И еще. И еще. В 79-ом в КГБ был создан отдел "А", который и поныне занимается подобными временными аномалиями. Три года назад его главою сделали меня.
- Ты не рассказывал.
- Говорю сейчас. Когда к власти пришел Андропов, мы получили разрешение, которого давно добивались раньше - на использование психозондажа тех подозреваемых, о которых успели выведать за прошедшие пять лет. И то в порядке эксперимента. Странно, но высшее руководство и тогда не верило, и сейчас еще сомневается во всем происходящем...
- А эксперимент? - спросила Марина.
- Эксперимент... не знаю, сказать, что прошел удачно... наверное, нет, но кое-какой результат дал. Для проведения мы отловили пятерых, которые получили дозу пентатала натрия и принялись говорить.
Услышав о наркотике, Марина зябко поежилась. Антонов не обратил никакого внимания на это, он внезапно вернулся в то официальное состояние, с которым и пришел в столовую. И снова точно читал по бумажке:
- Как выяснилось, у троих просто шарики поехали за ролики, их пришлось отправить в соответствующее учреждение, еще один оказался сотрудничающим с БНД инженеришкой. Но вот кассета пятого...
- Ты ее слушал?
- Нет. И никто не слушал. У нас в отделе, никто, - поправился он, кроме психиатра, готовившего "сыворотку правды". Его тотчас перевели от нас подальше, прямиком в Москву, не знаю теперь, ни где он, ни что он. А кассета тотчас пошла "наверх" добралась до самих кремлевских старцев. Их она напугала до полусмерти. Ходили у нас самые разные слухи о том, что записано на ней, слухи самые невероятные и противоречащие друг другу, то одно предрекающие, то другое. Да и как не ходить, когда всякий начальник с Лубянки, кто прибывал в нам в областной центр, тут же вызывал меня к себе, делал квадратные глаза и под большим секретом лепетал что-то о тех неисчислимых бедах, которые, - по словам того, кто наговорил в наркотическом бреду эту злосчастную кассету, - буквально сотрут страну в порошок. Поэтому вам надо закручивать гайки на местах, крепить ряды и прочее и прочее в том же духе, никакой конкретики, никаких точных указаний, но выполнение доложите в недельный срок. Это самое главное....
А кассета и для нашего шефа и для многих кремлевских вождей и в самом деле была как термоядерная бомба индивидуального действия. Помнишь, наверное, как быстро они принялись покидать наш мир, особенно высокие службисты из безопасности у нас, да и в странах соцлагеря. Самоубийства, инфаркты, инсульты. Помнишь, конечно, и как крепили они ряды с высочайшего дозволения нашего шефа и закручивали гайки, пока генсека с Лубянки не доконал его собственный страх.
Он помолчал немного и продолжил уже иным тоном.
- После смерти Андропова нас хотели прикрыть. Боялись, как бы мы еще что не раскопаем. Но так и не решились, велели в качестве компромисса продолжать действовать, но ни в коем случае не прибегать к столь крутым мерам, а просто следить, просто узнавать, выведывать, выяснять... Ничего не предпринимая, ни в коем случае. То ли и в самом деле боятся, то ли... подготовились как следует и уже ждут, сами ждут, понимаешь? - он зло махнул рукой. - И, главное, как все у них просто! А наши люди все регистрируют и регистрируют прибытия новых и новых пришельцев. И все чаще и чаще. Как эпидемия, как нашествие.
- Сколько же их всего?
Он пожал плечами.
- Можно только догадываться. Я же говорю: десятки только тех, о существовании которых нам известно, за кем закреплены наши сотрудники, чья почта перлюстрируется, а звонки прослушиваются. Сколько еще неизвестных отделу, я не имею ни малейшего представления. Может, сколько же, может, вдвое, вдесятеро больше. И они еще прибывают чуть не каждый день. Вот что ужасно.
- Ужасно? - переспросила она.
- Не для отдела, на нем свет клином не сошелся. Хотя работы только прибавляется. Я говорю вообще... в принципе... - он не продолжал. Марина постаралась сменить тему.
- А ты... как начальник, каковы твои функции? Или это секрет? - тут же добавила она, боясь, что так оно и будет.
- Я пытаюсь контролировать свой участок: вот этот городок и прилегающие дачные поселки. Создаю свою сеть информаторов...
- В том числе и из меня.
Неловкость, с которой она пыталась пошутить, выдала ее внутреннее напряжение. Антонов взглянул на Марину, на робкую улыбку, пытающуюся найти себе место на бледном лице, и замолчал. Потом, переведя дыхание, неожиданно предложил:
- Может, давай пройдемся... хотя бы.
Она откликнулась тотчас.
- Тогда проводи меня.
- Охотно, - они поднялись. - Если не против, пойдем пешком.
- Да, конечно, - торопливо согласилась Марина, радуясь внезапной паузе в мертвенном разговоре. Она и страшилась, и ждала продолжения, сама не понимая своих чувств и оттого боясь расстаться с Антоновым сейчас. Ей нужно было узнать, она боялась узнать... и еще очень боялась остаться одна, после того, как узнает. Столько мыслей, столько догадок, столько предположений... лучше и в самом деле дотерпеть до последнего, когда уже станет невмоготу, попрощаться, а затем, выпив, для верности, феназепам, провалиться в глубокий сон, сон-спаситель.
Еще до этого разговора, она что-то знала, собственно, Антонов, как лицо, предоставившее ей работу, кое в чем приоткрыл завесу секретности, но тогда, если ей и снились кошмары о людях из будущего, то иллюзорного, фантомного свойства. Нынешняя, неизбежно грядущая ночь уже начинает ее пугать.
Они вышли из столовой и не спеша двинулись в сторону кинотеатра "Союз". Антонов взял ее под руку и почувствовал взволнованное прикосновение холодных пальцев, будто умолявших, будто просивших о чем-то. Она давала знак, свой знак к продолжению.
- Я давно хотел тебе сказать, - вновь заговорил он. - Есть одна странность во всем этом, очень важная странность. Те, кто возвращаются сюда, всегда очень хорошо экипированы и подготовлены к встрече с нашим временем, собственно, они и так жили в наше время, кое-какие воспоминания сохранились, это естественно, но я говорю о другом, о бумажной стороне проблемы. Позавчера я отдал паспорт Остапенко на экспертизу, сегодня получил ответ. Фальшивка, конечно, но выполнена не типографским способом, а каким-то иным. Известно, что водяные знаки подделать не проблема, но столь мастерски подделать саму печать... - все его объяснения казались ему несвязными, он попытался сосредоточиться. До этого он нес пиджак на локте, теперь перекинул через плечо, это простое движение помогло ему ухватиться за мысль. - Ты представляешь себе матричный принтер, - она кивнула, конечно, видела его работы. Теперь представь, что существует принтер такой высокой разрешающей способности, с такой цветопередачей, что вышедший из него рисунок может быть принят за типографское изделие, за высокую печать. Но эксперт уверяет, что изображение паспорта Осипенко составлено из микроскопических точек, число коих доходит до 450 на сантиметр, в пять раз больше возможного. При этом состав краски таков, что она не смывается, как бывает у обыкновенных принтеров, собственно, состав краски - это еще одна изюминка, над ее расшифровкой до сих пор работают в лаборатории. И при этом техника, выдающая такие результаты, не является ни сверхдорогой, ни недоступной. Эта техника, судя по объему ее применения, используется повсеместно, хотя она и способна по желанию заказчика, воссоздать паспорт, партбилет, да хоть банкнот даже. Последнее, впрочем, крайне редко встречается, видимо, переселенцы просто используют старые, отслужившее свое купюры.... Ведь деньги поменялись вместе с государством.
- А... это тоже?
- Что тоже? - не понял он.
- Тоже, я имею в виду, что государство стало... иным? - она не знала, как иначе сформулировать вопрос.
- Да. Но мне ничего про грядущее государство не известно. Что это будет: монархия, демократия, авторитаризм, охлократия, - можно только догадываться. Но будет хуже, много хуже нынешнего, по крайней мере, в следующее десятилетие. Раз оттуда бегут именно сюда... - неожиданная мысль пришла ему в голову, и он принялся спешно ее разворачивать перед Мариной, Думается мне, как все получилось. Произошли какие-то потрясения: попытка переворота, мятежи на границах, массовые выступления, - в результате которых одна форма правления в государстве сменилась другой, пришли иные люди с иными целями и задачами. В процессе смены власти кто-то поднялся на самый верх и закрепился на высоте, кто-то остановился посреди дороги, и это положение устроило его, кто-то, и это, как всегда, большинство, потерял все, рухнул вниз и застрял там. Жизнь сыграла с людьми в интересную игру, похожую на лотерею: тот, кто оказался более дальновиден и находчив, кто занимал выигрышную позицию у локтя банкомета, тот вытащил счастливый билет, прочие же, как и положено, проиграли. Так всегда было: и когда пришли татары, и когда воцарились Романовы, и когда восторжествовала советская власть. Это, увы, естественный процесс смены власти. Наверное, тогда, в будущем, очень велика стала эмиграция.
- Ты так думаешь?
- Это очевидно. Резко изменившийся уровень жизни, неприятие власти, отсутствие возможностей - все это заставляет людей бежать из страны в поисках лучшей доли. Вот только иных в иные страны, а иных - в прошлое своей. Но в прошлое открыт путь немногим, и причина проста. Я не сомневаюсь, что человек, отправляющий людей в прошлое - один. Или один аппарат, обслуживающийся крохотной группой. И отправляет эта группа в строжайшей тайне только многажды проверенных людей, обычно хороших знакомых, родственников и так далее. И все они являются в наше время в пределах одной нашей области. Обычно, с неким начальным капиталом, с прекрасными подделками наших документов, сделанных на убийственно высококлассной для нас и привычной для них технике, и с желанием начать сначала. Видно, аппарат этот не позволяет забрасывать очень далеко в прошлое, так что выбирать особенно не приходится. Им предлагается услуга, он хмыкнул, произнеся это слово - уникальная в своем роде: переиграть свою жизнь при новой власти, уберечь, насколько возможно, себя от ошибок и вырваться из бездны, в которую попадут они через несколько лет. Эдакий лотерейный билет с известным выигрышем.
- Ты хочешь сказать, они остаются здесь... навсегда?
- Их забрасывают, чтобы они оставались здесь навсегда. Знаешь, иногда мне кажется, что сам изобретатель не больно уверен в успехе своего аппарата и посылает людей на авось. Но всегда получает куш, иначе какой смысл ему играть в такую игру.
- С твоей стороны жестоко так думать о неизвестном тебе человеке. Почему бы...
- Сама посуди, человек прибывает сюда, - что он может взять с собой в прошлое? Минимум белья, брелок без ключей, много денег и планы на будущее, которое ему хорошо известно. Последнее обстоятельство перевешивает все. Он знает, что может изменить сам себя, он решается на это и совершает то, о чем мечтал прежде. Все, за кем мы наблюдаем на шаг впереди тех, кто непосредственно творит события, их дар предвидения абсолютен, ибо они помнят о том, что будет, а кто не помнит, делает записи.
- Значит, я правильно поняла, - Марина нехорошо усмехнулась, - что изобретателю остается все нажитое теми, кто отправляется в дорогу. В качестве платы за билет, - сама мысль эта была неприятна, но она старалась сейчас думать как он. Она полагалась на него, хотя понимала, что полагаться особенно не на что: Антонов сам не меньше ее, а, может, и больше, испуган свалившимся на его голову будущим. И потому, подумалось Марине, он и устроил это испытание. Это посвящение. Чтобы не было одиноко, чтобы не задохнуться самому под грузом давящей на плечи тайны, день ото дня становящуюся все тяжелей и тяжелей.
Антонов кивнул в ответ. Странно, еще минуту назад он хотел сказать, что знает о той, грядущей, стране больше тех нескольких туманных фраз, что были произнесены им минуту назад, знает наверняка, но это знание, как ни старался он, не хотело оставлять его, не желало делиться на двоих. Почему, он этого не понимал. Быть может, позднее, когда у них с Мариной.... А что у них с Мариной?
Этот невысказанный вопрос, как и множество других, также невысказанных, повис в воздухе. Антонов произнес:
- Странно получается, - и замолчал. Он и хотел избавиться от этого невыносимо тяжелого для него разговора и, одновременно, чувствовал, что не станет отделываться пустыми фразами, как бы ни хотелось этого тому, что засело внутри него. Так же, как не могла остановиться и перестать слушать она. И эта беседа, это интимное знание, что передавалось нерешительно и трудно, медленно окутывало их, заключало в некий кокон, в невидимые объятия, с каждым произнесенным словом делающимися все теснее. Они, эти фразы, с мукой рождались в устах мужчины и так же с мукой принимались душою женщины, но отказаться от дара и не принять его не мог ни один из них.
- Странно получается, - вновь произнес он и остановился посреди дороги, точно чувствуя эти словесные объятия, вязкие жгуты фраз, обвивавшие их, и так же, поддаваясь их неумолимой силе, остановилась подле него Марина, - Наверное, мы еще в самом начале этого переселения, ведь с каждым годом число переселенцев во времени растет в разы. И вот что удивительное во всем этом: чем из более позднего времени бегут люди, тем в более ранние годы забираются. Сперва попадались из будущего века, потом из конца этого, теперь черта подошла к 98-му. И чем дальше в будущее, тем глубже в прошлое. В застой. В покой. В ничем не нарушаемую тишину. Неужто им так обрыдло все новое, самый процесс изменений? Процесс, - произнес он. - А ведь и в самом деле, процесс, - добавил он горячо, - Вот ведь в чем дело. Процесс!
- Не понимаю тебя, - робко произнесла Марина.
- Да, видно, все эти пятнадцать лет - процесс. Один и тот же, непрестанный. И нет ему ни конца, ни края. Кризис, бесконечный, перманентный кризис. Наша экономика перегрелась, сейчас это понятно многим. Странно, ведь ныне общество буквально требует реформ, оно заждалось их, всяких и всех: экономических, политических, социальных... А что, если, - он помолчал мгновение, давая возможность Марине угнаться за ним, - что, если эти реформы, сами реформы превратились в процесс? Понимаешь? Что, если реформы как идут, так и продолжают идти, не прекращаясь? Что, если в реформах, в самом их течении, наступил застой? Застой вечной смены курса, вечного поиска верных путей и виноватых за прошлые ошибки.
Он снова помолчал.
- Да вот, вот она причина причин. Нашел, не сомневаюсь, нашел. Вот почему точно от самых страшных потрясений, от реформ, от неуверенности и во вчерашнем и в завтрашнем дне бегут люди. Только бежать особенно некуда, они и не выбирают, они хотят отдохнуть, переждать хоть чуть-чуть, чтобы снова войти в бесконечную игру. Придти в себя, вздохнуть полной грудью от вечных преобразований, которые ничего не преобразовывают, которые суть миф. Как коммунизм к 80-му году, как пролетарии всех стран, соединяйтесь, как экономная экономика, как эта антиалкогольная кампания, черт ее дери!
- И знаешь, - продолжал он с новой силой, - что они делают, прибывая сюда? Я хочу сказать о тех, кто прибывает в глубокий застой. Там они ходят в кино, в музеи, театры, на выставки, посещают их регулярно, точно в будущем их не будет. Они отдыхают на курортах Крыма и Прибалтики, точно ни того, ни другого им уже не достанется. Они проедают свой запас банкнот, даже не пытаясь устроиться на работу, не думая об этом. Они просто отдыхают. Ничего не делают. Отдыхают, понимаешь, понимаешь?
- Просто ходят в театры? - переспросила она, сама не зная, почему. Может, просто хотелось услышать продолжение
- Да куда угодно. Читают книги, целыми днями смотрят телевизор, гуляют с собаками, заводят бесчисленных друзей, наведываются в гости. Даже не диссидентствуют вечерами на кухне, отнюдь. Бродский и Солженицын им до лампочки, война в Афганистане без разницы, корейский лайнер мимо дома. Они живут как в сказке. Как в мечте. Они не хотят будить эту мечту.
- И сейчас?
- Да, и сейчас, пока еще не началось главное то, к чему они столь долго готовились и чего ждали все прошедшие годы. В любом случае, они своего шанса не упустят. Они отдохнули, это главное. А второй раз входить в ту же воду не так страшно.
- Когда ее знаешь, - подсказала она.
- Именно. И в этом у них огромное преимущество перед нами.
- А может быть, - Марина говорила медленно, не уверившись в собственных словах, - это у нас преимущество.
- У нас? У них иммунитет перед будущим.
- Или страх.
- Сознание неизбежности завтрашнего дня и всего в нем происходящего, хорошего или плохого.
- А разве это не адская мука?
- А неизвестность упрямо надвигающегося грядущего разве не большая?
- Но ведь и больной раком неврастеник может прожить дольше, будучи уверен, что у него простуда.
- Но ведь и лечить его следует от рака, а не делать полоскания.
- Просто все дело в представлении.
- Все дело в характере, - снова возразил он.
1 2 3 4 5