И нельзя потом принимать за чистую мо-
нету то, что написано в протоколах допросов таких свидетельниц. Настя
уже к концу первой недели совместной работы почувствовала, что с Игорем
Лепешкиным что-то не так, но смолчала, полагая, что у человека, почти
двадцать лет проработавшего на следствии, должно хватить профессионализ-
ма на то, чтобы не смешивать субъективные оценки и переживания с фактами
и доказательствами по уголовным делам. Да и сам Колобок Гордеев страшно
не любил, когда его сыщики начинали жаловаться на следователей. "Не мо-
жете найти со следователем общего языка - грош вам цена, как оперативни-
кам", - не уставал повторять он. Кроме Насти и Короткова убийством Га-
лактионова занимался еще Миша Доценко, и они втроем опросили столько лю-
дей, сколько сумели, разрываясь между этим преступлением и добрым десят-
ком других. С остальными беседовал Лепешкин. Вот и добеседовался... Од-
ним словом, струсили они, не настояли на своем сразу же, за что и полу-
чили от Колобка Гордеева по полной программе. Но главное - они сумели за
полчаса соорудить сценарий, результатом постановки которого на оператив-
ном совещании явилось внезапное озарение их начальника. Не случайно же
он ругался-ругался, мораль читал и вдруг ни с того ни с сего перешел к
следующему вопросу, словно разговора о Короткове и его неудачах не было
вовсе. И не случайно велел остаться после совещания Насте, Короткову и
Доценко. Это означало, что он тоже вспомнил про Лепешкина и понял, что
вины его ребят здесь нет. Они следователей не выбирают. А его вина, вина
начальника, есть. Он должен был вовремя вспомнить, что такое есть Игорь
Евгеньевич Лепешкин, и дать своим подчиненным жесткие инструкции, а не
ждать, пока они набьют синяки и шишки, набираясь собственного печального
опыта.
Когда закрылась дверь за последним из покидающих кабинет Гордеева
оперативником, он резко поднял голову и уставился на Короткова:
- Что за детский сад вы мне тут разводите?
Почему сразу не пришли и не сказали, что Лепешкин вам всю обедню пор-
тит?
- Виктор Алексеевич, вы не поощряете, когда мы ходим к вам жало-
ваться. Сколько раз вы устраивали нам выволочки за то, что мы жаловались
вам на следователей? Вы же сами без конца повторяли, что следователь -
фигура номер один, и наше дело - выполнять его поручения, а в свободное
от основной работы время заниматься самодеятельностью, - сказала Настя,
пересаживаясь в свое любимое кресло в углу кабинета.
- Мало ли чего я говорил, - пробурчал Колобок. - Может, я шутил. В
общем, так, ребятки. Я перед вами виноват, Лепешкина просмотрел. Я его
знаю давно, он в городской прокуратуре всего два месяца работает, а до
этого много лет сидел в районе и в округе. Вам, слава Богу, сталкиваться
с ним раньше не приходилось, он специализировался на хозяйственных де-
лах. Когда мне сказали, что убийство Галактионова ведет следователь Ле-
пешкин, я должен был сразу вас предупредить, чтобы женщин-свидетельниц
вы предварительно опрашивали сами, иначе толку не будет. Я этого не сде-
лал, в чем и признаю свою вину. С этим все. Теперь о другом. Мне звонил
сегодня Константин Михайлович Ольшанский с несколько странной просьбой.
Ему нужны сведения по делу Галактионова. Господин Лепешкин их, естест-
венно, не дает. Ну, тут он в своем праве, тайна следствия - дело святое.
В принципе Костя мог бы получить эти сведения сам, но у него это займет
раз в сто больше времени, чем у вас троих плюс Лепешкин. Объясняю суть:
Ольшанский ведет дело о разглашении тайны усыновления. Некий Лыков вымо-
гал деньги у приемных родителей под угрозой разглашения вышеозначенной
тайны. Будучи благополучно пойманным, Лыков заявил, что узнал эти сведе-
ния от недавно убиенного Галактионова. Вопрос: а откуда сам Галактионов
мог это узнать? Спросить мы у него уже ничего не можем, к сожалению. По-
этому Косте остается только одно: прошерстить весь круг знакомых покой-
ного, чтобы попытаться найти ниточку, которая приведет его к человеку с
излишне длинным языком. Если Костя сейчас кинется заново терзать
родственников, друзей и знакомых Галактионова, причем с какими-то стран-
ными и совершенно другими вопросами, то потратит массу сил и времени, а
в результате только людей озлобит. Ему бы получить перечень свидетелей и
краткие характеристики показаний, да Лепешкин ему дело не дает. Просьба
ясна?
- Так Лепешкин и нам дело не дает, - подал голос Коротков. - Мы
Ольшанскому можем дать только то, что сами сделали, а уж чего там Лепеш-
кин надопрашивал - мы и знать не знаем. Так только, в общих словах, ис-
ходя из того, что он соизволит нам сквозь зубы процедить.
- Ребятки, Косте надо помочь.
- Конечно, Виктор Алексеевич, о чем речь, Ольшанский - нормальный му-
жик, с ним хорошо работать. Поможем. А почему бы ему не забрать дело Га-
лактионова себе?
- С какой это стати, скажи, пожалуйста? Кто он такой, чтобы забирать
дела по собственному усмотрению? Чтобы это сделать, нужно по меньшей ме-
ре доказать, что убийство и разглашение тайны усыновления можно объеди-
нять в одно уголовное дело. У тебя есть основания так думать? Правильно,
нет. И у меня нет. И у него нет. Во-вторых, нужно еще доказать, что дела
надо объединять именно у Ольшанского, а не у Лепешкина. По общему-то
правилу, дело о менее тяжком преступлении присоединяется к делу о более
тяжком, а никак не наоборот. Усыновление можно отобрать у Кости и отдать
этому дегенеративному Лепешкину. А наоборот - маловероятно.
Выйдя от начальника, Настя направилась к своему кабинету, когда ее
догнал высокий черноглазый Миша Доценко, самый молодой сыщик в отделе по
борьбе с тяжкими насильственными преступлениями.
- Анастасия Павловна, можно к вам на минутку?
- Заходите, Мишенька.
Она приветливо улыбнулась, открывая перед Мишей дверь. Он ей нравился
своим упорством, неугасимым стремлением научиться тому, чего он еще не
умеет, открытостью и какой-то почти детской наивностью и чистотой. Сам
он перед Каменской трепетал, называл ее по имени-отчеству, чем вот уже
три года ввергал ее в смущение и краску, но переходить на "ты" и на об-
ращение по имени отказывался категорически.
- Выпьете со мной кофе? - спросила она, доставая большую керамическую
кружку и кипятильник. Без кофе она не могла прожить и двух часов, и если
ей не удавалось вовремя влить в себя чашку горячего крепкого напитка,
она начинала слабеть, внимание рассеивалось, а глаза закрывались.
- С удовольствием, если можно, - застенчиво ответил Миша. - Анастасия
Павловна, объясните мне, пожалуйста, про Лепешкина, я не все понял из
того, что говорил Виктор Алексеевич.
У Миши Доценко было еще одно отличительное качество: он был
единственным сотрудником отдела Гордеева, который никогда не называл
своего начальника Колобком не то что за глаза, а даже и в мыслях.
- Видите ли, Мишенька, я сама узнала об этом только сегодня утром.
Оказывается, от Игоря Евгеньевича в свое время ушла жена, бросила его
ради красивого богатого любовника. Подозреваю, там было еще кое-что, но
вам как человеку молодому эти гадости знать не обязательно. Игорь Ев-
геньевич очень переживал, причем настолько, видимо, сильно, что у него
сформировался свой взгляд на адюльтер. Мужчина, как холостой, так и же-
натый, может делать все, что считает нужным, но изменяющая мужу женщина
достойна всяческого порицания. Он ненавидит только свою жену, но никак
не ее нового мужа. Понятно?
- Пока понятно, - кивнул Миша, не сводя с Насти внимательных черных
глаз. - У вас вода кипит.
- Спасибо.
Она повернулась к тумбочке, на которой стояла кружка с кипятильником,
вытащила вилку из розетки.
- Вам крепкий?
- Средний.
- Сахар?
- Два кусочка, если можно, пожалуйста.
- Можно, пожалуйста. - Настя бросила в его чашку два куска сахару. -
От вашей вежливости, Мишенька, можно сойти с ума. Вы не устаете от нее?
Впрочем, извините, это с моей стороны уже грубо. Вернемся к Лепешкину.
Если Игорю Евгеньевичу приходится беседовать с женщиной, имеющей любов-
ника, то беседу можно считать загубленной с самого начала. Он проявляет
крайнюю резкость, нетерпимость, невежливость вплоть до грубости, посто-
янно давая ей понять, что она нарушает нормы морали и ей вообще не место
среди людей. Понятно, что практически любая женщина в такой обстановке
замкнется и слова лишнего не скажет, лишь бы быстрее ноги унести от это-
го малоприятного человека. А поскольку Галактионов в любовных связях и
разовых похождениях себя не ограничивал, то совершенно очевидно, что его
подруги составляют значительную часть всех источников информации. И вот
сегодня утром оказалось, что полноту информации, полученной из этих ис-
точников, нужно ставить под сомнение. Костя-то Ольшанский хорошо знает,
что такое Лепешкин, вот он меня и просветил.
- Вы мне не расскажете?
- О чем? - удивилась Настя.
- О том, что сказал Ольшанский. Я только в кабинете у Виктора Алексе-
евича в первый раз об этом услышал.
- Ох, Мишенька, простите меня, ради Бога! - спохватилась Настя. Она и
в самом деле до начала оперативки не успела поговорить с Мишей, а теперь
получалось, что она отстранила младшего товарища от дела, ничего ему не
объясняя. - Понимаете, свалить вину на покойника - дело некрасивое, но,
к сожалению, весьма распространенное. Ольшанский подозревает, что шанта-
жист Лыков может говорить неправду и сведения об усыновлении он получил
вовсе не от Галактионова. Проверить это очень трудно, но Ольшанский вце-
пился в это дело как собака в кость и хочет, чтобы мы по возможности ему
помогли. Мы имеем, с одной стороны, мужа и жену Красниковых, а с другой
- Галактионова, якобы обладавшего информацией об их семейной тайне. И мы
должны попробовать провести линию между ними. При этом мы договорились,
что Константин Михайлович будет двигаться нам навстречу со стороны Крас-
никовых и их окружения, а мы, в свою очередь, еще раз проанализируем
круг знакомых Галактионова, на этот раз с точки зрения контактов с теми,
кто соприкасался с Красниковыми. Идея понятна?
- Вот теперь понятно, - облегченно улыбнулся Доценко.
- Ну, раз понятно, тогда начнем. Несите мне все, что у вас есть по
Галактионову, я пока начну приводить это в систему, а вы, Мишенька, отп-
равляйтесь к свидетельницам, которых допрашивал Лепешкин. Придумайте ка-
кую-нибудь убедительную сказочку, заморочьте им голову, но постарайтесь
их разговорить. Ни один из тех, с кем мы беседовали, не сказал ни слова,
из которого можно было бы догадаться, откуда у Галактионова сведения об
усыновлении. Никто не упоминал ни о связях в органах ЗАГСа, ни о роддо-
мах, ни о Саратове, где родился и был усыновлен мальчик. Ну не во сне же
ему это приснилось, правда? Должен быть кто-то, кто сказал ему об этом.
Вот этого "кого-то" мы с вами и должны вычислить.
Получив от Михаила все блокноты с записями по делу Галактионова,
Анастасия Каменская заперлась в кабинете, сварила себе еще кофе, убрала
со стола все лишнее и с головой погрузилась в изучение списка людей, с
которыми так или иначе был связан Александр Владимирович Галактионов.
Инна Литвинова, невысокая, широкоплечая, крепко сбитая, легко подни-
малась по лестнице, неся в одной руке объемистый портфель, в другой -
тяжелую сумку с продуктами. Открыв дверь своей квартиры и войдя в прихо-
жую, она сразу поняла, что Юля дома.
- Котенок! - радостно позвала она. - Я пришла!
Ей никто не ответил. Инна быстро сбросила грязные сапоги и, даже не
сняв короткую шубку, стремительно ворвалась в спальню. Юля лежала в пос-
тели с книжкой, ее длинные светло-рыжие волосы казались золотыми на фоне
голубой наволочки, а выражение смазливого личика было недовольным и
скучным.
- Котенок, ты чего не откликаешься? Ты плохо себя чувствуешь? - за-
ботливо спросила Инна.
- Нормально, - вяло протянула Юля.
- Сейчас я приготовлю ужин. Хочешь салат с крабами? Я купила...
- Да ну, - все так же вяло протянула девушка. - Я хочу шампиньонов, я
тебе еще вчера говорила. Курицу хочу с шампиньонами. И креветок в кляре.
- Я все купила, котеночек, не злись, я сейчас все сделаю, - засуети-
лась Инна.
- Да? - Юля заметно оживилась. Просто удивительно, откуда в этой юной
девушке была такая непреодолимая страсть к изысканной кухне. Она ела
немного, была очень стройной и изящной, но претензии по части кухни у
нее были поистине княжеские, и она знала, что Инна в своей слепой любви
к ней готова на все, лишь бы доставить ей удовольствие.
Ужин Инна принесла ей в постель. Сидя рядом на краешке кровати, она
с, умилением наблюдала, как Юля с аппетитом ест крупные креветки в кля-
ре, обмакивая их в специальный соус.
- Вкусно? - с надеждой спросила Инна.
- Нормально, - безразличным тоном ответила девушка. - Ты мне обещала,
что мы поедем на Средиземное море, где в ресторанах подают устрицы, кре-
ветки и омаров. Когда мы поедем?
- Скоро, котеночек. Скоро у нас будет много денег, очень много. Я,
может быть, не смогу с тобой поехать, но ты ведь и одна съездишь, прав-
да?
Инне очень хотелось услышать в ответ сожаления по поводу невозможнос-
ти поехать на Средиземное море вместе. Но она, как, впрочем, и ожидала,
услышала совсем другое.
- Ладно, я и одна не пропаду. Так даже лучше. Так когда я поеду?
- Я не могу сказать точно. Я думаю, что получу деньги в течение двух,
самое большее - трех месяцев. Сейчас январь, значит, наверное, в мае ты
уже сможешь ехать.
- Договорились, - повеселела Юля, - в мае я еду в Италию, на море,
есть устрицы.
Инна тщательно перемыла на кухне всю посуду, протерла мокрой тряпкой
пол. Ей приходилось тщательно следить за чистотой в квартире, потому что
Юля обожала ходить босиком и по целым дням не снимала белых, нежно-голу-
бых или розоватосиреневых пеньюаров, и не дай Бог на кухонном столе ос-
танется непросохший след от чашки с кофе или от розетки с вареньем.
Закончив уборку, она отправилась в ванную. Сняв юбку и темную строгую
блузку, она осталась в одном белье и по привычке окинула себя взглядом в
зеркало. Прямые плечи, мощный торс, полное отсутствие талии и узкие
сильные бедра. Лицо некрасивое, грубоватое. Коротко остриженные волосы с
ранней сединой. Да, Инна Литвинова, до красавицы тебе далеко, но это не
так уж и важно. Мужик и не должен быть красивым, вполне достаточно, если
он чуть-чуть лучше обезьяны.
Стоя под душем, она с нежностью подумала о Юле, о ее золотых волосах
и молочно-белом теле на голубых простынях, и почувствовала, как внизу
живота возникла приятная ноющая тяжесть. Юлечка... Юленька... Котено-
чек...


Глава вторая

Дима Красников родился в 1979 году в Саратове. Его мать, Вера Бори-
совна Боброва, так и не вышла замуж, но, защитив диссертацию и построив
себе кооперативную квартиру, в сорок три года решила, что нужно рожать.
Родители ее были уже старенькими, и перспектива остаться совсем одной на
этом свете Веру Борисовну ужасала.
Она поехала в южный санаторий "за беременностью", но в первый раз ей
не повезло. На следующий год она повторила попытку, но снова неудачно.
Ей хотелось родить ребенка от здорового непьющего мужчины, а такой на-
шелся лишь под самый конец ее пребывания в санатории, и хотя и удалось
затащить его в постель, но забеременеть Вера снова не успела. Третья по-
ездка оказалась успешной, правда, врач предупредил, что первые роды в
сорок пять лет - дело весьма опасное. Отец Веры к этому времени умер,
оставалась мать, которой было уже за семьдесят и которая здоровьем пох-
вастаться не могла. Перспектива полного одиночества была такой близкой,
что Вера рискнула пренебречь советом врача, хотя тот очень и очень сове-
товал ей подумать, показывал результаты анализов, кардиограмму и говорил
о высокой вероятности неблагоприятного исхода.
Прогноз врача оправдался. Двоюродная сестра Веры Борисовны Оля Бобро-
ва, коренная москвичка, работавшая в то время в Курске учителем русского
языка и литературы по распределению после окончания педагогического инс-
титута, примчалась в Саратов, едва узнав о смерти сестры.
- Тетя Люба, давайте я заберу мальчика, - предложила она своей тетке.
- Вы с ним не справитесь, а отдавать в детский дом при живых родственни-
ках - кощунство.
Мать Веры Борисовны вынуждена была согласиться с тем, что ее племян-
ница права. Ольга назвала мальчика Дмитрием, оформление документов прош-
ло легко и быстро отчасти потому, что у покойной сестры и у самой Ольги
фамилии были одинаковыми:
1 2 3 4 5 6