Ко рту поднесли
зеленый маину - он глотнул. Выпил один плод, второй, набросился на пищу.
Как-то он оказался в лечилище. Нанои сидела перед ним на корточках и
кормила из рук.
Кто-то - внутри головы - назвал его опять по имени и отчеству и
посоветовал быть поосторожней в СП, а он возразил, что здесь не СП, а
Индия, и он хочет прорываться на северо-запад, через Памир, в Среднюю
Азию.
"Лучше в Дели, в аэропорт", - насмешливо прошелестел голос.
Тогда он мысленно прищурил глаза и увидел штрихованный квадратик,
рядом с ним слово "Дели", подчеркнутое, потому что столица, и красненькие
червячки железнодорожных линий, четыре? Нет, пять. И кругом города, дороги
- Равновесия здесь не спрячешь, нет...
Тот, насмешливый, был прав. Питекантропов он найдет или Пожирателей
крыс... Или гигантопитеков, именуемых "крии".
"Я тебя не пойму, - сказал Колька. - Я говорю, что здесь СП - ты не
согласен, а потом требуешь осторожности, в карту носом тычешь... Ну чего,
чего привязался? Какой я тебе Николай Алексеевич? Земля это или СП?"
"Отлично понимаю... хм-м, простите. Вы не любите по имени-отчеству, я
люблю - дело вкуса. Мы запутались, вот что. Это не может быть Землей, и не
может быть Совмещенным Пространством. Почему? А вспомните, что весь дух
современной науки запрещает нам постулировать СП, изоморфное с Землей,
Николай... х-м".
"Эй ты, брось шуточки..." - начал Колька, но сейчас же понял, что
говорит сам с собой, мысленно. И все утро говорил, только не замечал этого
- смотри-ка, до изоморфного СП добрался!
Он открыл глаза, увидел в своей руке остатки бахуша. Рядом стояла
Нанои и заботливо говорила:
- Ешь, Адвеста, ешь! Раздвоение вредит тебе, ешь!
Он внезапно рассвирепел, шмякнул кузнечиков об пол и ушел из
лечилища.

2
Прошло три дня после того утра - с носорогом и "Николаем
Алексеевичем". Колька понял, что к нему, как к носорогу, прикреплены
наставники. Рехнуться не дадут, имеют они такую власть. Сейчас они
заставляют его быть спокойным и равнодушным, покорным даже. А покорность
не требует перспективы: день прошел, и слава богу. Он копил впечатления -
бессознательно, как белка собирает орехи на зиму. Не спеша, с ленивым
интересом. За пределы лагеря не выходил - случай с носорогом заставил
понять, что в лесу он беспомощен.
Лагерь именовался Постом, его следовало называть пограничной
заставой. Три десятка Охотников, Кузнец, Строитель домов, четверо Врачей.
Сколько собак, гепардов и боевых обезьян при них - неизвестно. Сотни. Они
строго отличали животных Равновесия от приблудных. Лошади паслись в
болотистом урочище, как в загоне. Забором служили черные светлорогие
буйволы - ленивые, с отвратительным характером, до рогов облепленные
красной лессовой грязью. Самыми шумными здесь были обезьяны. Угрюмые,
боевые - в зеленой перевязи, с бочкообразной грудью и руками-бревнами.
Тонкие, вытянутые умницы с лукавыми мордами - услужающие. Наглые хвостатые
хохотушки - "крикуны", пристающие к хищникам, как радиоактивные метки...
Центром Поста была гония, поющее дерево. Три-четыре, а то и все
восемь Охотников, по числу "ушей гонии", постоянно восседали вокруг синего
ствола и пели на языке Памяти. Они передавали о сущей чепухе - на Колькин
взгляд. О смене муравьиных троп, о том, что собаки ночью завыли и не
хотели униматься... Лани, собака Джаванара, принесла в зубах толстую соню
с недоразвитой левой задней лапой, - это сообщение Кольку прямо поразило:
эка невидаль - толстая соня!
Хранителей гонии было двое. От темна до темна они возились у своего
дерева, рассматривали муравьев или подкармливали их. На окружающее не
реагировали. Другие тоже работали неистово, - Нанои почти не спала,
например. Вместе с гигантом Лахи, старшим Врачом, она проверяла поочередно
здоровье каждого Охотника и "кормила нардиков жидкостями". Эту пакость -
нардиков - привозил через день особый гонец, и они тоже требовали ухода,
как любая живая тварь. У гонии Врачи пели гак же дотошно, как Охотники -
бесконечные подробности, описывающие изменения нардиков и самочувствие
пациентов - без конца... Кто распоряжался на Посту, было неясно. По логике
вещей старший Охотник Джаванар должен был командовать заставой, а
Управляющий Равновесием Брахак - представитель правящей касты - быть
чем-то вроде политработника. Другой системы Колька себе не представлял,
пока не присмотрелся получше. Сначала он вспомнил, что в здешнем языке нет
понятия "приказ", нет даже императива. Говорили раджаны примерно так:
"Собака послалась мною, дабы прогнать болотную кошку". Как же старший
Охотник ухитряется распоряжаться? Колька походил за ним два дня и понял:
никак не распоряжается. Каждый Охотник сам знает свою работу, Джаванар
командует только патрульными собаками и гепардами. И Нараны никому не
отдают приказов. Охотники получали по гониям - Колька сам слышал -
несколько вариантов поведения. Например, после доклада о соне с
недоразвитой задней лапой, Нарана посоветовала либо напустить на сонь
каких-то животных, либо заставить обезьян снять с деревьев какие-то плоды,
либо ничего не предпринимать. "Оставь место случайному", - передала гония
слова Великой Памяти.
Николай повторил про себя: "место случайному" и вспомнил, как Нанои
толковала о случайном и намеренном - что намеренное вредно. Еще при том
разговоре он решил, что все-таки нужны организованные действия - иначе
получится хаос, анархия, - и заподозрил, что Нараны распоряжаются людьми.
Втайне распоряжаются.
Сейчас появилась новая версия. Нараны только координировали работу, а
каждый человек действовал самостоятельно - "случайно" в разумных пределах.
Это была первая искра активного интереса к Равновесию, она блеснула
на восьмой или девятый день, во время полуденного отдыха. Николай лежал в
тени, лениво думал о том о сем и смотрел, как две боевые обезьяны тащат
третью в лечилище, гримасничая, временами останавливаясь, чтобы
передохнуть. Николай смотрел на них и вдруг засосало под ложечкой, как от
голода: да что же это, наконец! Почему он слоняется, бездельничает,
упивается жалостью к себе? А ну, встань! Ты же человек, ученый, ты
Головастый!
Он встал, усмехнулся - живуч же человек - и двинулся в лечилище, к
весельчаку и грубияну Лахи. Что спрашивать, было ясно. Во-первых, как они
вывели Наран, и вообще, побольше о Наранах. Во-вторых, как организовано
Равновесие. Выяснять космические проблемы не стоило - об СП здесь понятия
не имеют.
Старший Врач лечил ту самую обезьяну, которую только что привели
товарки. Рана была легкая - Лахи уже похаживал вокруг стола, подправляя
побеги "одеяла" и от избытка сил во всю глотку пел двухголосую песню -
одну фразу басом, другую - тенором. Обезьяна крепко спала. "Белая Луна,
свет твой сладок! Сла-адо-о-ок..." - старался Лахи. Николай с ходу
спросил:
- Врач Лахи, откуда взялись Нараны?
- Откуда Нараны, рыжебородый? От первого Безногого. "Ку-уда ты
уплыва-а-а-ешь", - он снова запел.
- А кто такой Безногий?
- Теленок, разумеется.
- Какой теленок?
- О, рыжебородый, - сказал Врач. - Если в твоем Равновесии Нараны
происходят от слонят или поросят, - не смущайся. Наши нисколько не хуже. У
вас есть слоны?
- Слоны-то есть, Наран нету.
Врач усмехнулся.
- Сколько Головастых живет в вашем Равновесии?
- Николай быстро прикинул, как выразится три миллиарда в
двенадцатиричном исчислении, ответил. Лахи оглушительно засмеялся.
- Когда у нас будет Головастых, как лягушек в полуночных болотах,
тогда, Адвеста... о-хо-хо!.. тогда лишь один на дюжину будет знать о
Наранах. Остальные не будут знать, как и ты.
- Нету, говорю тебе! - рассердился Колька.
- Те-те-те... Я же говорю тебе, пришелец, плохо ты знаешь свое
Равновесие, - самодовольно сказал Врач. - Ты Головастый самого высокого
поколения. Головастые с таким мозгом, как у Раф-фаи и у тебя, у нас еще
играют в воспиталищах. Твой мозг принимает раздвоение, а ты говоришь
несообразное.
- А что такое раздвоение?
- Э-э, ты плохо понимаешь речь, Адвеста... Раздвоение! - Лахи помогал
себе толстыми пальцами. - Одна половина мозга у Головастого свободна,
понимаешь? Ты мыслишь одной половиной, этой, - постучал он себя по голове
слева, - а эта спит. Так сложился мозг - половина спит. Но мы даем бахуш,
даем долго, и просыпается вторая половина, начинаешь думать в дюжину раз
быстрее.
- А при чем здесь Нараны? - спросил Колька.
- Во имя Равновесия! - Лахи задохнулся от возмущения. - Кто же, как
не Великие, дали нам бахуш для раздвоения? Всего лишь две дюжины поколений
назад это было! Ступай, пришелец, поучись стрелять из лука!
"Толкуй больной с подлекарем", - подумал Колька и спросил _о_ч_е_н_ь
вежливо:
- Скажи мне, почтенный, кто, говоришь ты, играет в воспиталищах?
Лахи недоверчиво посмотрел на него:
- Дети с мозгом, подобным твоему, пришелец.
- А у тебя какой мозг?
- Менее совершенный, - буркнул Врач.
"Разыгрывает", - подумал Колька, но спросил:
- А у Брахака какой мозг?
- Менее совершенный, чем у меня.
- Почему?
- Он старше на два поколения, - ответил Лахи и внезапно побледнел.
Он стал пепельно-серым и покрылся мурашками.
- Не смеешься ли ты над Лахи, пришелец Адвеста?
- Во имя Равновесия, нет, - быстро сказал Колька. - Я не понимаю.
- В вашем Равновесии мозг у всех Головастых _о_д_и_н_а_к_о_в_?
- Да.
- Но ваши дети знают речь при рождении?
- Нет.
- У нас дети рождались говорящими, - Лахи подступил к Николаю
вплотную, - еще три дюжины поколений назад. У вас когда это было?
- Не знаю, - сказал Колька.
- А! - пискнул гигант и торжествующе проревел: - Не знаешь! Может
быть, у вас теперь и нет Великих, так знай: они были! Без Великих вы не
могли вывести безмолвных детей. Вы остались бы малоголовыми! О ты, мало
знающий...
- Это может быть, - сказал Колька.
Надо было кончать разговор - Лахи слишком уж разгорячился. Чудеса!
Каких-то три недели назад Володя-энциклопедист втолковывал Николаю, что
наши прямые предки, кроманьонцы, имели в точности такой мозг, как у
современного человека. Это в каменный-то век, понимаете?
От непонятных разговоров накатила снова тоска - сверлящая,
тошнотворная. Очень кстати в лечилище вскочила Нанои с криком:
- Вести по гонии! Стая Большезубых прорвалась у Раганги, я иду с
Охотниками, Лахи!
- У-рр... Сколько Большезубых?
- Большой самец, самка и два молодых. Прохладного полудня!
И Колька вдруг выскочил из лечилища вместе с девушкой и побежал к
Охотничьему дому, за луком и стрелами. Охота - веселое дело... Не думать,
не мучиться. Выстрелить, догнать и убить. Он уже в дороге понял, что
Большезубые - серьезные звери, и спросил у Нанои:
- Какого размера Большезубые... в вашем Равновесии?
- Не считая хвоста - шагов шесть, семь. А в вашем Равновесии они
большие?
- О-а, преогромные Большезубые, - браво сказал Колька.
Отступать он постыдился. Только подумал: "Все равно мне здесь не
жить. Днем раньше, днем позже..." - и улыбнулся Нанои.

3
В тот час полуденного отдыха, когда рыжебородый пришелец бежал вместе
с Охотниками к Раганге на перехват стаи саблезубых тигров, великое событие
совершилось в городе Синих холмов, в пещере Великой Памяти. Старый
хранитель ждал, сжимая руки от сладостного трепета: только что рабочие
кроты Нараны обрушили земляную перегородку, открыв вход в новую пещеру,
для дочернего Уха Памяти. Белые муравьи с шумом ливня текли в пещеру и
покрывали своими выделениями ее своды и ложе Памяти, а на крайнем Ухе
дрожал и надувался прекраснейший розовый пузырь дочернего. Хранитель
укоризненно оглядел подземелье - сотни людей увлечены обыденными делами.
Даже младшие Хранители работали, отбирая отросших за ночь нардиков. Слепые
крысы тащили корзинки на поверхность, по наклонным штольням. В густой
белой сетке грибницы, выстилающей заднюю полосу ложа Памяти, - одни
термиты сновали, другие - сидели неподвижно, выделяя пищу Памяти, -
тончайший шелест падающих оранжевых капель звучал как музыка для старого
Хранителя.
Было время полуденного отдыха, часть Ушей пустовала. Оглянувшись,
Хранитель убедился в этом и заметил Ахуку. Улыбнулся ему щедрой,
восторженной улыбкой и пожалел, что Наблюдающий небо увлечен работой и не
может разделить с ним торжество.
В это мгновение к гонии Шестого поста по Раганге сел старший
Управляющий Равновесием Брахак и вызвал Память. Следующее дерево - на
Большой дороге - усилило вызов и передало дальше, к поселению, по цепи
гоний, на Поляну Памяти. "Нарана отвечает Брахаку, Управляющему", -
пропела гония чистым скрипичным звуком.
...Треугольные в сечении корни-волноводы большой гонии пронизывали
рыхлый красноземный слой, и плотные, слежавшиеся глинистые наносы, и
окаменелый муравьиный цемент примыкали к Немому Уху Нараны - материнскому
телу, началу начал. Отсюда много поколений назад пошел рост Нараны, дочери
Великой Памяти из города Красного ливня, - с ничтожного клубка
запоминающей живой ткани.
Нарана помнила и это. Она была лишена зрения и ничего не слышала,
кроме четырех нот языка Памяти. Люди заменяли ей глаза и уши, зато помнила
она все. Помнила, как ее начальный клубок - "Безногий" - был отделен от
Немого Уха и перевезен сюда в корзинке на спине у слона - тогда еще не
было Птиц. В новом подземелье люди открыли корзинку и опустили безногого в
пищу, и он услышал пение Хранителя:
"Вот белые муравьи, неистовые, почуяли твой запах. Покрыли тебя белой
пеленой и, прильнув, облизывают. В шесть и более рядов они пируют на твоем
теле, Нарана. Вот уже соки твои вернулись в пищу и проникли в грибницу, и
термиты, сонные без тебя, оживились и создают твое равновесие..."
Так пел Хранитель много людских поколений назад. Она помнила это и
первое ощущение довольства пищей. Она знала, что отделена от материнского
Немого Уха и обрела отдельную от него жизнь, но осознала себя частью
предыдущей Нараны и предшественницы ее, и далее, вплоть до чуда Скотовода.
Хранители знали, что Нарана умеет смеяться - едва заметный сбой в
пении по всем Ушам обозначал, что в Памяти встретились противоположные по
смыслу воспоминания и она смеется. Никто не спрашивал, какие это
воспоминания, ибо Наране вредили вопросы об ее мыслительной работе. Ей,
как и людям, не следовало обращать мысленный взор внутрь себя самой.
Торжественный день был сегодня - рождение нового Уха Памяти.
Хранитель не удивился, когда она засмеялась и сама заговорила с ним.
...Про себя она звала его старикашкой. И засмеялась в то мгновение,
когда Немого Уха достиг сигнал с символом "пришелец" взамен символа касты.
"Великая Память любит меня", - думал Хранитель, подбегая к Уху. Он
казался себе свежим и молодым по разуму, ибо не переставал трепетать и
удивляться, когда видел дюжины дюжин Ушей в работе, и суету животных, и
рождение нардиков. Он знал, что умрет с горестью и восхищением перед
Великой, перед величайшим из чудес Равновесия.
- Передаю тебе сообщение Шестого поста на Раганге, - сказала Нарана.
Ахука, пристально наблюдавший за стариком - свободной половиной
мозга, - прервал пение Памяти и спросил у нее:
- Что поешь ты старому Хранителю?
Он терпеливо выслушал рассказ о нападении тигров. Подосадовал, что
Адвесту пустили с Охотниками. Открыл рот, чтобы поблагодарить Великую
Память, но она пропела, добросовестно повторяя свою беседу с Хранителем:
- Советую тебе, Хранитель, позаботиться... чтобы пришелец в следующий
раз не вернулся с охоты.
Э-а, желание Великой не было новостью для Ахуки! Но месяцем раньше
Нарана не высказала бы такого желания, зная, что некому - во всем
Равновесии - воспринять приказ об убийстве. Да, пора ему вернуться к
Адвесте...
Он поблагодарил Нарану и удалился. Старый Хранитель, кряхтя, вернулся
к дочернему Уху. А Нарана, наполовину свободная в этот час, продолжала
размышлять и вспоминать о первой Наране, выбирая для этого свободные
объемы себя также бессознательно, как человек при пении выбирает нужное
положение неба, языка и голосовых связок.
...Арама-Скотовод был приставлен к коровам. Был он угрюмым маленьким
Скотоводом, мозг его был вполовину меньше, чем у нынешних людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14