И почти одновременно Николсон увидел еще кое-что, отчего положение «Виромы» переставало иметь значение. Он увидел кое-что делавшее бессмысленным наблюдение самолетов за кораблем.
Со стороны пилотов бомбардировщиков это было не ошибкой в расчетах, а простым невежеством. Когда они бомбили полубак бронебойными снарядами, намереваясь уничтожить пулеметы и пулеметчиков и рассчитывая, что там прячутся остальные члены команды, они не знали и никак не могли знать, что грузовой отсек под палубой полубака не был пуст. Этот отсек был целиком заполнен десятками тысяч галлонов высокооктанового авиационного бензина, предназначенного для аэропорта Селенгар, уже превращенного в закопченные обломки.
Языки пламени поднимались на тридцать-сорок метров в спокойное, безветренное небо, образуя огромный огненный столб, такой светлый, так яростно горящий и бездымный, что был практически невидим в ярком сиянии солнца. Это были не просто языки пламени, но широкая и сверкающая струя сверхнагретого воздуха, сужавшаяся с высотой, изгибаясь и уходя высоко в небо исчезающим бледно-голубым дымом. Время от времени очередная бочка с топливом взрывалась где-то глубоко в трюме, густое облако дыма закрывало почти невидимое пламя и так же быстро пропадало. Николсон знал: пожар только начинается. Когда огонь будет устойчивым и бочки начнут взрываться десятками, авиационный спирт в топливном резервуаре номер девять взорвется, словно огромный склад боеприпасов. Николсон уже ощутил, как жар пламени припекает ему лоб. Еще несколько секунд оглядывал он полубак, пытаясь оценить, сколько осталось до этого времени, но, увы, узнать или даже догадаться было невозможно. Могло оставаться всего две минуты а могло и двадцать минут — после двух лет войны живучесть танкеров, их нежелание погибать стали почти легендарными, — однако определенно не более двадцати минут.
Внезапно внимание Николсона привлекло движение среди трубопроводов на палубе, прямо за передней мачтой. Это был человек в синих легких брюках, который, спотыкаясь и падая, шел к ведущему на мостик трапу. Он был, очевидно, контужен и все время тер рукой глаза, словно не слишком хорошо видел. Ему удалось добраться до трапа и быстро подняться по нему к надстройке с мостиком. Теперь Николсон ясно видел его. Это был Дженкинс. Но его увидел и кое-кто другой, и у Николсона осталось время только на то, чтобы отчаянно крикнуть, предупредить и самому броситься на палубу, слушая, сжав кулаки, барабанную дробь крупнокалиберных пулеметов истребителя «зеро», вошедшего в глубокое пике и обрушившего огонь на палубу.
На этот раз Николсон не поднимался на ноги. Встать на ноги внутри капитанской рубки, как он понял, было отличным способом совершить самоубийство. Единственной причиной подняться являлась необходимость выяснить, что же случилось с Дженкинсом. Но смысла смотреть туда, в сущности, не было. Дженкинс должен был воспользоваться имевшимся у него временем, рискнуть и броситься вперед. Но он мог быть ослеплен и не увидеть, где для него спасение. У него оставалось всего два выхода: бежать и быть убитым или остаться на месте и сгореть.
Николсон потряс головой, отгоняя дым и запах кордита, резко сел и осмотрел разгромленную рубку. В ней кроме него находились еще четверо, хотя минуту назад их было трое. Боцман Маккиннон появился сразу после того, как мостик прошила пулеметная очередь. Полусогнувшись, неестественно скорчившись, он лежал на палубе штурманского отсека с картами, опираясь на локоть, и осторожно осматривался. Он не был ранен, но старался не рисковать, прежде чем сделать следующее движение.
— Пригнитесь, — настойчиво посоветовал ему Николсон. — Не вставайте, иначе лишитесь головы. — Ему самому собственный голос показался хриплым и осипшим, звучащим словно из другого мира.
Вахтенный рулевой Эванс сидел на палубе, прислонившись к штурвалу, и громко и безостановочно ругался со своим мягким уэльским акцентом. Кровь капала с длинного пореза на лбу прямо ему на колени, но он этого не замечал, занимаясь перевязкой левой руки. Что за рана у него на руке, Николсон определить не мог, но всякая новая белая полоска, оторванная от рубашки и обвязанная вокруг руки, тут же пропитывалась яркой кровью.
Вэнниер лежал в дальнем углу. Николсон прополз по палубе и осторожно поднял его голову. У четвертого помощника был порезан стеклом висок. Других повреждений вроде бы не наблюдалось. Он был без сознания, но дышал спокойно и ровно. Николсон осторожно опустил его голову на палубу и обернулся к Файндхорну. Капитан сидел, наблюдая за ним с противоположной стороны мостика, упираясь спиной в переборку и ладонью в палубу. «Старик выглядит немного побледневшим, — подумал Николсон. — Он давно уже не юноша и физически не годится для подобных игрищ».
— Он просто потерял сознание, сэр, — указал Николсон на Вэнниера. — Ему повезло так же, как и всем нам. Все живы, хотя чувствуют себя не очень-то сладко.
Николсон старался говорить пободрее. Когда он замолчал, Файндхорн сделал попытку встать, опираясь на руки всем своим весом, отчего у него побелели ногти.
— Осторожно, сэр, — быстро предупредил капитана Николсон, — оставайтесь на месте. Кое-кто шныряет вокруг, выискивая вас.
Файндхорн кивнул, расслабился и откинулся назад, упираясь в переборку. Он молчал. Николсон внимательно поглядел на него:
— С вами все в норме, сэр?
Файндхорн опять кивнул и попытался что-то сказать, но вместо этого тяжело и странно закашлялся. Внезапно его рот покрылся яркой кровавой пеной, и струйка крови потекла по подбородку на белоснежную рубашку. Николсон мгновенно оказался на ногах, перебежал, спотыкаясь, через рубку и упал на колени рядом с капитаном.
Файндхорн улыбнулся ему, снова хотел что-то сказать, но лишь закашлялся, и снова изо рта у него хлынула кровь, яркая артериальная кровь, резко контрастирующая с побелевшими губами. Глаза капитана болезненно затуманились.
Быстро и методически Николсон осмотрел его и сначала не заметил никакой раны. Затем нашел ее. Поначалу он принял ранку за одну из капель крови, упавших на рубашку Файндхорна. Небольшое, незаметное отверстие, круглое и обрамленное кровью. Это первое, что потрясло Николсона, — такая маленькая дырочка, выглядевшая совсем безвредно. Почти в центре груди капитана, но немного левее и выше сердца.
Глава 7
Мягко и осторожно Николсон взял капитана за плечи и повернулся, чтобы позвать боцмана, но Маккиннон уже опускался на колени рядом с ним, и один взгляд на подчеркнуто бесстрастное лицо Маккиннона подсказал Николсону, что рана на рубашке капитана кровоточит. Не ожидая никаких указаний от Николсона, Маккиннон достал нож, одним ловким движением распорол рубашку капитана, сложил нож и разорвал рубаху вдоль. Мгновение он осматривал спину капитана, поднял глаза на Николсона и покачал головой. Так же аккуратно, как и раньше, Николсон опустил капитана, и тот опять спиной навалился на переборку.
— Безнадежно, джентльмены, а? — хриплым напряженным шепотом пробормотал Файндхорн, борясь с клокочущей в горле кровью.
— Довольно скверно, но есть надежда, — ответил Николсон, тщательно подбирая слова. — Очень больно, сэр?
— Нет. — Файндхорн на секунду закрыл глаза и опять открыл их. — Пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Ранение сквозное?
Голос Николсона зазвучал отрешенно, почти как в клинике:
— Нет, сэр. Как мне кажется, пуля задела легкое и застряла в ребрах, в спине. Нужно будет ее откопать, сэр.
Слово «задела» не отражало истины, и только в полностью оснащенной операционной можно было бы провести подобную операцию в груди. Но если Файндхорн и понимал это, то ничем не выдал себя, ни жестом, ни выражением лица. Он надсадно кашлянул и попытался улыбнуться.
— Раскопки могут подождать. Как корабль, мистер Николсон?
— Погибает, — отрывисто бросил Николсон. Он указал большим пальцем в сторону огня. — Пятнадцать минут, если нам повезет, сэр. Там вы можете увидеть языки пламени. Разрешите спуститься вниз, сэр?
— Конечно. О чем я думаю?
Файндхорн попытался подняться на ноги, но Маккиннон прижал его к палубе, произнося успокоительные слова и глядя на Николсона в ожидании указаний. Однако указания пришли не от старшего помощника, а в виде нарастающего гула авиационного двигателя, очереди пулемета с самолета и пуль, летящих над их головами в разбитое окно. Очередь через всю рулевую рубку продырявила дверь. Файндхорн перестал делать попытки подняться и откинулся к переборке, глядя на Маккиннона с жалким подобием улыбки.
Николсон спустился вниз по трапу и прошел в дверь кают-компании. Ван Оффен сидел на палубе у двери с пистолетом в руке. Он не был ранен. Когда дверь открылась и вошел Николсон, он поднял глаза:
— Здорово шумят, мистер Николсон. Конец?
— Более или менее. Боюсь, что с кораблем все кончено. В небе еще летают два-три «зеро» и ищут, где бы выпить последнюю каплю крови. Что, какие-то сложности?
— С ними? — Ван Оффен презрительно махнул пистолетом в сторону команды «Кэрри Дансер». Пятеро лежали на палубе, скорчившись от страха, еще двое распростерлись под столами. — Они слишком озабочены своими драгоценными шкурами.
Николсон двинулся дальше, к другой двери.
— Корабль тонет, выгоните наших друзей на верхнюю палубу и держите их пока в проходе. Не открывайте дверей...
Николсон внезапно умолк на середине предложения. Деревянная крышка люка в буфетную была прошита очередью, а за ней слышался плач маленького ребенка.
Через три секунды Николсон был в коридоре и схватился за ручку двери, ведущей в буфетную. Ручка повернулась, но дверь не открывалась — то ли заперта, то ли ее заклинило. Как подарок судьбы, перед каютой пятого механика висел противопожарный лом. Николсон изо всех сил ударил им по замку двери. С третьего удара замок отлетел, и дверь распахнулась.
В каюте было полно дыма, все горело, было поломано и разбито, сильно пахло виски. Наружный воздух быстро вытянул дым. Николсон увидел двух медсестер, сидевших на палубе почти возле его ног: Лену, молодую девушку-малайку с ужасом в темных глазах, и рядом мисс Драчман с бледным, напряженным, но спокойным лицом. Николсон опустился на колени возле нее.
— Где малыш? — хрипло спросил он.
— Не беспокойтесь, маленький Питер в безопасности. — Она мрачно улыбнулась ему и приоткрыла тяжелую металлическую дверь одного из шкафов. Изнутри, завернутый толстым одеялом, смотрел на него расширенными от страха глазами ребенок.
Николсон протянул руку, слегка потрепал малыша по белым волосенкам и, глубоко вздохнув, резко встал.
— Ну, слава богу, — улыбнулся он девушке. — Спасибо, мисс Драчман. Чертовски умная идея. Вынесите его в проход, иначе он здесь задохнется.
Он повернулся и недоверчиво уставился на живописную картину: молодой солдат Алекс и священник вытянулись на полу бок о бок и, кажется, оба без сознания. Фарнхолм как раз поднимался после осмотра головы священника. Исходивший от него запах виски был таким густым, словно им пропиталась вся его одежда.
— Что, черт побери, здесь происходит? — ледяным голосом осведомился Николсон. — Вы что, не можете обойтись без бутылки и пяти минут, Фарнхолм?
— Вы очень самонадеянны, молодой человек, — донесся голос из дальнего угла буфетной. — Не следует приходить к скоропалительным выводам.
Николсон всмотрелся в полумрак. Освещения не было, потому что японцы уничтожили генераторы. Он едва различил очертания хрупкой фигуры мисс Плендерлейт, сидевшей с выпрямленной спиной, опираясь на холодильник и склонив голову к рукам. Деловитое пощелкивание вязальных спиц казалось неестественно громким. Не веря своим глазам, Николсон глядел на нее.
— Что вы делаете, мисс Плендерлейт? — Ему самому его голос показался напряженным и недоверчивым.
— Вяжу, естественно. Вы что, никогда не видели, как вяжут?
— Вяжете... — протянул пораженный Николсон. — Конечно, вяжете. — Николсон одобрительно кивнул. — Если об этом узнают японцы, то завтра же попросят перемирия.
— О чем это вы говорите? — деловито осведомилась мисс Плендерлейт. — Только не убеждайте меня, что и вы тоже растерялись.
— Тоже?
— Как этот несчастный молодой человек. — Она указала на молодого солдата. — Мы приделали несколько подносов к люку, когда вошли сюда. Вы знаете, люк-то деревянный. Бригадный генерал подумал, что так можно защититься от пуль, — очень четко и точно поясняла мисс Плендерлейт, отложив в сторону вязание. — Когда в корабль попали первые бомбы, этот молодой человек пытался выскочить наружу. Бригадный генерал быстренько запер дверь, а молодой человек стал отдирать подносы, собираясь вылезти через люк. Э... э... священник попытался его оттащить, когда в люк ударили пули.
Николсон взглянул на Фарнхолма:
— Мои извинения, бригадный генерал. Он мертв?
— Слава богу, нет. — Фарнхолм выпрямился стоя на коленях, временно забыв о своей выучке в Сент-Херсте. — Сотрясение мозга и несколько царапин, вот и все. — Взглянув на молодого солдата, он сокрушенно покачал головой. — Чертов молодой болван!
— А в чем дело?
— Он ударил священника бутылкой виски. Бутылка разбилась. Наверное, посуда была плохого качества. Чудовищное разбазаривание добра, просто невероятное.
— Вытащите его наружу, пожалуйста. И все остальные — отсюда к палубе! — Николсон оглянулся на только что вошедшего. — Уолтерс, я совершенно о вас забыл. У вас все в порядке?
— Порядок, сэр. Кажется, радиорубка разгромлена. — Уолтерс выглядел несколько бледным и усталым, но, как обычно, целеустремленным.
— Теперь она нам не нужна. — Николсон был рад появлению Уолтерса, надежного и знающего человека. — Выведите всех отсюда на шлюпочную палубу, в коридор или в какую-нибудь каюту, но не на открытое место. На сборы пара минут.
Уолтерс криво улыбнулся:
— Мы готовимся к маленькой прогулке, сэр?
— В самое ближайшее время. Чтобы несколько застраховаться от опасности, — пояснил он, а сам подумал, что Уолтерсу наверняка ясно, что иначе они просто все сгорят заживо, а корабль пойдет ко дну.
Он быстро вышел из помещения, но тут же зашатался и чуть не упал, потому что сильный взрыв по правому борту так тряхнул корабль, что нос «Виромы» выскочил из воды и весь корпус сильно вздрогнул. Машинально Николсон схватился за дверь, удержал мисс Драчман, которая упала на него вместе с Питером, поставил ее на ноги и быстро повернулся к Уолтерсу:
— Отменяю последний приказ. В каюты никому не заходить. Ведите всех наверх и проследите, чтобы оставались там.
Четырьмя прыжками Николсон преодолел коридор и через несколько секунд уже был на палубе. Остановившись на верху металлического трапа, который вел вниз, на главную палубу, он посмотрел в сторону кормы.
Жар обрушился на него волной, как физический удар, невольно выдавив слезы из глаз. «Тут уж не пожалуешься, что огонь не виден», — мрачно подумал он. Клубы маслянистого тяжелого дыма поднимались в небо на сотни метров, с каждой секундой все выше и выше. Дым тяжелым покрывалом повис над кораблем. Однако у основания, на уровне палубы, дыма практически не было, но пламя стояло мощной стеной метров на восемнадцать в диаметре и на двенадцать вверх, распадаясь на десяток столбов, извивающихся жадных языков, которые устремлялись вверх, превращаясь в черный дым. Прежде всего от сильного жара Николсону захотелось закрыть не лицо, а уши. С расстояния сорока пяти метров рев огня был почти невыносим.
Еще один просчет японцев, мрачно подумал он. Бомба, предназначенная для двигателя, попала в резервуар с дизельным топливом, взрывная волна вывела дизель из строя и ударила по первому танку, который сейчас пылал. Находившиеся в нем четверть миллиона галлонов горючего вспыхнули и воздушным горячим дыханием через переборки воспламенили соседние танки. Даже если бы у них осталось хоть какое-то оборудование для тушения пожара и способные им пользоваться люди, то и тогда управиться с этим адом, поглощавшим любого приблизившегося к нему на пятнадцать метров, было бы лишь достойным слабоумного самоубийственным жестом. Тут Николсон услышал кроме ровного гудения пожара смертоносный звук — высокий воющий гул идущего на форсаже авиационного двигателя. Он на мгновение увидел заходящий с правого борта, на уровне мачты, «зеро» и бросился назад, в открытую позади дверь, а выпущенные из авиационной пушки снаряды разорвались там, где он был двумя секундами раньше.
Ругая себя за оплошность, Николсон поднялся на ноги, закрыл дверь и огляделся. Коридор и буфетная были пусты: Уолтерс не из тех, кто попусту тратит время. Николсон торопливо прошел через коридор и кают-компанию к ведущему на шлюпочную палубу трапу. Тут он наткнулся на Фарнхолма, тащившего вверх по трапу молодого солдата. Николсон молча помог ему, пока Уолтерс не встретил их и не перехватил у него ношу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34