Больше нам уж с ней не похихикать; да и все равно, то, что висело там, в амбаре, уже не было Салли - совсем как тот, там, наверху, уже не Гарон.
Наконец я вытянула из ее старшей сестры, что эта дурочка залетела от работника с фермы Грэнтонов: она пошла в город к доктору, а тот сказал ей, что она беременна. Работника собирались линчевать, но он успел вовремя смыться.
Может, если бы не тот случай, я бы через годик-другой вышла замуж, обзавелась детьми, как мои сестры. Но когда я увидела, как она там висит, меня точно громом поразило. Я поняла, что жизнь слишком коротка, чтобы связать ее с каким-нибудь придурком, которому ты нужна для постели и готовки. Где-то через пару недель мы с Габби снова начали встречаться, но на ферму Мэрфи больше не ходили. Он нашел неподалеку пустующий сарай: один фермер строил дом, но у него вышли деньги. Габби сбил замок и сделал так, что снаружи сарай казался запертым. Обычно мы встречались там, когда стемнеет, и постепенно обжились. Даже собирались с наступлением холодов разводить там огонь, чтобы греться. Наверное, мы перестарались, потому что Габби все рассказывал, как мать пичкает его едой и причитает, до чего же он исхудал и какой стал нервный. Наконец его отправили к врачу; должно быть, доктору каким-то образом удалось запугать Габби, потому что Габби рассказал ему, чем мы занимаемся, а док сказал обо всем моей матери. Ну и задала же она мне жару! Мать следила за мной, старалась удержать на привязи, но мне удалось улизнуть. Только нас снова застукали, Габби отправили к тетке в город, и для меня настали тяжелые времена. Мать со мной не разговаривала, но меня никто и пальцем не трогал.
Мне стало скучно в нашем захолустье; на следующий год я сбежала из дома и нанялась официанткой в одну забегаловку в Эль-Пасо; хозяину я наврала, что мне двадцать лет.
С тех пор я много чего поняла. Отбою не было от ухажеров, но все они считали, что раз подарили мне дешевые духи от Дж.С. Пенни, то я перед ними в неоплатном долгу. Потом я подумала: да какая разница? Все равно все эти молодчики считают тебя шлюхой. А затем объявился этот Дарби Гарон; на меня никто еще так не западал. С ним было клево; я накупила себе тряпья на тысячу двести баксов... оно свалено у него в «кадиллаке». Странный парень был этот Дарби. Половину времени мне приходилось притворяться, будто я понимаю, о чем он говорит. Настоящий был трудяга, и вдруг такой облом. Наверняка дело выплывет наружу... Даже если меня не привлекут, все равно наедут копы, а они всегда проверяют, нет ли за тобой грешков в прошлом. Значит, меня ждут тяжелые времена. Вдобавок Дарби такая важная шишка... Меня точно упекут на год ни за что, просто так. Годик в камере, работа в прачечной - и я навсегда стану звездой эстрады.
Бенсон должен мне помочь. Должен вытащить меня. У него дела еще круче. От этого он слегка чокнулся. Подскочил, словно я его обожгла. А мне очень хотелось. Больше, чем когда бы то ни было. Он такой симпатичный, крепкий, хоть ростом и не вышел. И умный. Понимает, что я могу его прижучить. Вот чуть меня не прикончил. Шея до сих пор болит.
Почему же он до сих пор не возвращается? До чего муторно стоять и знать, что у тебя за спиной жмурик. Если он сейчас же не придет, я начну подвывать со страху. Он просто обязан меня вытащить. Мы попытаем счастья на мосту. Я не поведу через границу этот «кадиллак». Ни за какие коврижки. Пойду пешком, и черт с ним, с барахлом на двенадцать сотен баксов!"
Когда Бенсон неслышно подкрался к ней, Бетти резко подскочила на месте:
- Предупреждать надо, слышишь, ты?
- Заткнись. Я отдал ключи девчонке. Теперь паром наладился. Я перегнал «кадиллак» вперед. Нам надо все успеть между рейсами.
- Дел, я боюсь. До чертиков боюсь!
- Оставайся на месте. Я сейчас его немного подтащу, а если кто-нибудь подойдет, громко покашляй. Когда все будет готово, я тебе свистну. Хорошо, что они еще поют. Никто ничего не услышит.
Он осторожно взобрался на откос, стараясь не оступиться. Она обняла себя руками и съежилась. "Господи, я и думать не думала, что такое случится. Может, я и шлюха, но ведь в жизни никого не обижала. Они все сами липли ко мне, и всем нравилось, а этому - так даже больше других. Он не возражал, когда я шлялась по магазинам и покупала себе тряпки. Ему было все равно. Он вообще не вспоминал о деньгах и ни о чем не думал. Кроме этого, как будто немного тронулся, потом наконец все же вспомнил о денежках, а во сне все стонал: «Мойра, Мойра!» Должно быть, жену звал. Такие, как он, - хуже всех: наверное, он в жизни никого не обманул, поэтому у него внутри все горело и жгло. Такие вот субчики работают в банке, а потом - бах! - берут всю кассу, и поминай как звали. Я не хотела никому зла, даже его Мойре, которую знать не знаю. Господи, только бы выбраться из этой передряги! Только бы выйти сухой из воды! Может, тогда все переменится? До сих пор я жила плохо, а на самом-то деле все, что мне нужно для счастья, - выйти замуж и нарожать детишек; должно быть, так и есть; к тому же я ни разу ничем не заразилась и могу иметь детей.
Только мужу, наверное, придется несладко, потому что я уже привыкла часто менять парней - легко могу скатиться на старую дорожку.
Салли умерла, Дарби умер; а еще та страшная автокатастрофа... Я ехала из Далласа с одним здоровенным поляком. Не помню, как его звали, но на руке у него была вытатуирована женщина, вокруг которой обвилась змея; когда он напрягал мышцы, змея шевелилась; ужасно было смешно. Нас обогнала та машина, в ней было полно детей; они шли, наверное, на скорости сто шестьдесят, и я видела все ясно, как в замедленной съемке: на повороте машину тряхануло, правые колеса поднялись в воздух, и какое-то время они ехали как в кино, а потом машина подпрыгнула, ударилась об ограждение и взлетела в воздух. Поляк дал по тормозам, но мы проехали мимо, и я видела, как в воздухе барахталась девочка, дергая руками и ногами, как в мультике, когда нарисованные зверюшки думают, что летят, а сами шлепаются о камни.
Я все орала на поляка, чтобы тот не останавливался, ехал дальше, я не хочу это видеть! Но он подал назад, вылез из машины... Я не собиралась смотреть, но пришлось. Странно: когда не хочешь смотреть, голова так и поворачивается в ту сторону. Я подошла к той машине. Ее словно кулаком смяли. В салоне их было пятеро; трое умерли на месте; поляк все ругался и пытался остановить кровотечение у той девчушки, но у нее, можно сказать, напрочь оторвало руку, там и перевязывать было нечего; и она тоже умерла. А вот мальчишке ничего не было - только одежду порвал. Он все слонялся возле машины. Ходил кругами и смотрел вдаль, словно кого-то ждал, как будто встречал кого-то в аэропорту. Все проезжающие грузовики останавливались; одного дальнобойщика вырвало, и тут меня тоже вырвало. Когда прибыли рейнджеры, мы сказали, что подъехали уже потом, после того, как машина разбилась, потому что, если бы выяснилось, что мы - очевидцы, нас затаскали бы по судам. Свидетельские показания и все такое. Когда мальчишку забирала «скорая», санитарам пришлось сесть на него верхом и связать его. Трое здоровенных мужиков еле справились, а мальчишка был совсем маленький.
Странно: после того случая поляк мне совсем разонравился, а ему надоело спрашивать, в чем дело, так что в Даллас я с ним не вернулась.
Когда смотришь на мертвяков, невольно думаешь о том, что тоже умрешь, и о том, как ты будешь выглядеть, и что скажут о тебе люди. Я не хочу умирать. Хочу жить до тех пор, пока не изобретут какое-нибудь средство для бессмертия".
Бетти услышала негромкий свист. Послушно обернулась и взобралась на откос. Бенсона не было видно. Он снова свистнул; она пошла на свист. Он отволок труп в рощу - метров на двадцать от того дерева. Казалось, на дороге, за деревьями, звезды светят ярче. Дарби Гарон лежал на боку, с коленями, подтянутыми к животу.
- Я утащу его, если взвалю себе на плечи. Помоги мне.
- Ты что! Я до него и пальцем не дотронусь!
- Придется, иначе я не стану тебе помогать. Я скажу тебе, что делать. - Он усадил труп на землю, сел на корточки, поднырнул мертвецу под плечо и просипел: - Придержи его, чтобы не соскальзывал.
Бетти неуверенно вытянула руки вперед. Почувствовав холод, в ужасе отдернулась; труп соскользнул и упал на землю. Бенсон грубо обругал ее.
Они предприняли еще одну попытку. На сей раз ей удалось не дергаться, и Бенсон благополучно встал на ноги. Одной рукой он придерживал мертвеца за ноги, другой - за руки.
- Медленно иди впереди меня, - с усилием выговорил Бенсон, - и дай мне знать, если на пути что-нибудь попадется.
До нее доносилось пение. «Дьявол и глубокое синее море». Бенсон споткнулся и выругался.
- Держи правее, - приказал он. - Иди на те камни, вон туда.
Очень слабый отсвет на западе небосклона очертил впереди каменную гряду. Бетти вытерла вспотевшие ладони о юбку. Подумать только, этими руками она прикасалась к мертвяку!
Бенсон шагал молча. Только один раз подал голос:
- Держи правее, мы должны обойти скалу!
- Дел, там большой камень.
Они обогнули скалы. Ее глаза привыкли к темноте, и она заметила за скалами уединенную песчаную бухту.
- Это место подойдет? - спросила, оглядываясь.
Он с трудом вытянул шею и огляделся. Потом обернулся назад, осторожно попятился и распрямился, отпуская свою ношу. Труп тяжело шлепнулся на песок: тело упало навзничь. Бенсон растер кулаками онемевшую поясницу. Опустился на колени, снял с мертвеца ботинки, носки, стянул шорты, содрал рубашку. Переложил к себе содержимое карманов Гарона. Бетти услышала, как звякнули ключи от машины. Она не хотела смотреть, но против воли все время поворачивалась к трупу. Тело белело в звездном свете, лишь живот казался темным пятном.
Бенсон скатал одежду мертвеца, отложил в сторону. Потом склонился над трупом. Бетти вздрогнула, увидев вспыхнувший огонек зажигалки. Черное пятно на животе стало красно-коричневым.
- Да у него пуля в брюхе! - с удивлением сказал Бенсон, выключая зажигалку.
Бетти заморгала, снова привыкая к темноте. Ее окружала непроницаемая тьма.
- Детка, признайся, это ведь не ты пристрелила своего папика, а?
- Нет! - закричала она. - Нет!
- Погоди! Точно, входное отверстие соответствует. Ну и дела! Та самая пуля, которая предназначалась техасцу. Он еще ударил того молодчика по руке... Ну да, тот выстрелил поверх его головы; пуля пошла вверх и попала в этого парня. Ничего не понимаю! Что ему стоило скатиться с обрыва, заорать - в общем, привлечь к себе внимание. Его же не убило на месте! Значит, он просто сидел там и тихо умирал?!
- Дел! Выходит, мы знаем, как это случилось. Мы можем рассказать об этом!
- Не изображай из себя большую дуру, чем ты есть на самом деле. Думаешь, тот жирный мексикашка сознается, что стрелял один из его людей? Или ты считаешь, будто здесь отыщутся свидетели потасовки? Ты уж лучше сразу иди в полицию и признавайся, что сама его пристрелила. Пошли отсюда!
Они медленно побрели к освещенному шоссе. Дел остановился у большого камня. Бросил на землю узел с одеждой.
- Подожди здесь минутку.
Она послушно остановилась и стала ждать. Он отсутствовал недолго.
- Зачем ты возвращался? - спросила Бетти.
- Часы. - Он ухватился за верхушку камня и с силой дернул. Камень подался. Беннике встал на колени и руками, по-собачьи, вырыл ямку. Засунул в нее одежду, поставил камень на место, отряхнул руки и удовлетворенно вздохнул.
Чем дальше, тем больше она чувствовала, что ее зависимость от него крепнет. Он работает головой, принимает решения. Они взобрались наверх. Моторы снова заревели. Паром подплывал к берегу. На его борту зажгли фонари.
- Его найдут, - сказала Бетти. - Найдут обязательно.
- Конечно, найдут, детка. Кое-кто найдет его уже ночью, еще кто-то - утром, а всю работу довершат муравьи.
- Не надо, - проговорила она слабым голосом.
- Ну, молись всем своим богам. Удача нам сейчас необходима. Вот что мы сделаем. Отгоним «кадиллак» в Сан-Антонио. Может, кто-то заприметил тебя или его и видел вас вместе. Сначала устроимся у тебя на квартире и продержим «кадиллак» еще день. Потом отгоним его на какую-нибудь платную стоянку, а талон порвем. А может, просто бросим его на обочине шоссе. Купим какую-нибудь колымагу и рванем на восток. Когда все уляжется, тогда обсудим, где и когда мы разбежимся.
- Но сперва нам надо перейти границу в Браунсвилле, - тихо напомнила она.
Он размахнулся и ударил ее тыльной стороной ладони по щеке. Она чуть не упала.
- За что? - злобно крикнула Бетти. - Больно же!
- Еще раз начнешь каркать - снова получишь.
- Бенсон, никто не смеет мною помыкать!
Он снова ударил ее, сильнее, чем в первый раз, и сказал:
- Ладно, иди скандаль. Давай настучи на меня. Ну, вперед! Она обругала его. Он поддернул брюки и шагнул к ней. В свете фар Бетти увидела, как он улыбается. Глаза его сузились. Она поспешно отпрянула:
- Нет, нет! Не надо! Не бей меня!
- Извинись.
- Извини, Дел.
- Отныне будешь делать все, что я тебе велю, и именно так, как я велю. - Он вытянул руку и больно ущипнул ее за грудь.
- Дел, не надо! Господи!
- Нам надо все прояснить.
- Отпусти меня. У меня будет рак! Ты чокнутый! Ай!
- Надо прояснить все сразу.
Она заплакала - тихо, безнадежно. Он отпустил ее. Бетти отпрянула назад, прислонилась к дереву. Вспышка гнева прошла; он отвернулся от нее с внезапным равнодушием. Она продолжала беззвучно всхлипывать. За несколько секунд он проник в самую ее заветную, независимую часть и забрал все, что принадлежало ей. Содрал с нее грубую оболочку, оставив незащищенную мякоть. Мужчины пытались привязать ее к себе подарками, просьбами, объяснялись ей в любви. Там, где не сработали другие методы убеждения, сработала боль. Боль и унижение. Ей показалось, что она стала его рабыней, стала собственностью этого низкорослого задиры с квадратными плечами и таким лицом, словно его и молотом не прошибешь. Бетти уже знала, что поедет с ним, куда он прикажет, и что он снова причинит ей боль - от раздражения ли, гнева или равнодушия или просто для того, чтобы позабавиться. А она все проглотит и останется с ним. Бетти оплакивала свою неудавшуюся жизнь, потерянные годы.
"Дел скор на расправу и силен, как бычок; чем-то он меня купил. Есть в нем какая-то сумасшедшинка; крыша у него точно поехала. Должно быть, у меня тоже, иначе я ушла бы от него прямо сейчас, пока еще не поздно. Ушла бы или доехала бы до границы, а там сказала бы американским таможенникам: «Этого человека мексиканская полиция ищет за убийство». Пусть, пусть его схватят; можно даже сказать, что он пристрелил Дарби. Господи, как больно! Наверное, несколько дней будет болеть. Сразу можно сказать по тому, как болит сейчас. Как хочется утишить эту боль, но в мозгах все перекрутилось так, что, даже когда он это делал, мне вдруг захотелось его так же сильно, как там, на обочине дороги, в поле. Как будто я больше себе не хозяйка. Словно он меня заклеймил.
Так же было у Большой Мэри с ее хамоватым коротышкой: он заявлялся к ней когда вздумается и колотил ее, а она все сносила. Ругала его на чем свет стоит, но потом он неделю не объявлялся, и она начинала психовать, где он и что с ним, а когда наконец приходил, отдавала ему все заработанное до гроша.
Не хочу становиться такой, как она! Но Бенсон чем-то похож на парня Большой Мэри. Теперь я понимаю. В глубине души он ненавидит женщин. Он их использует и ненавидит - может быть, именно за то, что приходится их использовать.
Что со мной случилось? Только сегодня днем мы ехали по дороге, я радовалась, вспоминая, сколько накупила тряпок, перебирала их в уме. И из-за какого-то жалкого вонючего парома, который влип в грязь, умер Дарби. Он не звал на помощь, потому что хотел умереть. Я знаю. Он хотел смерти. И вот умер, а я связалась с этим чокнутым коротышкой, и уже никогда в жизни мне от него не освободиться. Я хочу его, хочу сейчас. Здесь, на этом месте. Что я за дрянь - ведь Дарби остался там, где мы его бросили. Это пение сводит меня с ума. Нам необходимо переправиться через реку. Надо бежать, бежать. Я сделаю все, как он велит. Он знает, что делает. Ему уже приходилось бывать в переделках. Господи, что это со мной?"
Глава 13
Джон Картер Герролд, оглушенный смертью матери, мерным шагом шел по дороге. Он возвращался к реке. Очков на нем не было, и все огни расплывались в радужной дымке. Он был опустошен, изнеможен.
Если бы они под конец не привели одного типа, который когда-то жил в Кервилле, он так и не понял бы, что ему говорят.
Мама остается в Сан-Фернандо, а ему всучили карточку похоронного бюро; ему нужно в Браунсвилл. Там он все обсудит с владельцем браунсвиллского похоронного бюро. Труп необходимо перевезти через границу и прояснить там все вопросы с ее документами. Мама всегда любила действовать быстро и решительно, от таких проволочек она бы с ума сошла.
Тип, который когда-то жил в Кервилле, на полном серьезе заявил ему, что в Мексике, когда труп провозят мимо кладбища, надо остановиться и пожертвовать кладбищу деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Наконец я вытянула из ее старшей сестры, что эта дурочка залетела от работника с фермы Грэнтонов: она пошла в город к доктору, а тот сказал ей, что она беременна. Работника собирались линчевать, но он успел вовремя смыться.
Может, если бы не тот случай, я бы через годик-другой вышла замуж, обзавелась детьми, как мои сестры. Но когда я увидела, как она там висит, меня точно громом поразило. Я поняла, что жизнь слишком коротка, чтобы связать ее с каким-нибудь придурком, которому ты нужна для постели и готовки. Где-то через пару недель мы с Габби снова начали встречаться, но на ферму Мэрфи больше не ходили. Он нашел неподалеку пустующий сарай: один фермер строил дом, но у него вышли деньги. Габби сбил замок и сделал так, что снаружи сарай казался запертым. Обычно мы встречались там, когда стемнеет, и постепенно обжились. Даже собирались с наступлением холодов разводить там огонь, чтобы греться. Наверное, мы перестарались, потому что Габби все рассказывал, как мать пичкает его едой и причитает, до чего же он исхудал и какой стал нервный. Наконец его отправили к врачу; должно быть, доктору каким-то образом удалось запугать Габби, потому что Габби рассказал ему, чем мы занимаемся, а док сказал обо всем моей матери. Ну и задала же она мне жару! Мать следила за мной, старалась удержать на привязи, но мне удалось улизнуть. Только нас снова застукали, Габби отправили к тетке в город, и для меня настали тяжелые времена. Мать со мной не разговаривала, но меня никто и пальцем не трогал.
Мне стало скучно в нашем захолустье; на следующий год я сбежала из дома и нанялась официанткой в одну забегаловку в Эль-Пасо; хозяину я наврала, что мне двадцать лет.
С тех пор я много чего поняла. Отбою не было от ухажеров, но все они считали, что раз подарили мне дешевые духи от Дж.С. Пенни, то я перед ними в неоплатном долгу. Потом я подумала: да какая разница? Все равно все эти молодчики считают тебя шлюхой. А затем объявился этот Дарби Гарон; на меня никто еще так не западал. С ним было клево; я накупила себе тряпья на тысячу двести баксов... оно свалено у него в «кадиллаке». Странный парень был этот Дарби. Половину времени мне приходилось притворяться, будто я понимаю, о чем он говорит. Настоящий был трудяга, и вдруг такой облом. Наверняка дело выплывет наружу... Даже если меня не привлекут, все равно наедут копы, а они всегда проверяют, нет ли за тобой грешков в прошлом. Значит, меня ждут тяжелые времена. Вдобавок Дарби такая важная шишка... Меня точно упекут на год ни за что, просто так. Годик в камере, работа в прачечной - и я навсегда стану звездой эстрады.
Бенсон должен мне помочь. Должен вытащить меня. У него дела еще круче. От этого он слегка чокнулся. Подскочил, словно я его обожгла. А мне очень хотелось. Больше, чем когда бы то ни было. Он такой симпатичный, крепкий, хоть ростом и не вышел. И умный. Понимает, что я могу его прижучить. Вот чуть меня не прикончил. Шея до сих пор болит.
Почему же он до сих пор не возвращается? До чего муторно стоять и знать, что у тебя за спиной жмурик. Если он сейчас же не придет, я начну подвывать со страху. Он просто обязан меня вытащить. Мы попытаем счастья на мосту. Я не поведу через границу этот «кадиллак». Ни за какие коврижки. Пойду пешком, и черт с ним, с барахлом на двенадцать сотен баксов!"
Когда Бенсон неслышно подкрался к ней, Бетти резко подскочила на месте:
- Предупреждать надо, слышишь, ты?
- Заткнись. Я отдал ключи девчонке. Теперь паром наладился. Я перегнал «кадиллак» вперед. Нам надо все успеть между рейсами.
- Дел, я боюсь. До чертиков боюсь!
- Оставайся на месте. Я сейчас его немного подтащу, а если кто-нибудь подойдет, громко покашляй. Когда все будет готово, я тебе свистну. Хорошо, что они еще поют. Никто ничего не услышит.
Он осторожно взобрался на откос, стараясь не оступиться. Она обняла себя руками и съежилась. "Господи, я и думать не думала, что такое случится. Может, я и шлюха, но ведь в жизни никого не обижала. Они все сами липли ко мне, и всем нравилось, а этому - так даже больше других. Он не возражал, когда я шлялась по магазинам и покупала себе тряпки. Ему было все равно. Он вообще не вспоминал о деньгах и ни о чем не думал. Кроме этого, как будто немного тронулся, потом наконец все же вспомнил о денежках, а во сне все стонал: «Мойра, Мойра!» Должно быть, жену звал. Такие, как он, - хуже всех: наверное, он в жизни никого не обманул, поэтому у него внутри все горело и жгло. Такие вот субчики работают в банке, а потом - бах! - берут всю кассу, и поминай как звали. Я не хотела никому зла, даже его Мойре, которую знать не знаю. Господи, только бы выбраться из этой передряги! Только бы выйти сухой из воды! Может, тогда все переменится? До сих пор я жила плохо, а на самом-то деле все, что мне нужно для счастья, - выйти замуж и нарожать детишек; должно быть, так и есть; к тому же я ни разу ничем не заразилась и могу иметь детей.
Только мужу, наверное, придется несладко, потому что я уже привыкла часто менять парней - легко могу скатиться на старую дорожку.
Салли умерла, Дарби умер; а еще та страшная автокатастрофа... Я ехала из Далласа с одним здоровенным поляком. Не помню, как его звали, но на руке у него была вытатуирована женщина, вокруг которой обвилась змея; когда он напрягал мышцы, змея шевелилась; ужасно было смешно. Нас обогнала та машина, в ней было полно детей; они шли, наверное, на скорости сто шестьдесят, и я видела все ясно, как в замедленной съемке: на повороте машину тряхануло, правые колеса поднялись в воздух, и какое-то время они ехали как в кино, а потом машина подпрыгнула, ударилась об ограждение и взлетела в воздух. Поляк дал по тормозам, но мы проехали мимо, и я видела, как в воздухе барахталась девочка, дергая руками и ногами, как в мультике, когда нарисованные зверюшки думают, что летят, а сами шлепаются о камни.
Я все орала на поляка, чтобы тот не останавливался, ехал дальше, я не хочу это видеть! Но он подал назад, вылез из машины... Я не собиралась смотреть, но пришлось. Странно: когда не хочешь смотреть, голова так и поворачивается в ту сторону. Я подошла к той машине. Ее словно кулаком смяли. В салоне их было пятеро; трое умерли на месте; поляк все ругался и пытался остановить кровотечение у той девчушки, но у нее, можно сказать, напрочь оторвало руку, там и перевязывать было нечего; и она тоже умерла. А вот мальчишке ничего не было - только одежду порвал. Он все слонялся возле машины. Ходил кругами и смотрел вдаль, словно кого-то ждал, как будто встречал кого-то в аэропорту. Все проезжающие грузовики останавливались; одного дальнобойщика вырвало, и тут меня тоже вырвало. Когда прибыли рейнджеры, мы сказали, что подъехали уже потом, после того, как машина разбилась, потому что, если бы выяснилось, что мы - очевидцы, нас затаскали бы по судам. Свидетельские показания и все такое. Когда мальчишку забирала «скорая», санитарам пришлось сесть на него верхом и связать его. Трое здоровенных мужиков еле справились, а мальчишка был совсем маленький.
Странно: после того случая поляк мне совсем разонравился, а ему надоело спрашивать, в чем дело, так что в Даллас я с ним не вернулась.
Когда смотришь на мертвяков, невольно думаешь о том, что тоже умрешь, и о том, как ты будешь выглядеть, и что скажут о тебе люди. Я не хочу умирать. Хочу жить до тех пор, пока не изобретут какое-нибудь средство для бессмертия".
Бетти услышала негромкий свист. Послушно обернулась и взобралась на откос. Бенсона не было видно. Он снова свистнул; она пошла на свист. Он отволок труп в рощу - метров на двадцать от того дерева. Казалось, на дороге, за деревьями, звезды светят ярче. Дарби Гарон лежал на боку, с коленями, подтянутыми к животу.
- Я утащу его, если взвалю себе на плечи. Помоги мне.
- Ты что! Я до него и пальцем не дотронусь!
- Придется, иначе я не стану тебе помогать. Я скажу тебе, что делать. - Он усадил труп на землю, сел на корточки, поднырнул мертвецу под плечо и просипел: - Придержи его, чтобы не соскальзывал.
Бетти неуверенно вытянула руки вперед. Почувствовав холод, в ужасе отдернулась; труп соскользнул и упал на землю. Бенсон грубо обругал ее.
Они предприняли еще одну попытку. На сей раз ей удалось не дергаться, и Бенсон благополучно встал на ноги. Одной рукой он придерживал мертвеца за ноги, другой - за руки.
- Медленно иди впереди меня, - с усилием выговорил Бенсон, - и дай мне знать, если на пути что-нибудь попадется.
До нее доносилось пение. «Дьявол и глубокое синее море». Бенсон споткнулся и выругался.
- Держи правее, - приказал он. - Иди на те камни, вон туда.
Очень слабый отсвет на западе небосклона очертил впереди каменную гряду. Бетти вытерла вспотевшие ладони о юбку. Подумать только, этими руками она прикасалась к мертвяку!
Бенсон шагал молча. Только один раз подал голос:
- Держи правее, мы должны обойти скалу!
- Дел, там большой камень.
Они обогнули скалы. Ее глаза привыкли к темноте, и она заметила за скалами уединенную песчаную бухту.
- Это место подойдет? - спросила, оглядываясь.
Он с трудом вытянул шею и огляделся. Потом обернулся назад, осторожно попятился и распрямился, отпуская свою ношу. Труп тяжело шлепнулся на песок: тело упало навзничь. Бенсон растер кулаками онемевшую поясницу. Опустился на колени, снял с мертвеца ботинки, носки, стянул шорты, содрал рубашку. Переложил к себе содержимое карманов Гарона. Бетти услышала, как звякнули ключи от машины. Она не хотела смотреть, но против воли все время поворачивалась к трупу. Тело белело в звездном свете, лишь живот казался темным пятном.
Бенсон скатал одежду мертвеца, отложил в сторону. Потом склонился над трупом. Бетти вздрогнула, увидев вспыхнувший огонек зажигалки. Черное пятно на животе стало красно-коричневым.
- Да у него пуля в брюхе! - с удивлением сказал Бенсон, выключая зажигалку.
Бетти заморгала, снова привыкая к темноте. Ее окружала непроницаемая тьма.
- Детка, признайся, это ведь не ты пристрелила своего папика, а?
- Нет! - закричала она. - Нет!
- Погоди! Точно, входное отверстие соответствует. Ну и дела! Та самая пуля, которая предназначалась техасцу. Он еще ударил того молодчика по руке... Ну да, тот выстрелил поверх его головы; пуля пошла вверх и попала в этого парня. Ничего не понимаю! Что ему стоило скатиться с обрыва, заорать - в общем, привлечь к себе внимание. Его же не убило на месте! Значит, он просто сидел там и тихо умирал?!
- Дел! Выходит, мы знаем, как это случилось. Мы можем рассказать об этом!
- Не изображай из себя большую дуру, чем ты есть на самом деле. Думаешь, тот жирный мексикашка сознается, что стрелял один из его людей? Или ты считаешь, будто здесь отыщутся свидетели потасовки? Ты уж лучше сразу иди в полицию и признавайся, что сама его пристрелила. Пошли отсюда!
Они медленно побрели к освещенному шоссе. Дел остановился у большого камня. Бросил на землю узел с одеждой.
- Подожди здесь минутку.
Она послушно остановилась и стала ждать. Он отсутствовал недолго.
- Зачем ты возвращался? - спросила Бетти.
- Часы. - Он ухватился за верхушку камня и с силой дернул. Камень подался. Беннике встал на колени и руками, по-собачьи, вырыл ямку. Засунул в нее одежду, поставил камень на место, отряхнул руки и удовлетворенно вздохнул.
Чем дальше, тем больше она чувствовала, что ее зависимость от него крепнет. Он работает головой, принимает решения. Они взобрались наверх. Моторы снова заревели. Паром подплывал к берегу. На его борту зажгли фонари.
- Его найдут, - сказала Бетти. - Найдут обязательно.
- Конечно, найдут, детка. Кое-кто найдет его уже ночью, еще кто-то - утром, а всю работу довершат муравьи.
- Не надо, - проговорила она слабым голосом.
- Ну, молись всем своим богам. Удача нам сейчас необходима. Вот что мы сделаем. Отгоним «кадиллак» в Сан-Антонио. Может, кто-то заприметил тебя или его и видел вас вместе. Сначала устроимся у тебя на квартире и продержим «кадиллак» еще день. Потом отгоним его на какую-нибудь платную стоянку, а талон порвем. А может, просто бросим его на обочине шоссе. Купим какую-нибудь колымагу и рванем на восток. Когда все уляжется, тогда обсудим, где и когда мы разбежимся.
- Но сперва нам надо перейти границу в Браунсвилле, - тихо напомнила она.
Он размахнулся и ударил ее тыльной стороной ладони по щеке. Она чуть не упала.
- За что? - злобно крикнула Бетти. - Больно же!
- Еще раз начнешь каркать - снова получишь.
- Бенсон, никто не смеет мною помыкать!
Он снова ударил ее, сильнее, чем в первый раз, и сказал:
- Ладно, иди скандаль. Давай настучи на меня. Ну, вперед! Она обругала его. Он поддернул брюки и шагнул к ней. В свете фар Бетти увидела, как он улыбается. Глаза его сузились. Она поспешно отпрянула:
- Нет, нет! Не надо! Не бей меня!
- Извинись.
- Извини, Дел.
- Отныне будешь делать все, что я тебе велю, и именно так, как я велю. - Он вытянул руку и больно ущипнул ее за грудь.
- Дел, не надо! Господи!
- Нам надо все прояснить.
- Отпусти меня. У меня будет рак! Ты чокнутый! Ай!
- Надо прояснить все сразу.
Она заплакала - тихо, безнадежно. Он отпустил ее. Бетти отпрянула назад, прислонилась к дереву. Вспышка гнева прошла; он отвернулся от нее с внезапным равнодушием. Она продолжала беззвучно всхлипывать. За несколько секунд он проник в самую ее заветную, независимую часть и забрал все, что принадлежало ей. Содрал с нее грубую оболочку, оставив незащищенную мякоть. Мужчины пытались привязать ее к себе подарками, просьбами, объяснялись ей в любви. Там, где не сработали другие методы убеждения, сработала боль. Боль и унижение. Ей показалось, что она стала его рабыней, стала собственностью этого низкорослого задиры с квадратными плечами и таким лицом, словно его и молотом не прошибешь. Бетти уже знала, что поедет с ним, куда он прикажет, и что он снова причинит ей боль - от раздражения ли, гнева или равнодушия или просто для того, чтобы позабавиться. А она все проглотит и останется с ним. Бетти оплакивала свою неудавшуюся жизнь, потерянные годы.
"Дел скор на расправу и силен, как бычок; чем-то он меня купил. Есть в нем какая-то сумасшедшинка; крыша у него точно поехала. Должно быть, у меня тоже, иначе я ушла бы от него прямо сейчас, пока еще не поздно. Ушла бы или доехала бы до границы, а там сказала бы американским таможенникам: «Этого человека мексиканская полиция ищет за убийство». Пусть, пусть его схватят; можно даже сказать, что он пристрелил Дарби. Господи, как больно! Наверное, несколько дней будет болеть. Сразу можно сказать по тому, как болит сейчас. Как хочется утишить эту боль, но в мозгах все перекрутилось так, что, даже когда он это делал, мне вдруг захотелось его так же сильно, как там, на обочине дороги, в поле. Как будто я больше себе не хозяйка. Словно он меня заклеймил.
Так же было у Большой Мэри с ее хамоватым коротышкой: он заявлялся к ней когда вздумается и колотил ее, а она все сносила. Ругала его на чем свет стоит, но потом он неделю не объявлялся, и она начинала психовать, где он и что с ним, а когда наконец приходил, отдавала ему все заработанное до гроша.
Не хочу становиться такой, как она! Но Бенсон чем-то похож на парня Большой Мэри. Теперь я понимаю. В глубине души он ненавидит женщин. Он их использует и ненавидит - может быть, именно за то, что приходится их использовать.
Что со мной случилось? Только сегодня днем мы ехали по дороге, я радовалась, вспоминая, сколько накупила тряпок, перебирала их в уме. И из-за какого-то жалкого вонючего парома, который влип в грязь, умер Дарби. Он не звал на помощь, потому что хотел умереть. Я знаю. Он хотел смерти. И вот умер, а я связалась с этим чокнутым коротышкой, и уже никогда в жизни мне от него не освободиться. Я хочу его, хочу сейчас. Здесь, на этом месте. Что я за дрянь - ведь Дарби остался там, где мы его бросили. Это пение сводит меня с ума. Нам необходимо переправиться через реку. Надо бежать, бежать. Я сделаю все, как он велит. Он знает, что делает. Ему уже приходилось бывать в переделках. Господи, что это со мной?"
Глава 13
Джон Картер Герролд, оглушенный смертью матери, мерным шагом шел по дороге. Он возвращался к реке. Очков на нем не было, и все огни расплывались в радужной дымке. Он был опустошен, изнеможен.
Если бы они под конец не привели одного типа, который когда-то жил в Кервилле, он так и не понял бы, что ему говорят.
Мама остается в Сан-Фернандо, а ему всучили карточку похоронного бюро; ему нужно в Браунсвилл. Там он все обсудит с владельцем браунсвиллского похоронного бюро. Труп необходимо перевезти через границу и прояснить там все вопросы с ее документами. Мама всегда любила действовать быстро и решительно, от таких проволочек она бы с ума сошла.
Тип, который когда-то жил в Кервилле, на полном серьезе заявил ему, что в Мексике, когда труп провозят мимо кладбища, надо остановиться и пожертвовать кладбищу деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20