Не хватает малого – случайности. Что бы это могло быть?
Гуляя, Фаустина вдыхала прохладу зимнего вечера и искала ответа у этой свежести. И когда они вернулись в мастерскую и Фаустина, бродя по комнатам в ожидании чая, остановилась у верстака Божены, большеглазая птица, блеснув золотым хохолком, подмигнула ей. И в ее голове сразу же закружился хоровод карнавальных проказ и выдумок, игривых и озорных. Она положила медальон на ладонь и будто оказалась на площади Сан-Марко, в Венеции, на карнавале.
То, что история, прервавшая спокойное течение жизни Божены и вообще переменившая многое в жизни двух сестер, достойна феерического завершения, или разрешения, или продолжения – Фаустина и сама не знала точно, что из этого может выйти, – не вызывало сомнения. Но как все это осуществить? Как собрать на карнавале четверых, трое из которых ничего не должны подозревать, и устроить авантюрное представление, путаницу в масках?..
Фаустина, искушенный завсегдатай карнавалов, раньше подрабатывала в мастерской, снабжавшей масками и актеров, и просто желающих повеселиться на празднике вседозволенности. С тех пор она тратила свое свободное время на подготовку к очередному карнавалу, вырезая деревянные маски и придумывая к ним костюмы. К тому же она в совершенстве владела языком карнавальных интриг и теперь раскручивала перед Боженой клубочки сцен и сюжетов, предлагая ей на время стать одной из карнавальных масок.
И они придумали.
Скоро Рождество. Два билета на венецианский карнавал – отличный подарок для Николы. Божена не сомневалась – с ней приедет Иржи. А еще один билет Никола получит для того, чтобы вручить его Томашу от имени Божены – в качестве рождественского сюрприза, без комментариев. Томаш приедет – Божена была в этом абсолютно уверена. Приедет уже потому, что, с двух сторон оставленный, не выносящий одиночества, он будет пытаться притянуть к себе ту из двух женщин, которая первой потянется к нему.
А если эти женщины вдруг окажутся на одно лицо – в суете карнавала так легко ошибиться! – с какой из них быть искренним, а с которой лукавить? И как принимать карнавальное оскорбление – вызвать на дуэль или лишь посмеяться?
Божена чувствовала себя паучихой, плетущей нежную, но очень липкую сеть из плоти своей судьбы.
У нее вообще было настойчивое желание многое расставить наконец по местам. Она была утомлена мудростью и сдержанностью своих недавних поступков и теперь, на расстоянии, сердилась на себя. А за что – не решилась бы признаться и себе самой.
Все они будто заплутали в своей и чужой жизни в последнее время – переиграли, перемолчали, переискусничали. Любовь к сестре, приперченная счетами с Томашем, и вдруг – боль от разрыва с мужем и недовольство Николой, молодость которой казалась ей в эти минуты уж слишком эгоистичной… Держать в себе это и дальше было нельзя.
И Божена решила поговорить с Томашем на языке карнавала, взбудоражить Иржи, вообще, насколько она его знала, склонного к подобным проделкам. И наконец подарить Николе ощущение свободы и просторности чувства, называемого любовью, а себя освободить от связи с Томашем окончательно.
А Фаустина предвкушала настоящий карнавал – полный страсти, разоблачений, бурного веселья… Карнавал, срывающий маски с обманчивой действительности, оголяющий нервы ленивой, заевшейся жизни, – чего же еще можно желать?
И вскоре в мастерской запахло свежей древесиной. Фаустина взялась вырезать две одинаковые птицеголовые маски. Кому они достанутся, Божена еще точно не знала, но в голове ее уже шевелились некоторые идеи.
Глава 13
Когда спектакль закончился и заслуженные аплодисменты отшумели, Никола не сразу встала со своего места. Она сидела почти у самой сцены, и ей хотелось верить, что Иржи заметил ее. Но время шло, зал уже совсем опустел, и она не могла больше оставаться здесь.
Никола чувствовала себя ужасно одинокой. Дом, из которого она вышла несколько часов назад, был ей теперь невыносим. Ей и в голову не приходило вернуться туда. Но и ее дом был пугающе пуст, она не хотела возвращаться в его тишину и заброшенность. Там все было пропитано грезами о Томаше, и это было сейчас особенно неприятно.
Покидая театр, Никола вдруг увидела чье-то мрачное лицо, глядевшее на нее из стеклянной двери. Она обернулась – никого, и снова встретилась глазами со своим отражением.
Был холодный ветреный вечер. Город уже успел погрузиться в тишину, и было слышно, как хлопают ставни, не закрытые на ночь. Надо было на что-то решиться, хотя бы выбрать, в какую сторону идти. Но Никола стояла у театра, спиной к уже не освещенной афише, и не двигалась с места.
Вдруг послышались оживленные голоса, они приближались, и вскоре Никола увидела выходящих из подъезда танцоров.
И, словно испугавшись чего-то, она поспешно повернулась к ним спиной и пошла по гулкой улице, слушая, как та считает каждый ее шаг… А потом за ее спиной возник легкий шелест других, настигающих, шагов. Никола пошла чуть быстрее и, услышав свое имя, не сразу остановилась… Но потом вдруг повернулась и побежала навстречу догоняющему ее высокому парню.
Он подхватил ее на руки и, словно она вернулась из затянувшегося путешествия, смешно спросил:
– Ну, как ты?
И Никола прервала его, тихо опустив свои губы ему на лицо.
Но тут же отпрянула и отвернулась, смущенная тем, что будто проговорилась, призналась в том, что скрывала еще от себя самой. Но, проговорившись, дальше таиться глупо!..
И вдруг она увидела его очень близко, перестала думать и только глубоко вздохнула – как взмахнула крыльями.
Глава 14
Письмо от Божены пришло накануне Рождества.
Никола уже больше недели жила одна. Она ушла от Томаша, не объясняясь. По сути, она поступила так же, как Божена, и Томаш ни о чем еще не подозревал. Позвонив ему тогда, после спектакля в Черном театре, Никола сказала, что она на вокзале, собирается поехать к маме и вернется, видимо, после Рождества.
То, что происходило теперь между нею и Иржи, напоминало несмолкающий ни на минуту вальс, и голова Николы счастливо и беззаботно кружилась…
О Томаше она вспомнила лишь в связи с Холичеком. Забеспокоившись об этом нежном существе, успевшем привязаться к ней, она решила проникнуть в квартиру Томаша в его отсутствие и проверить, все ли в порядке.
Попросив Иржи позвонить в мастерскую и выяснив, что Томаш там, Никола ринулась в квартиру, затерянную среди каналов Пражской Венеции.
Первым ее желанием было прижать белый комочек к себе и убежать с ним к Иржи, который ждал ее внизу.
Но пропажа могла обеспокоить Томаша, он мог что-то заподозрить и начать ее искать – а найти ее было нетрудно.
И Никола, обнаружив Холичека на его любимом месте – под кроватью Божены, высыпала на его блюдце принесенные с собой угощения, налила в поилку свежей воды и, не дожидаясь, пока он выйдет из своего убежища, собралась уже было уходить, но вдруг увидела на столике перед зеркалом большой зеленоватый конверт, подписанный рукой Божены. Она взяла его в руки. Письмо было адресовано ей и пришло сегодня утром.
«Как же быть, – думала Никола, – ведь если я заберу письмо с собой, Томаш поймет, что я заходила сюда. А вдруг кроме рождественских поздравлений там что-нибудь срочное?»
И она решила прочитать письмо здесь, а потом аккуратно заклеить – вряд ли Томаш будет его тщательно рассматривать.
В конверте была объемная музыкальная открытка – стайка пернатых ангелочков с мерцающими голубыми колокольчиками в руках парила под нежный рождественский перезвон над неведомым городом, – а в ней невинные поздравления любящей, очаровательно заботливой Божены с надеждой на скорую встречу. Никола разочарованно стала запихивать открытку обратно, и тут из конверта выпала маленькая записка. Божена просила Николу получить на почте остальные подарки и распорядиться ими так, как она захочет. И неожиданная приписка на обороте: «Не забудь и о Томаше. Но только оставь все объяснения на потом». Слово «все» было дважды подчеркнуто.
Недоумевающая Никола положила открытку обратно, заклеила конверт и быстро побежала по лестнице вниз.
Улыбнувшись Иржи, она взяла его под руку и, сказав, что ей нужно на почту, повлекла за собой.
Но прежде чем они свернули в ближайший переулок, их успел заметить Томаш, подъехавший к дому на своем сером «пежо».
Глава 15
Париж, снова вспомнивший это имя благодаря вернувшейся в его жизнь Николе, ни о чем ее не спрашивал и делал вид, что не знает, где она пропадала весь последний месяц. Но чувствовал, что история с Томашем еще не совсем закончена, а в ее продолжении найдется место и для него.
Так и сегодня: таинственность, сопровождавшая визит Николы в дом, где жили Божена и Томаш, и то, что она попросила его остаться внизу и в случае, если он увидит Томаша, дать ей об этом знать, – все это было неприятно ему. Но в то же время он чувствовал, что Никола, в которой появилось нечто, тянувшее его к ней больше прежнего, теперь в его власти и скоро между ними не останется ничего недоговоренного.
Все вскипало в его груди, когда она, как-то по-новому опуская глаза, прощалась с ним по вечерам и уходила в сумрак своего старинного дома. И вскоре в черноте полукруглого окошка он видел ее лицо. Потом она выходила на балкон, и они прощались еще раз.
Иногда, не расслышав что-нибудь, она снова спускалась к нему, и тогда, сминая в своих руках ее длинные, казавшиеся ломкими руки, Иржи вновь притягивал ее к себе и шептал такие слова, что Никола на несколько минут забывала обо всем.
Но иногда ей казалось, что в эти минуты Томаш стоит за ее спиной и смотрит на ее пылающее, разбуженное им тело. Она хотела избавиться от томящего ее наваждения – и не могла. И когда она все же уходила, то получалось, будто Томаш уводит ее за руку.
На смешливом, подвижном лице возмужавшего за последний год Парижа она все чаще замечала непримиримое выражение. «Может быть, и он видит за моей спиной своего незримого соперника?» – думала Никола.
И на его «иди ко мне» она неизменно отвечала туманным «я с тобой, Париж» и вновь и вновь уходила от него по вечерам, не решаясь на желанную для них обоих близость. Но его обезоруживающая улыбка заполняла ее сны, и она не раз уже, просыпаясь, мечтала увидеть его рядом.
…Получив на почте небольшую бандероль, они направились в Консерваторию. Там их вмиг подхватила и развела в разные стороны всеобщая предрождественская суета.
Улучив свободную минуту, Никола присела в балетном классе на единственный табурет, рядом с огромным, чуть мутноватым зеркалом, отражавшим уже темнеющее окно и огромную люстру, посверкивающую между полом и высоким потолком, достала из сумочки легкий сверток и распечатала его.
Николе была отлично знакома непредсказуемость подарков от Божены, но на этот раз сестра превзошла саму себя!
В посылке оказались два нарядных незапечатанных конверта. Первым Никола открыла тот, в котором лежал билет, подписанный на имя Томаша, и удивилась сказочности приглашения: билет давал право недельного проживания в Венеции! Но тут же она досадливо поморщилась: видимо, во втором конверте билет для нее. А ей совсем не хотелось оказаться вместе с Томашем на карнавале, ей вообще не хотелось встречаться с ним! Неужели Божена еще не получила ее письма? Оно, не называя имени Томаша, прозрачно намекало на разрыв с ним и было переполнено рождавшейся тогда нежностью к знакомому сестре Парижу.
Не ожидая ничего хорошего и уже забыв за своими мыслями об окончании записки, прочитанной ею еще днем, Никола раскрыла второй конверт. И неожиданная радость заставила ее ахнуть: два билета! На одном ее имя, а второй не подписан! Не помня себя от радости, Никола выпорхнула из своего укромного уголка и, прижимая к груди ставший бесценным подарок и кружась на лету, побежала по коридорам, разыскивая Иржи.
Они столкнулись в полутемном коридоре на последнем этаже. Он нес огромную охапку концертных костюмов, видимо из костюмерной, и напевал что-то сумбурно-веселое. Никола, разлетевшись, едва не сбила его с ног, но, поскользнувшись, чуть не упала сама и одной рукой схватилась за его шею. Иржи выпустил из рук костюмы, подхватил Николу и, дурашливо пародируя сотни раз репетированную ими классическую поддержку, собирался уже опустить партнершу на разноцветную кучу, но его нога зацепилась за рукав какого-то платья – и галантный кавалер оказался на куче тряпья сам, рядом с рыдающей от смеха Николой.
И, чувствуя такую неожиданную близость ее тела, он, почти не отдавая себе отчета в собственных действиях, порывисто прижал Николу к себе – и ее смех тут же прекратился, а тело стало опьяняюще послушным. И тогда он прошептал:
– Вот ты и пришла… Ты опять моя, Никола… Но она вдруг встрепенулась и стала отыскивать что-то, роясь в пестром тряпье. И, вытащив чуть помятые конверты, подняла их высоко над головой и пропела:
– Танцуй!
Домой они возвращались поздно.
Иржи нес в своей неизменной сумке, висевшей за спиной, все для праздничного стола. Рождественская ночь обещала быть по-настоящему волшебной. Они молча брели по ярко освещенным улицам, ощущая в душах счастливую усталость от прожитого дня, и мысли их, смешавшиеся в холодном воздухе, были спокойны, как неторопливо слетающийся к фонарям рождественский снег.
Почему-то, не сговариваясь, они оба были уверены, что с некоторых пор – а именно с сегодняшнего вечера – дом у них один, и им не придется больше прощаться каждый день до утра, не придется расставаться вообще.
Но так как Иржи жил далеко, за чертой Старой Праги, а квартира Николы всегда оказывалась под рукой, где бы они ни бродили вдвоем, – ноги приводили их по привычке к серокаменному особняку с синеватой мозаикой на купольной крыше.
И Париж впервые не стал пересчитывать глазами этажи (первый – окошки квадратные, на втором – прямоугольные, и шапочки полукруглых – на третьем), ища окно, стекла которого всегда готовы были затуманить черты той, которая так часто покидала его на целую ночь.
А Никола не теребила кончик косы и не прятала огромные серые глаза. Она не пыталась заставить себя уйти – сделать два шага в сторону порога и остаться наедине со своими тревожными мыслями.
Они не дошли до подъезда с десяток шагов, когда от стоявшей на набережной канала присыпанной свежим снегом машины отделилась темная фигура и двинулась к ним, контрастно выделяясь на снежном фоне.
Никола не сразу узнала Томаша, а узнав, почему-то не удивилась: будто преследовавшая ее все эти дни его тень, выдворенная из ее сознания, очутилась на улице и бродит теперь, неприкаянная, у ее дверей. Это было так смешно, что Никола не выдержала и засмеялась. Будто поняв причину ее смеха, Париж, так долго ждавший встречи с соперником, стоял теперь перед ним и безобидно смеялся вместе с Николой.
Томаш, проведший в машине не один час, комкал теперь в голове тщательно продуманный план нападения и не чувствовал уже себя в роли разоблачителя – скорее в роли разоблачаемого.
Он смотрел на их веселые счастливые лица и не знал, что сказать.
А Никола, будто продолжая игру, начатую когда-то им самим, успокоившись, произнесла:
– Здравствуйте, Томаш. Вы, кажется, знакомы? – и она кивнула в сторону Парижа. – Мой друг и коллега Иржи Фиалка, – а затем почтительно перевела взгляд на шляпу Томаша, – муж моей сестры и тоже ее коллега Томаш Фишер.
И, отступив на шаг, она дала им пожать друг другу руки. А потом, чтобы вновь не рассмеяться, стала рыться в сумочке, пытаясь сразу достать нужный из двух конвертов.
Хотя Божена и не просила ее скрывать от Томаша, что не он один приглашен на карнавал, Никола безошибочным женским чутьем ощутила, что именно так нужно сделать. Проснувшийся в ней игрок подзуживал ее и дальше вести Томаша с завязанными глазами на приготовленные Боженой подмостки и не давать ему ни минуты на подготовку – хотя бы сейчас. И поэтому она сходу обрушила на него эту новость. Протягивая конверт, невинно сказала:
– Божена поручила мне поздравить вас с Рождеством и попросила передать вот это.
Томаш молча протянул руку и засунул конверт в карман пальто, но потом спохватился и сдержанно поблагодарил, добавив:
– Вечно Божена что-нибудь да придумает. Открою его в полночь. – Пытаясь вернуть себе былое самообладание, он, произнося последнее слово, взмахнул руками, как старая колдунья из детской сказки, и тоже попытался выдавить из себя беззаботный смешок.
Но стоящие чуть поодаль от него двое не подыграли ему, а лишь вежливо улыбнулись.
Не зная больше, что делать, Томаш, будто в чем-то оправдываясь перед Иржи, заговорил, обращаясь почему-то к нему одному:
– Я ведь тоже заехал, чтобы проверить, все ли в порядке – Божена волнуется, да и я, да, я тоже иногда справляюсь, как тут наша меньшенькая себя чувствует.
Но вздрогнув от произнесенного им самим слова – а оно было еще из той, беззаботно-давнишней жизни, когда он время от времени встречал Николу после занятий и приводил к ним домой, на совместный ужин, – торопливо прибавил, говоря уже им обоим:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Гуляя, Фаустина вдыхала прохладу зимнего вечера и искала ответа у этой свежести. И когда они вернулись в мастерскую и Фаустина, бродя по комнатам в ожидании чая, остановилась у верстака Божены, большеглазая птица, блеснув золотым хохолком, подмигнула ей. И в ее голове сразу же закружился хоровод карнавальных проказ и выдумок, игривых и озорных. Она положила медальон на ладонь и будто оказалась на площади Сан-Марко, в Венеции, на карнавале.
То, что история, прервавшая спокойное течение жизни Божены и вообще переменившая многое в жизни двух сестер, достойна феерического завершения, или разрешения, или продолжения – Фаустина и сама не знала точно, что из этого может выйти, – не вызывало сомнения. Но как все это осуществить? Как собрать на карнавале четверых, трое из которых ничего не должны подозревать, и устроить авантюрное представление, путаницу в масках?..
Фаустина, искушенный завсегдатай карнавалов, раньше подрабатывала в мастерской, снабжавшей масками и актеров, и просто желающих повеселиться на празднике вседозволенности. С тех пор она тратила свое свободное время на подготовку к очередному карнавалу, вырезая деревянные маски и придумывая к ним костюмы. К тому же она в совершенстве владела языком карнавальных интриг и теперь раскручивала перед Боженой клубочки сцен и сюжетов, предлагая ей на время стать одной из карнавальных масок.
И они придумали.
Скоро Рождество. Два билета на венецианский карнавал – отличный подарок для Николы. Божена не сомневалась – с ней приедет Иржи. А еще один билет Никола получит для того, чтобы вручить его Томашу от имени Божены – в качестве рождественского сюрприза, без комментариев. Томаш приедет – Божена была в этом абсолютно уверена. Приедет уже потому, что, с двух сторон оставленный, не выносящий одиночества, он будет пытаться притянуть к себе ту из двух женщин, которая первой потянется к нему.
А если эти женщины вдруг окажутся на одно лицо – в суете карнавала так легко ошибиться! – с какой из них быть искренним, а с которой лукавить? И как принимать карнавальное оскорбление – вызвать на дуэль или лишь посмеяться?
Божена чувствовала себя паучихой, плетущей нежную, но очень липкую сеть из плоти своей судьбы.
У нее вообще было настойчивое желание многое расставить наконец по местам. Она была утомлена мудростью и сдержанностью своих недавних поступков и теперь, на расстоянии, сердилась на себя. А за что – не решилась бы признаться и себе самой.
Все они будто заплутали в своей и чужой жизни в последнее время – переиграли, перемолчали, переискусничали. Любовь к сестре, приперченная счетами с Томашем, и вдруг – боль от разрыва с мужем и недовольство Николой, молодость которой казалась ей в эти минуты уж слишком эгоистичной… Держать в себе это и дальше было нельзя.
И Божена решила поговорить с Томашем на языке карнавала, взбудоражить Иржи, вообще, насколько она его знала, склонного к подобным проделкам. И наконец подарить Николе ощущение свободы и просторности чувства, называемого любовью, а себя освободить от связи с Томашем окончательно.
А Фаустина предвкушала настоящий карнавал – полный страсти, разоблачений, бурного веселья… Карнавал, срывающий маски с обманчивой действительности, оголяющий нервы ленивой, заевшейся жизни, – чего же еще можно желать?
И вскоре в мастерской запахло свежей древесиной. Фаустина взялась вырезать две одинаковые птицеголовые маски. Кому они достанутся, Божена еще точно не знала, но в голове ее уже шевелились некоторые идеи.
Глава 13
Когда спектакль закончился и заслуженные аплодисменты отшумели, Никола не сразу встала со своего места. Она сидела почти у самой сцены, и ей хотелось верить, что Иржи заметил ее. Но время шло, зал уже совсем опустел, и она не могла больше оставаться здесь.
Никола чувствовала себя ужасно одинокой. Дом, из которого она вышла несколько часов назад, был ей теперь невыносим. Ей и в голову не приходило вернуться туда. Но и ее дом был пугающе пуст, она не хотела возвращаться в его тишину и заброшенность. Там все было пропитано грезами о Томаше, и это было сейчас особенно неприятно.
Покидая театр, Никола вдруг увидела чье-то мрачное лицо, глядевшее на нее из стеклянной двери. Она обернулась – никого, и снова встретилась глазами со своим отражением.
Был холодный ветреный вечер. Город уже успел погрузиться в тишину, и было слышно, как хлопают ставни, не закрытые на ночь. Надо было на что-то решиться, хотя бы выбрать, в какую сторону идти. Но Никола стояла у театра, спиной к уже не освещенной афише, и не двигалась с места.
Вдруг послышались оживленные голоса, они приближались, и вскоре Никола увидела выходящих из подъезда танцоров.
И, словно испугавшись чего-то, она поспешно повернулась к ним спиной и пошла по гулкой улице, слушая, как та считает каждый ее шаг… А потом за ее спиной возник легкий шелест других, настигающих, шагов. Никола пошла чуть быстрее и, услышав свое имя, не сразу остановилась… Но потом вдруг повернулась и побежала навстречу догоняющему ее высокому парню.
Он подхватил ее на руки и, словно она вернулась из затянувшегося путешествия, смешно спросил:
– Ну, как ты?
И Никола прервала его, тихо опустив свои губы ему на лицо.
Но тут же отпрянула и отвернулась, смущенная тем, что будто проговорилась, призналась в том, что скрывала еще от себя самой. Но, проговорившись, дальше таиться глупо!..
И вдруг она увидела его очень близко, перестала думать и только глубоко вздохнула – как взмахнула крыльями.
Глава 14
Письмо от Божены пришло накануне Рождества.
Никола уже больше недели жила одна. Она ушла от Томаша, не объясняясь. По сути, она поступила так же, как Божена, и Томаш ни о чем еще не подозревал. Позвонив ему тогда, после спектакля в Черном театре, Никола сказала, что она на вокзале, собирается поехать к маме и вернется, видимо, после Рождества.
То, что происходило теперь между нею и Иржи, напоминало несмолкающий ни на минуту вальс, и голова Николы счастливо и беззаботно кружилась…
О Томаше она вспомнила лишь в связи с Холичеком. Забеспокоившись об этом нежном существе, успевшем привязаться к ней, она решила проникнуть в квартиру Томаша в его отсутствие и проверить, все ли в порядке.
Попросив Иржи позвонить в мастерскую и выяснив, что Томаш там, Никола ринулась в квартиру, затерянную среди каналов Пражской Венеции.
Первым ее желанием было прижать белый комочек к себе и убежать с ним к Иржи, который ждал ее внизу.
Но пропажа могла обеспокоить Томаша, он мог что-то заподозрить и начать ее искать – а найти ее было нетрудно.
И Никола, обнаружив Холичека на его любимом месте – под кроватью Божены, высыпала на его блюдце принесенные с собой угощения, налила в поилку свежей воды и, не дожидаясь, пока он выйдет из своего убежища, собралась уже было уходить, но вдруг увидела на столике перед зеркалом большой зеленоватый конверт, подписанный рукой Божены. Она взяла его в руки. Письмо было адресовано ей и пришло сегодня утром.
«Как же быть, – думала Никола, – ведь если я заберу письмо с собой, Томаш поймет, что я заходила сюда. А вдруг кроме рождественских поздравлений там что-нибудь срочное?»
И она решила прочитать письмо здесь, а потом аккуратно заклеить – вряд ли Томаш будет его тщательно рассматривать.
В конверте была объемная музыкальная открытка – стайка пернатых ангелочков с мерцающими голубыми колокольчиками в руках парила под нежный рождественский перезвон над неведомым городом, – а в ней невинные поздравления любящей, очаровательно заботливой Божены с надеждой на скорую встречу. Никола разочарованно стала запихивать открытку обратно, и тут из конверта выпала маленькая записка. Божена просила Николу получить на почте остальные подарки и распорядиться ими так, как она захочет. И неожиданная приписка на обороте: «Не забудь и о Томаше. Но только оставь все объяснения на потом». Слово «все» было дважды подчеркнуто.
Недоумевающая Никола положила открытку обратно, заклеила конверт и быстро побежала по лестнице вниз.
Улыбнувшись Иржи, она взяла его под руку и, сказав, что ей нужно на почту, повлекла за собой.
Но прежде чем они свернули в ближайший переулок, их успел заметить Томаш, подъехавший к дому на своем сером «пежо».
Глава 15
Париж, снова вспомнивший это имя благодаря вернувшейся в его жизнь Николе, ни о чем ее не спрашивал и делал вид, что не знает, где она пропадала весь последний месяц. Но чувствовал, что история с Томашем еще не совсем закончена, а в ее продолжении найдется место и для него.
Так и сегодня: таинственность, сопровождавшая визит Николы в дом, где жили Божена и Томаш, и то, что она попросила его остаться внизу и в случае, если он увидит Томаша, дать ей об этом знать, – все это было неприятно ему. Но в то же время он чувствовал, что Никола, в которой появилось нечто, тянувшее его к ней больше прежнего, теперь в его власти и скоро между ними не останется ничего недоговоренного.
Все вскипало в его груди, когда она, как-то по-новому опуская глаза, прощалась с ним по вечерам и уходила в сумрак своего старинного дома. И вскоре в черноте полукруглого окошка он видел ее лицо. Потом она выходила на балкон, и они прощались еще раз.
Иногда, не расслышав что-нибудь, она снова спускалась к нему, и тогда, сминая в своих руках ее длинные, казавшиеся ломкими руки, Иржи вновь притягивал ее к себе и шептал такие слова, что Никола на несколько минут забывала обо всем.
Но иногда ей казалось, что в эти минуты Томаш стоит за ее спиной и смотрит на ее пылающее, разбуженное им тело. Она хотела избавиться от томящего ее наваждения – и не могла. И когда она все же уходила, то получалось, будто Томаш уводит ее за руку.
На смешливом, подвижном лице возмужавшего за последний год Парижа она все чаще замечала непримиримое выражение. «Может быть, и он видит за моей спиной своего незримого соперника?» – думала Никола.
И на его «иди ко мне» она неизменно отвечала туманным «я с тобой, Париж» и вновь и вновь уходила от него по вечерам, не решаясь на желанную для них обоих близость. Но его обезоруживающая улыбка заполняла ее сны, и она не раз уже, просыпаясь, мечтала увидеть его рядом.
…Получив на почте небольшую бандероль, они направились в Консерваторию. Там их вмиг подхватила и развела в разные стороны всеобщая предрождественская суета.
Улучив свободную минуту, Никола присела в балетном классе на единственный табурет, рядом с огромным, чуть мутноватым зеркалом, отражавшим уже темнеющее окно и огромную люстру, посверкивающую между полом и высоким потолком, достала из сумочки легкий сверток и распечатала его.
Николе была отлично знакома непредсказуемость подарков от Божены, но на этот раз сестра превзошла саму себя!
В посылке оказались два нарядных незапечатанных конверта. Первым Никола открыла тот, в котором лежал билет, подписанный на имя Томаша, и удивилась сказочности приглашения: билет давал право недельного проживания в Венеции! Но тут же она досадливо поморщилась: видимо, во втором конверте билет для нее. А ей совсем не хотелось оказаться вместе с Томашем на карнавале, ей вообще не хотелось встречаться с ним! Неужели Божена еще не получила ее письма? Оно, не называя имени Томаша, прозрачно намекало на разрыв с ним и было переполнено рождавшейся тогда нежностью к знакомому сестре Парижу.
Не ожидая ничего хорошего и уже забыв за своими мыслями об окончании записки, прочитанной ею еще днем, Никола раскрыла второй конверт. И неожиданная радость заставила ее ахнуть: два билета! На одном ее имя, а второй не подписан! Не помня себя от радости, Никола выпорхнула из своего укромного уголка и, прижимая к груди ставший бесценным подарок и кружась на лету, побежала по коридорам, разыскивая Иржи.
Они столкнулись в полутемном коридоре на последнем этаже. Он нес огромную охапку концертных костюмов, видимо из костюмерной, и напевал что-то сумбурно-веселое. Никола, разлетевшись, едва не сбила его с ног, но, поскользнувшись, чуть не упала сама и одной рукой схватилась за его шею. Иржи выпустил из рук костюмы, подхватил Николу и, дурашливо пародируя сотни раз репетированную ими классическую поддержку, собирался уже опустить партнершу на разноцветную кучу, но его нога зацепилась за рукав какого-то платья – и галантный кавалер оказался на куче тряпья сам, рядом с рыдающей от смеха Николой.
И, чувствуя такую неожиданную близость ее тела, он, почти не отдавая себе отчета в собственных действиях, порывисто прижал Николу к себе – и ее смех тут же прекратился, а тело стало опьяняюще послушным. И тогда он прошептал:
– Вот ты и пришла… Ты опять моя, Никола… Но она вдруг встрепенулась и стала отыскивать что-то, роясь в пестром тряпье. И, вытащив чуть помятые конверты, подняла их высоко над головой и пропела:
– Танцуй!
Домой они возвращались поздно.
Иржи нес в своей неизменной сумке, висевшей за спиной, все для праздничного стола. Рождественская ночь обещала быть по-настоящему волшебной. Они молча брели по ярко освещенным улицам, ощущая в душах счастливую усталость от прожитого дня, и мысли их, смешавшиеся в холодном воздухе, были спокойны, как неторопливо слетающийся к фонарям рождественский снег.
Почему-то, не сговариваясь, они оба были уверены, что с некоторых пор – а именно с сегодняшнего вечера – дом у них один, и им не придется больше прощаться каждый день до утра, не придется расставаться вообще.
Но так как Иржи жил далеко, за чертой Старой Праги, а квартира Николы всегда оказывалась под рукой, где бы они ни бродили вдвоем, – ноги приводили их по привычке к серокаменному особняку с синеватой мозаикой на купольной крыше.
И Париж впервые не стал пересчитывать глазами этажи (первый – окошки квадратные, на втором – прямоугольные, и шапочки полукруглых – на третьем), ища окно, стекла которого всегда готовы были затуманить черты той, которая так часто покидала его на целую ночь.
А Никола не теребила кончик косы и не прятала огромные серые глаза. Она не пыталась заставить себя уйти – сделать два шага в сторону порога и остаться наедине со своими тревожными мыслями.
Они не дошли до подъезда с десяток шагов, когда от стоявшей на набережной канала присыпанной свежим снегом машины отделилась темная фигура и двинулась к ним, контрастно выделяясь на снежном фоне.
Никола не сразу узнала Томаша, а узнав, почему-то не удивилась: будто преследовавшая ее все эти дни его тень, выдворенная из ее сознания, очутилась на улице и бродит теперь, неприкаянная, у ее дверей. Это было так смешно, что Никола не выдержала и засмеялась. Будто поняв причину ее смеха, Париж, так долго ждавший встречи с соперником, стоял теперь перед ним и безобидно смеялся вместе с Николой.
Томаш, проведший в машине не один час, комкал теперь в голове тщательно продуманный план нападения и не чувствовал уже себя в роли разоблачителя – скорее в роли разоблачаемого.
Он смотрел на их веселые счастливые лица и не знал, что сказать.
А Никола, будто продолжая игру, начатую когда-то им самим, успокоившись, произнесла:
– Здравствуйте, Томаш. Вы, кажется, знакомы? – и она кивнула в сторону Парижа. – Мой друг и коллега Иржи Фиалка, – а затем почтительно перевела взгляд на шляпу Томаша, – муж моей сестры и тоже ее коллега Томаш Фишер.
И, отступив на шаг, она дала им пожать друг другу руки. А потом, чтобы вновь не рассмеяться, стала рыться в сумочке, пытаясь сразу достать нужный из двух конвертов.
Хотя Божена и не просила ее скрывать от Томаша, что не он один приглашен на карнавал, Никола безошибочным женским чутьем ощутила, что именно так нужно сделать. Проснувшийся в ней игрок подзуживал ее и дальше вести Томаша с завязанными глазами на приготовленные Боженой подмостки и не давать ему ни минуты на подготовку – хотя бы сейчас. И поэтому она сходу обрушила на него эту новость. Протягивая конверт, невинно сказала:
– Божена поручила мне поздравить вас с Рождеством и попросила передать вот это.
Томаш молча протянул руку и засунул конверт в карман пальто, но потом спохватился и сдержанно поблагодарил, добавив:
– Вечно Божена что-нибудь да придумает. Открою его в полночь. – Пытаясь вернуть себе былое самообладание, он, произнося последнее слово, взмахнул руками, как старая колдунья из детской сказки, и тоже попытался выдавить из себя беззаботный смешок.
Но стоящие чуть поодаль от него двое не подыграли ему, а лишь вежливо улыбнулись.
Не зная больше, что делать, Томаш, будто в чем-то оправдываясь перед Иржи, заговорил, обращаясь почему-то к нему одному:
– Я ведь тоже заехал, чтобы проверить, все ли в порядке – Божена волнуется, да и я, да, я тоже иногда справляюсь, как тут наша меньшенькая себя чувствует.
Но вздрогнув от произнесенного им самим слова – а оно было еще из той, беззаботно-давнишней жизни, когда он время от времени встречал Николу после занятий и приводил к ним домой, на совместный ужин, – торопливо прибавил, говоря уже им обоим:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28