Анны повесил образ св. Николая и заговорил с ними языком народным», — записал Денис в своем дневнике.
После этого его всюду принимали как своего.
Обосновав лагерь в густом березняке близ села Скугорева, Давыдов начал набеги на врага.
2 сентября рано утром он как снег на голову пал на шайку мародеров, орудовавшую в ближнем селе Токарево. Стремительным ударом было захвачено девяносто неприятельских солдат и офицеров, прикрывавших обоз с награбленными у жителей припасами. Едва завершили это дело и раздали поселянам изъятое у них силою добро, как скрытые заранее пикеты донесли, что к Токареву движется еще один вражеский отряд, причем по обыкновению своему следует совершенно беспечно, не выставив даже конных охранений.
— Ну, коли неприятель снова в гости пожалует, встретим! — сказал Давыдов.
По его знаку гусары и казаки вскочили в седла и затаились за крайними избами. Дав французам подойти чуть ли не вплотную, снова ударили разом. Ошарашенные мародеры, не успев оказать сопротивления, дружно побросали оружие. Добычею стали еще семьдесят пленных.
Тут же встал вопрос: а что с ними делать? Не таскать же за собою всю эту голодную, прожорливую ораву?
По имевшимся у Давыдова сведениям, в уездном Юхнове французов не было. Город держало в своих руках местное ополчение. Посему, поразмыслив, Денис решил направить транспорт с пленными туда, дабы сдать их юхновскому начальству под расписку.
После отправки пленных Денис раздал поселянам неприятельское вооружение: ружья, патроны, сабли, пики, тесаки. Заодно и наказал им смелее оказывать отпор мародерам, которых они уже называли по-своему — «миродерами»...
Хотя проведенное дело можно было вполне считать успешным, Давыдов понимал, что поражение вооруженных французских грабителей отнюдь не главная цель, ради которой он послан с отрядом в неприятельский тыл. Намного важнее было наносить удары по транспортам жизненного и военного обеспечения наполеоновской армии. Поэтому он и решил продолжать поиск вдоль Смоленской столбовой дороги в направлении к памятному ему Цареву-Займищу.
Из Токарева выступили на закате. Вечер был зябкий. Выпавшим накануне дождем прибило пыль на проселке, и кони шли легко и размашисто.
Верстах в шести от Царева-Займища неожиданно обнаружился едущий большаком малый неприятельский разъезд. Его можно было бы и не трогать, дабы не отвлекаться. Но Давыдову позарез требовались сведения о наличии в селе вражеских транспортов и сил прикрытия. Посему он послал урядника Крючкова с десятью казаками скрытно обойти разъезд по лощине, а других десять — ударить французов во фронт. Дело завершилось скоро и без боя. Увидев себя окруженным, разъезд из десяти рядовых при одном унтер-офицере, запросил пощады.
Пленные показали, что в Цареве-Займище расположился на отдыхе крупный военный обоз с прикрытием из двухсот пятидесяти человек конницы — польских улан и вестфальских гусар.
Чтобы в ночной суматохе ненароком не повредить своих, Давыдов решил атаковать неприятельский транспорт посветлу. На рассвете отряд его полями и лесными опушками вышел к луговой низинной пойме перед Царевом-Займищем, где так недавно на глазах Дениса Давыдова прибывший к армии Кутузов проводил смотр русским войскам.
Едва партизаны из-за реденькой, насквозь просвечиваемой березовой ополицы вывернули на луг, как тут же, совершенно неожиданно для себя, столкнулись с конными неприятельскими фуражирами числом около сорока всадников, которые, поняв опасность, тотчас же поворотили лошадей и помчались во всю прыть к селению. Раздумывать было некогда. Отряд Давыдова мог лишиться своего главного преимущества — внезапности. Оставалось одно: на плечах врага ворваться в Царево-Займище, а там, как говорится, авось и господь поможет...
Оставив при пленных тридцать гусаров, которые в случае нужды могли послужить резервом, Давыдов с остальными двадцатью ахтырцами и семидесятью казаками с пальбою и криками устремились за фуражирами. В селе, куда они влетели с разгону, началась неистовая паника. Неприятельские уланы и гусары, еще продолжавшие почивать, выскакивали из изб, клетей и сараев без оружия, в одном исподнем. Почти все лошади их так и остались у коновязей. Лишь возле церкви, настежь распахнутой и разоренной, толпа человек в тридцать вздумала защищаться. Все они тут же были опрокинуты и положены на месте. В свой походный журнал Давыдов записал: «Сей наезд доставил нам сто девятнадцать рядовых, двух офицеров, десять провиантских фур и одну фуру с патронами. Остаток прикрытия спасся бегством».
Памятуя о том, что главное качество партизан суть быстрота, Денис распорядился отослать пленных в Юхнов, а добычу окружить и с нею поспешно двинуться через Климово и Кожино к месту стоянки отряда, которое он с разбойной удалью именовал «притоном».
Казаки и гусары буквально валились с ног от усталости. Замылились и запалились кони. Однако все в отряде, и офицеры и низшие чины, были веселы и возбуждены. Все понимали, что значительный урон, нанесенный неприятелю, сторицей окупает их лишения и труды. Радовало и то, что столь успешно проведенный поиск обошелся для партизан без потерь: среди гусар и казаков не было даже раненых.
В последующие дни Денис Давыдов едва успевал записывать в свой походный журнал:
«Пятого числа мы вышли на село Андреевское... На пути взяли мародеров, числом тридцать человек...»
«Шестого обратились к Федоровскому (что на столбовой Смоленской дороге)... На пути встретили бежавшего из транспорта с нашими пленными Московского пехотного полка рядового. Он объявил, что транспорт в двести рядовых солдат остановился ночевать в Федоровском и что прикрытие оного состоит из пятидесяти человек. Мы удвоили шаг и едва показались близ села, как уже без помощи нашей все в транспорте сем приняло иной вид: пленные поступали в прикрытие, а прикрытие — в пленных...»
Радость попавших в неволю русских людей и тех, кто их из этого позорного состояния вызволил, была неописуемой.
Впоследствии, неоднократно видя подобные трогательные и возвышавшие душу сцены, к которым привыкнуть совершенно невозможно, Денис Давыдов запишет: «Кто не выручал своих пленных из-под ига неприятеля, тот не видал и не чувствовал истинной радости!»
На освобожденных было больно смотреть. Французы, сами пробивавшиеся на подножном корме, который добывали грабежом и насилием, их совершенно не кормили. А о какой-то медицинской помощи раненым и страждущим и говорить нечего. Их попросту пристреливали дорогою либо прикалывали штыками.
Все отбитые пленные пылали ненавистью к врагу и выражали готовность вновь сражаться. Однако среди них было много хворых и вконец изможденных. Давыдов отобрал из всей команды шестьдесят наиболее справных солдат. Русских мундиров не было, потому экипировал их во французские и вооружил трофейными же ружьями. Только на головы, дабы избежать путаницы, надел им русские фуражки. Так в отряде появилась своя пехота.
Об остальных, раненых и обессилевших, тоже надобно было позаботиться. Да и военных трофеев набралось уже в избытке. И их следовало передать в верные руки. Поэтому Давыдов принял решение, избрав наиболее безопасный путь через Судейки, Луково и Павловское, следовать на Юхнов, куда отряд, отягощенный внушительным обозом, и прибыл 8 сентября.
Город встретил партизан с великим хлебосольством и радушием. Дворянский предводитель Семен Яковлевич Храповицкий, благообразный старец, в статском мундире, опоясанном саблею, при анненской звезде, сказал на площади перед жителями и вновь прибывшими воинами торжественную речь о единении всех сословий на общей ниве служения отечеству перед лицом нашествия на Русь новейшего Атиллы — Бонапартия. Последние слова его были покрыты колокольным звоном и возбужденными кликами горожан. Энтузиазм казался искренним и всеобщим.
Временно обосновавшись в городе, Денис Давыдов очень скоро убедился, что юхновское ополчение, про которое он столь наслышан, числится покуда большей частью лишь на бумаге. Назначенный командовать этим ополчением отставной капитан Бельский стыдливо признался, что вся его военная сила состоит из двадцати двух местных уездных помещиков, надевших охотничьи куртки и заткнувших за пояса пистолеты и глубоко убежденных, что тем самым они уже оказывают великую услугу отечеству. Неприятеля никто из них, разумеется, до сей поры и в глаза не видел. Вооружать же своих крестьян сии воители не спешили, поскольку опасались собственных мужиков, должно быть, никак не менее французов...
— Ужели баре наши помышляют по домам да усадьбам отсидеться, когда враг у них уже на пороге?! — зло сверкнув глазами, воскликнул Давыдов.
Своею волею он не мешкая открыл запись в ополчение простого люда: дворовых, ремесленников, торговцев, мещан. Народ повалил валом. От желающих послужить отечеству не было отбою. Для вооружения ратников Денис распорядился выдать 120 французских ружей, отбитых его отрядом у неприятеля, и большую фуру с патронами.
— Не знаю, как и благодарить вас, господин подполковник, — радовался отставной капитан.
Сразу же по прибытии в Юхнов узнал Давыдов еще одну весть, которая его крайне заинтересовала. Оказалось, что где-то в уезде томятся в бездействии два казачьих полка, находящихся под началом предводителя калужского ополчения, отставного генерал-лейтенанта Шепелева, командовавшего, как тут же вспомнил Денис, в прусскую кампанию одно время Гродненским гусарским полком, где служил незабвенный Яков Петрович Кульнев.
Два полка, подчиненных Шепелеву, как сказывали, имели далеко не полный списочный состав, но все же были полками. И Давыдов, узнав про них, тут же вознамерился их заполучить и присоединить к своему отряду. Тогда можно было бы отваживаться и на более крупные схватки с французами. Только как сие исполнить? Зная характер генерала, Давыдов понял, что вырвать полки у него удастся разве что хитростью. И тут же для пользы дела на нее решился.
Он написал на имя Василия Федоровича Шепелева витиеватый рапорт, в котором сообщил, что, «избрав для своих партизанских поисков часть территории, смежную с губерниею, находящеюся под ведением его превосходительства относительно военных действий, он за честь почитает служить под его командою и за долг — доносить о всем происходящем».
Посылая с этим рапортом поручика Ахтырского полка, розовощекого и златокудрого, обладавшего к тому же веселым нравом и тонким остроумием Дмитрия Бекетова, Денис Давыдов, посвятивший его в свой замысел, наказывал:
— Изо всех сил, Митя, старайся, умасливай старика. Одно ему тверди, что мы-де французов бить окромя как под его доблестным начальством себе и не мыслим.
Почти следом за первым курьером был снаряжен к Шепелеву второй, который вез описание отрядных успехов и перечень отличившихся нижних чинов и офицеров сиспрошением ходатайства о наградах.
Вернувшийся Митенька Бекетов порадовал:
— Его превосходительство в восторге! Он тут же возмечтал, что мы действуем по его плану и он тем самым поражает неприятеля! Отряд наш, то бишь свой, генерал благодарит за службу.
Тут же был послан третий курьер с донесением, ради которого все и затевалось. Подполковник Давыдов сообщал, что спешно выступает навстречу двигающемуся в больших силах противнику, а посему покорнейше просит усиления казачьими полками, находящимися, подобно его отряду, под командою его превосходительства.
С неимоверной быстротой последовало строгое предписание генерала немедленно усилиться двумя казачьими полками. Давыдову только того было и надобно. Полки 1-й Бугский, состоявший из шестидесяти человек, и Тептярский, в котором насчитывалось сто десять казаков, поступили под его начало.
Три дня, проведенные в Юхнове, сказались богатыми новостями, в том числе и печальными.
9 сентября в город приехал сын местного дворянского предводителя, майор Волынского уланского полка Степан Храповицкий, с которым Денис Давыдов познакомился еще в прусскую кампанию 1807 года в бытность того младшим офицером Павлоградского гусарского полка. Потому и встретились они как старые боевые товарищи. Степан Храповицкий и рассказал об оставлении Москвы и о предании ее огню...
11 сентября после торжественно отслуженного молебна при стечении всех жителей партизанская партия покинула Юхнов. Отправиться вместе с Давыдовым в поход напросились майор Степан Храповицкий и его брат отставной мичман — Николай.
После пополнения казаками генерала Шепелева отряд представлял собою уже внушительную боевую силу, не без гордости Денис записывал в свой дневник: «Сердце радовалось при обзоре вытягивавшихся полков моих. С ста тридцатью всадниками я взял триста семьдесят человек и двух офицеров, отбил своих двести и получил в добычу одну фуру с патронами и десять провиантских фур... Тут же я командовал тремястами всадников; какая разница! Какая надежда!»
Рано поутру 12 сентября, предприняв поиск в сторону Вязьмы, Денис Давыдов с лихою своей конницей вихрем налетел на внушительный неприятельский артиллерийский обоз. Дело было решено стремительностью и натиском. До ста человек прикрытия, попытавшегося дать отпор партизанам, в несколько минут оказались порубленными либо взятыми на пики, остальные двести семьдесят рядовых при шести офицерах положили оружие. Кроме пленных, взято было двадцать подвод с провиантом и двенадцать тяжелых артиллерийских палубов с ядрами и прочими огнестрельными припасами.
Тут же пришло известие и от отставного капитана Бельского, который со своими ратниками в одном из сел успешно напал на французских фуражиров.
— Отрядить капитану две фуры с патронами да триста сорок ружей, — распорядился Давыдов, — пусть воюет и мужиков вооружает. Это нам в подмогу.
Поиск, проведенный в последующие дни в сторону сел Никольского и Покровского, завершился захватом еще девятисот восьми рядовых, пятнадцати офицеров, тридцати шести артиллерийских палубов и сорока провиантских фур, ста сорока четырех волов и более двухсот лошадей. Кроме того, освобождено было и примкнуло к отряду четыреста наших пленных. Однако первый урон понесли и партизаны. Некоторые схватки с неприятелем оказались жестокими. Так, при занятии Никольского отрядная пехота под водительством отставного мичмана Николая Храповицкого не побоялась вступить в единоборство с тремя батальонами польских жолнеров, геройски пробила себе дорогу штыками, но потеряла в крутой атаке убитыми тридцать пять человек. Получили раны несколько казаков и гусаров.
Конечно, эти, хотя и болезненные, утраты ни в какое сравнение не шли с общими потерями французов, понесенными уже от армейского партизанского отряда Дениса Давыдова.
Это должным образом оценивала и главная квартира. Рапорты Давыдова немедленно передавались Кутузову, который повелел объявлять об успехах его партизанской партии по всей армии, не скупился главнокомандующий и на награды. Назначенный дежурным генералом главного штаба Кутузова генерал-лейтенант Петр Петрович Коновницын извещал Дениса:
«Поиски ваши и поверхность в разных случаях над неприятелем по Смоленской дороге обратили к вам совершенную признательность его светлости; при сем случае уведомляю вас, что вы представлены в полковники, а прочие отличившиеся и вами в рапорте упоминаемые будут награждены немедленно.
Вслед за сим посылаются на подкрепление ваше два из новоприбывших донских полков Попова 13-го и Кутейникова».
Дерзкое и успешное действие отряда Дениса Давыдова в тылу Великой армии крайне озадачило, если не ошеломило неприятельское командование. О значительных потерях, понесенных от «казаков», как с этой поры стали называть французы партизан, штабным и свитским генералам пришлось волей-неволей докладывать Наполеону. Это известие привело Бонапарта в неистовство.
— Вы понимаете, — кричал он своим приближенным, — что эта акция русских имеет не только военное, но и политическое значение? Пруссия и Австрия только и ждут моих неудач, чтобы тут же меня предать. Весть о том, что я более не имею спокойного тыла, будет им как нельзя кстати!.. Я не боялся и не боюсь сражений, но меня страшит этот варварский способ ведения войны, который грозит оставить армию без припасов и в конце концов удушить ее.
Коленкур, в числе прочих генералов получивший нагоняй от Наполеона, в эти дни уныло констатировал умонастроение своего повелителя: «... Император был очень озабочен и начинал, без сомнения, сознавать затруднительность положения, тогда как до сих пор он старался скрывать это даже от себя. Ни потери, понесенные в бою, ни состояние кавалерии и ничто вообще не беспокоило его в такой мере, как это появление казаков в нашем тылу».
Наполеон тут же отдал строгий приказ польскому генералу Сокольницкому, руководившему разведывательным бюро при его главном штабе, спешно собрать и представить подробные данные о показавшемся ему столь опасным казачьем отряде и его предводителе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54