступает. Может, это проверка, и следует пойти налево, в другой кабинет – в приемную, и с честными глазами возмущенно доложить о происшествии. Не получится ли так, что из кабинета заместителя придется вылететь вон из кардиоцентра за подозрение в том, что главный поставщик нарушает принцип одного окна не только на этом этаже, но и на других?!
Андрей принял решение передать Ильичеву приготовленные деньги и никому ничего не докладывать, а причиненные убытки возместить, повысив цены, раз уж заместитель берется решить вопрос с тем, чтобы на них никто не обращал внимание. Решение оказалось правильным, а после бутылки водки, выпитой на двоих, подтвердилась догадка о сложностях взаимоотношений между первым и вторым. В порыве откровенности Ильичев выдал предсказуемую жалобу на то, что он всю жизнь делает всю работу, а результаты достаются другому.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3
Она смотрела ему в глаза, смеясь и жалея его. «Таня, это жестоко», – говорил он, и она отвечала, что не узнает его, и просила сделать что-то такое, что могло бы его развлечь – включить музыку, или выпить, опять же прекрасно понимая, в каком развлечении он нуждается больше всего на свете.
И конечно, это её бесконечное кокетство: «На самом деле, никому не пожелаю увидеть меня в бикини…» (как будто Андрей не видел её не только без бикини, но и без других изделий легкой промышленности, мешающих интимному общению); или же повергающее в шок: «У меня, конечно, чистое сердце, зато очень грязные помыслы».
Во избежание неловких моментов он стал водить ее по ночным клубам – в расслабленной атмосфере нестихающих танцполов легче нащупать нить, потянув за которую, распутать сложный клубок их взаимоотноешний. И после таких походов, днем, на работе, он ощущал штормовой барабанный бит вокруг себя и невольно начинал приплясывать в такт. Звуки доносились откуда-то из параллельного пространства, где всегда три часа ночи, а спать не хочется совершенно. Но Андрею нужно было отработать день, и у него не было возможности отоспаться, как у его юной подруги.
В тот день она попросила, чтобы он сводил ее в кино. Конец января 2002 выдался бесснежным и по-весеннему теплым, для Андрея, не любившего зиму, это было настоящим праздником. В последнюю минуту узнав, что сегодня день студента, совпадающий с ее именинами (у него была слабая память на даты), он купил букет лилий, и этим подарком завоевал возможность сорвать легкий поцелуй.
«Теперь до следующего праздника», – грустно подумал он, глядя на сияющее Танино лицо.
Они смотрели «Потерянный город».
– Она идейная идиотка, – сказал Андрей, когда вышли из кинотеатра, имея в виду Аврору, главную героиню фильма.
(действие фильма происходит в Гаване 1958 года. Благополучную буржуазную семью разрывают внутренние противоречия. Два брата становятся революционерами, третий – аполитичный Федерико, владелец ночного клуба, интересуется только своим бизнесом и не принимает ни чью сторону – ни сторону революционеров, ни сторону правительства. Его родной брат участвует в покушении на президента и погибает. Незадолго до этого он просит Федерико, чтобы тот позаботился о его жене Авроре, если с ним что-то случится. Похоронив брата, Федерико принимает участие в судьбе вдовы. Постепенно их отношения перестают быть просто дружескими. Возникает любовь.
В канун 1959 года революционеры свергли законного президента, которому пришлось бежать в США. Новые времена, новые идеалы, новые герои. Революционное правительство причислило к лику святых всех, кто погиб за правое дело, в том числе мужа Авроры, а ее саму привлекли к своим революционным делам.
Родители Федерико требуют, чтобы он уехал в Америку (новая власть отняла почти все, и его бизнес на грани разорения). Он покупает билеты для себя и Авроры, но она отказывается ехать, мотивируя тем, что обязана принять участие в жизни своей страны. Тогда Федерико уезжает один. В аэропорту кубинские таможенники отнимают у него все деньги и ценности, и в Америке ему приходиться работать посудомойщиком, тапером – то есть выполнять поденную работу. Через некоторое время Аврора находит его (она становится дипломатом) и пытается уговорить вернуться на родину. Но получает отказ.
Фильм заканчивается тем, что Федерико разворачивается и открывает ночной клуб. Он смотрит старое видео, на котором он и Аврора в их лучшие времена).
Таня резко ответила на реплику Андрея:
– Аврора сказала, что она жена своего мужа, и будет находиться там, где он есть, и разделит его судьбу.
– ?!!
– Ее погибший муж – брат Федерико.
«Первый, кто откроет лицо невесты, становится ей близким», – вспомнл Андрей свои собственные слова.
После кино они просидели около часа в кафе. Таня была очень резка, часто обрывала Андрея, когда он шутил, она сдерживала свой смех и, улыбаясь против воли, говорила: «Не смешно!». И, так как она была в плохом, как казалось Андрею, настроении, то у нее было впечатление, что и другие всем недовольны и раздражены. И она с удивлением спрашивала Андрея: «Что с тобой? Ты не такой, как всегда», – хотя он вел себя нисколько не иначе, чем всегда.
– Это та самая рубашка, в которой ты родился? – неожиданно спросила она, когда они одевались в гардеробе.
Под пиджаком на нем была черная рубашка, купленная неделю назад в Стокманне на Невском проспекте. Этим вопросом она затронула сразу несколько тем, включая обсуждение сегодняшнего фильма. От ее резкого тона ему стало неловко оттого, что он жив и здоров, в то время как для других, в том числе для одного из персонажей фильма, земные испытания уже закончились. В этом сопоставлении было нечто бесконечно тягостное. Таня и не подозревала, какие ассоциативные ряды выстраиваются в мыслях ее друга, но такова была ее особенность, что она безошибочно угадывала, что называется, в каком месте копать.
Он проводил ее домой. У подъезда, когда дотронулся до ее плеча и собрался уже прощаться, она вдруг раздраженно сказала: «Ты что, не зайдешь ко мне?» – и произнесла это таким сердитым тоном, как если бы хотела прогнать его: уходи, разве не видно, что ты мне надоел? Они поднялись к ней (Арина с Кириллом уехали за город). Прошли в ее комнату. Подойдя к пианино, Таня открыла крышку, пробежала по клавишам. Андрей подошел к ней, взглянул на фото в рамке, стоящее на пианино, на котором они вдвоем на набережной, обнявшись, и сказал:
– Танюша, мне тяжело, я не понимаю, что происхо…
Он не успел договорить; глаза Тани из серо-зеленых стали почти черными, и с удивлением увидел – так как перестал на это надеяться – что она приблизилась к нему вплотную и ее грудь коснулась его застегнутого пиджака; она обняла Андрея, ледяной запах мороженого, которое она ела в кафе, вдруг почему-то необыкновенно поразил его, судорога прошла по ее телу, и она произнесла эту фразу:
– Скажи, ты разве не хочешь меня!?
Туманные глаза ее, обладающие даром стольких превращений, – эти глаза Андрей долго видел перед собой; и когда она заснула, он повернулся лицом к стене и задумался над Таниными словами.
«Аврора сказала, что она жена своего мужа, и будет находиться там, где он есть, и разделит его судьбу».
Он думал, что она для него только одно из наслаждений в бесконечной цепи возможных наслаждений. Но наслаждение воплотилось для него в Тане, и если бы он размечтался о тех бесчисленных женщинах, которые, как он предполагал, еще долгие годы будут украшать его недавно начавшуюся жизнь, они все предстали бы перед ним в образе Тани. Но такая привязанность угрожала его семье. А эта первокурсница, которой через месяц исполнится восемнадцать, научилась управлять им. И, что самое досадное, у нее это неплохо получается. Он лежал рядом с ней и не мог заснуть; и, отводя взгляд от ее лица, заметил, что обстановка показалась ему странно изменившейся. Неясный свет луны скупо освещал комнату, придавая вещам несвойственные им очертания. И из этих зыбких нитей серебра и мрака возник призрак, сделал несколько шагов и протянул собственную голову. Откинувшись, Андрей пристально вглядывался в расплывшиеся черты, показавшиеся ему знакомыми. Но, как ни пытался вспомнить, не смог. Он почувствовал, как могильный холод проникает в него, сковывая движения. Голова полуоткрыла глаза и зашевелила губами:
– Я буду долго тебя преследовать.
В этот момент Таня повернулась, проснувшись, и пробормотав: «Что ты сказал? Ты не спишь? Спи давай, утром будешь усталый», – и глаза ее опять потемнели. Она, однако, была не в силах преодолеть оцепенение сна и, едва договорив фразу, опять заснула; брови ее оставались поднятыми, и во сне она как будто удивлялась тому, что с ней сейчас происходит. В том, что она этому удивлялась, было нечто чрезвычайно для нее характерное: отдаваясь власти сна, или грусти, или другого чувства, как бы сильно оно ни было, она не переставала оставаться собой; и казалось, самые могучие потрясения не могли ни в чем изменить это такое законченное тело, не могли разрушить это последнее, непобедимое очарование, которое заставило Андрея потерять рассудок.
Призрак исчез, там где он стоял, тень от крутящегося табурета изгибалась кривой линией, переходя и теряясь в тени, отбрасываемой пианино. Такой же, загибающейся, уходящей в неизвестность экспоненциальной линией, представлялся Андрею его собственный путь. Сквозь трепещущие занавески приоткрытого окна стремилось далекое воздушное течение, несущее с собой длинную галерею воспоминаний, падавших, как дождь, и столь же неудержимых. Он думал о Тане, о вечерах, которые проводил с ней, и постепенно стал вспоминать все, что им предшествовало. В ту ночь ему вдруг показалось очевидным, что усилием воли он сможет охватить и почувствовать ту бесконечную последовательность мыслей, впечатлений и ощущений, совокупность которых возникал в его памяти как ряд теней, отраженных в смутном и жидком зеркале позднего воображения.
Визит «сурков» в кардиоцентр имел неприятные последствия. Хотя, возможно, и без них Ильичев, заместитель главного врача, нашел бы повод придраться. Но из множества конкурентов, безуспешно атакующих волгоградского клиента номер один, Ильичев выбрал этих. Вызвав Андрея, он выложил на стол прайс-лист Медэкспорта (так называлась сурчиная фирма), и потребовал объяснений, почему их цены ниже, чем у Совинкома. Еле сдерживая улыбку, Андрей объяснил, что тупо скачанная с интернета пачка таблиц – это не прайс-лист. Только слепой не разглядит на краях листов характерные отметки – сурки даже не потрудились перенести информацию на свой фирменный бланк.
– Вы же видите, что это скачанный с интернета контент, – спокойно сказал Андрей, – покажите, если на то пошло, какие позиции здесь дешевле моих.
Ильичев не разбирался в позициях, а если приглашать зав. аптекой, которая владела вопросом, пришлось бы посвящать ее в интригу.
– Так шта-а-а… ты хочешь сказать, что на складе Медэкспорта нет этого товара?
– Кроме пачки бумаги, Владлен Михайлович, у них больше ничего нет, а склад и офис находятся на квартире. Давайте заглянем на мой склад, где все есть, а потом проедем к ним. Они тупо работают по предоплате, получают деньги и дербанят их.
Ильичев принялся уверять, что доверяет поставщику номер один, знает, что на складе Совинкома, находящемся в цокольном этаже кардиоцентра, всегда в наличии нужные расходные материалы… но внушительные прайс-листы, которые различные компании присылают… И он увяз на этих прайс-листах. Андрею понадобились некоторые усилия, чтобы вывести зам. главврача из этой колеи и втолковать, что фирмам едва хватает на бумагу, на которых распечатаны прайс-листы, и не хватает на секретарские услуги, чтобы привести рекламные материалы в нормальный вид.
В следующий раз Ильичев подготовился более основательно. Он разослал фирмам – официальным дистрибьюторам “Johnson & Johnson” запросы цен на конкретные коды, полученные данные свел в таблицу, и эта бумага легла на стол главного врача. Андрей был приглашен уже в приемную и вынужден был держать ответ, не будучи подготовленным к такому демаршу. В той сравнительной таблице цены шли почти вровень, и были бы значительно ниже, если бы заведующие отделениями (втайне от руководства получающие от 5 до 10 %) умерили бы свой аппетит.
– Вы же понимаете… – начал объяснение Андрей.
Главврач все прекрасно понимал и объяснил, что в эти цены, так же как и в цены Совинкома, также входит интерес для врачей. Увидев приставку “F” к наименованию одного из кодов, разница в цене которого была особенно значительна, Андрей просиял:
– Тут сравниваются разные коды. Попросите точную цену на W945F, и вы увидите, что это совершенно другой материал. Врачи заказывают именно это, а заведующий вам объяснит, почему заказывается W945F, а не W945.
Халанский выразительно посмотрел на Ильичева, тот, ничего не смысля в продукции, спрятался за маской полного безразличия. Андрей продолжил объяснение – надо поинтересоваться, цены даны с учетом доставки или нет, на условиях отсрочки платежа или по предоплате, если по предоплате – в какие сроки фирмы присылают товар, он у них в наличии на складе, или они просто перекидывают заказ на Джонсон, а потом дожидаются по три месяца – учитывая хромую джонсоновскую логистику. А знает ли главный врач, что отправлять незнакомым поставщикам предоплату небезопасно, тем более в Москву, где жулик на жулике… и так далее и тому подобное. Обзор участников рынка медицинских расходных материалов Андрей закончил следующими словами:
– Давайте выясним все эти обстоятельства, условия фирм, и снова соберемся.
Заметив другую нестыковку – невнимательный Ильичев еще в одном месте сравнивал разные коды – Андрей указал и на нее. Халанский принял объяснение, и, отпустив Андрея, остался выяснять с заместителем, что это за наезд на основного поставщика, ставшего фактически структурным подразделением кардиоцентра, отделом снабжения.
Закупки проводились методом котировочных заявок. Теоретически заместитель главного врача должен был отправлять заявки на расходные материалы на несколько фирм, затем сравнивать цены, и закупать у того, кто предложил наименьшую стоимость. На самом деле заявки никуда не отправлялись, а все документы – предложения других фирм, московских, петербургских, и других – изготавливались этажом ниже, в отделении реабилитации, кабинет 1-093, в офисе Совинкома. И цены Совинкома неизбежно были ниже, чем у остальных «участников» конкурса.
Ильичев прекратил тужиться и после разговора в кабинете главврача сказал Андрею, что нужно подровнять цены, чтобы они были такими же, как в других фирмах. Андрей не успел ответить «Да, я сделаю», потому что тут же поступило новое предложение, от которого невозможно было отказаться – принести разницу в конверте… хотя бы часть этой разницы… сюда, в этот кабинет. Согласившись, он вышел, и целые сутки ломал голову, было ли это подставой, или заместитель, как и остальные – заведующие, зав. аптекой, и т. д. – недоволен своими доходами и пытается вымутить для себя побольше. Халанский с Ильичевым прошли долгий путь вместе – областная больница, облздравотдел, затем кардиоцентр. Первый всегда был первым, второй – всегда вторым. Все указывало на то, что второму холодно в тени первого, но могло быть и другое. Лица обоих имели стабильно деревянно-благородное выражение, что они думают, не представлялось возможным понять, приходилось полагаться на интуицию. Когда Андрей подошел к кабинету Ильичева, нащупав в кармане приготовленные для него $500, некоторое время стоял и размышлял, держась за ручку двери, правильно ли поступает. Может, это проверка, и следует пойти налево, в другой кабинет – в приемную, и с честными глазами возмущенно доложить о происшествии. Не получится ли так, что из кабинета заместителя придется вылететь вон из кардиоцентра за подозрение в том, что главный поставщик нарушает принцип одного окна не только на этом этаже, но и на других?!
Андрей принял решение передать Ильичеву приготовленные деньги и никому ничего не докладывать, а причиненные убытки возместить, повысив цены, раз уж заместитель берется решить вопрос с тем, чтобы на них никто не обращал внимание. Решение оказалось правильным, а после бутылки водки, выпитой на двоих, подтвердилась догадка о сложностях взаимоотношений между первым и вторым. В порыве откровенности Ильичев выдал предсказуемую жалобу на то, что он всю жизнь делает всю работу, а результаты достаются другому.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3