«Завещаю вам Землю ханаанскую. Вы для меня народ номер один, вас я избрал, и Ханаан отвел специально для вас, чтобы вы владели им во веки вечные». Прекрасно, только никто не удосужился прочесть, что там напечатано мелким шрифтом. А там говорилось, что для того, чтобы переехать в сей новый дом, надо было истребить несколько сотен тысяч ни в чем не повинных людей, которые уже там жили.
– А вы не преувеличиваете, мистер Коэн? Мне всегда казалось, что Ханаан в ту пору был незаселенной территорией.
– Охо-хо! Вы, молодые люди, совершенно ничего не знаете. Там была высокоразвитая цивилизация, вот что там было. На тот момент, когда туда вторглись евреи, ей было около двух тысяч лет! Большая часть нашей культуры от них, от хананеев. То есть ты, моя милая, считаешь, что Бог велел Моисею оккупировать земли древней и цветущей цивилизации, разграбить все, что там было, и уничтожить население? Представь себе – есть у тебя в Винчестере миленький домик. И я иногда приезжаю к тебе в гости на выходные. Затем проходит несколько лет, и в один прекрасный день я вваливаюсь к тебе и говорю: «Бог обещал мне твой дом». И ты поверишь в эту бредятину? Разумеется, нет. И тогда я – а что еще остается, надо же выполнять Господнюю волю, – убиваю тебя, и твоих детей, и даже бабулю в инвалидной коляске, и твоего кота, и твою собаку, и три твои золотые рыбки. А потом говорю соседям: «Это теперь мой дом. И только пробуйте писать на мой газон!» Вот и вся история.
– В принципе мы точно так же захапали себе Америку, – сделала вывод Эллен Черри. – Отобрали ее у индейцев.
Спайк провел кургузым указательным пальцем по краю пустого бокала.
– Верно, только с той разницей, что в отличие от евреев Джон Уэйн не кричал, что, мол, эту землю ему обещал Бог. Взял и честно украл ее, – сказал он и умолк.
– Это еще не все, – вскоре заговорил он снова, и Эллен Черри заметила, как и без того огромные крыжовины его глаз заволокли увеличительные линзы слез. – Могу еще кое-что добавить. Например, почему я поменял имя, данное мне при рождении. Пока об этом знает только Абу, и никто больше. Я позволю себе процитировать кое-что из Ветхого Завета. Джошуа «угнал весь скот из этих городов», то есть городов Ханаана, «но всех людей он предал мечу, и не было никому пощады». Джошуа грабил, Джошуа жег, Джошуа резал, Джошуа истреблял, Джошуа предавал смерти, Джошуа «повел свои силы, и все были взяты внезапным натиском… уничтожены без пощады, и никого после них не осталось, Джошуа покорил, Джошуа вырезал, Джошуа никого не оставил в живых. Эту милую историю про милого парня Джошуа, Иисуса Навина, ты можешь прочитать в своей христианской Библии. И ты думаешь, я смог бы спокойно жить с таким именем?
Эллен Черри была одновременно тронута и смущена. Она протянула руку и погладила манжет клетчатой, канареечно-бордовой спортивной куртки.
Но тут вмешался Абу.
– Хотя я и не принимаю всерьез, друг мой, всех этих ужасов, что ты сейчас наговорил про Джошуа – кстати, и тебе не советовал бы этого делать, – тем не менее мне понятны твои мотивы. Просто ты хочешь докопаться до истины, а не евреи ли положили начало всей этой кровавой бойне на Ближнем Востоке. Может, и они, а может, и нет. Знаю, тебе не дает покоя вопрос – почему израильтяне с такой уверенностью в собственной правоте отстаивают свое право на земли, которые их предки когда-то отняли у другого народа таким неправедным, варварским способом? Что ж, твой вопрос справедлив. Коль на то пошло, западный берег также был захвачен силой, только в недавние времена. Но, Спайк, позволь мне обратить твое внимание на одну вещь – так называемые палестинцы, что оспаривают претензии евреев на эту территорию, сами едва ли имеют право называть ее своей.
– Неужели? – удивилась Эллен Черри. Вопрос сорвался у нее с языка, прежде чем она сообразила, что делает. Она поспешила прикусить язык, но, увы, поздно. Ну все, ковры, подумала она.
– Представь себе, – ответил Абу. – Потому что палестинцы – это вовсе не прямые потомки хананеев. Как, впрочем, и финикийцев, а это единственный народ, которому удалось уцелеть после кровавой бойни, устроенной Джошуа. Более того, они никогда, даже в самые стародавние времена, не жили на землях, которые сейчас пытаются объявить своими законными. Большинство из них поселилось здесь около пятидесяти лет назад.
– Ковры.
– Да, это так. Евреи вовсе не отнимали в Палестине арабских земель. Как раз-таки наоборот. Большинство местных арабов имеют корни в других странах. Они переселились сюда, кто по собственной воле, а кто и нет, до того, как было создано государство Израиль. То есть в первой половине сороковых годов. Я сказал «переселились», хотя на самом деле происходило следующее – англичане свозили их сюда на грузовиках со всего арабского мира. Так они поселились на совершенно чужой им земле.
– Чудо, а не ковры.
– Смею предположить, здесь не обошлось без поддержки со стороны американцев. Когда после Второй мировой войны стало ясно, что ООН намеревается создать на Ближнем Востоке еврейское государство, англичане взялись активно переселять туда выходцев из других арабских территорий. Вот почему я неизменно напоминаю Спайку: да, израильтяне притесняют палестинцев, они несправедливы и жестоки по отношению к ним, однако прав у палестинцев на эти земли еще меньше, чем у евреев. Возникает вполне резонный вопрос, – продолжал Абу, – зачем англичанам, с молчаливого согласия американцев, понадобилось переселять в Палестину арабов из других стран?
– Ручной работы ковры.
– Отвечаю. Это было сделано нарочно, чтобы навсегда упечь евреев в кипящую ближневосточную скороварку – пусть поварятся. Да, их специально обрекли жить в вечном напряжении посреди взрывоопасной обстановки – чтобы резко ограничить возможности их влияния на остальной мир в финансовой и культурной сфере. Это был циничнейший обман мирового масштаба. Уверен, Спайк наверняка со мной не согласится. Однако скажу: если устроенный Гитлером Холокост был величайшим антисемитским злодеянием в истории, то создание государства Израиль – второе за ним по масштабу. Это была ловушка – хитрая англо-американская ловушка.
В голове Эллен Черри изумительной работы ковры-самолеты гудели на радарах аэропортов по всему миру. Неожиданно до нее дошло, что оба ее работодателя умолкли. Тогда она поднялась и наполнила их стаканы. Спайку она налила рома, Абу – чаю.
– А почему себе ничего? – спросил Спайк.
И тогда она обратилась к ним со своей просьбой о понижении в должности, заверив их обоих, что тем самым они не только сэкономят деньги, но и приобретут себе официантку, всей душой преданную этой профессии.
– Но, дорогая, ты ведь у нас художница, – возразил Абу.
– Немного терпения. Я уже начал подыскивать для тебя галерею, – добавил Спайк.
Но Эллен Черри продолжала стоять на своем, и тогда они сказали, что должны обсудить этот вопрос между собой. Она согласилась прогуляться на час, чтобы потом вернуться и выслушать их решение.
Выходя из ресторана с пакетом, в котором лежал завернутый в фольгу шиш-тавук, она услышала, как Абу спросил:
– Ты не знаешь, почему она все время бормотала про какие-то ковры?
В ее последней квартире в Сиэтле у Эллен Черри на кухне стояла плита марки «Колдспот» и холодильник марки «Хотпойнт». Сидя высоко на полке, Жестянка Бобов любил(а) поразмыслить над несуразностью их названий, о том, как до безобразия неаккуратно порой используется язык. Что до самой Эллен Черри, тот как-то раз она сказала Бумеру по телефону:
– У меня есть одно прохладное местечко, а в нем горячая точечка.
– Нашла чем хвастать! Такое имелось у всех баб, с которыми у меня были дела.
Эллен Черри вспомнила этот их разговор, пока шагала по Сорок девятой улице. Сначала она хотела прогуляться вдоль Ист-ривер, однако оттуда дул пронизывающий ветер. Кроме того, напротив штаб-квартиры ООН группа арабо-американцев – при поддержке на редкость большого числа евреев – протестовала против жестокости, с какой Израиль утверждает свою власть на оккупированных арабских территориях. Неудивительно, что Эллен Черри предпочла прогуляться до Пятой авеню, чтобы застать последние мгновения замедленного вращения Перевертыша Нормана вокруг своей оси. Помахивая пакетом с едой, она едва ли не трусцой спешила знакомым маршрутом, думая о том, что никогда еще за все прожитые ею двадцать пять лет ее холодное местечко не было так холодно, а ее горячая точечка – так горяча.
Проходя мимо собачьего салона красоты Мела Дэвиса, Эллен Черри заметила, что к стеклянной двери салона прилеплена картонная жареная индейка (судя по всему, у пуделей есть свой собственный День Благодарения). Что же до нее самой, то внутри она одновременно была холодна, как лед, и пылала обжигающим пламенем.
Однако предметам в соборном подвале не были заметны крайние точки ее внутреннего состояния. Более того, они вообще не заметили присутствия Эллен Черри на ступеньках собора. Ибо в тот день их внимание было приковано к чему-то другому.
– Может, мисс Ложечка, мне пойти вместо вас? – галантно предложил(а) свои услуги Жестянка Бобов.
– Можно подумать, я не смог бы! – буркнул Грязный Носок. – Да ладно, киска, ты тоже справишься. Для героина ты слишком мала, для кокаина слишком велика. Так что не боись, в Нью-Йорке никто на тебя не позарится. Иди себе куда тебе надо, все будет путем. Спасай мир во имя демократии. Помни Аламо. На фиг торпеды. Не тебе задавать вопросы, твое дело – выполнять приказы…
Раскрашенный Посох цыкнул на него по-финикийски. И хотя Грязный Носок не понял ни слова, он все-таки моментально заткнулся.
Ложечка совсем приуныла. Она и без того вот уже несколько часов не проронила ни слова. Просто замерла у решетки с таким остекленевшим видом, словно провела целый день на блюде с заливным цыпленком у Пэтси.
План был довольно-таки прост. Как только сядет солнце, как только гигантская тень собора превратит полквартала вдоль Пятой авеню в угольную шахту – буквально за несколько мгновений до того, как опустится занавес уличного спектакля и, скрипнув никому не слышными тормозами, Перевертыш Норман замрет на месте, – Ложечка должна была выскользнуть сквозь решетку (раздвинув при этом занавес конфетных оберток и помятых рекламных листовок, которые ветром прибило к железным прутьям). Выскользнуть по возможности тихо и неслышно, быстро преодолеть пять ярдов между решеткой и Норманом и незаметно юркнуть в его коробочку для пожертвований за считанные мгновения до того, как он нагнется, чтобы ее поднять.
Как и почти во всем, главное – правильно рассчитать момент.
Как и Эллен Черри, предметы уже уяснили себе распорядок дня Перевертыша Нормана и могли с точностью до минуты рассчитать момент, когда тот закончит свое представление и, прихватив сборы за входные билеты, удалится восвояси. И вот теперь, когда ресницы на кукольном личике начали подрагивать, словно у Иезавели, а насупленный лоб разгладился от морщин, вновь обретя спокойную ровность бутылочной пробки, как только пухлые губы перестали дуться, а ярко-голубые глаза вновь обрели фокус, Раскрашенный Посох слегка подтолкнул Ложечку. Раковина же благословила ее. И в следующее мгновение та – звяк-дзынь-трень! – юркнула сквозь решетку и устремилась вдоль по тротуару, словно серебряная стрела-коротышка, выпущенная из игрушечного лука.
– Бон вояж, – прошептал(а) Жестянка Бобов.
– Покеда, подруга, – крикнул ей вслед Грязный Носок.
Но Ложечка их не слышала. Она была напугана, как ни разу в жизни, и слышала только, как звенит, ударяясь о цемент, ее тело – звяк-дзынь-трень! От страха и волнения этот звук казался ей просто оглушительным. Бедняжка даже вообразила, будто он заглушает собой громовой гул орд проносящихся мимо машин. «О Господи! О Пресвятая Дева! О Матерь Божья!» Дзынь-звяк! Осталась лишь пара ярдов, но в этот момент Ложечка услышала позади себя чьи-то шаги и тотчас подумала, что на нее обязательно наступят. Украдкой она оглянулась – всего на какую-то секунду, но из-за этого на несколько дюймов отклонилась от курса, сорвалась с последней ступеньки собора и отлетела в сторону.
– Ой, что это? – услышала она (или подумала, что услышала) женский визг. В следующее мгновение ее накрыла чья-то тень (хотя, по правде сказать, Ложечка и без того находилась в тени собора), и она почувствовала (или подумала, что почувствовала), как чья-то рука грубо и бесцеремонно оторвала ее от тротуара.
От страха Ложечка была ни жива ни мертва. У нее даже отшибло способность мыслить, но затем она решилась-таки предпринять спасительный прыжок в ближайшее укромное место – им оказался приоткрытый пакет с едой, что стоял у ног Эллен Черри.
Тем временем, собрав свой скудный заработок, Перевертыш Норман растворился в толпе. Ложечка же лежала в кромешной тьме, рядом с завернутой в фольгу порцией шиш-тавука. Ее била такая дрожь, что обрати прохожий внимание на пакет, он наверняка бы решил, что тот полон мышей.
Был седьмой час, и бесчисленные миллиарды частиц, что составляют атмосферу Манхэттена, сбросили с себя яркую спортивную одежду, облачившись в смокинги. Возвращаясь, полная надежд на долгожданное понижение, в «И+И», Эллен Черри шагала внутри пакета сумерек, почти столь же темного, что и тот, в котором лежала, вся трепеща от страха, Ложечка. Лишь неяркий неон суши-баров или огни проносившихся мимо такси время от времени добавляли к строгим воротникам вечерних молекул галстуки-бабочки пестрых расцветок. Немного отдышавшись и упокоившись, Ложечка огляделась по сторонам, и хотя ей по-прежнему было страшно, все-таки ее утешала мысль, что теперь судьба ее связана с Эллен Черри, а не каким-то там посторонним человеком.
А тем временем в подвале собора Святого Патрика Грязный Носок разразился проклятиями.
– Это надо же все так запороть! Черт возьми, взять и запороть! Ведь говорил же, давайте я. Так нет, нашли кому поручить.
В отличие от него Жестянка Бобов сохранял(а) спокойствие. Он(а) объяснил(а) Посоху и Раковине, что, запаниковав, Ложечка, возможно, сделала судьбоносный выбор.
– Что касается меня, – рассуждал (а) он (а), – то я уверен(а), что нашей милой крошке куда надежней и спокойнее с мисс Чарльз, чем с Перевертышем Норманом. Ведь то, что наш таинственный мистер Норман обнаружил дефект сварки в железной броне такого человеческого понятия, как «прогресс», еще не означает, что он созрел для того, чтобы активно участвовать в осуществлении замыслов неодушевленных предметов. Не спорю, узнай о наших планах мисс Чарльз, она от ужаса может рухнуть на месте. Но если только она не изменилась, мы можем быть уверены: она все такая же – эксцентричная и полная сострадания. Надо сказать, что это весьма редкое для людей сочетание качеств. Подумать только, она четыре года держала меня на полке, но так и не стала открывать! А как она любила мисс Ложечку и эту вашу Иезавель! У меня такое предчувствие, что мы сможем заручиться ее поддержкой, даже не раскрывая для нее до конца наших планов. Понимаете, что я имею в виду? Малую толику тонких манипуляций. Разумеется, совершенно безвредных.
Раковина кивнула, а Посох уставился куда-то в пространство. Должно быть, вспоминал те времена, когда пропасть между одушевленными и неодушевленными существами была не столь велика.
– Как бы то ни было, – продолжал (а) тем временем Жестянка Бобов, – мисс Чарльз приходит сюда, к собору, почти с той же регулярностью, что и Перевертыш Норман. И если Ложечка пораскинет мозгами и последует вашим инструкциям, то она будет здесь с нами уже завтра, ну или послезавтра. В любом случае мы будем лучше информированы о том, каковы наши шансы попасть в Иерусалим.
Увы, Жестянка Бобов не был(а) бы настроена столь оптимистично, а Ложечка наверняка испугалась бы еще больше, будь они посвящены в тайные думы Эллен Черри. Шагая по Восточной Сорок девятой улице и размахивая в стылом и темном, как черное дерево, воздухе пакетом с едой (то, что тот стал тяжелее вследствие нахождения в нем Ложечки, она даже не заметила), Эллен Черри решила, что поскольку она распрощалась с карьерой художницы, то должна навсегда распрощаться и с искусством как таковым. Раз и навсегда. И точка. Иначе это все равно что развестись с человеком, которого все еще любишь, а потом постоянно крутиться где-то поблизости, чтобы узнать, как ему живется с новой женой. Так что раз она не может быть участницей, то роль зрителя ей уж совсем ни к чему.
И если бы ее прощальная клятва положила конец дилемме, идти или не идти посмотреть выставку Бумера (при мысли об этом Эллен Черри одновременно терзало любопытство и отвращение), то таким же самым образом клятва эта положила бы конец и ее ежедневному паломничеству на Пятую авеню, куда она приходила посмотреть на «единственную по-настоящему творческую личность во всем Нью-Йорке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63