А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z


 

Я не думаю, что вы встретите понимание...
– Какое там! – сокрушался Левенец. – Молча тыкает носом в УПК, как младенца...
– Вот-вот. Человечность отношений – основа нашей деятельности, Паша. Это главное. Если каждый из нас заживет отдельной жизнью, как Струге, то он долго не протянет.
Так они стали друзьями. Прошел еще месяц. Становление судьи происходит именно в первые месяцы работы. Именно в это время определяется тактика поведения в коллективе. Очерчивается круг внутренних интересов и принципов отношения к работе. Это те первые два-три месяца службы, когда молодой судья начинает постигать основные понятия особых человеческих взаимоотношений внутри судейского коллектива.
К середине марта Левенец сделал свой выбор. К тому моменту, когда на его стол легло дело по факту причинения вреда здоровью гражданина Решетухи, он окончательно разрушил для себя идеалистический миф о величии судьи Струге. Утвердился в правоте того, что простые судьи гораздо порядочнее и именно они всегда готовы поддержать товарища, ибо находятся не на небе, как Антон Павлович, а на земле, рядом.
– Рассмотрите это дело внимательнее, Павел Максимович, – заметил Николаев, передавая бумаги Левенцу. – Кстати, в нашем городе участились случаи подобных квартирных разбоев. Вы ничего об этом не слышали?
Левенец признался, что не слышал. Тогда председатель развернул перед ним словесный триллер. В течение четырех последних месяцев Тернов сотрясала череда разбоев, происходящих по одному и тому же сценарию. Посреди ночи раздается звонок в дверь, человек представляется сотрудником милиции и просит срочно позвонить по телефону. Заспанные хозяева квартиры открывают дверь и тут же получают по носу кастетом. После, не приводя потерпевших в чувство, лжесотрудник милиции забирает дорогостоящие вещи, деньги и уходит. Из четырнадцати подобных фактов два закончились смертельным исходом, так как злоумышленник бьет, по всей видимости, от души.
– Я хочу, чтобы вы подошли к делу со всей ответственностью и вынесли законный приговор.
– А разве я выносил когда-нибудь приговор незаконный? – обиделся Левенец.
– А разве я вам когда-нибудь предъявлял свои претензии по этому поводу? – срезал его Николаев. – Я говорю это всем, почему же вы должны быть исключением?
И Левенец совершил глупость.
– Струге вы этого никогда не говорите, – буркнул он, смахивая со стола дело.
– Закройте дверь, Павел Максимович, – попросил Николаев. – Закрыли? Хорошо. Так вот, когда вы дорастете до уровня Струге, тогда у меня не будет необходимости повторять то, что я повторяю всем судьям, которым отписываю дела. Хотите добрый совет на будущее?
Левенец не хотел, но сказал, что хочет.
– Занимайтесь созданием исключительно собственного авторитета. Есть постаменты, которые не удается сдвинуть с места не только молодым людям, но и видавшим виды зубрам. Вы не относитесь ни к первым, ни ко вторым, поэтому примите этот совет, как единственный полезный из тех, что вы получаете в своем прокуренном кабинете.
– Я не курю, – слегка дрогнувшим голосом заметил Павел Максимович.
– Об этом я речь и веду.
Последний разговор с председателем заставил пошатнуться выстроенное кредо Левенца, однако это было лишь ничтожное колебание. Ситуацию тут же прояснил Кислицын, появившийся в кабинете молодого судьи через минуту после того, как тот покинул приемную председателя.
– Не обращай внимания, Паша, – успокоил он. – Я же тебя предупреждал о круговой поруке и необходимости нам держаться вместе. Главное, не ошибайся в приговорах, а остальное все приложится. У тебя еще не закончился период адаптации, на коже остаются шрамы от любых наскоков. Через год они затянутся, а кожа загрубеет настолько, что появление следующих шрамов будет просто невозможно. Держись людей, которым доверяешь, наша сила в дружбе. А что Николаев о Струге говорил?
– Да... – отмахнулся вновь воспрянувший духом Левенец. – Что есть постаменты, сдвигать которые – себе дороже.
Кислицын почесал подбородок.
– А совсем недавно он хотел, по негласной просьбе председателя облсуда Лукина, втоптать Струге в дерьмо. Да, что с людьми происходит? Сегодня он такой, но наступает завтра – и он совершенно другой. Этому Струге прощается все, за что тебя или меня просто поставили бы к стенке. В перестрелках со смертельным исходом участвовал? Участвовал. Жену его за взятку привлекали? Привлекали. Дела какие-то свои, непонятные делает? Так точно. И никто его сдвинуть с места действительно не может! Харизма у него какая-то, которая застит глаза руководителям. Ладно, мне пора, в четырнадцать часов процесс такой нудный...
Но Левенец сидел уже с округлившимися глазами.
– Как это – жену привлекали? В каких перестрелках?
– Да ну, Паша! Не люблю о людях говорить за глаза, когда они не могут меня опровергнуть и постоять за себя. Сплетни – это последнее дело. Струге – хороший судья, грамотный. А это главное... Да, кстати, его один раз уже задвигали в отставку. Криминал там какой-то усмотрели... Ладно, пока. Домой вместе пойдем?
И он ушел, оставив Левенца наедине со своими мыслями. Павел Максимович сидел, слегка оглушенный неведомыми ему ранее подробностями биографии судьи Струге. Факт того, что за спиной «мутного» судьи с громким именем стоят влиятельные люди города, был очевиден. И Левенец вспомнил, как на государственном экзамене по уголовному праву приводил в пример практику терновского судьи Струге. Не практику Верховного суда и не практику хотя бы областного, а именно решение Антона Павловича Струге, рядового судьи Центрального районного суда провинциального города, в котором тот имел честь отправлять правосудие. Странно, что никто из членов ГЭК даже не воспротивился этому факту. Лишь председатель комиссии, председатель областного суда Лукин поморщился, как от приступа изжоги, и стал терзать Левенца по теме в клочья, совершенно позабыв о том, что никого из выпускников он подобной чести не удостаивал.
– Вот тебе и на, – хмыкнул Павел Максимович, сползая со стола. – Вот тебе и непоколебимый авторитет. Кодексы он мне бросает... Ничего, Земля круглая. Не может быть, чтобы он ко мне ни разу не обратился. Не может такого быть.
Теперь его забирало уже не притяжение к авторитету известного юриста, а чувство любопытства. Вокруг всех известных ходят волны слухов, часто преувеличенных и чересчур надуманных. Известные люди – они такие же, как все, просто о них больше говорят. А что говорят – уже не имеет значения. Как вел себя на экзамене Лукин?! Он точно знал, где у Струге больное место, потому и рассвирепел! А в этой личности, в Струге, еще стоит покопаться. Настолько ли это значимый человек?
И кто может отрицать вероятность того, что о молодом судье Левенце заговорят гораздо громче и гораздо раньше, чем это было сделано в отношении Струге?
К Антону Павловичу нужно присмотреться. Это главный вывод, который сделал для себя молодой судья к исходу второго месяца своей деятельности.
А сам Антон Павлович уже давно присматривался к Левенцу.
Проверка предоставила доказательства того, что на шкуре Павла Максимовича Левенца подшерсток отсутствует, как таковой. Лишь грубая редкая ость, не могущая спасти своего обладателя от резкой смены климата и других жизненных обстоятельств. Молодой судья на поверку оказался слабым и гладкошерстным, готовым прибиться к любому стаду, которое даст согласие на постановку на котловое довольствие своего нового члена.
Все два месяца, что Левенец обосновывался в суде, Струге присматривался к молодому коллеге. Присматривался, замечал каждый его поступок и проверял теми же самыми способами, какими почти девять лет назад его, молодого, проверяли старшие коллеги. Принцип выбрасывания не умеющего плавать посреди реки – не лучший способ научить живое существо держаться на воде. Однако это лучший способ выяснить, во что сразу вцепится тонущий – в опущенное в воду весло или в саму воду.
И кто вообще смел тогда подумать, что Струге не в силах переплыть эту реку? Струге выплыл и сразу стал тем, кто есть сейчас, – Струге.
А Левенец вцепился в весло в первые же дни. На это безошибочно указывали частые посещения кабинета молодого судьи Кислицыным. Антон Павлович знал, что такое есть Кислицын, поэтому ошибиться в своих предположениях не мог.
Однако не каждый умеет цепляться за воду. Иным нужно несколько таких выбросов. У каждого человека должен оставаться шанс, использовать который или не использовать – прерогатива самого утопающего. И Струге дал Левенцу такой шанс.
Как-то в один из теплых мартовских дней Струге, как обычно, перекусил в кабинете и направился в туалет сполоснуть чашку. В российских районных судах туалет до сих пор является единственным местом, где можно после чая помыть посуду. Выходя обратно, Антон Павлович заметил Левенца. Тот, сжимая под мышкой увесистую папку, стоял на одной ноге, как цапля, и закрывал на ключ кабинетную дверь. Получалось плохо, так как силенок у судьи было недостаточно, а замок, который на памяти Струге не менялся уже около пяти лет, никак не поддавался. Струге подошел, молча взял из руки Левенца ключ и закрыл дверь.
– Куда направляетесь, Павел Максимович?
– В секретариат, – ответил тот, несколько озадаченный поступком «неземного» судьи.
– В смысле – в канцелярию? – уточнил Струге.
Левенец виновато улыбнулся и неопределенно махнул головой.
– Сейчас же обед, Павел Максимович. – Струге прятал улыбку. – Хотите нарваться на неприятность в лице Розы Львовны?
Роза Львовна – начальник канцелярии. Она, как и всякий сотрудник суда, никоим образом не относящийся к судейскому сообществу, очень ревниво охраняла свои трудовые права. Видеть, как судьи ежегодно получают премии, в десять раз превышающие ее заработок и ежемесячное вознаграждение за ратные труды, было выше ее сил. И Роза Львовна никогда не шла на уступки для судей там, где это можно было сделать без риска понести убытки. Обед для нее начинался в тринадцать ноль-ноль, а заканчивался в четырнадцать ноль-ноль. Любой судья, вошедший в канцелярию за полторы минуты до указанного времени, рисковал получить дозу яда в самое сердце.
– Роза Львовна не позволит вам нарушать ее конституционные права, – заметил Струге. – До конца обеда Розы Львовны осталось целых двадцать три минуты. Уж коль скоро вы закрыли дверь в собственный кабинет, может быть, зайдете в мой? В канцелярии вам все равно ничего не светит.
И Левенец, слегка ошеломленный таким вниманием, покорно пошел за Струге.
– Да положите вы свое дело... – Антон Павлович указал на свой широкий стол. – Сядьте и расслабьтесь. Кстати, насчет расслаблений... Вам известно, что распоряжением Николаева курение в суде запрещено?
– Знаю.
– Тогда почему нарушаете? – как-то по-прокурорски спросил Струге и вытащил из ящика стола пепельницу. – Вы прямо в «отрицаловке» какой-то, Павел Максимович! А я думал, вы не курите.
– Я и не курю. – Левенец слегка покраснел. Он понимал, куда клонит Струге, и начал уже подумывать о том, что это именно Николаев попросил Струге провести «воспитательную работу» с молодым судьей. Если так, то все это очень унизительно.
– Кислицына уже раз поймали на куреве, так он решил в вашем кабинете дымить. Мне кажется, это называется – подстава коллеги. Нет?
Левенец молчал, силясь разрешить трудную проблему – зачем он понадобился Струге и откуда в том столько заинтересованности в скромной персоне его, Левенца.
– Как думаете, наши у чехов выиграют? – спросил Струге.
– Чего??
– Завтра наши с чехами играют! – повысил голос Антон. – И я спрашиваю ваше мнение относительно исхода встречи.
– Я не интересуюсь хоккеем, – процедил Левенец.
– Это зря. Если бы вы интересовались, то обязательно смотрели бы матч наших со шведами. И обратили бы внимание на чешского судью, не засчитавшего гол в ворота шведов и не обратившего внимания на несколько моментов, после которых нужно было скандинавских хоккеистов отправлять в штрафной блок. А это важно.
– Важно для кого?
– И для вас в том числе. В чьих интересах судья из Чехии слегка засудил россиян? Вот и думайте. Арбитр действовал на грани фола, однако обвинить его в предвзятости нельзя. Хотя для опытного глаза она очевидна. Чуть позже нашим играть с чехами, а теперешний наш проигрыш шведам тотчас даст преимущество чехам. Это высший класс судейства, Павел Максимович. Нет?
– Зачем вы мне это говорите?
– Затем, что вы молоды. Не обижайтесь, но сейчас из вас можно лепить любую фигуру. Можно слепить пешку, а можно ферзя. А можно – сушку. С маком. Королем вам не стать при любом раскладе, однако не дай бог вам стать конем. Вы нашли в УПК то, о чем справлялись у меня?
– Конечно, нашел, – без вызова ответил Левенец. – Нашел и применил.
– Тогда зачем же вы приходили ко мне, если разобраться в ситуации могли и без моей помощи?
«Действительно, – подумалось Левенцу, – зачем?» А затем, что он молодой судья, и ему на первых порах нужна поддержка! Наверняка и Струге обращался к старшим коллегам! Нет?
– Обращался, – подтвердил тот. – Однако тогда, когда не мог найти ответ в тексте закона. Вы же, как я понял, нашли. Значит, я был прав, бросая вам книжку. Учитесь работать самостоятельно, Павел Максимович, иначе вас мгновенно превратят в коня. Вы верите в любовь с первого взгляда?
В голове молодого судьи вращался торнадо.
– Нет, – глупо ответил он на странный вопрос. – Как и в дружбу.
– Резонно, – отметил Струге. – Тогда мне кажется странным, что из вашего кабинета с первого дня вашего пребывания здесь не выходит один человек. Я не имею ничего против, но мне кажется, что это вас выбрали, а не вы приняли решение. Нет?
В голове Левенца наконец-то забрезжила пока единственная здравая мысль. Мысль о том, что в этом суде фигуры переставляет именно этот, атлетически сложенный мужик, а не некто по фамилии Николаев. Это он принимает решения, создает атмосферу и управляет судом, вопреки всем бюрократическим законам и иерархическим правилам!
– Павел Максимович, у вас на руках дело, которое обозначено подписью Николаева неделю назад. Вы направляетесь с ним в канцелярию, значит, вместе с ним несете вопросы. Могу вас уверить, что в канцелярии вы ответов не найдете. Нарветесь на укус Розы Львовны и отправитесь восвояси, уяснив для себя одну важную мысль – к этой женщине нужно подходить в болотных сапогах и накомарнике. Спросите лучше меня. Однако, если я пойму, что ответ на ваш вопрос расписан в Уголовно-процессуальном кодексе, я опять отправлю его в полет.
«Да, – думалось Левенцу, – не все так просто, как представлялось». Одновременно ему в голову пришли высказывания знакомых о том, что суд – не лучшее место для самоутверждения. Павел Максимович коротко поведал Струге о деле потерпевшего Решетухи все, что ему было известно из материалов.
– Мне известно, что в городе уже четырнадцать подобных эпизодов разбоев, – задумчиво, словно пересчитав эти эпизоды, произнес Левенец. – И, если не ошибаюсь, два из них закончились смертью потерпевших.
Струге окинул молодого судью взглядом работника ломбарда. Дорогущий черный костюм, белоснежная сорочка и яркий галстук с росписью «под Матисса». Все приобретено не на городских ярмарках, а в фирменных бутиках. Вид Левенца очень соответствовал должности начальника юротдела преуспевающей компании или адвоката из крутой коллегии, но никак не судьи. Полное отсутствие приглушенных тонов, что не способствует сосредоточенности внимания участников процесса. На заседаниях, где председательствует этот молодой человек, все внимание будет приковано не к предмету разговора, а к галстуку посреди картины, именуемой судьей.
– Откуда вам это известно? – Струге, крайне разочарованный увиденным, отвел взгляд от Павла Максимовича.
– Да какая разница? – слегка порозовев, отмахнулся тот.
Но отмахнуться от Струге было невозможно. Левенец не сводил слегка покрасневших глаз с дрожащими ресницами от герба страны над головой Струге, но под напором вопросов вынужден был вернуться к теме.
– Николаев сказал?
– Ну...
– Ну?
– Ну да, в общем. – Теперь Левенец покраснел.
– Об этом я ему сообщил, – сказал, словно оглушил громом, Струге. – И уже не два случая закончились смертельным исходом, а три. Вчера в больнице умерла женщина. Левенец, не имейте привычки выдавать чужое за свое и желаемое за действительное. Это кратчайший путь к всеобщему презрению. Так что вас беспокоит в деле, которое вам отписали?
– Меня беспокоит то, что преступление совершено по той же схеме, по какой происходили предыдущие четырнадцать случаев.
1 2 3 4 5 6