Она падшая женщина? Мятежники изнасиловали ее?
Ее не волновали эти разговоры. Репутация теперь казалась Эмме смехотворным понятием. Хорошая, плохая, запятнанная, погубленная… Какое это имеет значение? Она жива. А сколько погибло…
– Эй, мисс!
Она медленно повернулась к окликнувшему ее человеку. Он покраснел под ее пристальным взглядом.
– Что? – спокойно спросила Эмма.
– Ужасно сожалею, мисс, я вижу, что с вами произошло нечто ужасное, но здесь военная часть лагеря, гражданским сюда вход строго воспрещен. Могу я проводить вас туда, где расположились леди?
Она взглянула поверх плеча говорившего на палатки за его спиной.
– Кто дежурный офицер?
– Вы пришли повидаться с одним из них, мэм?
Эмма колебалась, маловероятная возможность пришла ей в голову.
– Полковника Линдли здесь нет?
– Почему же, он здесь, мэм. Его палатка прямо перед вами. Но его только что вызвали проверить соседние деревни. Мы пытаемся следовать закону и поддерживать порядок вокруг Курнаула. Видите ли, мэм, появились слухи, что на севере возникли волнения. И он отправился подавить их.
– Прекрасно, – без всякого выражения произнесла Эмма. Так, значит, разрушения, которые она видела, это работа Маркуса? Так он понимает закон и порядок?
– Лейтенант Рипли! – рявкнул кто-то рядом. – Вы будете докладывать или нет?
Лейтенант скорчил гримасу.
– Подождите здесь, мэм, я найду кого-нибудь, кто вас проводит.
Он исчез в одной из палаток, Эмма стояла в нерешительности. Но от мысли о встрече со скопищем чопорных британок ей стало тошно. Отбросив сомнения, она юркнула в палатку Маркуса.
Полог опустился за ней, и Эмма затаила дыхание, прислушиваясь, не поднимут ли крик и шум. Но снаружи продолжалась обычная лагерная жизнь, и Эмма шагнула в глубь палатки. Одна. И впервые за целую вечность в безопасности. У нее вырвался короткий смешок. В безопасности! Ох, Джулиан, как ты ошибался.
Взмахнув рукой, она прогнала от себя мысли о нем.
Обстановка палатки была суровой. Складной стол. Стул. Чернильница. Груда свернутых карт в углу. Кровать аккуратно заправлена – Маркус был, как всегда, аккуратен. Эмма задумалась, не вздремнуть ли. Но она не хотела ложиться на его кровать, голова ее разрывалась от увиденного, от ужасов, запечатлевшихся в ее сознании в цветах жгучего солнца и крови. Пальцы Эммы сжались. Да, рисование поможет ей сохранить рассудок, обуздать ужас.
Шагнув к столу, Эмма взяла перо и вытащила из кармана блокнот. Обложка его была грязной, Эмма вывернула карман. Мусор и песок дождем посыпались на землю.
Она села на стул, отодвинув письмо, написанное округлыми витиеватыми буквами, этот язык аборигены называют «урду». Вязь успокаивала Эмму. Нежные плавные изгибы линий контрастировали с ее рваными мыслями. Машинально Эмма обводила слова кончиком пальца. Какое восхищение она испытала, когда впервые увидела эту письменность в Дели. Как давно это было. Даже сегодняшний день, кажется, длится вечность. Возможно, к завтрашнему дню ее волосы побелеют и вокруг глаз залягут морщины. В этой стране все возможно.
Буквы вдруг заплясали перед ее глазами, как танцовщицы в Сапнагаре. Эмма заморгала, и строчки снова сместились. Теперь они казались океанскими волнами. Как странно. Возможно, само письмо – ключ к этому. Ключ ко всему.
Тревога охватила ее. Мысли путались.
Судорожно выдохнув, Эмма оттолкнула письмо. Открыв блокнот, она стряхнула песок и направила перо на чистый лист. Резкая линия пробежала по бумаге, рука сорвалась, и перо черкнуло по юбке.
Эмма потрясла дрожащей рукой и сделала еще одну попытку. На сей раз перо повиновалось ей. Оно оставило на странице линию, достойную любого языка, – изгиб безупречной щеки Энн Мэри.
Эмма несколько раз моргнула, чтобы сориентироваться, и только тогда отняла руку от лица. Шея ее болела. Как она сумела заснуть, скрючившись в такой неудобной позе? Она посмотрела на лист бумаги и тяжело вздохнула. Боже, это ужасно. Но все именно так и было. Вздрогнув, она захлопнула блокнот.
У нее затекли руки. Поднявшись, Эмма потянулась и, закинув руки за голову, повернулась. Посреди палатки стоял мужчина и разглядывал ее, поджав тонкие губы.
– Вы спали, – пояснил он и хлопнул по бедру бумагами, которые держал в руках. – Я наблюдал за вами.
Она проглотила ком в горле.
– Я жду полковника Линдли.
– Не сомневаюсь.
– Я его невеста, – уже резче сказала она. – Он ожидает моего прибытия.
На лице незваного гостя медленно проступила отвратительная ухмылка.
– Вы меня уже однажды этим одурачили. Вы и ваш дружок, черномазый маркиз. Теперь-то я знаю, что это неправда. – Мужчина шагнул к ней, и, узнав его – это с ним она столкнулась тогда на базаре в Дели, – Эмма охнула. – Я видел, что вы уехали с ним к туземцам. И слышал, что случилось с вами потом. Ужасный позор. Я всегда думал, что приличные леди выбирают смерть. Полагаю, вы собирались умереть, но у вас недостало сил сделать это самой.
– Ошибаетесь, – сказала Эмма как можно громче. – И если вы сейчас же не уйдете…
Ринувшись вперед, мужчина зажал ей рот грязными пальцами.
– Я сделаю тебя чистой, – прошептал он ей на ухо. – Я англичанин. Ты даже не вспомнишь, что эти грязные дикари с тобой сделали.
Эмма, едва дыша и отведя руку назад, пыталась нащупать хоть какое-то оружие. Задев блокнот, она сбросила его на пол. Мужчина так толкнул ее, что Эмма упала, ударившись головой о землю. Поднимаясь, она ухватилась за стол, под руку подвернулся нож для разрезания бумаги.
– Все произойдет быстро, – пообещал он, касаясь влажными губами ее уха. – Только один…
Она вонзила нож для бумаг ему в висок.
Дико выкатив глаза, он издал булькающий звук.
– Ч-что… – Голос его сорвался, он откатился в сторону, тело билось в конвульсиях.
Обхватив себя руками, Эмма смотрела, как он умирает. Она покачнулась, чувствуя, как дрогнул ее рассудок. Перед ее глазами возникло поднятое к ней испуганное лицо миссис Кидделл. Эмма услышала свой смех и слова: «Все в порядке. Это люди махараджи!»
Собственное дыхание казалось ей странным: хрип, перемежавшийся короткими рыданиями. Трепеща как лист, она потянулась за рисунками, выпавшими из блокнота. Ее пальцы слишком дрожали, чтобы отделить свои бумаги от тех, что выронил мертвец. Подумают, что она их украла. Ее сочтут воровкой. Но эта воровка еще и убийца.
Боже праведный!
Вскочив, Эмма вылетела из палатки.
В Канпуре пахло порохом и горелым мясом. Лейтенант оставил Джулиана ждать на краю плаца. Джулиан прислонился к стене, земля дрожала у него под ногами. В полумиле отсюда, около здания, где люди Нана-Сахн-ба вырезали множество британских женщин и детей, военные привязывали мятежников к пушкам, разрывая их на части выстрелами.
Лейтенант, проводивший Джулиана в лагерь, был совершенно зеленым.
– Меня недавно перевели сюда из Калькутты. Не привык еще, – признался он. – Но дайте мне неделю, и все будет в порядке. Я получил письмо из Шропшира от своей жены, она даже велела мне убить одного за нее. Она пишет, что дома газеты полны этими событиями. А вы, похоже, отлично держитесь.
Джулиан уже видел это раньше. В Дели и Мируте. В Лакнау, Джханси, Бенаресе, Агре. И в бесчисленных маленьких городках, столь незначительных, что и не упомнишь названия. Он видел это уже очень давно, и всюду гремели звуки мести. Пушечные залпы. Скрип виселиц. Вопли, по которым издали не определишь, английские они или индийские – человеческие.
Канпур был слишком далеко от Сапнагара. Эмма не могла добраться сюда. Зная, что здесь произошло, Джулиан мог бы этому радоваться. Но теперь до радости было далеко. Месяцы прошли с тех пор, как он прикасался к ней, слышал ее смех. С тех пор как она исчезла.
Кавита сказала, что велела ей ехать на восток. И Джулиан отправился на восток, медленно и методично он искал ее. Сначала в британских лагерях. Потом обыскивал маленькие деревни, где она могла укрыться, где кто-нибудь мог сжалиться над несчастной женщиной. Никаких следов. Эмма исчезла.
Это место было его последней надеждой.
Она ведь просила его не оставлять ее. Когда она это говорила, в ее глазах стояли слезы, которые она старалась скрыть. И его голос, когда он обещал ей безопасность… И он так ясно слышал собственную непростительную уверенность, когда обещал, что ей нечего бояться.
– Холденсмур! Вот так сюрприз!
Он поднял взгляд. К нему шагал Линдли, самодовольный, даже веселый. Джулиан указал пальцем на свой глаз, потом на рот.
– Что? – Линдли повернулся к адъютанту, тот, кивнув, подал ему носовой платок. – Очень уж грязная работа, – сказал полковник, стирая с лица кровь. – Чем могу помочь?
Учтивые манеры были неожиданностью. От этого пульс Джулиана забился чаще. Возможно…
– Я ищу Эммалайн Мартин.
Линдли, отвернувшийся к адъютанту, замер с платком в руках. Джулиан изучал его спину, пытаясь что-нибудь определить.
Полковник повернулся к Джулиану.
– Здесь? В Канпуре? – нахмурился он.
– Да.
Линдли пристально посмотрел на него:
– Понятно. Я знаю, что между нами неприязненные отношения, кузен, но насмехаться надо мной из-за Эммалайн… – Он замолчал, будто внезапно чем-то пораженный. – Конечно, враждебность исходит от тебя. Наверное, это могло бы закалить тебя! Идти в лагерь, полный добрых английских солдат, отчаянно защищать родную кровь. Разве для тебя это так просто, кузен? – Он наклонил голову набок. – Но нет, ты держишься непреклонно. Браво!
Болтовня Линдли выводила Джулиана из терпения.
– Значит, ты не видел ее? И ничего о ней не слышал?
– Нет, и мне непонятно, с чего ты взял, будто я стану ею интересоваться. Да, когда-то мы были обручены, но последний раз я видел ее в резиденции, когда она отказалась идти со мной. Думаю, она теперь мертва. Какая жалость! Она должна была унаследовать много денег, и я бы мог ими воспользоваться. Но думаю, после службы здесь я сумею хорошо устроиться независимо от того, на ком женюсь, Возможно, даже получу рыцарство. Как ты думаешь?
– Целься выше, – спокойно сказал Джулиан. – Пробивайся в мой круг. Я буду пристально следить за этим.
– Неужели? – рассмеялся Линдли. – Это угроза? Как неблагоразумно. Я командую этим гарнизоном, Холденсмур. Я слышал, ты был в Дели во время штурма. Это правда? Удалось защитить своих темнокожих родственников?
«Иди, – сказала ему бабушка, когда он с факелом в руке отпрянул от погребального костра Девена. – Ты исполнил свой долг перед этой семьей».
Девена сразила пуля британского снайпера. По сравнению с тем, что началось потом, эта смерть, должно быть, оказалась относительно безболезненной.
Господи, пусть бы и Эмме также повезло.
Джулиан пошел назад той же дорогой. Он не такой сильный, как Эмма. Когда навернулись слезы, он не смог сдержать их.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 11
Лондон
Май 1861
В окно ничего не было видно. Они пробирались сквозь желтый туман, пахнущий серой и угольным дымом. Внутри кареты стояла непроглядная тьма. Приходилось крепко держаться за ременный поручень, поскольку карета двигалась рывками, часто останавливаясь. Наверное, кучер опасался столкновения. Недавно во внезапном разрыве тумана они увидели омнибус, врезавшийся в частный экипаж. Одна из лошадей погибла, остальные пытались вырваться из упряжи; вокруг бродили окровавленные пассажиры. Из магазинов высыпали зеваки, слышались крики о помощь.
Эмма не проявила к этому особого интереса. Но когда они снова двинулись вперед, она заметила на обочине мужчину в накинутом на плечи сером одеяле с надписью:
«Благотворительный фонд леди Данфорт». С мелом в руке мужчина ползал по тротуару, пытаясь восстановить затоптанный рисунок. Это было удачное изображение Наполеона, внизу неуклюжими каракулями подписано: «Я голодаю». Вот первый Лондонский урок, подумала Эмма. Она не единственная, кто выживает благодаря искусству.
Ей захотелось бросить мужчине пенни, но это был лишь мимолетный порыв. Да и окно заперто.
Карета снова нырнула в марево. Туман полз над булыжными мостовыми, окутывал здания, искажал звуки. То здесь, то там, словно из ниоткуда, возникал свет газовых фонарей. Карета грохотала по невидимой колее, щелкал кнут. Внезапно вспыхнул огненный шар, за ним другой, третий, потом резкий хлопок и крик, искаженный туманом. Сначала показалось, что он доносится прямо от окна, потом – с большого расстояния:
– Сосиски! Шесть пенсов за связку!
Сидевшая напротив кузина прижала ко рту носовой платок. Эмма взглянула на нее, затем осторожно вдохнула. Плотный воздух с привкусом гари буквально застрял в горле комом, который невозможно было проглотить. Эмма не понимала, почему все так хотят жить в этом городе. Здесь не дышат, здесь задыхаются. А поскольку обходиться без воздуха невозможно, не оставалось ничего другого как приспособиться. Она вдохнула поглубже. Да, придется смириться. Возможно, тогда станет легче.
– Тебе будет нехорошо, – сказала кузина.
Эмма отвернулась к окну. Она была не в ладах с Дельфиной из-за картин. «Сожги их, если хочешь» – именно так она сказала кузине год назад. Или уже два? Возможно, она говорила необдуманно, тогда она была не в себе. Но она определенно запретила Дельфине их показывать.
Каким нелепым виделся Эмме предстоящий разговор.
«Да, сэр. Эта картина изображает красочную сцену, свидетельницей которой я стала. Она заставила меня закричать, но мои опасения были напрасны, я не умерла от руки этого человека, его убили. А вот другое событие, и Алваре, которое особенно на меня повлияло. Я так рада, что вы находите мою технику достойной одобрения. Если бы я не экспериментировала с итальянским стилем, то не смогла бы добиться глубины и живости, которых требует тема. Я не сумела бы завершить картины, и все это осталось бы в моей голове. И тогда, чтобы побеседовать со мной, вам, возможно, пришлось бы зайти в Бедлам или в подобное место, но поприятнее. Я могу позволить себе выбирать».
Карета снова остановилась. Мягкое прикосновение к плечу вернуло Эмму к реальности.
– Все в порядке, – сказала Дельфина. – Мы на месте, кузина.
В гостиной Дельфина сразу попросила слугу лорда Локвуда зажечь огонь. Воздух в комнате быстро стал столь же густым, как уличный туман. Горничная принесла чай, но Эмма не могла усидеть на месте. Она шагала по краю ковра, пока кузина наполняла чашки.
– Ты нервничаешь из-за встречи с графом? – спросила Дельфина. Эмма пожала плечами. Ей казалось, что она готова к Лондону. Но с каждым часом ее все сильнее тянуло в Даррингем. Будь она сейчас в Девоне, скорее всего отправилась бы на вечернюю прогулку. Гуляла бы по Джемсон-Парку после долгих занятий живописью. Возможно, она была бы расстроена – ее новая работа казалась ей посредственной, – но по крайней мере на душе было бы спокойно.
– Ты, похоже, хандришь. – Тон Дельфины стал более резким. Искушение промолчать было сильным, но Эмма не могла обидеть кузину. Дельфина за последние годы повидала приступы самого мрачного ее настроения и перенесла их без жалоб.
– Ничего подобного, – ответила Эмма. – Со мной уже давно этого не бывает, так что не нужно волноваться на этот счет.
– Но тогда, значит, ты сердишься на меня?
Остановившись, Эмма задумалась. Она не понимала, что ее одолевает: гнев, нервозность, усталость? Но это неудивительно – ее ум имел что-то общее с туманом: многое часто представало перед ней в неузнаваемых формах. Снова пожав плечами, она сказала:
– Если я сержусь, значит, на то есть причина.
Дельфина вскочила. У дамы покрупнее это движение выглядело бы внушительно. Но миниатюрная и розовощекая Дельфина походила на фарфоровую куколку.
– Почему ты злишься на меня, Эмма?! Я и без того чувствую себя виноватой.
– Так тебе и надо, – устало ответила Эмма. – Я отдала тебе свои картины с непременным условием, что ты не станешь их никому показывать.
– Но я и не собиралась! – Дельфина бросила взгляд на дверь. – Я повесила их в зеленом салоне. Ты же знаешь, что, кроме членов семьи, там никто не бывает. Но Гидеон в прекрасных отношениях с лордом Локвудом, поэтому пришлось принять лорда там и… Да, он видел их, Эмма. И он влюбился в них! Он сказал, что они прекрасны!
– Тогда за ним надо присматривать. Он явно извращенец.
– Мне это тоже показалось немного странным, – наморщила носик Дельфина. – Знаешь, о чем я тогда подумала?
– Понятия не имею. Я и не знала, что ты так часто думаешь.
– Я подумала, что граф Локвуд славится умением находить новые таланты! И если он покажет твои картины на своем балу, то сделает тебя лондонской знаменитостью!
– Скорее уж мишенью для сплетен. – Эмма снова принялась шагать по комнате. – Дельфина, ты же знаешь, что я намерена сделать себе имя. – Она действительно на это рассчитывала. – Но этими картинами его не сделаешь.
– Хорошо, какие еще картины у тебя есть?
Милая кузина. Как всегда, прямолинейна.
– Будут. В этом все дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Ее не волновали эти разговоры. Репутация теперь казалась Эмме смехотворным понятием. Хорошая, плохая, запятнанная, погубленная… Какое это имеет значение? Она жива. А сколько погибло…
– Эй, мисс!
Она медленно повернулась к окликнувшему ее человеку. Он покраснел под ее пристальным взглядом.
– Что? – спокойно спросила Эмма.
– Ужасно сожалею, мисс, я вижу, что с вами произошло нечто ужасное, но здесь военная часть лагеря, гражданским сюда вход строго воспрещен. Могу я проводить вас туда, где расположились леди?
Она взглянула поверх плеча говорившего на палатки за его спиной.
– Кто дежурный офицер?
– Вы пришли повидаться с одним из них, мэм?
Эмма колебалась, маловероятная возможность пришла ей в голову.
– Полковника Линдли здесь нет?
– Почему же, он здесь, мэм. Его палатка прямо перед вами. Но его только что вызвали проверить соседние деревни. Мы пытаемся следовать закону и поддерживать порядок вокруг Курнаула. Видите ли, мэм, появились слухи, что на севере возникли волнения. И он отправился подавить их.
– Прекрасно, – без всякого выражения произнесла Эмма. Так, значит, разрушения, которые она видела, это работа Маркуса? Так он понимает закон и порядок?
– Лейтенант Рипли! – рявкнул кто-то рядом. – Вы будете докладывать или нет?
Лейтенант скорчил гримасу.
– Подождите здесь, мэм, я найду кого-нибудь, кто вас проводит.
Он исчез в одной из палаток, Эмма стояла в нерешительности. Но от мысли о встрече со скопищем чопорных британок ей стало тошно. Отбросив сомнения, она юркнула в палатку Маркуса.
Полог опустился за ней, и Эмма затаила дыхание, прислушиваясь, не поднимут ли крик и шум. Но снаружи продолжалась обычная лагерная жизнь, и Эмма шагнула в глубь палатки. Одна. И впервые за целую вечность в безопасности. У нее вырвался короткий смешок. В безопасности! Ох, Джулиан, как ты ошибался.
Взмахнув рукой, она прогнала от себя мысли о нем.
Обстановка палатки была суровой. Складной стол. Стул. Чернильница. Груда свернутых карт в углу. Кровать аккуратно заправлена – Маркус был, как всегда, аккуратен. Эмма задумалась, не вздремнуть ли. Но она не хотела ложиться на его кровать, голова ее разрывалась от увиденного, от ужасов, запечатлевшихся в ее сознании в цветах жгучего солнца и крови. Пальцы Эммы сжались. Да, рисование поможет ей сохранить рассудок, обуздать ужас.
Шагнув к столу, Эмма взяла перо и вытащила из кармана блокнот. Обложка его была грязной, Эмма вывернула карман. Мусор и песок дождем посыпались на землю.
Она села на стул, отодвинув письмо, написанное округлыми витиеватыми буквами, этот язык аборигены называют «урду». Вязь успокаивала Эмму. Нежные плавные изгибы линий контрастировали с ее рваными мыслями. Машинально Эмма обводила слова кончиком пальца. Какое восхищение она испытала, когда впервые увидела эту письменность в Дели. Как давно это было. Даже сегодняшний день, кажется, длится вечность. Возможно, к завтрашнему дню ее волосы побелеют и вокруг глаз залягут морщины. В этой стране все возможно.
Буквы вдруг заплясали перед ее глазами, как танцовщицы в Сапнагаре. Эмма заморгала, и строчки снова сместились. Теперь они казались океанскими волнами. Как странно. Возможно, само письмо – ключ к этому. Ключ ко всему.
Тревога охватила ее. Мысли путались.
Судорожно выдохнув, Эмма оттолкнула письмо. Открыв блокнот, она стряхнула песок и направила перо на чистый лист. Резкая линия пробежала по бумаге, рука сорвалась, и перо черкнуло по юбке.
Эмма потрясла дрожащей рукой и сделала еще одну попытку. На сей раз перо повиновалось ей. Оно оставило на странице линию, достойную любого языка, – изгиб безупречной щеки Энн Мэри.
Эмма несколько раз моргнула, чтобы сориентироваться, и только тогда отняла руку от лица. Шея ее болела. Как она сумела заснуть, скрючившись в такой неудобной позе? Она посмотрела на лист бумаги и тяжело вздохнула. Боже, это ужасно. Но все именно так и было. Вздрогнув, она захлопнула блокнот.
У нее затекли руки. Поднявшись, Эмма потянулась и, закинув руки за голову, повернулась. Посреди палатки стоял мужчина и разглядывал ее, поджав тонкие губы.
– Вы спали, – пояснил он и хлопнул по бедру бумагами, которые держал в руках. – Я наблюдал за вами.
Она проглотила ком в горле.
– Я жду полковника Линдли.
– Не сомневаюсь.
– Я его невеста, – уже резче сказала она. – Он ожидает моего прибытия.
На лице незваного гостя медленно проступила отвратительная ухмылка.
– Вы меня уже однажды этим одурачили. Вы и ваш дружок, черномазый маркиз. Теперь-то я знаю, что это неправда. – Мужчина шагнул к ней, и, узнав его – это с ним она столкнулась тогда на базаре в Дели, – Эмма охнула. – Я видел, что вы уехали с ним к туземцам. И слышал, что случилось с вами потом. Ужасный позор. Я всегда думал, что приличные леди выбирают смерть. Полагаю, вы собирались умереть, но у вас недостало сил сделать это самой.
– Ошибаетесь, – сказала Эмма как можно громче. – И если вы сейчас же не уйдете…
Ринувшись вперед, мужчина зажал ей рот грязными пальцами.
– Я сделаю тебя чистой, – прошептал он ей на ухо. – Я англичанин. Ты даже не вспомнишь, что эти грязные дикари с тобой сделали.
Эмма, едва дыша и отведя руку назад, пыталась нащупать хоть какое-то оружие. Задев блокнот, она сбросила его на пол. Мужчина так толкнул ее, что Эмма упала, ударившись головой о землю. Поднимаясь, она ухватилась за стол, под руку подвернулся нож для разрезания бумаги.
– Все произойдет быстро, – пообещал он, касаясь влажными губами ее уха. – Только один…
Она вонзила нож для бумаг ему в висок.
Дико выкатив глаза, он издал булькающий звук.
– Ч-что… – Голос его сорвался, он откатился в сторону, тело билось в конвульсиях.
Обхватив себя руками, Эмма смотрела, как он умирает. Она покачнулась, чувствуя, как дрогнул ее рассудок. Перед ее глазами возникло поднятое к ней испуганное лицо миссис Кидделл. Эмма услышала свой смех и слова: «Все в порядке. Это люди махараджи!»
Собственное дыхание казалось ей странным: хрип, перемежавшийся короткими рыданиями. Трепеща как лист, она потянулась за рисунками, выпавшими из блокнота. Ее пальцы слишком дрожали, чтобы отделить свои бумаги от тех, что выронил мертвец. Подумают, что она их украла. Ее сочтут воровкой. Но эта воровка еще и убийца.
Боже праведный!
Вскочив, Эмма вылетела из палатки.
В Канпуре пахло порохом и горелым мясом. Лейтенант оставил Джулиана ждать на краю плаца. Джулиан прислонился к стене, земля дрожала у него под ногами. В полумиле отсюда, около здания, где люди Нана-Сахн-ба вырезали множество британских женщин и детей, военные привязывали мятежников к пушкам, разрывая их на части выстрелами.
Лейтенант, проводивший Джулиана в лагерь, был совершенно зеленым.
– Меня недавно перевели сюда из Калькутты. Не привык еще, – признался он. – Но дайте мне неделю, и все будет в порядке. Я получил письмо из Шропшира от своей жены, она даже велела мне убить одного за нее. Она пишет, что дома газеты полны этими событиями. А вы, похоже, отлично держитесь.
Джулиан уже видел это раньше. В Дели и Мируте. В Лакнау, Джханси, Бенаресе, Агре. И в бесчисленных маленьких городках, столь незначительных, что и не упомнишь названия. Он видел это уже очень давно, и всюду гремели звуки мести. Пушечные залпы. Скрип виселиц. Вопли, по которым издали не определишь, английские они или индийские – человеческие.
Канпур был слишком далеко от Сапнагара. Эмма не могла добраться сюда. Зная, что здесь произошло, Джулиан мог бы этому радоваться. Но теперь до радости было далеко. Месяцы прошли с тех пор, как он прикасался к ней, слышал ее смех. С тех пор как она исчезла.
Кавита сказала, что велела ей ехать на восток. И Джулиан отправился на восток, медленно и методично он искал ее. Сначала в британских лагерях. Потом обыскивал маленькие деревни, где она могла укрыться, где кто-нибудь мог сжалиться над несчастной женщиной. Никаких следов. Эмма исчезла.
Это место было его последней надеждой.
Она ведь просила его не оставлять ее. Когда она это говорила, в ее глазах стояли слезы, которые она старалась скрыть. И его голос, когда он обещал ей безопасность… И он так ясно слышал собственную непростительную уверенность, когда обещал, что ей нечего бояться.
– Холденсмур! Вот так сюрприз!
Он поднял взгляд. К нему шагал Линдли, самодовольный, даже веселый. Джулиан указал пальцем на свой глаз, потом на рот.
– Что? – Линдли повернулся к адъютанту, тот, кивнув, подал ему носовой платок. – Очень уж грязная работа, – сказал полковник, стирая с лица кровь. – Чем могу помочь?
Учтивые манеры были неожиданностью. От этого пульс Джулиана забился чаще. Возможно…
– Я ищу Эммалайн Мартин.
Линдли, отвернувшийся к адъютанту, замер с платком в руках. Джулиан изучал его спину, пытаясь что-нибудь определить.
Полковник повернулся к Джулиану.
– Здесь? В Канпуре? – нахмурился он.
– Да.
Линдли пристально посмотрел на него:
– Понятно. Я знаю, что между нами неприязненные отношения, кузен, но насмехаться надо мной из-за Эммалайн… – Он замолчал, будто внезапно чем-то пораженный. – Конечно, враждебность исходит от тебя. Наверное, это могло бы закалить тебя! Идти в лагерь, полный добрых английских солдат, отчаянно защищать родную кровь. Разве для тебя это так просто, кузен? – Он наклонил голову набок. – Но нет, ты держишься непреклонно. Браво!
Болтовня Линдли выводила Джулиана из терпения.
– Значит, ты не видел ее? И ничего о ней не слышал?
– Нет, и мне непонятно, с чего ты взял, будто я стану ею интересоваться. Да, когда-то мы были обручены, но последний раз я видел ее в резиденции, когда она отказалась идти со мной. Думаю, она теперь мертва. Какая жалость! Она должна была унаследовать много денег, и я бы мог ими воспользоваться. Но думаю, после службы здесь я сумею хорошо устроиться независимо от того, на ком женюсь, Возможно, даже получу рыцарство. Как ты думаешь?
– Целься выше, – спокойно сказал Джулиан. – Пробивайся в мой круг. Я буду пристально следить за этим.
– Неужели? – рассмеялся Линдли. – Это угроза? Как неблагоразумно. Я командую этим гарнизоном, Холденсмур. Я слышал, ты был в Дели во время штурма. Это правда? Удалось защитить своих темнокожих родственников?
«Иди, – сказала ему бабушка, когда он с факелом в руке отпрянул от погребального костра Девена. – Ты исполнил свой долг перед этой семьей».
Девена сразила пуля британского снайпера. По сравнению с тем, что началось потом, эта смерть, должно быть, оказалась относительно безболезненной.
Господи, пусть бы и Эмме также повезло.
Джулиан пошел назад той же дорогой. Он не такой сильный, как Эмма. Когда навернулись слезы, он не смог сдержать их.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 11
Лондон
Май 1861
В окно ничего не было видно. Они пробирались сквозь желтый туман, пахнущий серой и угольным дымом. Внутри кареты стояла непроглядная тьма. Приходилось крепко держаться за ременный поручень, поскольку карета двигалась рывками, часто останавливаясь. Наверное, кучер опасался столкновения. Недавно во внезапном разрыве тумана они увидели омнибус, врезавшийся в частный экипаж. Одна из лошадей погибла, остальные пытались вырваться из упряжи; вокруг бродили окровавленные пассажиры. Из магазинов высыпали зеваки, слышались крики о помощь.
Эмма не проявила к этому особого интереса. Но когда они снова двинулись вперед, она заметила на обочине мужчину в накинутом на плечи сером одеяле с надписью:
«Благотворительный фонд леди Данфорт». С мелом в руке мужчина ползал по тротуару, пытаясь восстановить затоптанный рисунок. Это было удачное изображение Наполеона, внизу неуклюжими каракулями подписано: «Я голодаю». Вот первый Лондонский урок, подумала Эмма. Она не единственная, кто выживает благодаря искусству.
Ей захотелось бросить мужчине пенни, но это был лишь мимолетный порыв. Да и окно заперто.
Карета снова нырнула в марево. Туман полз над булыжными мостовыми, окутывал здания, искажал звуки. То здесь, то там, словно из ниоткуда, возникал свет газовых фонарей. Карета грохотала по невидимой колее, щелкал кнут. Внезапно вспыхнул огненный шар, за ним другой, третий, потом резкий хлопок и крик, искаженный туманом. Сначала показалось, что он доносится прямо от окна, потом – с большого расстояния:
– Сосиски! Шесть пенсов за связку!
Сидевшая напротив кузина прижала ко рту носовой платок. Эмма взглянула на нее, затем осторожно вдохнула. Плотный воздух с привкусом гари буквально застрял в горле комом, который невозможно было проглотить. Эмма не понимала, почему все так хотят жить в этом городе. Здесь не дышат, здесь задыхаются. А поскольку обходиться без воздуха невозможно, не оставалось ничего другого как приспособиться. Она вдохнула поглубже. Да, придется смириться. Возможно, тогда станет легче.
– Тебе будет нехорошо, – сказала кузина.
Эмма отвернулась к окну. Она была не в ладах с Дельфиной из-за картин. «Сожги их, если хочешь» – именно так она сказала кузине год назад. Или уже два? Возможно, она говорила необдуманно, тогда она была не в себе. Но она определенно запретила Дельфине их показывать.
Каким нелепым виделся Эмме предстоящий разговор.
«Да, сэр. Эта картина изображает красочную сцену, свидетельницей которой я стала. Она заставила меня закричать, но мои опасения были напрасны, я не умерла от руки этого человека, его убили. А вот другое событие, и Алваре, которое особенно на меня повлияло. Я так рада, что вы находите мою технику достойной одобрения. Если бы я не экспериментировала с итальянским стилем, то не смогла бы добиться глубины и живости, которых требует тема. Я не сумела бы завершить картины, и все это осталось бы в моей голове. И тогда, чтобы побеседовать со мной, вам, возможно, пришлось бы зайти в Бедлам или в подобное место, но поприятнее. Я могу позволить себе выбирать».
Карета снова остановилась. Мягкое прикосновение к плечу вернуло Эмму к реальности.
– Все в порядке, – сказала Дельфина. – Мы на месте, кузина.
В гостиной Дельфина сразу попросила слугу лорда Локвуда зажечь огонь. Воздух в комнате быстро стал столь же густым, как уличный туман. Горничная принесла чай, но Эмма не могла усидеть на месте. Она шагала по краю ковра, пока кузина наполняла чашки.
– Ты нервничаешь из-за встречи с графом? – спросила Дельфина. Эмма пожала плечами. Ей казалось, что она готова к Лондону. Но с каждым часом ее все сильнее тянуло в Даррингем. Будь она сейчас в Девоне, скорее всего отправилась бы на вечернюю прогулку. Гуляла бы по Джемсон-Парку после долгих занятий живописью. Возможно, она была бы расстроена – ее новая работа казалась ей посредственной, – но по крайней мере на душе было бы спокойно.
– Ты, похоже, хандришь. – Тон Дельфины стал более резким. Искушение промолчать было сильным, но Эмма не могла обидеть кузину. Дельфина за последние годы повидала приступы самого мрачного ее настроения и перенесла их без жалоб.
– Ничего подобного, – ответила Эмма. – Со мной уже давно этого не бывает, так что не нужно волноваться на этот счет.
– Но тогда, значит, ты сердишься на меня?
Остановившись, Эмма задумалась. Она не понимала, что ее одолевает: гнев, нервозность, усталость? Но это неудивительно – ее ум имел что-то общее с туманом: многое часто представало перед ней в неузнаваемых формах. Снова пожав плечами, она сказала:
– Если я сержусь, значит, на то есть причина.
Дельфина вскочила. У дамы покрупнее это движение выглядело бы внушительно. Но миниатюрная и розовощекая Дельфина походила на фарфоровую куколку.
– Почему ты злишься на меня, Эмма?! Я и без того чувствую себя виноватой.
– Так тебе и надо, – устало ответила Эмма. – Я отдала тебе свои картины с непременным условием, что ты не станешь их никому показывать.
– Но я и не собиралась! – Дельфина бросила взгляд на дверь. – Я повесила их в зеленом салоне. Ты же знаешь, что, кроме членов семьи, там никто не бывает. Но Гидеон в прекрасных отношениях с лордом Локвудом, поэтому пришлось принять лорда там и… Да, он видел их, Эмма. И он влюбился в них! Он сказал, что они прекрасны!
– Тогда за ним надо присматривать. Он явно извращенец.
– Мне это тоже показалось немного странным, – наморщила носик Дельфина. – Знаешь, о чем я тогда подумала?
– Понятия не имею. Я и не знала, что ты так часто думаешь.
– Я подумала, что граф Локвуд славится умением находить новые таланты! И если он покажет твои картины на своем балу, то сделает тебя лондонской знаменитостью!
– Скорее уж мишенью для сплетен. – Эмма снова принялась шагать по комнате. – Дельфина, ты же знаешь, что я намерена сделать себе имя. – Она действительно на это рассчитывала. – Но этими картинами его не сделаешь.
– Хорошо, какие еще картины у тебя есть?
Милая кузина. Как всегда, прямолинейна.
– Будут. В этом все дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29