С тех пор она успела порядком наследить.
Над приборами поднимался узкий столбик черного дыма, который уже начинали рассеивать конвекционные потоки. Весь пляж был усеян знакомыми цветными мазками, медленно перемещавшимися во всех направлениях.
У меня на глазах одна темно-синяя тварь приблизилась к помосту и вытянула длинное узкое щупальце. Поколебавшись в нескольких сантиметрах от опоры, щупальце прикоснулось к ней и тут же сократилось, втянулось в тело. Синее пятно закружилось, посветлело и ушло в песок. Мгновение - и оно исчезло. В воздух поднялся еще один столбик черного дыма. Я вспомнил образец, взятый раньше из поврежденного прибора и хранившийся в холодильнике вездехода.
Невинная живность исследует инопланетные механизмы и гибнет в процессе познания…
Неужели любопытство - банальный тропизм, как у мотыльков, летящих на огонь свечи?
– Вот, значит, что тебя так заботит! - осенило меня. Не знаю, какой реакции я от нее ожидал, - во всяком случае, не той, которая последовала.
– Выключи радио! - приказала она.
Я хотел возразить, но она дотронулась до моей руки. Прикосновения я не почувствовал - слишком груб материал скафандра, но мольбе в ее огромных глазах нельзя было не подчиниться. Я выключил радио и приготовился ждать. Она отвернулась, быстро подошла к краю скалы - слишком близко, учитывая хрупкость этого химического льда - и трижды включила и выключила свой передатчик.
Как все это напоминало кино!
Внизу, на прибрежной полосе, живые мазки застыли. То было сознательное оцепенение: точно так же застывает паук, почувствовав, что на него смотрят. Застывает, припадает к земле, следит за вами, перебирая свои непостижимые мысли…
Я вспомнил, как в прошлый раз одна из тварей пошла оранжевыми пятнами, и в памяти возникли жуткие кадры из научно-популярного фильма с ускоренной съемкой жизненного цикла плесени.
Картина, представшая моим глазам сейчас, тоже состояла из кадров. В одном из них пляж был полон разноцветных штрихов, в следующем опустел. Старые фильмы в подобных эпизодах пытались вызвать ощущение тревоги. Так было и сейчас. Я хотел включить рацию, но Кристи, уловив краем глаза движение моей руки, сделала предостерегающий жест.
Снова ждать?
Внизу, у моря, появилась синяя плоскость с неровными краями. Еще два-три удара моего сердца - и по синеве поползла в нашу сторону остроконечная розовая лента. С другой стороны синей скатерти в воздухе появилась коническая фигура, заметно опадающая в направлении розовой змейки. Но соприкосновения конуса и розовой змеи не произошло: под конусом возник оранжевый вихрь. Конус выбросил тонкие опоры, из-под него вырвался и тут же исчез язык пламени.
На розовом фоне проявились и поползли к неподвижному конусу синие и зеленые пятна. Вблизи конуса они по очереди чернели и исчезали. Вскоре стало ясно, что они научились соблюдать дистанцию и сгрудились у края картинки, как выведенные из игры шахматные фигуры рядом с доской.
У меня пересохло во рту, и я все-таки включил рацию.
– Откуда у них представление о нашем чувстве перспективы? - спросил я шепотом, словно нас подслушивают. В наушниках прозвучал взволнованный шепот Кристи:
– Это не двумерные существа.
Конечно! Мир этих существ - не безликая плоская равнина, а сами они - не воскообразные штрихи на поверхности…
Тем временем конус опять изрыгнул огонь и стал подниматься, пока не пропал из «кадра». Остававшиеся синие точки почернели и исчезли.
Через некоторое время в «кадр» полезли новые точки, устремляясь к месту, где прежде находился конус. Первопроходцы чернели и умирали, но так происходило недолго. Закончив исследование, точки продолжили путь.
Мгновение - и синяя скатерть с пустой розовой полосой исчезла, а берег снова опустел.
– Зачем ты мне это показала? - спросил я, повернувшись к
Кристи.
Сквозь щиток шлема были видны только ее глаза - огромные, голубые, серьезные и испуганные.
– Я не могу принять решение одна. - Поколебавшись, она закончила: - Сам понимаешь.
Я понял: она не Бог.
За весь обратный путь мы не произнесли ни слова. Потом мы сидели в комбинезонах, заменяющих нижнее белье, заваривали и пили чай, беседовали ни о чем, описывая круги, словно боялись сказать самое главное
Все мы - живые мертвецы. Эта мысль не покидала меня весь обратный путь. Она цеплялась ко мне, как прилепился к вездеходу снежный буран: он то заворачивался воронкой, то затихал, то снова оживал, словно птичья стая, выпархивающая из-под гусениц.
Меньше двух тысяч выживших! В старых романах этого оказалось бы вполне достаточно: целых две тысячи окрыленных «перволюдей», работающих не покладая рук, с надеждой взирающих на безжизненные пространства, достигающих берегов бескрайнего моря, размножающихся и снова заселяющих Землю.
Увы, Солнечная система лишилась своей обитаемой планеты.
Я вспомнил репортажи с лунной базы. «Орбет» доставит с венерианской орбитальной станции не только тех, кто не покончил с собой, но и особо прочные буры, предназначавшиеся для изучения поверхности Венеры. Вместе с бурами прибудет и один из пилотируемых спускаемых аппаратов.
Тогда мы все поймем. Тогда будем знать точно…
Я не мог не представить себя в той первой экспедиции, на борту спускаемого аппарата, пронзающего бурые сумерки и опускающегося на поверхность планеты…
А ведь я бывал на Венере, работал в тамошней атмосфере… А в детстве читал статьи о том, как легко уничтожить хрупкую экосистему.
Я представлял себе фантазию и реальность: уничтоженные ядерной войной города, Землю, испепеленную лавой. Горький дым - вот и все, что осталось от нашей цивилизации.
Кристи наслаждалась паром из своей чашки и как-то странно посматривала на меня. Чем стала гибель Земли для Кристи Мейтнер? Погиб ли близкий человек, или она восприняла Катастрофу как массовую смерть чужих людей? Миллиардов чужаков?
– Наверное, нам лучше обсудить все прямо сейчас, - произнесла она. Видимо, мое нежелание разговаривать не бралось в расчет.
Я кивнул, не зная, чего мне больше хочется. Ее лицо нельзя было назвать выразительным. Та же проблема, что и у меня. Я попытался вспомнить свое отражение в зеркале, но увидел только туман. На что же она так таращится?
– Все просто, Ходжа, - начала она. - Они ЖИВЫЕ, это ИХ мир. Если мы здесь останемся, то даже при том, что нас всего жалкая горстка, среда на Титане будет медленно, но неуклонно изменяться и в результате превратится в мир, где они больше не смогут жить.
– По-моему, сейчас важнее другое: мы нашли разум. Чуждый, но разум!
Она покачала головой.
– Если мы с тобой постараемся сохранить это в тайне, если попытаемся уберечь их, то потом, вернувшись на лунную базу…
– Земля не возродится, - сказал я жестко. - А мы не проживем на Луне долго. Спутники Сатурна - самое подходящее место. По крайней мере - шанс…
– Нет. Наша партия в любом случае проиграна, - сказала она. В принципе, она права.
– Ты предлагаешь, - продолжала Кристи, - чтобы мы набились все сюда, уничтожили жителей Титана, а потом все равно вымерли, перечеркнув не только собственное, но и чужое будущее?
Какой должна быть моя следующая реплика? Все, догадался: «Пойми, Кристи, ты получила неопровержимые доказательства, что жизнь свойственна Вселенной как таковой!» Идиот! Ведь я помнил, как она выглядела, какими огромными были ее глаза, когда она стояла у меня за спиной с ледорубом и собиралась с духом, чтобы совершить убийство.
– Не пойму, о чем мы тут толкуем, зачем произносим старомодные заклинания экологов? - В точности как болваны, протестовавшие черт знает когда против запуска «Кассини», но не желавшие пошевелить даже пальцем, чтобы избавить мир от чудовищного запаса водородных бомб!
Главное - выбрать цель. Выбрать среди целей ту, что проще.
– Не в том дело, - возразила она утомленно. - Если бы все исчерпывалось тем, что они живые, что они разумные, ты бы здесь сейчас не сидел.
– Шарахнула бы ледорубом? - спросил я с улыбкой. - Интересно, и как бы ты потом объяснила мою гибель?
– Тогда я об этом не думала.
– Ясно. Ну и почему же я до сих пор цел? Долгий недоуменный взгляд, попытка постичь, прячется ли во мне душа, такой ли я человек, как она. Но ответа нет. Вместо этого:
– Позавчера я получила доказательства, что их жизнедеятельность связана с прямым ядерным синтезом.
Она облегченно перевела дух: видимо, произнесла самые главные слова. Мне же казалось, что мы все еще не видим за деревьями леса.
В старых романах подробности всегда затмевали целое, персонажи увлекались наукообразными беседами, кичась своей компетентностью, пока не появлялся Господь и не ставил жирную точку. В нашем положении такие подробности теряют смысл. И все же я подхватил:
– Это могло бы склонить чашу весов в нашу пользу. Мы селимся здесь, учимся взаимодействовать с ними и выживаем как вид…
Я сильно ее разочаровал. Вряд ли ей хотелось, чтобы я выносил свои вердикты. Наверное, ей представлялся сценарий, в котором она, педантичный наставник, объясняла простаку, разинувшему от восхищения рот, всю сложность ситуации, прибегая к простейшей терминологии.
Она откинулась и вздохнула.
– Выходит, ты уже все продумал?
Людям нравится воображать, что они принимают разумные решения. Это называется поведением, направленным на поиск оправданий. Мы с Кристи долго смотрели друг на друга. Напряжение становилось все сильнее, мы по очереди порывались нарушить молчание, но умолкали на полуслове. Кому хочется оправдываться первым? Во всяком случае, не мне. Серьезная проблема, где подходящим аргументом может оказаться даже ледоруб…
Мне не хватало ясности мышления. Мы заговорили об обнаруженном ею явлении, которое она действительно растолковала мне в простейших терминах. В конце концов я сумел ухватить нить и намотать ее на катушку собственных знаний, понять в рамках собственных представлений. Важный этап при поиске оправданий для своего поведения… Или для бездействия.
Подумай об открывающихся возможностях, Кристи! Подумай о технологических прорывах. Об исчерпанности наших ресурсов. Что значат по сравнению с этим твои титанианцы? Так ли важна их судьба?
В конце концов мы уснули. Я устроился на полу, Кристи - на своей койке, спиной ко мне, спрятав голову в тени, сгустившейся у стены. Сначала я не засыпал, пытался анализировать ситуацию, убедить себя, что во всем этом есть смысл.
Проснувшись, я обнаружил Кристи на полу рядом со мной. Правда, она спала, не прикасаясь ко мне, только положив голову на край свернутого одеяла, которое я использовал как подушку.
Лайза никогда так не делала. Когда мы спали вместе, она всегда должна была ко мне прикасаться: то прижималась к моей спине, то требовала, чтобы я ее обнимал и защищал, как раковина моллюска. Помнится, когда мы еще были очень молоды и в новинку друг другу, я, просыпаясь, ловил на своем лице ее дыхание. Трудно представить себе что-либо более интимное, чем это.
Проснувшись, мы позавтракали, сели в вездеход и опять поехали к берегу Воскового моря, где нас дожидались разноцветные чудеса, не ведающие о наших бедах.
* * *
Не знаю, что меня заставило остановить вездеход на эскарпе. Наверное, предчувствие надвигающихся событий или острое желание увидеть великолепную панораму. Я велел Кристи покинуть вездеход. Прежде чем согласиться, она долго смотрела на меня, потом кивнула, опустила шлем скафандра и включила наддув. Внешняя оболочка, только что состоявшая из одних морщин, расправилась, напряглась, и женщина превратилась в манекен.
Дождавшись шипения воздушного клапана, я посмотрел в окно и обнаружил «манекен» среди безжизненной пустыни. Почему-то вспомнилась телевизионная реклама, которую я часто видел в детстве: герой в плоском шлеме, с примкнутым штыком, идущий в атаку сквозь шквал огня. Что именно рекламировал этот персонаж, я не помнил - или не хотел вспоминать из чувства самосохранения.
По-моему, Кристи испытала облегчение, когда я присоединился к ней. Конечно, лицевой щиток, как всегда, не позволял разобраться в ее настроении: я видел только огромные глаза с уже знакомым непонятным выражением, то ли изумление, то ли страх, то ли негодование. Тем не менее она дошла со мной до края скалы. Там мы остановились. Я даже позволил ей встать за спиной. Я хорошо помнил, как выглядел ледоруб в ее руках, но теперь это почему-то утратило значение.
Здесь, на уступе, она при желании могла бы обойтись без ледоруба. Один хороший толчок - и я полетел бы вниз. При здешнем слабом тяготении человек, пожалуй, пережил бы падение, но вот скафандр…
Я представил себя в роли разрывающейся гранаты.
Небо, протянувшееся у нас над головами к невидимому горизонту, походило сейчас на застегнутое красное одеяло с лохматыми тучами из грубой шерсти, усеянными дырами, сквозь которые сквозила бесконечность.
Я посмотрел вниз, на серебристый берег. Помост с приборами был окружен кольцами, сложенными из неподвижных шариков. У каждого кольца был свой цвет. Внутреннее, наименьшее кольцо было синим, а дальше - зеленое, красное, фиолетовое.
– Никогда такого не видела, - пробормотала Кристи. Ее голос вполз мне в уши; мне показалось, что она залезла в мой в скафандр, прижалась, положила подбородок мне на плечо и говорит в самое ухо…
Приглядевшись, я заметил, что шарики связаны между собой тонкими, перекрученными, бесцветными нитями. У меня на глазах один из них протянул к помосту свою «конечность». Я уже знал, что сейчас произойдет. Так и вышло: перемычка почернела и сократилась, выпустивший ее шарик перевернулся и пропал из виду. Сомкнется ли кольцо, сделает ли каждый солдат маленький шажок, как греческие воины в фалангах?
– Не понимаю, зачем они это творят, - проговорила Кристи.
Смерть ради истины? Любопытно!
К помосту потянулась еще одна конечность; чем больше сокращалось расстояние, тем медленнее становилось движение. Конечность расплющивалась, расширялась. Наконец на ней появилась плоская присоска, которая задвигалась влево-вправо, не прикасаясь к помосту. Потом в центре присоски образовались желтые бусины, которые, отделившись, устремились к родительскому шарику. Там они умножились в числе и разбежались по кольцу.
– Думаешь, они знают о нашем присутствии? - спросил я.
Первый шарик втянул свою ложноножку, и через секунду следующий в шеренге обзавелся таким же… инструментом? Не уверен, что правильно подобрал слово. Исследование теплого помоста продолжилось.
– Не знаю, - ответила Кристи. - Их радиочувствительность не настолько велика. Мне обычно приходится включать передатчик на полную мощность, чтобы обратить на себя их внимание.
Я сделал шаг в сторону.
– Давай спустимся и…
Кристи еще не знала, что я собираюсь предложить, но на всякий случай ахнула и крепко схватила меня за запястье. Я вспомнил о ледорубе и слегка поежился.
Когда я снова перевел взгляд на береговую полосу, кольца уже распались, бусины обрели идеальную сферическую форму. Они появлялись и исчезали в растрескавшемся льду, как разноцветные шарики для пинг-понга, прыгающие в наполненной раковине. При этом в их прыжках наблюдалась синхронность.
Потом шарики разом взорвались, превратившись в завесу из мелких серебристых капелек. Капли льнули одна к другой, сливались, образовывали сплошную волну. Очень быстро весь пляж превратился в серебряное зеркало, простершееся между морем, скалами и помостом. В нем отражалось красное небо вместе с золотыми лучами, проникающими в прорехи облаков, и снежными завихрениями, похожими на заряды пыли, поднимаемые летним ветром. Мне показалось даже, что я вижу кусочек радуги.
Потом отражение в зеркале стало темнеть, потеряло отчетливость, словно начали сгущаться сумерки, хотя настоящее небо, то, что сверху, осталось прежним. Золотые лучи в зеркале померкли, красный цвет сменился оранжевым, потом побурел, посинел, стал отливать фиолетовым, превратился в смоляную черноту.
Правда, на черном фоне остались серебряные блестки. Что-то в их расположении заставило меня еще больше насторожиться. Блестки перемещались по черному зеркалу, образовывая смутно знакомые фигуры. Часть свилась в густую диагональную полосу…
Кристи ахнула, и мне показалось, что она согрела мне своим дыханием ухо. Она догадалась, что происходит, на несколько секунд раньше, чем я.
Звезды потускнели, Млечный путь почти совсем скрылся из виду.
– Но как? - услышал я голос Кристи. - Как они могут видеть?
В центре звездного неба вспыхнул яркий свет. Вокруг источника света начали вращаться «прожекторы» помельче - одни более яркие, другие менее, некоторые почти белые, другие - синие, красные, зеленые…
От синего потянулись тонкие лучи света. Одни задержались у оранжевого Юпитера, другие достигли желтого Сатурна; одни довольствовались этим, другие продолжили путь и пропали из виду.
1 2 3 4 5 6
Над приборами поднимался узкий столбик черного дыма, который уже начинали рассеивать конвекционные потоки. Весь пляж был усеян знакомыми цветными мазками, медленно перемещавшимися во всех направлениях.
У меня на глазах одна темно-синяя тварь приблизилась к помосту и вытянула длинное узкое щупальце. Поколебавшись в нескольких сантиметрах от опоры, щупальце прикоснулось к ней и тут же сократилось, втянулось в тело. Синее пятно закружилось, посветлело и ушло в песок. Мгновение - и оно исчезло. В воздух поднялся еще один столбик черного дыма. Я вспомнил образец, взятый раньше из поврежденного прибора и хранившийся в холодильнике вездехода.
Невинная живность исследует инопланетные механизмы и гибнет в процессе познания…
Неужели любопытство - банальный тропизм, как у мотыльков, летящих на огонь свечи?
– Вот, значит, что тебя так заботит! - осенило меня. Не знаю, какой реакции я от нее ожидал, - во всяком случае, не той, которая последовала.
– Выключи радио! - приказала она.
Я хотел возразить, но она дотронулась до моей руки. Прикосновения я не почувствовал - слишком груб материал скафандра, но мольбе в ее огромных глазах нельзя было не подчиниться. Я выключил радио и приготовился ждать. Она отвернулась, быстро подошла к краю скалы - слишком близко, учитывая хрупкость этого химического льда - и трижды включила и выключила свой передатчик.
Как все это напоминало кино!
Внизу, на прибрежной полосе, живые мазки застыли. То было сознательное оцепенение: точно так же застывает паук, почувствовав, что на него смотрят. Застывает, припадает к земле, следит за вами, перебирая свои непостижимые мысли…
Я вспомнил, как в прошлый раз одна из тварей пошла оранжевыми пятнами, и в памяти возникли жуткие кадры из научно-популярного фильма с ускоренной съемкой жизненного цикла плесени.
Картина, представшая моим глазам сейчас, тоже состояла из кадров. В одном из них пляж был полон разноцветных штрихов, в следующем опустел. Старые фильмы в подобных эпизодах пытались вызвать ощущение тревоги. Так было и сейчас. Я хотел включить рацию, но Кристи, уловив краем глаза движение моей руки, сделала предостерегающий жест.
Снова ждать?
Внизу, у моря, появилась синяя плоскость с неровными краями. Еще два-три удара моего сердца - и по синеве поползла в нашу сторону остроконечная розовая лента. С другой стороны синей скатерти в воздухе появилась коническая фигура, заметно опадающая в направлении розовой змейки. Но соприкосновения конуса и розовой змеи не произошло: под конусом возник оранжевый вихрь. Конус выбросил тонкие опоры, из-под него вырвался и тут же исчез язык пламени.
На розовом фоне проявились и поползли к неподвижному конусу синие и зеленые пятна. Вблизи конуса они по очереди чернели и исчезали. Вскоре стало ясно, что они научились соблюдать дистанцию и сгрудились у края картинки, как выведенные из игры шахматные фигуры рядом с доской.
У меня пересохло во рту, и я все-таки включил рацию.
– Откуда у них представление о нашем чувстве перспективы? - спросил я шепотом, словно нас подслушивают. В наушниках прозвучал взволнованный шепот Кристи:
– Это не двумерные существа.
Конечно! Мир этих существ - не безликая плоская равнина, а сами они - не воскообразные штрихи на поверхности…
Тем временем конус опять изрыгнул огонь и стал подниматься, пока не пропал из «кадра». Остававшиеся синие точки почернели и исчезли.
Через некоторое время в «кадр» полезли новые точки, устремляясь к месту, где прежде находился конус. Первопроходцы чернели и умирали, но так происходило недолго. Закончив исследование, точки продолжили путь.
Мгновение - и синяя скатерть с пустой розовой полосой исчезла, а берег снова опустел.
– Зачем ты мне это показала? - спросил я, повернувшись к
Кристи.
Сквозь щиток шлема были видны только ее глаза - огромные, голубые, серьезные и испуганные.
– Я не могу принять решение одна. - Поколебавшись, она закончила: - Сам понимаешь.
Я понял: она не Бог.
За весь обратный путь мы не произнесли ни слова. Потом мы сидели в комбинезонах, заменяющих нижнее белье, заваривали и пили чай, беседовали ни о чем, описывая круги, словно боялись сказать самое главное
Все мы - живые мертвецы. Эта мысль не покидала меня весь обратный путь. Она цеплялась ко мне, как прилепился к вездеходу снежный буран: он то заворачивался воронкой, то затихал, то снова оживал, словно птичья стая, выпархивающая из-под гусениц.
Меньше двух тысяч выживших! В старых романах этого оказалось бы вполне достаточно: целых две тысячи окрыленных «перволюдей», работающих не покладая рук, с надеждой взирающих на безжизненные пространства, достигающих берегов бескрайнего моря, размножающихся и снова заселяющих Землю.
Увы, Солнечная система лишилась своей обитаемой планеты.
Я вспомнил репортажи с лунной базы. «Орбет» доставит с венерианской орбитальной станции не только тех, кто не покончил с собой, но и особо прочные буры, предназначавшиеся для изучения поверхности Венеры. Вместе с бурами прибудет и один из пилотируемых спускаемых аппаратов.
Тогда мы все поймем. Тогда будем знать точно…
Я не мог не представить себя в той первой экспедиции, на борту спускаемого аппарата, пронзающего бурые сумерки и опускающегося на поверхность планеты…
А ведь я бывал на Венере, работал в тамошней атмосфере… А в детстве читал статьи о том, как легко уничтожить хрупкую экосистему.
Я представлял себе фантазию и реальность: уничтоженные ядерной войной города, Землю, испепеленную лавой. Горький дым - вот и все, что осталось от нашей цивилизации.
Кристи наслаждалась паром из своей чашки и как-то странно посматривала на меня. Чем стала гибель Земли для Кристи Мейтнер? Погиб ли близкий человек, или она восприняла Катастрофу как массовую смерть чужих людей? Миллиардов чужаков?
– Наверное, нам лучше обсудить все прямо сейчас, - произнесла она. Видимо, мое нежелание разговаривать не бралось в расчет.
Я кивнул, не зная, чего мне больше хочется. Ее лицо нельзя было назвать выразительным. Та же проблема, что и у меня. Я попытался вспомнить свое отражение в зеркале, но увидел только туман. На что же она так таращится?
– Все просто, Ходжа, - начала она. - Они ЖИВЫЕ, это ИХ мир. Если мы здесь останемся, то даже при том, что нас всего жалкая горстка, среда на Титане будет медленно, но неуклонно изменяться и в результате превратится в мир, где они больше не смогут жить.
– По-моему, сейчас важнее другое: мы нашли разум. Чуждый, но разум!
Она покачала головой.
– Если мы с тобой постараемся сохранить это в тайне, если попытаемся уберечь их, то потом, вернувшись на лунную базу…
– Земля не возродится, - сказал я жестко. - А мы не проживем на Луне долго. Спутники Сатурна - самое подходящее место. По крайней мере - шанс…
– Нет. Наша партия в любом случае проиграна, - сказала она. В принципе, она права.
– Ты предлагаешь, - продолжала Кристи, - чтобы мы набились все сюда, уничтожили жителей Титана, а потом все равно вымерли, перечеркнув не только собственное, но и чужое будущее?
Какой должна быть моя следующая реплика? Все, догадался: «Пойми, Кристи, ты получила неопровержимые доказательства, что жизнь свойственна Вселенной как таковой!» Идиот! Ведь я помнил, как она выглядела, какими огромными были ее глаза, когда она стояла у меня за спиной с ледорубом и собиралась с духом, чтобы совершить убийство.
– Не пойму, о чем мы тут толкуем, зачем произносим старомодные заклинания экологов? - В точности как болваны, протестовавшие черт знает когда против запуска «Кассини», но не желавшие пошевелить даже пальцем, чтобы избавить мир от чудовищного запаса водородных бомб!
Главное - выбрать цель. Выбрать среди целей ту, что проще.
– Не в том дело, - возразила она утомленно. - Если бы все исчерпывалось тем, что они живые, что они разумные, ты бы здесь сейчас не сидел.
– Шарахнула бы ледорубом? - спросил я с улыбкой. - Интересно, и как бы ты потом объяснила мою гибель?
– Тогда я об этом не думала.
– Ясно. Ну и почему же я до сих пор цел? Долгий недоуменный взгляд, попытка постичь, прячется ли во мне душа, такой ли я человек, как она. Но ответа нет. Вместо этого:
– Позавчера я получила доказательства, что их жизнедеятельность связана с прямым ядерным синтезом.
Она облегченно перевела дух: видимо, произнесла самые главные слова. Мне же казалось, что мы все еще не видим за деревьями леса.
В старых романах подробности всегда затмевали целое, персонажи увлекались наукообразными беседами, кичась своей компетентностью, пока не появлялся Господь и не ставил жирную точку. В нашем положении такие подробности теряют смысл. И все же я подхватил:
– Это могло бы склонить чашу весов в нашу пользу. Мы селимся здесь, учимся взаимодействовать с ними и выживаем как вид…
Я сильно ее разочаровал. Вряд ли ей хотелось, чтобы я выносил свои вердикты. Наверное, ей представлялся сценарий, в котором она, педантичный наставник, объясняла простаку, разинувшему от восхищения рот, всю сложность ситуации, прибегая к простейшей терминологии.
Она откинулась и вздохнула.
– Выходит, ты уже все продумал?
Людям нравится воображать, что они принимают разумные решения. Это называется поведением, направленным на поиск оправданий. Мы с Кристи долго смотрели друг на друга. Напряжение становилось все сильнее, мы по очереди порывались нарушить молчание, но умолкали на полуслове. Кому хочется оправдываться первым? Во всяком случае, не мне. Серьезная проблема, где подходящим аргументом может оказаться даже ледоруб…
Мне не хватало ясности мышления. Мы заговорили об обнаруженном ею явлении, которое она действительно растолковала мне в простейших терминах. В конце концов я сумел ухватить нить и намотать ее на катушку собственных знаний, понять в рамках собственных представлений. Важный этап при поиске оправданий для своего поведения… Или для бездействия.
Подумай об открывающихся возможностях, Кристи! Подумай о технологических прорывах. Об исчерпанности наших ресурсов. Что значат по сравнению с этим твои титанианцы? Так ли важна их судьба?
В конце концов мы уснули. Я устроился на полу, Кристи - на своей койке, спиной ко мне, спрятав голову в тени, сгустившейся у стены. Сначала я не засыпал, пытался анализировать ситуацию, убедить себя, что во всем этом есть смысл.
Проснувшись, я обнаружил Кристи на полу рядом со мной. Правда, она спала, не прикасаясь ко мне, только положив голову на край свернутого одеяла, которое я использовал как подушку.
Лайза никогда так не делала. Когда мы спали вместе, она всегда должна была ко мне прикасаться: то прижималась к моей спине, то требовала, чтобы я ее обнимал и защищал, как раковина моллюска. Помнится, когда мы еще были очень молоды и в новинку друг другу, я, просыпаясь, ловил на своем лице ее дыхание. Трудно представить себе что-либо более интимное, чем это.
Проснувшись, мы позавтракали, сели в вездеход и опять поехали к берегу Воскового моря, где нас дожидались разноцветные чудеса, не ведающие о наших бедах.
* * *
Не знаю, что меня заставило остановить вездеход на эскарпе. Наверное, предчувствие надвигающихся событий или острое желание увидеть великолепную панораму. Я велел Кристи покинуть вездеход. Прежде чем согласиться, она долго смотрела на меня, потом кивнула, опустила шлем скафандра и включила наддув. Внешняя оболочка, только что состоявшая из одних морщин, расправилась, напряглась, и женщина превратилась в манекен.
Дождавшись шипения воздушного клапана, я посмотрел в окно и обнаружил «манекен» среди безжизненной пустыни. Почему-то вспомнилась телевизионная реклама, которую я часто видел в детстве: герой в плоском шлеме, с примкнутым штыком, идущий в атаку сквозь шквал огня. Что именно рекламировал этот персонаж, я не помнил - или не хотел вспоминать из чувства самосохранения.
По-моему, Кристи испытала облегчение, когда я присоединился к ней. Конечно, лицевой щиток, как всегда, не позволял разобраться в ее настроении: я видел только огромные глаза с уже знакомым непонятным выражением, то ли изумление, то ли страх, то ли негодование. Тем не менее она дошла со мной до края скалы. Там мы остановились. Я даже позволил ей встать за спиной. Я хорошо помнил, как выглядел ледоруб в ее руках, но теперь это почему-то утратило значение.
Здесь, на уступе, она при желании могла бы обойтись без ледоруба. Один хороший толчок - и я полетел бы вниз. При здешнем слабом тяготении человек, пожалуй, пережил бы падение, но вот скафандр…
Я представил себя в роли разрывающейся гранаты.
Небо, протянувшееся у нас над головами к невидимому горизонту, походило сейчас на застегнутое красное одеяло с лохматыми тучами из грубой шерсти, усеянными дырами, сквозь которые сквозила бесконечность.
Я посмотрел вниз, на серебристый берег. Помост с приборами был окружен кольцами, сложенными из неподвижных шариков. У каждого кольца был свой цвет. Внутреннее, наименьшее кольцо было синим, а дальше - зеленое, красное, фиолетовое.
– Никогда такого не видела, - пробормотала Кристи. Ее голос вполз мне в уши; мне показалось, что она залезла в мой в скафандр, прижалась, положила подбородок мне на плечо и говорит в самое ухо…
Приглядевшись, я заметил, что шарики связаны между собой тонкими, перекрученными, бесцветными нитями. У меня на глазах один из них протянул к помосту свою «конечность». Я уже знал, что сейчас произойдет. Так и вышло: перемычка почернела и сократилась, выпустивший ее шарик перевернулся и пропал из виду. Сомкнется ли кольцо, сделает ли каждый солдат маленький шажок, как греческие воины в фалангах?
– Не понимаю, зачем они это творят, - проговорила Кристи.
Смерть ради истины? Любопытно!
К помосту потянулась еще одна конечность; чем больше сокращалось расстояние, тем медленнее становилось движение. Конечность расплющивалась, расширялась. Наконец на ней появилась плоская присоска, которая задвигалась влево-вправо, не прикасаясь к помосту. Потом в центре присоски образовались желтые бусины, которые, отделившись, устремились к родительскому шарику. Там они умножились в числе и разбежались по кольцу.
– Думаешь, они знают о нашем присутствии? - спросил я.
Первый шарик втянул свою ложноножку, и через секунду следующий в шеренге обзавелся таким же… инструментом? Не уверен, что правильно подобрал слово. Исследование теплого помоста продолжилось.
– Не знаю, - ответила Кристи. - Их радиочувствительность не настолько велика. Мне обычно приходится включать передатчик на полную мощность, чтобы обратить на себя их внимание.
Я сделал шаг в сторону.
– Давай спустимся и…
Кристи еще не знала, что я собираюсь предложить, но на всякий случай ахнула и крепко схватила меня за запястье. Я вспомнил о ледорубе и слегка поежился.
Когда я снова перевел взгляд на береговую полосу, кольца уже распались, бусины обрели идеальную сферическую форму. Они появлялись и исчезали в растрескавшемся льду, как разноцветные шарики для пинг-понга, прыгающие в наполненной раковине. При этом в их прыжках наблюдалась синхронность.
Потом шарики разом взорвались, превратившись в завесу из мелких серебристых капелек. Капли льнули одна к другой, сливались, образовывали сплошную волну. Очень быстро весь пляж превратился в серебряное зеркало, простершееся между морем, скалами и помостом. В нем отражалось красное небо вместе с золотыми лучами, проникающими в прорехи облаков, и снежными завихрениями, похожими на заряды пыли, поднимаемые летним ветром. Мне показалось даже, что я вижу кусочек радуги.
Потом отражение в зеркале стало темнеть, потеряло отчетливость, словно начали сгущаться сумерки, хотя настоящее небо, то, что сверху, осталось прежним. Золотые лучи в зеркале померкли, красный цвет сменился оранжевым, потом побурел, посинел, стал отливать фиолетовым, превратился в смоляную черноту.
Правда, на черном фоне остались серебряные блестки. Что-то в их расположении заставило меня еще больше насторожиться. Блестки перемещались по черному зеркалу, образовывая смутно знакомые фигуры. Часть свилась в густую диагональную полосу…
Кристи ахнула, и мне показалось, что она согрела мне своим дыханием ухо. Она догадалась, что происходит, на несколько секунд раньше, чем я.
Звезды потускнели, Млечный путь почти совсем скрылся из виду.
– Но как? - услышал я голос Кристи. - Как они могут видеть?
В центре звездного неба вспыхнул яркий свет. Вокруг источника света начали вращаться «прожекторы» помельче - одни более яркие, другие менее, некоторые почти белые, другие - синие, красные, зеленые…
От синего потянулись тонкие лучи света. Одни задержались у оранжевого Юпитера, другие достигли желтого Сатурна; одни довольствовались этим, другие продолжили путь и пропали из виду.
1 2 3 4 5 6