Да, здесь, у нас в стране, в примы выдвигается старательная и послушная честолюбивая посредственность, предсказуемая во всем, в каждом своём действии. Они, эти послушные люди, никому, кроме истинного таланта, не опасны, ими легко управлять. Элита специального помола или посола. Как вам угодно. Талантливых же по-настоящему детей попросту вымывают из системы обучения. Но если всё же кому-то из талантов удалось в обход расставленных силков и капканов пробиться, ему тотчас же «добрые люди» предложат хорошенький вариантик – обучение и блистательные концерты за границей. Целая свора проворных менеджеров рыщет по просторам России, отыскивая таких вот неустроенных, отторгнутых системой талантливых детей. Да, несколько лет они блистают на всевозможных заграничных конкурсах, получают, не они сами, нет, а их менеджеры, конечно, солидные суммы, их же пай незначителен, так как они теперь, эти дети – всего лишь товар. И их родители идут на подобную сделку, потому что надеются на блистательное будущее своих детей там, в самом свободном из всех миров свете. Но вот пора юности заканчивается, а с ней – и победоносное шествие по ступеням призрачного Олимпа… Да, теперь педагог, буквально продавший своего ученика в этот творческий бизнес, может смело вписать в свой реестр заслуг несколько международных наград своего бывшего ученика и с чистой совестью делать своё черное дело дальше, а вот судьба юного, но увы! – несколько повзрослевшего таланта с этого момента более чем не завидна. В консерваторию не берут, потому что туда требуется диплом училища, а училища он, естественно, никогда не заканчивал, как, впрочем, не закончил чаще всего и общеобразовательную школу. А поступать на первый курс училища в двадцать с лишним лет, не имея никаких иных знаний, кроме как по своей специальности, нужны только те таланты, которые будут исправно работать на нашу стратегию. И никакие другие! Далее. Вот ввели пятидесяти процентную оплату для детей из бедных семей, и бесплатное обучение для детей-сирот в музыкальных и художественных школах, так теперь туда этих детей и вовсе перестали принимать.
– Что-то похожее было в семидесятых, когда на престижных производствах запретили увольнять женщин с детьми.
– Правильно, после этого их просто перестали брать на хорошую работу! Так у нас и бывает – хотели, как лучше…
– А получилось – как всегда. Увы.
– Вот именно. А премии врачам, у которых больше посещений больных? Больше ходят – значит, лучше лечит! А всё как раз наоборот.
– Согласна, наши законы рассчитаны на некое идеальное общество, а не на реальных людей.
– Вот именно! А наше общество далеко не идеально, и даже – глубоко порочно. Вот и надо, чтобы принимаемые законы учитывали дрейф цели, который имеет место при переходе от юридической теории к обыденной практике. Тогда и не будет получаться – «как всегда», когда хотим – «как лучше». Но для этого надо, наконец, признаться, что мы живем в реальном мире, а это у нас боятся делать, и, похоже, не осмелятся признать никогда.
– Вы хотите сказать, «реальный мир» – это джунгли? Я правильно вас поняла?
– В определенном смысле – да. И там, в этих диких джунглях, побеждает сильнейший. Таков закон реальной жизни, а не муляжной, той, что на гамаге, как говорят на селе. Надо, надо отпустить поводья и дать, наконец, победить достойным.
– А вот здесь я с вами совсем не согласна. Сильнейший – это тот, кто умеет ловко расталкивать конкурентов, жестко работая локтями? Вы молчите? Но разве такая сила нужна прогрессивному обществу? Разве такие «сильные» – самые нужные государству и обществу люди? Ведь сама идея государства зародилась впервые как раз для того, чтобы защищать своих неагрессивных, но, тем не менее, достойных граждан от хищника и хама, который есть в любом обществе и, конечно, имеет хорошо развитые хватательные рефлексы, а вот польза для общества от него весьма сомнительна. И всё же, лучше жить иллюзиями об идеальном обществе и требовать от власти, чтобы она относилась к людям по-человечески, чем проявить предложенную вами «честность» в этом подходе и ввести «реальные» законы «для сильных»…
Но Петр Сергеич поднял руку и погрозил ей пальцем, отклоняя ни по общеобразовательным предметам, ни по общекультурным, ибо все эти годы его натаскивали исключительно на исполнение конкретных конкурсных программ – и не более, да ещё за свои же денежки! – он, конечно, не может. Да и зачем? И это когда уже сыгран золотой репертуар, как-то не очень хочется. Он теперь – отработанный материал и профессионала высокого класса из него уже никогда не получится. Вот так пропал вундеркинд, осталась лишь его тень, пустая оболочка… И это – наказание за несовершенное преступление. Обывателю говорят: «Вот посмотрите на эти ходячие скелеты! Они – не с нами. Им – фигу под нос. Делай как все, и всегда будешь сыт, во всяком случае, не голоден. Главное, живи в системе и не отрывайся от масс». И как тогда дальше жить? При таком-то раскладе? Если правила игры не устраивают? Как остаться человеком, если всё вокруг подлость и грязь… А? Вот тут-то мы и подошли к основному вопросу. Ответ очевиден, милая. Вливайтесь в наши ряды. Другого выхода у вас нет.
– Да не хочу я, не хочу никуда вливаться. Я хочу сохранить свою собственную форму. К тому же, эта ваша осведомленность мне кажется весьма странной. Так хорошо, во всех подробностях может знать суть дела только тот, кто это дело сам и организует. Простите, я не хочу вас обидеть. Но…
– Не стоит обобщать. Такая осведомленность, к вашему сведению, всего лишь результат четкой работы хорошо отлаженной системы, и не более того. Да, мы действительно неплохо подготовились и, скажу вам честно, мы не хотели бы оставить за бортом нашей совсем не утлой ладьи никого, кто мог бы нам хоть чем-то быть полезен.
– Спрут.
Женщина сказала это сухо и как-то отстраненно.
– Что? – Пётр Сергеич поднял брови и оттолкнулся ладонями от стола.
– Спрут какой-то… эта ваша система. Помните, на заре горбачевщины был такой фильм об итальянской мафии?
– Ну, как же, помню. И вот что вам замечу. Чуть-чуть не договорили – и выстрел в холостую. Спрут – да не тот! – Петр Сергеич фыркнул, произнеся странный звук «пфрр-ы…». – Спрут погиб, да здравствует дракон!
– И все-таки…
– Кстати, вы смотрели фильм Мэла Гибсона о Христе, надеюсь? И вы понимаете, что это не о Христе и его страстях, и даже не про негодных семитов. Это великолепная пропагитка на тему о том, как опасно выпадать из системы. Страх и ужас наводят на тех, кто не понял ещё, что такое быть вне системы. Система раздавит в лепешку всякого, кто рискнет выпасть из гнезда. Ни одна душа не вступится за смутьяна, и, заметьте, потом, когда страх и ужас поселится в душе, люди будут доказывать свою принадлежность к системе, притворяясь верующими. О! Это величайший обман народа! Я такой, как все, нет, я не выпал из гнезда! Этому ли учил Иисус? И самое омерзительное, что все это понимают. Одни явно, другие – подсознательно. Нет, на крест никто не пойдет, но в рабство – толпами.
– Простите, но мне хотелось бы с вами попрощаться, у меня ещё куча всяких дел.
– Минуточку. Раз уж вы ко мне пришли, а не я к вам. Самую последнюю минуточку. Ещё пару слов о том самом совестливом милиционере, который и не дал вам остаться без крова над головой. Вам известна его дальнейшая судьба?
– Нет, не известна. А что? Что-нибудь по службе?
– Увы. Припомните, как вы праздновали день рождения вашей дочери в последний раз.
– А какое это имеет отношение к делу?
– Самое непосредственное.
– Тогда как-то неожиданно нам всем было велено собраться – всей нашей семье вместе с детьми и близкими друзьями – для …
– Сюрприза? Так? Ведь вам сказали, что вас ждет сюрприз.
– Ну да. Всё было тайной, даже имя организатора этого сюрприза. И мне не у кого было спросить, потому что приглашенные были все мне не знакомы.
– Потом вас посадили в две машины, с вами же ехала Наташа Сайгак, её сподвижница по квартирным аферам и некий мужчина средних лет, который вел себя как свояк и большой командир.
– Да, так оно и было…
– Потом вы около часа сидели в машинах, и только поздно вечером тронулись в дальнейший путь. Вы проехали мимо Спиридоновки, где должен был стоять третий автомобиль, который также направлялся на празднование дня рождения. Но так как ваша дочь имеет обыкновение везде и всюду опаздывать, и её знакомые на этот счет шутят, что она и на собственные похороны опоздает, – опоздала-таки и… похороны пришлось отложить.
– Боже мой, что вы такое говорите?
– А то. Наш доблестный служака милиции отдал приказ убрать подозрительную машину, обнаруженную патрулем на обочине, а дальше закрутилась невероятная история – в машине обнаружена взрывчатка, единственный сидевший в ней человек убит в подвале отделения милиции якобы случайно, а нашего злосчастного милицейского служаку заставляют исчезнуть…
– Боже мой…
– Потом вы, ни о чем не подозревая, едете в ночи по загородному шоссе – час, другой, третий… Вам ничего не говорят, потому что сюрприз… По дороге к вам подсаживается молоденькая милиционерка, стреляющая в «десятку» без единого промаха, личный тренер вашей дочери, а вас с Софией высаживают в другую машину, где едут все ваши родственники и друзья. Мужчина, зовут его Вован, командует остановиться. Вышка какая-то заминка. Третья машина так и не нагнала кортеж. Понимаете, да? Около полуночи ваши машины прибывают на пристань небольшого приволжского городка. Вас всех загружают на катер и всю ночь катают с ветерком под открытым небом и мелким, но очень холодным дождичком. А поутру – в обратный путь. Вы уже что-то чувствуете. Но бодритесь и следите за тем, чтобы дети вашей дочери, которых Вован услужливо посадил за отдельный столик непосредственно у борта, не оказались снаружи катера. Ваша дочь – как опоенная, словно ничего не замечает и не понимает…. Итак, два дня испытаний нечеловеческих, и это при всех ваших заболеваниях!
– Да, действительно, я тогда молила бога только об одном – чтобы мы все остались живы-здоровы…
– И чудо свершилось. В ту ночь у вас было сто шансов из ста потерять и здоровье, и жизнь. Но ещё кое-чем я вас хочу удивить. Вы помните такого юношу – Александра Кулагина?
– Помню, если это тот, о ком я подумала.
– Тот, тот… Из соседней мордовской деревни, оттуда. Из тех самых благословенных краев. Из-под Потьмы, да-да!
– Ну и что же такого? Что этот молодой человек натворил?
– Этот ваш протеже…
– Я многим там помогала сначала, когда только приехала в те края. И старушкам. И молодежи, и всем, кто обращался за помощью.
– Как же! Журналистка из Москвы! Тогда, десять лет назад, это было что-то.
– Да, это так. Я помогала ему, потому что он …
– Не мог за себя постоять? Этим он вас покорил? А у вас гипертрофия материнского инстинкта?
– Возможно. Только он тогда был наивным, простодушным юношей. Но именно его подставляли все, кому не лень. И ему нравилось принимать на грудь. Он чувствовал себя героем. Страдальцем за компанию.
– И вы носились с ним, как не очень умный человек с писаной торбой. Ездили в милицию, забирали его оттуда под расписку, кормили, одевали и прочее, пока общественность не решила, что это не спроста.
– И опять же. Ничего особенного в этом не вижу. Я многим помогала, если это было в моих силах, и мне многие помогали. Даже больше скажу – всё самое лучшее в этой жизни я получила от хороших и добрых людей…
– Это говорит только о том, что в вашей жизни было много тяжелого. У нас любят помогать несчастным.
– Было и такое, но и просто от доброты помогали и делали хорошее, когда я была вполне счастлива.
– Допустим. Но он, этот ваш протеже, был иного мнения насчет ваших относительно него благодеяний. Он, не без помощи умных советчиков, решил, что теперь ему гарантирована пожизненная рента. А когда к вам приехала вся ваша семья, он изобразил из себя Отелло. Под рев всеобщего одобрения.
– Да, действительно, в какой-то момент он стал вести странно, заявил, что хочет поехать с нами в Москву… Даже был агрессивен.
– И немудрено. В милиции, куда его забрали в очередной раз, ему сделали укол – успокаивающий. Но это была не простая инъекция аминазина или чего-то в этом роде, а специальная. Вместе с лекарством ему под кожу ввели маленькую штучку, размером с небольшое просяное зернышко – да-да, простенький чип. И отныне он стал вполне управляемым «фугасом». Тогда, в Москве, в день рождения вашей дочери, в машине на Спиридоновке сидел он. И в милицию забрали его. Но в протоколе, записанном от руки, да ещё и очень неразборчиво, без особых усилий фамилия Кулагин превратилась в…
– Просто кошмар какой-то… Простите, но вам откуда все эти подробности известны?
– От верблюда, как говорят в таких случаях. Так вот, этот ваш протеже…
– Что с ним? Он жив?
– А это вас так волнует? Да, он жив. И труп, появившийся в ночь после допроса в подвале, не имел к нему никакого отношения.
– Вы знаете, сначала мне хотелось плакать, а теперь, слушая вас, я едва сдерживаю смех. Если таким образом решили улучшить моё настроение, то метод вами выбран весьма оригинальный. Угадайте, о чем я сейчас подумала? Уверена, вы проиграете. Иначе у меня скоропостижно разовьется мания величия. Ну и…? Слабо?
– Легко. Вы подумали о том, почему же он, то есть я, ничего не говорит о крушении крыши в «Трансваале». Угадал?
– Поразительно, но это так… Я вас начинаю бояться… Действительно, я подумала о том случае, когда…
– Когда вы чуть не поссорились с вашей дочерью из-за того, что не хотели идти в аквапарк вместе с детьми на семичасовый сеанс. А почему?
– Просто потому, что на следующий день Сонике надо было в десять часов играть на прослушивании. И если бы мы пошли в аквапарк в этот вечер, то вернулись бы заполночь. И она бы просто не выспалась. Вот какая была причина. Да и я чувствовала себя уставшей…
– Так и было. Но ссора ваша благополучно разрешилась, когда СМИ передали сообщение о катастрофе в аквапарке, верно я говорю? Но и это ещё не всё. Припоминайте, дело было зимой. Вы шли в черной шубе до пят, по Тверской, со своей внучкой на занятия…
– Но мы тогда опоздали!
– Ещё одно очко в вашу пользу. Взрыв прогремел рядом с тем домом, куда вы направлялись, как раз без четверти одиннадцать.
– Мы опоздали ровно на час. Началось с того, что немного проспали, а потом не могли пройти к дому преподавателя, потому что территория была оцеплена милицией.
– И вы видели, конечно, в новостях, что разыскивается женщина в черной шубе, скрывшаяся с места преступления, но замеченная видеокамерой наблюдения. Изображение размыто, понять, кто там на самом деле, невозможно. Но почему-то, на ваше счастье, бытует мнение в заинтересованных кругах, что ваша внешность … теперь я вижу, что это глубочайшее заблуждение… Что внешне вы вполне соответствуете образу лица кавказской национальности. Откуда это заблуждение, не знаете?
– Догадываюсь. «Ликвидаторы» располагают ксерокопией моего паспорта, а на ней всё как раз так и есть – яркая брюнетка и так далее…
– Да…. С вашими фотографиями просто беда – ни на одной из них вы на себя не похожи. Впрочем, ничего удивительного. Правильные черты лица без особых примет, к тому же – блондинка. Очень легко изменить такую внешность с помощью перемены прически, косметики или даже смены стиля одежды.
Женщина встала и так стояла молча, скрестив руки на груди, и, глядя прямо и близко в самые его зрачки, затем грозно спросила:
– Но откуда, откуда вы всё это знаете? И про вчера, и про сегодня, и про завтра. Отвечайте, или…
– Я знаю ещё очень и очень много. Знаю также и про пожар в консерватории, загорелась электропроводка как раз над тем классом, где должны были проходить занятия, но вы и туда умудрились опоздать. Сгорел физкультурный диспансер, где вы проходили процедуры по вторникам и четвергам. Но вас там в тот день тоже почему-то не оказалось. Не пора ли задуматься над всем этим?
– Но я тогда просто не смогла придти из-за плохого самочувствия! – вскричала женщина, хватаясь за голову.
– Вижу, вы правильно понимаете ситуацию. Пора заручиться надежным алиби. А то ведь, представьте себе, вдруг загорится квартира вашего педагога в доме на Брюсовом, и опять же – по причине короткого замыкания. Ох, уж, эти электрики! Как бесстрашно работают в экстремальных условиях!
– Это безумие какое-то, просто страшно слушать вас! Какой вы человек… Скажите, прошу вас! Мне очень не по себе. Не станете же вы утверждать, что на моё уничтожение работает мощная террористическая сеть, а?
– Широким захватом решаются многие проблемы, вы – лишь один из неугодных персонажей. Как-то вам всё время удается выскальзывать…
– Откуда у вас эта информация?
Петр Сергеич похлопал по крышке небольшой, покрытой металлом, тумбочки, стоявшей сбоку от кресла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10