– А ты, я вижу, занятный парень.
Больше он ничего не сказал и ушел к гостям, чтобы принять участие в праздничном пиршестве.
Прошло не меньше недели до того дня, когда к Михаилу, чинившему в сарае упряжь, заглянул Али и объявил:
– Пойдем, друг, провожу тебя к Мустафе. Ты ему зачем-то нужен.
Когда он вошел, Яценко сидел на кошме, по-восточному скрестив ноги, и пил зеленый чай. Стояла очень жаркая погода, но в доме это не ощущалось – веял легкий сквознячок.
– Садись! – указал он Михаилу на место рядом с собой. – Сульфия! Принеси гостю пиалу и фруктов! – приказал он круглолицей женщине, одетой по-восточному, – она им прислуживала. – Хотя погоди минутку! – Моя жена, по-нашему Софья, – представил он ее Михаилу и, указав на него, объяснил: – Этот крепкий парень, Софочка, – москвич и говорит, что хочет воевать на нашей стороне против коммуняков. Он тоже офицер, лейтенант. Вот решил поближе с ним познакомиться.
Михаил поудобнее расположился на кошме и отхлебнул из пиалы. Гок-чай приятно охлаждал разгоряченное тело. Несмотря на разницу в положении, он решил держаться с Яценко как равный. В той игре, что он начал, это правильный ход. Нужно показать, что он знает себе цену.
– Ну, так расскажи немного о себе. Прошлый раз ты говорил довольно интересные вещи, – предложил хозяин, вперив в него свой единственный глаз.
– Скажу все как есть, – со спокойной уверенностью начал Михаил. – Может, кое-что вас удивит, но это факты, чистая правда. Проверить нелегко, но можно. Дома, в Москве, у матери, есть все фамильные документы. Если понадобится, то пакистанская или американская, – он проницательно посмотрел на Яценко, – агентура может в этом убедиться. – Сделал паузу и так же серьезно и уверенно продолжал: – Я происхожу из старинной дворянской семьи Юсуповых-Стрешневых. Мог быть очень богат, носить титул князя. Большевики, разорившие Россию, отняли все и у моей семьи. Дед воевал с ними, и его расстреляли. Отца тоже убили.
Михаил собрался с духом и, стараясь, чтобы в голосе не проскользнули нотки фальши, твердо заявил, глядя прямо перед собой:
– Я хочу драться с ними, чтобы их режим ослаб и рухнул. Если не возьмете, мне бы хотелось вернуться домой к матери. Она больна и одинока. Но я готов пожертвовать наши фамильные драгоценности, которые хранятся у матери, на святое дело. Эти старинные украшения много стоят. Неизмеримо больше, чем моя жизнь!
Посидели молча, попивая гок-чай, каждый думал о своем. Видно, сказанное Михаилом произвело впечатление на хозяина дома. Наконец Яценко произнес:
– Ну что ж! Я сразу понял, что ты интересный парень, не из простых. Негоже тебе уподобляться рабочему скоту. Попробую взять тебя в свою группу. – Пожевал губами, досадливо морщась, будто съел что-то неприятное, и добавил: – Но забрать тебя из дома Абдуллы ох как будет непросто! Привыкли они к тебе, да и работник ты отменный. – На секунду умолк и как бы между прочим спросил: – А эти твои фамильные драгоценности каковы? Могут заинтересовать Абдуллу, как считаешь? До денег он не жадный, а вот камушки любит!
– У нас есть ювелирные изделия и бриллианты, которым по справедливости место в музее! – с гордостью, вполне честно заверил его Михаил, потому что так и было.
– Ладно, попробую найти тебе замену. Мы еще поговорим. – Яценко вытер руками бороду, давая понять, что разговор окончен. – Дорогу сам найдешь или дать провожатого?
– Лучше провожатого, так надежнее, – предусмотрительно откликнулся Михаил и поднялся.
Он понял, что лед тронулся.
Перед мысленным взором Михаила всплыли картины того года: напряженная подготовка в группе Яценко; это должно было принести ему освобождение, но не принесло. Как же не повезло ему тогда!
К этому времени они уже сблизились, даже сдружились, если можно так считать, учитывая двойную игру Юсупова и скрытный, волчий нрав непосредственного его начальника. Но все кругом так думали, поскольку видели их почти всегда вместе, когда Мустафа возвращался на базу после очередной вылазки. Михаила он все еще не брал с собой.
– Скажи, Анатолий, когда ты пошлешь меня на дело? Кровь застоялась, и руки чешутся, – полушутя-полусерьезно спросил Михаил, когда они, уютно расположившись на кошме, выпивали, отмечая успешный рейд моджахедов Яценко.
– Когда дело будет помасштабнее. Достойное твоей подготовки, – в том же ключе отвечал ему командир; они давно уже были на «ты», и он относился к Михаилу как к равному. – Пока же все по плечу моджахедам. Берегу я тебя!
Видя, что друг не в силах скрыть разочарование, успокоил, пообещал:
– Не переживай, скоро для тебя найдется работа, и довольно опасная. Война заканчивается нашей победой, русские вот-вот уйдут. – Помолчал и немного приоткрыл замысел: – Они вооружают Наджибуллу до зубов, оставляют ему технику и необходимых специалистов. Так вот, мы задумали хитрую операцию, чтобы поживиться, а если не удастся, – побольше уничтожить. Улавливаешь?
Сердце Михаила учащенно забилось. «Наконец-то, слава Богу! – мелькнула радостная мысль. – Как раз то, что мне нужно». Он сразу понял, в чем суть диверсионной операции, но на всякий случай предположил:
– Напасть, снять охрану и увезти все, что можно?
– Обижаешь, друг. Мы с Абдуллой не такие простаки! – лукаво взглянул на Михаила, азартно блеснув цыганским глазом, Яценко. – Что таким образом добудешь? Мизер! – Сделал паузу и объяснил: – Куда лучше по подложным документам перебазировать тяжелую технику поближе к границе. Но для этого нужно несколько человек, похожих на русских, и хотя бы одного натурального офицера. Доходит?
До Михаила давно уже все дошло, но он старался не выдать охватившего его волнения. Сохраняя бесстрастное выражение лица, поинтересовался:
– И как скоро надо приступить?
– Время не ждет. Необходимые бумаги и образцы печатей у нас уже есть. Думаю, недели три хватит, чтобы подобрать нужных людей, – деловым тоном обрисовал ситуацию Яценко. – Но ты должен начать подготовку немедля. Завтра посвящу тебя в подробности операции.
Михаил уже знал о своем командире все, или почти все. Постоянные контакты и застольные беседы позволили выяснить многое о его характере и прежней жизни. Ему стукнуло уже сорок, и родом он был с Западной Украины.
– Понимаешь, Миша, с самого детства на мне лежало клеймо: моего отца – бендеровца – повесили у всех на глазах в сорок пятом, на Львовщине. Он там был командиром отряда украинских националистов. Давай выпьем не чокаясь. Мир его праху! – предложил он помянуть своего родителя. – Отряд его в области был хозяином. Все колхозы платили ему налог, наравне с властью. Коммунистов-руководителей и всех непокорных уничтожал беспощадно. Словом, много крови пролил, – ровным голосом поведал он другу, и было неясно, одобряет он отца или осуждает.
– Может, так и надо было? – решив подыграть, подал реплику Михаил.
– Не знаю. У меня отношение до сих пор двоякое, – признался Яценко. – Не разделяю я самостийной идеи. У русских и украинцев одни корни, и жить им надо вместе. Может, я так думаю, потому что мать у меня русская. Но отец – из потомственных запорожских казаков, а они не желали никому подчиняться. У него вообще в жилах больше турецкой крови, потому мы с братом черные, как цыгане. – И усмехнулся, глядя на Михаила захмелевшим черным глазом. – Слушай, может, потому меня к исламу потянуло? Дедовская кровь заговорила? Но ненависть моя к коммунякам лишь косвенно, из-за отца, – продолжал он свои признания с потемневшим лицом. В основном – из-за лицемерия и безжалостности режима, для которого человек – ничто, а народ – быдло!
– Здорово тебе, видно, досталось от режима, Анатолий! – посочувствовал Михаил, желая узнать подробности.
– Да уж, пришлось попереживать! До конца дней им этого не забуду! – зло проговорил сквозь зубы Яценко, и лицо его приняло мстительное выражение. – Они у меня это еще попомнят! – Тяжело вздохнул, налил по полной. – Давай, Михаиле, выпьем за справедливость! Может, когда-нибудь воцарится она на грешной земле?
Опрокинул стопку, закусил и, смягчившись, признался:
– Как вспомню – аж за сердце хватает. Не люблю бередить душу, но тебе скажу, раз на то пошло. Выгнали меня из академии! С позором исключили из партии, жизнь и карьеру сломали! А в чем моя вина? – Замолчал, налил себе еще, выпил залпом, не закусывая, и объявил: – Скрыл я в анкете про отца. Вынужден был. Знал, что никуда не примут. У нас только говорят, что сын за отца не отвечает. Я эту ложь на своей шкуре с детства испытал! В школе проходу не давали, мать со свету сживали! Три раза мы переезжали с места на место. А я ведь только хотел быть со всеми на равных!
– Ну ладно, друг, – решительно сказал он, как бы подводя итог разговору. – Давай-ка лучше выпьем за то, чтобы жизнь не была такой жестокой! Ты хоть не хлебнул того, что я, но чую – меня понимаешь!
Узнав, в чем трагедия этого способного военачальника и мужественного человека, Михаил испытал чувство глубокого сожаления о его исковерканной судьбе. Он не одобрял его измены родине и участия в войне против своего народа, чем бы это ни было вызвано, но все же Мустафа стал ему ближе и понятнее.
Для получения боевого задания Михаила вызвали к Абдулле через две недели. Какими непредвиденными трудностями объясняется задержка, он не знал. Все это время у него ушло на тренировки по рукопашному бою с отобранными членами диверсионной группы.
– Ну и силен ты, Михаил! – одобрительно похлопывали его по плечу скупые на похвалу моджахеды. – Скажи правду: в спецназе служил?
Не могли поверить, что он юрист – крючкотвор, а не профессиональный борец, – и были недалеки от истины. С самого начала он скрывал свое спортивное мастерство, но приобретенные навыки сказывались.
За время подготовки в лагере – под руководством китайских инструкторов, вместе с отборной группой моджахедов-диверсантов – он овладел приемами восточных единоборств, и ему среди тех, с кем обучался, не было равных.
Когда он вышел и доложил, что его люди к выполнению задания готовы, Абдулла предложил ему сесть и развернул карту.
– Выступление намечено на утро следующего понедельника. Все детали операции обсудим в четверг, когда вернется из разведки Мустафа. Он проверит обстановку и связи по всему маршруту движения. А сейчас изложу план в общих чертах.
С хитринкой в глазах, но без улыбки посмотрел на Михаила и изложил суть дела:
– Тебе надлежит с группой сопровождающих афганцев-водителей явиться в отбывающую советскую часть и предъявить письменный приказ на передислокацию колонны танков. Вот отсюда – к этому пункту. – И указал место на карте. – Бумаги сделаны – комар носа не подточит! Ты – представитель советского командования при правительстве Наджибуллы, присланный специально из Москвы. Сам выделишь из группы, кого выдать за представителя Наджибуллы. Он примет технику по акту. Понятно?
Михаил молча кивнул головой, и командир продолжал:
– Всем членам группы следует знать и водить танки. Никаких подозрений чтобы не возникло. Связь танковой части с командованием надлежит прервать. У них не должно быть возможности получить какие-либо разъяснения в момент передачи имущества.
Абдулла немного помолчал, сурово глядя на притихшего Михаила.
– Ну как, справишься? Не подведешь? Мустафа за тебя поручился, но хочу услышать от тебя. Уверен в себе?
Михаил еле сдерживал себя, чтобы скрыть рвущуюся наружу радость. Как бы все не испортить, проявив легкомысленную самоуверенность. Как давно он мечтал о такой блестящей возможности! «Я же смогу перейти к своим прямо в танковой части! Надо только незаметно предупредить командира и тихо нейтрализовать сопровождающих…» – закружились в голове мысли, наполняя его верой в успех. Он сумел все же скрыть ту бурю, что бушевала у него внутри; серьезно, сдержанно заявил:
– Я готов к выполнению задания. Мы с группой отработали необходимые действия; люди полны желания показать, на что они способны. При любом повороте дела. – И умолк, преданно глядя в глаза Абдуллы и ожидая дальнейших указаний: старался безошибочно сыграть свою роль до конца.
– Это ты правильно сказал насчет поворота, потому что в случае провала нужно вывести из строя как можно больше техники, – одобрил командир и пояснил: – Мустафа сейчас занимается через наших людей на базе минированием объектов.
Михаил возвращался от него, веря и не веря в свою удачу. Ему все еще казалось, что происходящее он видит во сне – так долго ждал этого момента: более трех лет!
– Лишь бы не сорвалось, лишь бы не передумали! – шептали его губы. – О Господи! Пошли мне удачу!
Но Господь в тот раз не услышал его молитвы.
Тот черный день в жизни Михаила Юсупова начался с небольшой неприятности. Упражняясь на перекладине, он неудачно приземлился и потянул сухожилие. Ногу ему туго забинтовали, и он почти не хромал, но настроение испорчено. «Заживет ли до понедельника? – озабоченно думал он. – Хромота может подвести!»
Но настоящая беда пришла в полдень, когда прискакал верховой и принес траурную весть: при переходе границы в мелкой стычке убит Мустафа. Группа уже оторвалась от преследования и уходила в Пакистан, когда его настигла пуля снайпера: погиб на месте, не приходя в сознание.
Так тщательно подготовленная операция сорвана! У Му-стафы в руках находились все нити: только он управлял своей агентурой и держал с ней связь. У него в сейфе, конечно, хранились необходимые данные, но требуется время, чтобы эти связи возобновить и вновь четко проработать каждую деталь операции. Скорее всего время для нее упущено!
– Ты нам принес неудачу! – прямо при всех заявил Юсупову Абдулла, созвавший короткое совещание, чтобы дать отбой. – Видно, Аллах не хочет твоего участия в нашей борьбе. Уж лучше бы ты продолжал колоть дрова!
В дальнейшем Михаила использовали только для физической подготовки новобранцев. Никто не мог обвинить его, что он, хоть косвенно, повлиял на судьбу важной операции, но прежняя вера в него иссякла. Суеверный Абдулла больше не заикался о его участии в боевых действиях, да и сам Михаил об этом помалкивал, понимая, что после гибели друга и покровителя должно пройти время.
Вновь потекли однообразные дни, без проблеска надежды, пока не произошло важное событие, позволившее Михаилу вернуть активные позиции в отряде Абдуллы. Началась новая Афганская война, на этот раз – между моджахедами: не поделили власть, доставшуюся им после падения Наджибуллы.
– Ну что ж, пойдем на Кабул! – приказал своим соратникам Абдулла. – Свергнем правительство самозванца Рабани!
Его отряд принадлежал к числу сторонников другого лидера моджахедов – Хекматиара, находившегося в оппозиции новому правительству Афганистана.
– Вот ты, Михаил, и дождался! Принимай командование диверсионной группой. Это тебе не против своих воевать. Тут, думаю, нас не подведешь, – откровенно высказал Абдулла свои тайные сомнения. – Через неделю выступаем.
Завтра получу новые данные и объясню всем оперативную обстановку.
С этого дня у Юсупова начался новый, жестокий и тяжелый этап его неволи. Ему пришлось воевать, хотя кровавая бойня, затеянная властолюбцами, готовыми пройти по трупам своих соотечественников, вызывала у него отвращение. Но другого выхода у него не было.
«Сдаться Рабани и потребовать, чтобы меня передали советскому консулу? – спрашивал он себя, стремясь положить конец нелепому и трагичному положению, в которое попал волею судьбы. – Но ведь не доведут, пришьют по дороге! Афганцы предателей не терпят, – трезво оценивал он реальную перспективу. – Нет! Нельзя этого делать! Сколько лет ждал, терпел, значит, еще смогу. Будет еще шанс!»
Несмотря ни на что, мужество и надежда не покидали Михаила, и судьба в конце концов вознаградила его.
Верный своему правилу, Абдулла никогда не держал пленных на центральной базе отряда, где жили семьи основных его сподвижников. Для этого у него имелось несколько потайных застенков. Но для подполковника Ланского было сделано исключение. Этого русского аса он считал особенно ценным пленником и намеревался получить за него крупный куш от советского правительства.
– Как же удалось его подбить? – в свойственной ему манере, не выказывая удовольствия и явного одобрения, спросил он удачливого моджахеда, поразившего вертолет Ланского метким выстрелом «Стингера».
– Он и еще два других вертолета вывозили солдат Наджибуллы из окружения, – охотно доложил отличившийся стрелок. – Пока я прицеливался, двое уже поднялись высоко, а этот замешкался. Вот я его и хлопнул!
Абдулла не жаловал вражеских летчиков, знал, как их ненавидит население, и не наказывал моджахедов, когда они устраивали над пленными самосуд. Но Ланского не относил к их числу. Подполковник – начальник штаба авиационного соединения в боевых операциях не участвовал и на этот раз, видимо, пилотировал вертолет вынужденно – кого-то заменял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32