Жара, духота, зной, отды-
хающие ходят в купальниках или в крайнем случае в майках и шортах, а она
должна целый день быть "при параде", в юбке и блузке, в босоножках на
каблуках, которые безжалостно натирают распухающие от жары ноги. От за-
пахов, доносящихся с кухни, кружится голова, потому что Люба постоянно
голодна. Но разве можно сказать об этом хозяину? Он, конечно, начнет
кормить ее лучше, но ведь за ее же счет. Будет отчислять не по пятнад-
цать долларов, а по двадцать. Зазвать в ресторан двадцать человек - это
только на пропитание. Нет уж, лучше потерпеть. В полночь "Дюпон" закры-
вался, и Люба плелась туда, где снимала угол. Это был именно угол, а не
целая комната. Четыре девушки - три студентки-турчанки и она сама - юти-
лись в тесной конуре без кондиционера и с единственным крошечным окошком
гдето под потолком. Дышать нечем, все тело покрыто липким потом, и зад-
ремать удается только ближе к рассвету, когда становится чуть прохлад-
нее. В семь утра студентки вставали - их рабочий день начинался в де-
вять, и хотя идти было недалеко, собираться они начинали заранее. В доме
был только один туалет, совмещенный с душем, и пользовались им все оби-
татели - без малого человек пятнадцать, включая и хозяев. Чтобы умыться,
приходилось стоять в очереди. После ухода студенток спать уже было не-
возможно, дом наполнялся голосами проснувшихся детишек, да и жарко ста-
новилось. К двенадцати - снова на работу. И до полуночи.
Вот, собственно, и все...
Еще там, в красивом нарядном Кемере, Люба дала себе слово никому не
рассказывать подробно о своей жизни в Турции, чтобы снова не чувствовать
себя униженной и обманутой и не вызывать в собеседнике жалость. Однако
сейчас, рассказывая свою горестную эпопею Ларисе Томчак, она не чувство-
вала ни обиды, ни унижения. Только безразличие. Словно все это было не с
ней, и она просто пересказывает чью-то историю, прочитанную в книжке или
услышанную от случайного попутчика. Лариса слушала внимательно, не пере-
бивала. И только в самом конце спросила:
- И ты это так оставишь?
- Что - это? - устало сказала Люба.
- То, что сделали твоя подруга и твой друг. То, что она тебя предала
и бросила одну, без денег в чужой стране. То, что она сошлась со
Стрельниковым. То, что Стрельников Предал тебя. Неужели ты готова их
простить?
- Не знаю, Лара. Я пока ничего не знаю, кроме того, что я страшно ус-
тала и что мне некуда идти. Я не могу явиться домой без денег и без по-
дарков. Эту проблему я должна решить в первую очередь.
- Решим, - пообещала Лариса. - И деньги найдем, и шмотки, и сувениры.
Я обзвоню знакомых, сейчас все поголовно отдыхают в Турции, наверняка у
кого-то остались нераздаренные сувениры и непристроенные покупки. Пожи-
вешь пока у нас.
- А Слава? Я вам не помешаю?
- Слава живет на даче и в ближайшее время не вернется.
- Почему? У вас конфликт?
- Да нет, - махнула рукой Лариса, - у него душевный кризис. Мой Том-
чак остался без работы. Переживает, страдает. В такие периоды он любит
побыть один.
- Как без работы? Он ушел от Стрельникова?
- Это Стрельников твой ненаглядный ушел от него. И от него, и от Гены
Леонтьева. Бросил их, точно так же, как бросил тебя. Господи, - просто-
нала Лариса, обхватив голову руками, - если бы ты только знала, Любочка,
как я его ненавижу! Как я его ненавижу! Я его убить готова.


Глава 2

Домой Люба Сергиенко вернулась только через три недели после приезда
из Турции. Все это время она прожила у Томчаков. Сердобольная Лариса
полностью вошла в ее положение и заявила, что в таком виде показываться
на глаза родителям действительно нельзя. Люба, конечно, смотрела на себя
в зеркало каждый день на протяжении всех месяцев, проведенных за грани-
цей, но именно поэтому и не заметила тех разительных перемен, которые
сразу бросались в глаза тем, кто не видел ее все это время. Глаза ввали-
лись и потускнели, и в них появилось выражение жалкое и просительное.
Щеки запали, цвет лица оставлял желать много лучшего. И если отсутствие
загара можно было объяснить ежедневным пребыванием в офисе и работой без
выходных, то изможденное недоеданием и недосыпанием лицо нельзя было
объяснить ничем. А уж этот затравленный взгляд...
Лариса велела Любе спать как можно больше, кормила ее на убой, зас-
тавляла пить витамины, а сама тем временем моталась по знакомым, выпра-
шивая у них привезенные из Турции шмотки и сувениры. С деньгами проблем
не было, у Ларисы их было немного, но вполне достаточно, чтобы замазать
глаза Любиным родителям.
- Отдашь, когда сможешь, - решительно заявила она, протягивая Любе
конверт с тремя тысячами долларов. - Это не к спеху. Деньги мои личные,
Томчак о них ничего не знает. Экономила на всякий случай, вот и пригоди-
лось.
- А как же вы? - виновато спросила Люба. - Ты сказала, Слава сидит
без работы. На что же вы жить будете?
- На то, что заработали за последние годы. Твой Стрельников тот еще
жук, и сам денег нагреб, и нам еще осталось. Ты пойми, трагедия Славкина
не в том, что он остался без работы и нам теперь жить не на что, а в
том, что Стрельников его кинул. Сорвал с хорошего места, потащил с со-
бой, потом, когда уходил в Фонд, снова его с собой позвал, а теперь
Славка ему не нужен. И с Геной Леонтьевым такая же история. Если бы они
оба в свое время за Стрельниковым не пошли, сейчас заведовали бы кафед-
рами или лабораториями, а то и проректорами бы уже стали. А теперь кому
они нужны? Наука, Любочка, страшная вещь, страшнее женщины, она измен не
прощает. К брошенной бабе можно вернуться, если поплакаться как следует
и разжалобить ее, а науке твои слезы и покаянное битье себя в грудь не
нужны. Она на месте не стоит, развивается, и если ты хотя бы год ею не
занимался, - все, ты безнадежно отстал. Новые открытия, новые направле-
ния, новые идеи. Не догнать. То есть догнать-то можно, если захотеть, но
пока не догонишь, ты никому не нужен, ни в одно приличное место тебя не
возьмут. А пока будешь догонять, про тебя и вовсе забудут. Кто такой
Томчак? Ах, тот, который пять лет назад монографию написал? Да, что-то
припоминаю. А что он в последние годы делал, о чем писал, какое направ-
ление разрабатывал? Никакое? Тогда вообще о чем разговор. И все, привет
горячий.
Ненависть Ларисы к Стрельникову была огромной. Бездонной. Безмерной.
Но говорить об этом она могла только с Аней Леонтьевой и с Любой. Ни ее
муж, ни муж Ани и слышать ничего не хотели. Для них Стрельников был фи-
гурой неприкосновенной, и говорить о нем дурно было запрещено категори-
чески.
- Почему Слава ему все прощает? - недоумевала Люба. - Неужели он не
понимает того, что понимаешь ты?
- Да не хочет он понимать. Он влюблен в своего Стрельникова, как де-
вица в жениха. Что бы этот изверг ни делал - все хорошо. Ума не приложу,
чем он их с Генкой так приворожил...
...Когда Владимир Алексеевич Стрельников стал ректором института, он
тут же начал собирать вокруг себя команду преданных единомышленников.
Перед ним было два пути: убеждать людей, заражать их своими идеями реор-
ганизации вуза и усовершенствования учебного процесса, добиваться пони-
мания и согласия со своей позицией, или просто пригласить верных друзей,
которые будут плясать под его дудку и воплощать его идеи в жизнь. Друзья
- они и есть друзья, они не подведут, на них можно переложить всю теку-
щую работу, от них можно требовать беспрекословного подчинения и выпол-
нения указаний и быть уверенным, что все будет сделано как надо. Потому
что друзья не подведут и не подставят. Второй путь был куда проще, и
Стрельников пошел именно по нему. Вячеслав Томчак был в то время заведу-
ющим лабораторией в одном из профильных НИИ и считался весьма перспек-
тивным ученым, Геннадий Леонтьев руководил в другом вузе кафедрой психо-
логии управления. Стрельников предложил Томчаку должность проректора по
научной работе, а Леонтьеву - должность заместителя по кадрам. Даже не
предложил, а попросил:
- Переходи ко мне. Ты мне нужен.
Эти слова были священными. Раз друг говорит, что нуждается в тебе,
нуждается в твоей помощи, нельзя отказать. Даже если переходить очень не
хочется. Томчак в тот период уже вплотную приступил к написанию докторс-
кой диссертации, но по первому же слову Стрельникова бросил науку и пе-
решел к нему в институт. Правда, Стрельников что-то такое говорил насчет
того, что, дескать, на этой должности будет возможность заняться док-
торской, и Томчак ему поверил, но уже через неделю понял, что к настоя-
щей науке его должность и близко не лежала. Это была хлопотная суматош-
ная административная работа, которая включала в себя не только контроль
за ходом выполнения плана научно-исследовательской работы на кафедрах,
но и организацию семинаров и конференций, обеспечение научного рецензи-
рования, руководство работой аспирантуры института и множество других
вещей, совершенно не интересных человеку, занимающемуся чистой наукой.
Нехватка бумаги или поломка техники на участке оперативной полиграфии,
где тиражируются подготовленные сотрудниками института научные и учебно-
методические работы, слишком большой конкурс в аспирантуру, необходи-
мость раздобыть машины и привезти на заседание ученого совета строптивых
старых профессоров, которые сказались немощными и поставили под угрозу
срыва защиту чьей-то диссертации, выбивание из финансистов денег на при-
обретение книг для институтской библиотеки - всем этим пришлось зани-
маться несостоявшемуся доктору наук Вячеславу Томчаку. И это при том,
что до прежней работы он успевал добираться за тридцать пять минут, а
теперь тратил на дорогу по полтора часа в один конец.
Самым неприятным было то, что Стрельников, судя по всему, не собирал-
ся быть ректором до конца своих дней. Все его друзья знали, что дольше
двух-трех лет он ни в одном кресле не высиживал. Ему становилось скучно,
он рвался к новым просторам и новым вершинам, менял сферу деятельности,
затевал новые дела. Томчак и Леонтьев, по прямому указанию ректора жест-
ко закрутившие все гайки и нажившие себе в институте множество врагов,
подспудно ждали того дня, когда их друг Володя уйдет из института. Они
твердо знали, что после его ухода они здесь не останутся. Придет новый
ректор и начнет избавляться от старой команды, как это сделал в свое
время сам Стрельников.
Их прогноз сбылся. Не прошло и трех лет, как Стрельников задумал ор-
ганизовать Фонд поддержки и развития гуманитарного образования. К нема-
лому облегчению своих друзей-заместителей, он позвал их с собой. Однако
предусмотрительная Лариса Томчак уже тогда предупреждала мужа:
- Не делай этого, Слава, лучше вернись в науку, пока не стало слишком
поздно. Трехлетний перерыв пока еще можно как-то наверстать, тем более
что ты сейчас на должности проректора по науке, а с этой должности впол-
не можно уйти заместителем директора какого-нибудь НИИ. Если ты пота-
щишься за Стрельниковым в Фонд, это будет уже необратимо. Людей, уходя-
щих с государственной службы в бизнес, обратно не берут, их там не лю-
бят. Максимум, на что ты сможешь рассчитывать после работы в Фонде, это
старший научный сотрудник. Не высоко падать-то будет?
- Я нужен ему, - упрямо твердил Томчак. - Он меня попросил уйти вмес-
те с ним.
С этим Лариса ничего не смогла поделать. И точно в таком же положении
оказались супруги Леонтьевы. Анна умоляла мужа одуматься, пока не стало
поздно, а тот, в свою очередь, произносил выспренние слова о мужской
дружбе. Томчак и Леонтьев ушли из института вместе со Стрельниковым в
придуманный и созданный им самим Фонд. И вот теперь, как выяснилось,
Владимир Стрельников занял высокую должность в аппарате Госкомвуза, бро-
сив своих верных товарищей на произвол судьбы. Оба они были совершенно
не приспособлены к коммерческой деятельности, не любили ее и плохо пони-
мали. Руководить Фондом без оборотистого, энергичного, предприимчивого
Стрельникова они не могли. Более того, налаживая работу Фонда, они, как
и несколько раньше в институте, проявляли по приказу своего шефа жест-
кость и требовательность к остальным сотрудникам. Даже в тех случаях,
когда Владимир Алексеевич был совершенно очевидно не прав или несправед-
лив, они демонстрировали солидарность с ним перед сотрудниками, которые
приходили искать у них защиты и понимания. Этого требовали законы корпо-
ративности и мужской дружбы. После всего этого трудно было ожидать, что
с уходом Стрельникова все в Фонде останется по-прежнему. Недоброжелате-
лей и врагов у Томчака и Леонтьева и здесь оказалось предостаточно, и
все они взбодрились и подняли головы, с энтузиазмом выискивая возмож-
ность поквитаться с обидчиками.
Но все это было, так сказать, глобально. Это было тем фундаментом, на
котором возвела свое здание злость и ненависть. Однако, кроме фундамен-
та, необходимы и кирпичи. Их Стрельников поставлял Ларисе Томчак и Анне
Леонтьевой бесперебойно.
У него была очаровательная привычка звонить часов около шести из ма-
шины и говорить своей секретарше:
- Наталья Семеновна, скажите Томчаку, чтобы не уходил. Он мне нужен.
Я буду через двадцать минут.
И Томчак сидел в своем кабинете как привязанный. Через полчаса он
звонил в приемную, недоумевая, почему Стрельников до сих пор его не выз-
вал, раз уж он ему так нужен. Наталья Семеновна отвечала:
- Владимир Алексеевич занят, у него посетители.
Томчак ждал. Каждые десять минут звонила Лариса, потому что они соби-
рались куда-то идти: в гости, в театр, на банкет, и вообще у них были
вполне определенные планы на этот вечер. В конце концов, она ждала мужа
к ужину, без него за стол не садилась и хотела хоть какой-то определен-
ности.
- Иди домой, - говорила Лариса. - Ничего не случится.
- Он просил, чтобы я не уходил. Я ему нужен.
Наконец в девятом часу распахивалась дверь и на пороге кабинета Том-
чака возникал Стрельников собственной персоной, невозможно красивый, в
распахнутой дорогой куртке и с сотовым телефоном в руках.
- Собирайся, пошли по домам, - говорил он как ни в чем не бывало.
- Ты хотел о чем-то поговорить со мной? - робко напоминал Томчак.
- Завтра поговорим. Мне пришла в голову одна идея, завтра расскажу.
Ему ни разу не пришло в голову предложить Томчаку, добросовестно от-
пускавшему водителя служебной машины ровно в шесть часов, подвезти его
на своей машине, коль уж тот так сильно задержался в институте по его же
просьбе. А о том, чтобы извиниться, даже и речи быть не могло. Но так
происходило далеко не всегда. Случалось, что взбесившийся от бесцельного
ожидания Томчак сам шел в кабинет к ректору и с удивлением обнаруживал
запертую дверь. Стрельников уже ушел, даже и не вспомнив о том, что
"привязал" своего заместителя к месту просьбой дождаться его.
Он распоряжался своими заместителями как собственными рабами, совер-
шенно не думая о том, что у них есть какието планы, нужды и вообще
жизнь. И при этом мастерски избегал возможных объяснений по этому пово-
ду. Мог, например, в четверть десятого утра позвонить неизвестно откуда
(в том числе, из теплой постели) секретарю Наталье Семеновне со словами:
- Скажите Леонтьеву, что он должен быть в десять часов в министерстве
на совещании. Если его нет на месте, пошлите Томчака. Я буду после часа.
О необходимости присутствовать на совещании в министерстве было из-
вестно за три дня, но, проснувшись поутру, Стрельников вдруг понимал,
что ехать туда ему смертельно неохота. Хорошо, что на свете существуют
заместители, которых можно послать на совещание вместо себя. И хорошо,
что существуют секретари, которым можно поручить передать указание на-
чальника. Ведь если он сам будет звонить своим замам, то велика вероят-
ность услышать, что они не могут ждать его или ехать на совещание по ка-
ким-то очень уважительным причинам, с которыми Стрельников как человек
нормальный просто не сможет не считаться. А секретарю они эти причины
объяснять не будут, потому что не может же секретарь отменить приказ
ректора. И его совершенно не интересовало, сколько заранее назначенных
деловых встреч и телефонных переговоров было сорвано при этом. Ибо зна-
чение имели только ЕГО встречи и ЕГО переговоры.
Он даже не подозревал, сколько домашних скандалов разгоралось по его
вине и сколько нервов было истрепано женам и детям своих друзей-замести-
телей. Два таких скандала были особенно показательными, так как испорти-
ли настроение надолго и, соответственно, надолго запомнились.
1 2 3 4 5