Он старался, чтобы его маленькие свинячьи глазки смотрели холодно и проницательно, но этого у него не получалось. Ничтожество, как определил его сущность Рейнольдс. Возможно, в некоторых обстоятельствах, вроде теперешнего, при первом же столкновении с настоящей властью, это маленькое ничтожество готово выпустить весь свой апломб, как проколотый баллон. Небольшое давление не повредит.
Рейнольдс вырвался из рук державших его полицейских, сделал два шага к столу и стукнул по нему кулаком так сильно, что телефон подпрыгнул и звякнул.
– Вы офицер, который здесь командует? – резко спросил он.
Человек за столом встревоженно моргнул, поспешно откинулся назад и невольно начал поднимать руки в инстинктивном жесте самообороны, но тут же сдержал движение и взял себя в руки. Однако знал, что его люди это заметили, – красная шея и щеки стали просто пунцовыми.
– Конечно, я командую, – чуть ли не взвизгнул он и чуть тише добавил: – А как вы думаете?.. Какого черта!.. Что вы так безобразно себя ведете? Что вы имеете в виду...
Рейнольдс оборвал его на середине фразы, вынув свой пропуск и документы из бумажника и швырнув их на стол.
– Давайте! Посмотрите вот это! Проверьте фотографию и отпечатки пальцев. И побыстрее. Я уже опаздываю. В моем распоряжении нет всей ночи, чтобы спорить с вами. Давайте! Поторапливайтесь!
Маленькому человечку за столом нужно было быть гораздо менее человечным, чтобы на него не оказали воздействие демонстративная самоуверенность и справедливое негодование. А он был просто человеком. Медленно, неохотно придвинул к себе документы и взял их в руки.
– Иоганн Буль, – прочитал вслух он. – Родился в Линце в 1923 году. В настоящее время является жителем Вены. Бизнесмен. Посредник по экспорту и импорту деталей станков.
– Нахожусь здесь по настойчивому приглашению вашего министерства экономики, – скромно добавил Рейнольдс.
Письмо, которое он сейчас бросил на стол, было написано на официальном бланке министерства. На конверте стоял будапештский штемпель, поставленный четырьмя днями раньше. Рейнольдс небрежно потянулся ногой, зацепил стул, подтянул его к себе, сел и зажег сигарету. Портсигар, зажигалка, сигареты – все было австрийского производства. Его непринужденная самоуверенность не могла быть поддельной.
– Интересно, что подумают ваши начальники в Будапеште относительно проделанной вами этой ночью работы? – пробормотал он. – Это вряд ли увеличит ваши возможности к повышению по службе, как мне кажется.
– Рвение, даже неуместное рвение, не является наказуемым преступлением в нашей стране, – достаточно спокойно сказал офицер, но его пухлые белые руки слегка дрожали, когда он вложил письмо в конверт и подтолкнул документы обратно к Рейнольдсу. Он сжал руки на столе, посмотрел на них и поднял глаза на Рейнольдса, наморщив лоб. – Почему вы убегали?
– О, мой Боже! – Рейнольдс в отчаянии покачал головой. Этого очевидного вопроса пришлось ждать столь долго, что у него имелась куча времени подготовиться к ответу. – Что бы вы сделали, если бы двое громил, махая винтовками, наставили их на вас ночью? Вы бы легли и позволили избить вас до смерти?
– Они полицейские. Вы могли бы...
– Совершенно очевидно, что они полицейские, – ядовито прервал его Рейнольдс. – Теперь я это вижу, но было так темно, как ночью бывает в кузове грузовика. – Он потянулся, спокойно и расслабленно, хотя мозг его бешено работал. Побыстрее бы закончить с этими расспросами. Маленький человек за столом все же офицер полиции или что-то в этом роде. И вряд ли он был настолько глуп, как выглядел, поэтому в любой момент можно натолкнуться на неловкий вопрос. Рейнольдс быстро сообразил, что самая большая надежда – это наглость. И тотчас в манере поведения исчезла враждебность, а голос зазвучал дружелюбно: – Послушайте, давайте забудем об этом! Я не думаю, что это ваша вина. Вы просто выполняли свой долг, как бы ни складывались возможные последствия вашего рвения. Давайте заключим соглашение. Вы предоставляете мне транспорт до Будапешта, и я все забуду. Нет никаких причин, чтобы все это достигло ушей ваших начальников.
– Благодарю вас, вы очень добры, – реакция полицейского офицера на его предложение оказалась менее горячей, чем предполагал Рейнольдс. Можно даже было уловить некую сухость в ответе. – Скажите мне, Буль, почему вы оказались в грузовике? Вряд ли это является обычным вашим способом передвижения. Такой важный бизнесмен, как вы, и даже не сообщили водителю, что находитесь в его машине.
– Он мог бы мне отказать. У него была наклейка на стекле, в которой говорилось, что он не берет попутчиков. – Глубоко в мозгу Рейнольдса начал звенеть маленький тревожный звоночек. – А у меня очень срочная встреча.
– Но почему...
– Грузовик?.. – Рейнольдс криво улыбнулся. – Ваши дороги очень коварные. Я пошел юзом по обледенелой дороге, попал в глубокий кювет, и мой «боргвард» оказался со сломанной передней осью.
– Вы приехали на машине? Но для бизнесмена, который спешит...
– Знаю, знаю. – Рейнольдс позволил выразить голосом легкую язвительность и нетерпение. – Мы, как правило, летаем самолетами. Но у меня в багажнике было двести пятьдесят килограммов деталей станков. Невозможно перевезти такой груз через границу самолетом. – Он сердито затушил в пепельнице сигарету. – Этот допрос нелеп. Я назвал вам себя. И я очень спешу. Так как относительно транспорта?
– Еще два маленьких вопроса, и можете ехать, – пообещал офицер. Он удобно откинулся назад, барабаня пальцами по груди, и Рейнольдса начинало угнетать усиливающееся тяжелое предчувствие. – Вы едете прямо из Вены по главному шоссе?
– Конечно, как же еще я мог бы сюда добраться?
– Этим утром?
– Не будьте глупцом. Вена менее чем в ста двадцати милях отсюда. Во второй половине дня.
– В четыре часа? В пять?
– Позже. Если быть точным, то десять минут седьмого. Помню, что посмотрел на часы, когда проезжал ваш таможенный пост.
– Вы можете в этом поклясться?
– Если необходимо, то да.
Рейнольдс был захвачен врасплох. Кивок офицера, быстрое движение его глаз, и прежде чем он смог двинуться, три пары рук схватили его сзади, рывком поставили на ноги, вывернули руки вперед и надели на них пару блестящих металлических наручников.
– Что, черт возьми, это означает? – невзирая на шок, холодная ярость в голосе Рейнольдса вряд ли могла быть более правдоподобной.
– Это означает только то, что для успешного вранья нужно быть более уверенным в фактах. – Полицейский офицер попытался сказать это спокойно, но торжество так и светилось в его глазах, проскальзывало в голосе. Это невозможно было ни с чем спутать. – У меня для вас новость, Буль, если вас так зовут, во что я, кстати, в данный момент не верю. Австрийская граница была закрыта для всякого движения на сутки. Наверное, обычная проверка безопасности, как я полагаю. И она была закрыта с трех часов сегодняшнего дня. А вы говорите, что в шесть десять смотрели на ваши часы. Теперь, – открыто ухмыляясь, он протянул руку к телефону, – у вас будет транспорт до Будапешта. Это точно. Вы наглый притворщик. Вы поедете туда в кузове охраняемой полицейской машины. У нас давно уже не было в руках западного шпиона. Уверен, что они будут очень рады прислать за вами транспорт. Просто специально ради вас приедут сюда из Будапешта.
Он внезапно оборвал речь. Нахмурился. Несколько раз поднял и положил трубку телефона. Вновь послушал. Пробормотал что-то про себя и снова положил трубку на телефон сердитым жестом.
– Опять не работает. Этот чертов телефон вечно неисправен. – Он не скрывал своего разочарования, что не мог лично доложить о важном происшествии, а это наверняка был верный шанс на повышение.
Он подозвал к себе подчиненного.
– Где ближайший телефон?
– В деревне. Три километра отсюда.
– Отправляйся туда как можно скорее. – Он стал что-то быстро писать на листке бумаги. – Вот номер телефона и то, что нужно передать. Не забудь сказать, что доклад идет от меня. А теперь пошевеливайся!
Полицейский сложил листок бумаги, сунул его в карман, застегнул шинель до горла и вышел из помещения. В открытую на миг дверь Рейнольдс рассмотрел, что за то короткое время, которое прошло с момента его ареста, облака закрыли звезды и медленные снежинки закружили в воздухе на фоне черного неба. Он невольно поежился, опять взглянув на полицейского офицера.
– Кажется, вы здорово за это заплатите, – спокойно сказал он. – Вы совершаете очень серьезную ошибку.
– Настойчивость сама по себе является восхитительной штукой, но умный человек всегда знает, когда нужно прекратить такие попытки. – Маленький жирный человечек явно наслаждался собой. – Единственной моей ошибкой было то, что я сначала было поверил тому, что вы говорите. – Он взглянул на часы. – Через полтора часа. Возможно, через два, так как дорога занесена снегом, прибудет ваш... э... транспорт. Мы можем с пользой провести это время. Информация, если вам угодно... Начнем с вашего имени. На этот раз с вашего настоящего имени, если вы не возражаете.
– Вы его уже знаете. Вы видели мои документы.
Не спрашивая разрешения, Рейнольдс снова сел и незаметно проверил надетые на него наручники. Крепкие, хорошо подогнанные. Надежды освободиться от них не было никакой. Но даже теперь, со скованными руками, он мог бы избавиться от этого маленького человечка, ибо нож с выскакивающим лезвием все еще находился у него под шляпой. Но не стоило и думать об этом, пока трое вооруженных полицейских стояли сзади. Эта информация, эти бумаги являются точными и правдивыми, и он мог продолжать врать, чтобы только сделать им одолжение.
– Никто не просит вас лгать ради поддержания беседы, – будто угадав его мысли, проговорил офицер. – Но нужно как бы, скажем, освежить вашу память. Увы, возможно, требуется вас немного поторопить. – Он оттолкнул стул от края стола и тяжело поднялся на ноги. Он оказался короче и жирнее, чем казался, когда встал. Обошел вокруг стола. – Ваше имя, пожалуйста.
– Я сказал вам... – Рейнольдс замолк на полуслове, застонав от боли, когда получил два сильных удара в лицо. Сначала тыльной стороной ладони, потом пощечину. Он тряхнул головой, чтобы прийти в себя, поднял скованные руки и вытер кровь, выступившую в уголке рта. Лицо его осталось беспристрастным.
– Когда подумаешь, то мысли становятся мудрее, – расплылся в улыбке коротышка. – Надеюсь, что уже вижу начало мудрости. Давайте расскажите нам еще что-нибудь, кроме тех глупостей, которые вы болтали тут раньше и с которыми невозможно согласиться.
Рейнольдс его обматерил. Лицо полицейского потемнело от прихлынувшей крови, будто внезапно врубили выключатель. Человек шагнул вперед, замахнулся и неожиданно рухнул на стол, тяжело хватая ртом воздух. Рейнольдс нанес ему сильнейший удар нотой. Некоторое время полицейский офицер не двигался, оставаясь там, куда упал. Он стонал и хватал ртом воздух, полулежа, полустоя на коленях перед собственным столом. Его людей будто парализовало: пораженные внезапностью происшедшего, они стояли неподвижно. Именно в этот момент дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался поток ледяного воздуха.
Рейнольдс повернулся на стуле. Человек, распахнувший дверь, стоял в проеме, и бледные, холодной голубизны глаза его вбирали каждую деталь открывшейся перед ним картины. Он был гибок, широкоплеч, очень высок. Его непокрытая голова с густыми каштановыми волосами почти доставала до притолоки. На нем была военная подпоясанная широким ремнем шинель с высоким воротником и погонами, неопределенно-зеленого цвета от растаявших снежинок. Шинель широкими складками закрывала голенища блестящих сапог. Лицо было под стать внимательным глазам. Кустистые брови, раздувающиеся ноздри над тонкой полоской усов, тонкие сжатые губы придавали жесткой, красивой его внешности неотъемлемую холодную властность, к которой человек, видимо, давно привык, но которая ото всех требовала немедленного и безусловного повиновения.
Ему хватило двух секунд, чтобы уяснить обстановку. Такому человеку всегда хватит двух секунд, удовлетворенно подумал Рейнольдс. Вошедший не задавал вопросов типа «Что здесь происходит?» или «Что, черт возьми, все это значит?». Он прошел в комнату, вытащил один из пальцев, засунутых под кожаный ремень, на котором висел пистолет рукояткой вперед, наклонился и поднял полицейского офицера на ноги, не обращая внимания на его побелевшее лицо и болезненные попытки схватить открытым ртом воздух.
– Идиот! – Голос вошедшего вполне соответствовал внешности: холодный, равнодушный, почти металлически. – В следующий раз, когда будете... э... допрашивать человека, держитесь на безопасном расстоянии от его ног. – Он коротко кивнул в сторону Рейнольдса. Кто этот человек? О чем вы его спрашивали и почему?
Полицейский офицер злобно взглянул на Рейнольдса, вздохнув еще раз, и хрипло пробормотал напряженным голосом:
– Его зовут Иоганн Буль, бизнесмен из Вены. Но я этому не верю. Он шпион. Грязный фашистский шпион. – Он в сердцах плюнул. – Грязный фашистский шпион.
– Естественно, – высокий мужчина улыбнулся, – все шпионы – грязные фашисты. Но я не нуждаюсь в вашем мнении. Мне нужны факты. Во-первых, как вы узнали его имя.
– Он сам так назвался. У него есть документы. Фальшивые, конечно.
– Дайте их мне.
Полицейский офицер кивнул на стол. Теперь он уже мог стоять почти прямо.
– Вот они.
– Дайте их мне. – По интонации это требование было точной копией высказанного ранее.
Полицейский офицер торопливо протянул руку, поморщившись от боли, возникшей в результате резкого движения, и передал документы.
– Отлично. Да. Отлично. – Незнакомец, как специалист, пролистал страницы. – Могут даже оказаться настоящими, но они не настоящие. Это наш человек. Тот, которого мы ищем.
Рейнольдсу пришлось сделать осознанное усилие, чтобы распрямить сжатые в кулаки пальцы. Этот человек определенно опасен. Опаснее дивизии глупых идиотов, вроде этого маленького полицейского. Попытка обмануть такого человека была бы пустой тратой времени.
– Ваш человек?.. Ваш человек?.. – Полицейский офицер совершенно растерялся и не знал, что делать, как вести себя в непривычной ситуации. – Что вы имеете в виду?
– Вопросы задаю я, коротышка! Вы сказали, что он шпион. Почему?
– Он говорит, что пересек границу этим вечером. – Коротышка на ходу усваивал уроки краткости изложения мысли. – А граница была закрыта.
– Действительно. – Незнакомец прислонился к стене, достал из плоского золотого портсигара русскую сигарету, закурил и задумчиво посмотрел на Рейнольдса.
Молчание прервал полицейский офицер, ему хватило времени прийти в себя и набраться мужества, чтобы продолжить разговор.
– Почему я должен выполнять ваши приказания? – заговорил он. – Я никогда в жизни прежде вас не видел. И здесь командую я. Кто вы, черт возьми?
Несколько секунд незнакомец изучал одежду и лицо Рейнольдса, потом лениво отвернулся и посмотрел сверху вниз на маленького полицейского офицера равнодушным, остекленелым взглядом без всякого выражения на лице. Полицейский под этим взглядом съежился, как бы пытаясь поглубже зарыться в свою одежду, прижался к столу, перед которым стоял. Незнакомец бросил:
– Я сейчас нахожусь в одном из редких приступов щедрости. Забудем, что вы только что сказали и каким тоном. – Он кивнул в сторону Рейнольдса и произнес чуть жестче: – У этого человека изо рта течет кровь. Возможно, он пытался сопротивляться аресту?
– Он не отвечал на мои вопросы, и...
– Кто уполномочил вас допрашивать или наносить раны задержанным? – спросил незнакомец так, будто выхлестал офицера кнутом. – Вы тупой идиот! Вы могли нанести непоправимый ущерб. Если еще раз выйдете за пределы своих полномочий, я лично прослежу, чтобы вы получили отдых от своих многосложных обязанностей. На морском побережье. Может быть, для начала в Константе.
Полицейский офицер попытался облизать пересохшие губы, глаза его наполнились болезненным страхом. Константа – район, через который проходил канал от Дуная до Черного моря, район трудовых лагерей, известных во всей Центральной Европе. Туда попадали многие, но еще никто никогда оттуда не возвращался.
– Я... я только думал...
– Оставьте возможность думать тем, кто способен к такой сложной работе. – Он ткнул пальцем в сторону Рейнольдса. – Пусть этого человека отведут к моей машине. Его, конечно, обыскивали?
– Конечно! – Полицейский офицер почти дрожал от желания услужить. – Тщательно, уверяю вас.
– Когда подобное заявление исходит от такого человека, как вы, делается настоятельно необходимым произвести повторный обыск, – сухо сказал высокий человек, посмотрел на Рейнольдса, и одна из его густых бровей слегка приподнялась. – Есть ли необходимость опускаться до такого взаимного неуважения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31