А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Никифор Фока испрашивал разрешения ненадолго прибыть в столицу, чтобы набрать новых солдат и вернуть на родину славных ветеранов, которые многие годы сражались под его командованием в далеких азиатских регионах, воздав им соответствующие воинские почести и одарив звонкой монетой.Послание Никифора Фоки, которое его брат куропалат вручил Феофано, было, как считал евнух Бринга, нарочито дерзким и вызывающим. Он говорил о почестях, полагавшихся солдатам, и ни слова — о почестях, которые полагались самому Никифору, водившему их в победоносные сражения.— По древнему обычаю стратигов, — сказал Бринга регентше, — они могут требовать почестей: это как бы заслуженное ими право по окончании победоносной войны. И то, что теперь Никифор Фока не заявляет о своих правах, означает, что он собирается праздновать триумф в столице, не испросив на то августейшего согласия, и что тем самым он объявляет себя врагом престола, а в данном случае — регентши.С хитростью опытного царедворца Бринга раскрыл Феофано честолюбивые замыслы стратига Никифора Фоки: после смерти Романа II трон все еще пустует, и поддержка преданных поиск дает ему известные преимущества. Никифор принадлежит к богатой и могущественной армянской семье и сражается в Армении и Сирии не только ради расширения границ империи, но и ради расширения своих собственных владений и владений своих сторонников.— Кроме того, — сказал Бринга, — во время битвы при Крите Никифор, как вы знаете, применил наше секретное оружие -греческий огонь, заставив высших сановников империи дать ему такое разрешение с помощью угроз и шантажа. И если бы он решился использовать это смертоносное оружие здесь, в Константинополе, никто не смог бы помешать ему войти в Императорский дворец во главе своих войск и занять трон. Вполне возможно, что непочтительность, которую его брат Лев Фока проявил к вам во время обеда, была сознательной, чтобы вызвать ваш гнев и оправдать ответные действия Никифора. Не хотелось бы, чтобы удачные дипломатические переговоры, проведенные мною в эти дни, пошли на пользу узурпатору. Вы меня понимаете?Феофано спросила, какие меры следует предпринять и какой прием оказать победоносному стратигу.— Если Никифор Фока войдет в Константинополь, не получив на то вашего Августейшего согласия, как вы думаете истолковать его поступок?— Вы отвечаете вопросом на вопрос, хотя сами же учили меня, что это не полагается ни по этикету, ни по правилам хорошего тона.— В своих наставлениях я не имел в виду тот случай, когда собеседником столь ничтожного советника является сам император. Но даже если в данном случае я избрал не лучшую форму выражения, я не ошибся по существу, так как все равно никогда не позволил бы себе принять решение, не согласовав его с вами.— Но вы имеете право вносить предложения и давать советы. Это входит в ваши обязанности магистра.— Вступление стратига в столицу во главе вооруженного войска без согласия на то регентши я считаю тяжким преступлением — это пример неповиновения императорской власти, за которое полагается суровое наказание.— Выражайтесь яснее.Евнух выдержал многозначительную паузу, сделав вид, будто то, что он собирается сказать, пришло ему в голову только сейчас.— Думаю, что его следовало бы арестовать, вывести на площадь и публично ослепить, как заговорщика.— А кто его арестует?— Дворцовая гвардия.Феофано дала свое согласие на то, чтобы Никифор, если он вступит в Константинополь без ее разрешения, был арестован и ослеплен на городской площади. Но, не желая вспугнуть его раньше времени, а также следуя советам Бринги сохранять осторожность, она предпочла не отвечать отказом на послание Никифора Фоки. Однако и согласия на его триумф тоже не дала: такое решение казалось ей наиболее подходящим для этого сложного случая, требующего не только особой деликатности, но и умения рисковать.Бринга предпочел бы, чтобы Феофано заняла более твердую позицию по отношению к Никифору, но сделал вид, будто вполне доволен ее решением из осторожности, которую сам же много раз ей проповедовал.Когда Бринга получил сообщение, что Никифор Фока приближается к Константинополю во главе своих войск, не имея на то письменного разрешения регентши, его охватила дикая ярость, сопровождавшаяся приступами сильнейшей изжоги и резью в желудке, как всегда, когда он волновался или у него были неприятности. Придворный врач советовал ему в таких случаях пить как можно больше воды и есть ничем не сдобренный индийский рис, и Бринга, беспомощный и беззащитный перед физической болью, всегда послушно следовал этим советам. Так и теперь ему удалось избавиться от изжоги, но не от гнева, который он пытался скрыть под маской бесстрастия. Однако тем, кто хорошо знал Брингу, удавалось отгадать его истинное состояние по некоторым косвенным признакам, вроде неожиданного подергивания губ или беспокойного движения рук. Белые и тонкие пальцы евнуха не подчинялись ему, они жили своей жизнью и непрерывно двигались, как будто перебирая струны невидимой арфы. И собеседники евнуха, наблюдая за его руками, точно знали, когда в разговоре наступит самый опасный момент, требующий от них особой осмотрительности и осторожности.Было очевидно, что вступление Никифора Фоки в Константинополь после стольких победоносных военных кампаний на границах с Азией в любом случае будет триумфальным. Кто бы мог удержать народ от проявления восторга и криков ликования на площади при виде военной формы, оружия, всадников и плененных, закованных в цепи вражеских военачальников, выставленных на всеобщее обозрение? Бринга тщетно пытался скрыть сообщение о прибытии Никифора и его солдат. Все готовились к празднику, хотя ни препозит [15] Препозит — евнух, ведавший церемониями царских приемов. В XI в. почетный титул.

, ни протоспафарий [16] Протоспафарий — придворный титул.

не объявляли ни о каких триумфальных церемониях, не было заметно никаких приготовлений к торжествам.Народ недоумевал, почему на ипподроме не стали возводить помосты для регентши и придворных сановников, почему мощенная булыжником мостовая не была посыпана тонким морским песком, чтобы не скользили копыта лошадей и не гремели колеса военных повозок и колесниц. А музыканты? Почему не построили специальных балкончиков для музыкантов и почему они не репетируют? Было что-то странное в этом неторжественном приеме, уготованном для победоносного стратига, выигравшего войну, любимого солдатами, популярного в народе и до недавнего времени официально превозносимого придворными иерархами. Может быть, по каким-то своим тайным причинам к нему питал неприязнь Бринга? Или регентша Феофано? Город полнился слухами. Люди шептались на улицах, в лавках, в порту, в мастерских ремесленников, которые каждый день бывали при дворе, в управлении эпарха и потому всегда первыми узнавали все дворцовые новости из самых авторитетных источников. 5 Бринга имел тайную беседу с начальником дворцовой гвардии этериархом [17] Этериарх — начальник императорской гвардии, состоящей из чужеземцев.

Нимием Никетом. Разговор был секретный, но происходил на глазах у всех. Хитроумный евнух нарочно выбрал такое людное место, как Грот Нимф, что позволяло собеседникам, прикрытым стеной, разумеется, не имевшей ни глаз, ни ушей, наблюдать за поляной напротив, так что нескромный прохожий не мог приблизиться к ним незамеченным настолько, чтобы подслушать разговор. А если бы кто-то и увидел их вместе, тем лучше: эта встреча на виду у всех не могла вызвать подозрений.Бринга повел разговор таким образом, чтобы по окончании свидания этериарх точно знал, что ему следует делать. Евнух начал с вопросов.— Есть сведения о скором прибытии в Константинополь стратига Никифора Фоки?— До меня доходили только слухи, официальных сведений я пока не получал.— А если допустить, что эти слухи верны, как бы вы встретили победоносного стратига?Нимий Никет страшился не столько сатанинских токов, которые, как говорили, исходили от евнуха, сколько его коварства. Уже первые вопросы насторожили его, вызвав подозрение, и он сказал себе, что надо быть начеку, чтобы не угодить в ловушку.— По правде говоря, — ответил он, — в мои обязанности не входит принимать стратегов, возвращающихся на родину. Вы — магистр, а я всего лишь исполнитель приказов.— Никифор Фока уже на подступах к Константинополю, а вы до сих пор не решили, что будете делать, и даже проявляете полное безразличие к этому событию, говоря, будто бы не ваше дело встречать ветеранов, возвращающихся с полей сражений. В чрезвычайных обстоятельствах вы должны быть готовы принимать самостоятельные решения. Вспомните, что вы командуете солдатами, которые несут охрану Дворца, а следовательно, и всех входящих в него институций снизу доверху, до самого трона, Скажите честно, может быть, вы испытываете чувство солидарности к стратигу Никифору Фоке, как солдат к солдату?— Впервые я встретился с ним, когда праздновался триумф по случаю взятия Кандии, и с тех пор не поддерживал никаких отношений. Стратиги подчиняются непосредственно императору, а этериарх, будучи начальником дворцовой гвардии, принадлежит к доместикам [18] Доместики — высшие военачальники империи.

, подчиняется магистру и куропалату. И если добавить к этому, что стратиги большую часть жизни проводят далеко от столицы, а начальник дворцовой гвардии, наоборот, годами не выходит из Дворца, то совершенно очевидно, что встречи между стратигом и этериархом возможны крайне редко.— А не кажется ли вам, что возвращение Никифора Фоки представляет благоприятную возможность для такой встречи?— Случай, безусловно, может представиться, но, даже если бы я с ним встретился, я бы не знал, что ему сказать и как себя с ним вести.— Ваше заявление кажется мне более чем легкомысленным. Ходят слухи, что Никифор Фока хочет добиться триумфа, не получив на то согласия регентши Феофано. А это может означать очень многое, в том числе и то, что он намеревается совершить дворцовый переворот, чтобы усадить свою увенчанную славой задницу туда, где ей быть не надлежит.Этериарх растерянно молчал, не решаясь взглянуть на магистра. Он поправил на плече плащ, как будто собирался вскочить в седло и умчаться неведомо куда, но, заметив нервно двигавшиеся пальцы евнуха, приготовился отражать новые вопросы.— Вы так и не сказали мне, как собираетесь поступить в том случае, если Никифор Фока попытается провозгласить себя императором и взять Дворец силой.— Как вы знаете, в чрезвычайных обстоятельствах я получаю приказы от куропалата, а куропалат получает приказы от вас или от регентши. Поэтому я должен спросить у вас, что мне делать.— А чего же вы ждете?— Я исполню ваш приказ, только скажите, что я должен делать.— Сначала я хочу услышать, как бы вы сами поступили, если бы Никифор вдруг попытался войти во Дворец.— В том случае, если солдаты провозгласят его императором, ему уже будет трудно помешать, не так ли? Поэтому надо было бы попытаться помешать провозглашению его императором на щите или на площади, так как, если Никифор Фока окажется у ворот Большого Дворца коронованным императором, я буду вынужден его впустить.— Наконец-то вы сказали что-то разумное. Итак, нужно помешать тому, чтобы армия или народ провозгласили Никифора Фоку императором. А как, по-вашему, этому можно помешать?— Повторяю, вы должны сказать мне, что следует предпринять, чтобы помешать этому.— Какими силами вы располагаете, как начальник дворцовой гвардии, и как думаете их использовать?И вновь Нимий Никет оказался в затруднительном положении, так как ответ на этот вопрос связывал его словом, что не входило в его планы, уже не говоря об осторожности, к которой приучила его жизнь при дворе.— Моими гвардейцами.— Невелико войско.— Так точно.— Но хорошо обученное и закаленное в сражениях, как мне известно.— Так точно.— И готовое исполнить любой ваш приказ.— Солдаты у меня вспыльчивые, но дисциплинированные.— Что значит вспыльчивые?— Иногда между ними случаются ссоры и драки.— Но будут ли они готовы выполнить любой ваш приказ?— Что вы имеете в виду?— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду тот случай, если возникнет необходимость арестовать Никифора Фоку.— Думаю, что да.Бринга посмотрел на него с презрением.— Поскольку уже нет сомнений в том, что Никифора Фоку необходимо будет арестовать прежде, чем он войдет во Дворец как узурпатор, отвечать на этот вопрос следует утвердительно, без колебаний. Так вот, я снова задаю вам этот вопрос: будут ли ваши солдаты готовы выполнить ваш приказ даже в том случае, если это будет приказ об аресте прославленного стратига Никифора Фоки?Мои солдаты выполнят любой мои приказ. И хочу ми помнить, многоуважаемый Бринга, что до сих пор среди моих людей не было ни одного случая неповиновения прикачу. А если простые солдаты иногда дерутся и ссорятся между собой, давая выход своим низменным и жестоким инстинктам, то это никак не отражается на исполнении ими воинского долга.Бринга пристально посмотрел на этериарха.— Куропалат — брат Никифора. Как вы думаете, он сможет приказать вам арестовать собственного брата?— Такую ситуацию трудно себе представить.— Почему же вы сами умолчали об этой трудности, вынудив меня напоминать вам о ней?— Я считал бессмысленным напоминать вам о том, что вы и сами знаете.— И как же вы собираетесь выйти из этого затруднительного положения, если придется? Положитесь на судьбу, станете взывать к небесам или заткнете уши воском?— Я уже сказал, что, как и прежде, буду выполнять ваши приказы.— Вы находитесь в непосредственном подчинении куропалата и прекрасно знаете, что я, как магистр, могу давать вам лишь советы, а не приказы.— Ваши советы — это приказы не только для меня, но и для всего двора.— А если куропалат прикажет вам нечто противоположное тому, что я вам посоветую, как вы поступите в этом случае?— Я выполню ваш совет, а не его приказ.Евнух впервые вздохнул с облегчением за все время напряженного разговора, в ходе которого подверг испытанию закаченное сердце этериарха. Сцепив пальцы рук, чтобы скрыть волнение, которое до конца ему так и не удалось подавить, он заговорил более спокойным тоном.— Я могу положиться на ваше слово?— Это слово солдата. Но скажу вам честно, что смогу сдержать его лишь в том случае, если Никифор Фока не предстанет перед входом во Дворец как император.Нимий Никет был горд тем, что ему удалось с честью выдержать словесный поединок с грозным евнухом, которого при византийском дворе боялись больше всех. Бринга был известен не только своей жестокостью и коварством, о нем ходили самые странные слухи. Так, многие видели, будто в окно его комнаты билась какая-то зловещая черная птица, и утверждали, что это душа Бринги, которая покинула его тело и теперь не может найти покоя, пытаясь вернуться обратно в свою прежнюю мрачную обитель. Кто-то из очевидцев утверждал, будто при появлении черной птицы слышал пронзительный визг, словно стеклом царапают по стеклу, — звук, который вызывал мурашки и навсегда запечатлевался в памяти тех, кто его слышал. Другие говорили, что птица испускала предсмертные крики, которые долго еще звучали в ушах невольных слушателей. Многим, чтобы освободиться от этого наваждения, даже пришлось обращаться за помощью к сердобольным монахам. Рассказывали еще, будто под роскошными одеждами магистра скрывался сам Сатана, будто могущественный Князь Тьмы избрал эту невзрачную фигуру, чтобы обосноваться при византийском дворе. В доказательство приводили тот факт, что Бринга ревностно следил за тем, чтобы к нему не подходили со спины, не прикасались сзади, потому что он будто бы прятал под одеждой омерзительный бесовский хвост с раздвоенным кончиком. Придворному врачу, который лечил его от кожной экземы и видел обнаженным, выкололи глаза и отрезали язык, едва он успел прописать какую-то специальную мазь, изготовлявшуюся из цинка и плесени.И после того как Бринга наконец удалился из священного Грота Нимф, где происходила их беседа, этериарх был вынужден несколько раз протереть глаза, с ужасом заметив, что, когда евнух уже шел по лугу, тень его все еще оставалась рядом с ним в гроте. 6 На следующий день два евнуха из императорского вестиария вручили этериарху Нимию Никету пергамент с красной печатью регентши Феофано, которая назначала ему тайную и немедленную встречу. Послание, запечатанное красной печатью, уже само по себе означало секретность и неизбежность, то есть содержало не приглашение, а приказ, причем приказ милый. В послании не было указано место встречи, но те же самые евнухи из императорского вестиария, которые вручили ему пергамент, должны были проводить его к регентше. Как только подобное послание попадало в руки адресата, он поступал в полное распоряжение прислужников вестиария, даже если находился в своем доме, в данном случае в главном управлении этерии, где он, как начальник дворцовой гвардии, имел собственные покои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22