Ибо, разлившись по кухне, огонь касался уж крыши.
Все мы, голодные гости и слуги все наши, в испуге
Бросились блюда снимать и тушить принялися. - Отсюда
Видны уж горы Апулии, мне столь знакомые горы!
Сушит горячий их ветер. - Никогда б мы на них не взобрались,
80 Если бы не взяли отдых в соседственной Тривику вилле;
Но и то не без слез от дыма камина, в котором
Сучья сырые с зелеными листьями вместе горели.
Здесь я обманщицу-девочку прождал, глупец, до полночи;
И, наконец, как лежал на спине, в таком положеньи
Я неприметно заснул и во сне насладился любовью.
Двадцать четыре потом мы проехали мили - в повозке,
Чтобы прибыть в городок, которого даже и имя
В стих не вместишь; но узнают его по приметам:
Здесь продается простая вода; но хлеб превосходный,
90 Так что заботливый путник в запас нагружает им плечи;
Хлеб ведь в Канузии смешан с песком, а источника урна
Там небогата водой. Городок же был этот основан
Диомедом самим. - Здесь мы с Барием грустно расстались.
Вот мы приехали в Рубы, устав от пути чрезвычайно,
Длинной дорога была и испорчена сильно дождями.
День был на утро получше; но в Бариум, рыбой обильный,
Хуже дорога пошла. - За ним нас потешила вдоволь
Гнация (город сей был раздраженными Нимфами создан).
Здесь нас хотели уверить, что будто на праге священном
100 Ладан без пламени тает у них! - Одному лишь Апелле
Иудею поверить тому, а не мне: я учился
Верить, что боги беспечно живут, и если природа
Чудное что производит - не с неба они посылают!
Так в Брундизиум кончился путь, и конец описанью.
Пер. М. Дмитриева
6
Нет, Меценат, хоть никто из лидийцев не равен с тобою
Знатностью рода - из всех, на пределах Этрурии живших,
Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
Многие в древнее время великих вожди легионов:
Нет! ты орлиный свой нос поднимать перед теми не любишь,
Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!
Ты говоришь, что нет нужды тебе, от кого кто родился,
Только б был сам благороден; что многие даже и прежде
Туллия, так же как он, происшедши из низкого рода,
10 Жили, храня добродетель и были без знатности чтимы;
Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим
Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,
Римским народом всегда - не более асса ценился,
Римским народом, которого суд и правдивость ты знаешь,
Этим безумным народом, который всегда недостойным
Почести рад расточать, без различия рабствуя славе,
Титлам и _о_бразам предков всегда без разбора дивится.
Что тут нам делать, далеким от низких его предрассудков!
Пусть же Левину б он, а не Децию, новому родом,
20 Важные должности начал вверять; пусть я, как рожденный
Несвободным отцом, через цензора Аппия был бы
Выгнан: и мне поделом, чужую я кожу напялил!
Но ведь слава стремит за блестящей своей колесницей
Низкого рода людей, как и знатных. - Что прибыли, Тиллий
Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?
Только что нажил завистников ты; а ты их не знал бы,
Если б остался простым гражданином: затем, что как скоро
Ноги обует у нас кто в сап_о_жки, грудь в пурпур оденет,
Тотчас вопросы: "Кто он? он какого отца он родился?"
30 Точно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,
Именно страстью красавцем прослыть, - куда ни пошел бы,
Как-то всегда он девицам умеет внушить любопытство
Все рассмотреть в нем, и стан, и стройную ногу, и зубы,
Даже и волосы; так между нами - и тот, кто спасенье
Гражданам, Риму, империи, целой Италии, храмам
Наших богов обещал, - возбуждает заботу проведать,
Кто был отец у него, и кто мать, не из низкого ль рода?..
"Как же ты смеешь, сын Сира, раба, Дионисия, Дамы,
Граждан с Тарпейской скалы низвергать или Кадму - для казни
40 Их предавать? - Да и Новий, товарищ мой, степенью целой
Ниже меня! - Ну чт_о_ он? - Чт_о_ был мой отец, он такой же!"
- Что же, иль думаешь ты, что сам ты Мессала иль Павел?
Этот ведь Новий зато, как ему попадутся навстречу
В форуме двести телег, да хоть три погребенья, так крикнет,
Что и голос трубы заглушит: он зато и в почете.
Но обращусь на себя я! - За что на меня нападают?
Нынче за то, что, быв сыном раба, получившего вольность,
Близок к тебе, Меценат; а прежде за то, что трибуном
Воинским был я и римский имел легион под начальством.
50 В этом есть разница! - Можно завидовать праву начальства,
Но не дружбе твоей, избирающей только достойных.
Я не скажу, чтоб случайному счастью я тем был обязан,
Нет! не случайность меня указала тебе, а Вергилий,
Муж превосходный, и Варий - тебе обо мне рассказали.
В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:
Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.
Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,
Что поля объезжаю свои на коне сатурейском;
Просто сказал я, кто я. - Ты ответил мне тоже два слова;
60 Я и ушел. - Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;
Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся
Дружбою мужа, который достойных людей отличает
И не смотрит на род, а на жизнь и на чистое сердце.
Впрочем, природа дала мне с прямою душою иные
Тоже, как всем, недостатки; правда, немного, подобно
Пятнам на теле прекрасном. Но если ушел от упрека
В скупости, в подлости или же в низком, постыдном разврате,
Если я чист и невинен душой и друзьям драгоценен
(Можно же в правде себя похвалить), я отцу тем обязан.
70 Беден он был и владел не обширным, не прибыльным полем.
К Флавию в школу, однако, меня не хотел посылать он,
В школу, куда сыновья благородные центурионов,
К левой подвесив руке пеналы и счетные доски,
Шли обучаться проценты по Идам считать и просрочку;
Но решился он мальчика в Рим отвезти, чтобы там он
Тем же учился наукам, которым у римлян и всадник
И сенатор своих обучают детей. - Посмотревши
Платье мое и рабов провожатых, иной бы подумал,
Что расход на меня мне в наследство оставили предки.
80 Нет, сам отец мой всегда был при мне, неподкупнейшим стражем
Сам, при учителях, тут же сидел. - Что скажу я? - Во мне он
Спас непорочность души, красоту добродетелей наших,
Спас от поступков меня он, спас и от мыслей бесчестных.
Он не боялся упрека, что некогда буду я то же,
Что он и сам был: публичный глашатай иль сборщик, что буду
Малую плату за труд получать. - Я и тут не роптал бы.
Ныне ж за это ему воздаю похвалу я тем боле,
И тем боле ему благодарностью вечной обязан.
Нет! покуда я смысл сохраню, сожалеть я не буду,
90 Что такого имел я отца, не скажу, как другие,
Что не я виноват, что от предков рожден несвободных.
Нет! ни в мыслях моих, ни в словах я не сходствую с ними!
Если б природа нам прежние годы, прожитые нами,
Вновь возвращала и новых родителей мы избирали,
Всякий бы выбрал других - честолюбия гордого в меру,
Я же никак не хотел бы родителей, коих отличье
Ликторов связки и кресла курульные. Может быть, черни
Я б показался безумцем; но ты бы признал мой рассудок
В том, что не взял на себя я заемного бремени тягость.
100 Ибо тогда бы мне должно свое умножать состоянье,
В многих искать и звать того и другого в деревню,
Множество слуг и коней содержать и иметь колесницу.
Нынче могу я в Тарент на кургузом муле отправляться,
У которого спину натер чемодан мой, а всадник
Вытер бока. - И никто мне не скажет за это упрека
В скупости так, как тебя упрекают все, Тиллий, когда ты
Едешь, как претор тибурской дорогой, и пятеро следом
Юных рабов, кто с лоханью, кто с коробом вин. Оттого мне,
Право, спокойнее жить, чем тебе, знаменитый сенатор!
110 Да спокойней и многих других. Я, куда пожелаю,
Отправляюсь один, сам справляюсь о ценности хлеба,
Сам о цене овощей, плутовским пробираюсь я цирком;
П_о_д вечер часто и в форум - гадателей слушать; оттуда
Я к пирогу, к овощам и домой. Нероскошный мой ужин
Трое рабов подают. На мраморе белом два кубка
Вместе с циатом стоят, простая солонка и чаша,
И рукомойник - посуды простой, кампанийской работы.
Спать я иду, не заботясь о том, что мне надобно завтра
Рано вставь и на площадь, где Марсий кривляется бедный
120 В знак что он младшего Новия даже и видеть не может.
Сплю до четвертого часа; потом, погулявши, читаю
Или пишу, про себя, что-нибудь, что меня занимает;
После я маслом натрусь, не таким, как запачканный Натта,
Краденным им из ночных фонарей. Тут, ежели солнце
Жаром меня утомит и напомнит о бане прохладной,
Я от жара укроюсь туда. Насыщаюсь нежадно,
Ем чтоб быть сыту и легким весь день сохранить мои желудок.
Дома потом отдохну. Жизнь подобную только проводят
Люди, свободные вовсе от уз честолюбия тяжких.
130 Я утешаюся тем, что приятней живу, чем когда бы
Квестором был мой отец, или дедушка, или же дядя.
Пер. М. Дмитриева
7
Всякий цирюльник и всякий подслепый, я думаю, знает,
Как полуримлянин Персий, с проскриптом Рупилием в ссоре,
(Прозванным Царь), отплатил за его ядовитость и гнусность.
Персии богач был, имел он большие дела в Клазоменах;
С этим Рупильем-Царем имел он тяжелую тяжбу.
Жесткий он был человек, ненавистник; в том и Царя он
Мог превзойти. И надменен и горд, оскорбительной речью
Он на белых конях обгонял и Сизенну и Барра.
Возвращаюсь к Рупилию снова. Никак не возможно
10 Было их согласить, затем, что сутяги имеют
То же право стоять за себя, как и храбрые в битве.
Как между Гектором, сыном Приама, храбрым Ахиллом
Гнев был настолько велик, что лишь смерть развела ратоборцев.
А причиной одно: в них высокое мужество было!
Если ж вражда между слабых идет, иль война меж неравных,
Так, как случилось между Диомедом и Главком-ликийцем,
То трусливый назад; и подарки еще предлагает!
Персий с Рупилием в битву вступили пред претором Брутом:
Азией правил богатою он. Сам Биф и сам Бакхий
20 Менее были б равны, чем они на побоище этом.
Оба выходят на суд, друг на друга горящие гневом,
Оба великое зрелище взорам собранья готовят.
Персий свой иск изложил и был всеми согласно осмеян.
Претора Брута сперва расхвалил он, потом и когорты,
Солнцем всей Азии Брута назвав, он к звездам благотворным
Свиту его приобщил; одного лишь Рупилия назвал
Псом - созвездием злым, ненавистным для всех земледельцев.
Персий стремился, как зимний поток нерубленным лесом.
Начал прен_е_стец потом; отплатил он ему, и с избытком.
Так виноградарь, когда закукует прохожий кукушкой,
Бранью его провожает, пока он из глаз не исчезнет.
Вот грек Персий, Италии уксусом выкупан вдоволь,
Вдруг закричал: "Умоляю богами, о Брут благородный!
Ты, который с царями справляться привык! Для чего ты
Этого терпишь? - Оно бы твое настоящее дело!"
Пер. М. Дмитриева
8
Некогда был я чурбан, от смоковницы пень бесполезный;
Долго думал художник, чем быть мне, скамьей иль Приапом.
"Сделаю бога!" сказал; вот и бог я! - С тех пор я пугаю
Птиц и воров. - Я правой рукой воров отгоняю,
Так же как удом своим, что краснеет меж чресел бесстыдно;
А тростник на моей голове птиц прожорливых гонит,
Их не пуская садиться в саду молодом на деревья.
Прежде здесь трупы рабов погребались, которые раб же
В бедном гробу привозил за наемную скудную плату.
10 Общее было здесь всякого нищего люда кладбище;
Пантолаба ль шута, Номентана ль известного мота.
С надписью столб назначал по дороге им тысячу пядей,
П_о_ полю триста, чтоб кто не вступился в наследие мертвых,
Холм Эсквилинский теперь заселен; тут воздух здоровый.
Нынче по насыпи можно гулять, где еще столь недавно
Белые кости везде попадались печальному взору.
Но ни воры, ни звери, которые роют тут землю,
Столько забот и хлопот мне не стоят, как эти колдуньи,
Ядом и злым волхвованьем мутящие ум человеков.
20 Я не могу их никак отучить, чтоб они не ходили
Вредные травы и кости сбирать, как скоро покажет
Лик свой прекрасный луна, проходя по лазурному небу.
Видел Канидию сам я, одетую в черную паллу,
Как босиком, растрепав волоса, с Саганою старшей,
Здесь завывали они; и от бледности та и другая
Были ужасны на вид. - Сначала обе ногтями
Стали рыть землю; потом теребили и рвали зубами
Черную ярку и кровью наполнили яму, чтоб тени
Вызвать умерших - на страшные их отвечать заклинанья.
30 Вынули образ какой-то из шерсти; другой же из воску.
Первый был больше, как будто грозил восковому; а этот
Робко стоял перед ним, как раб, ожидающий смерти!
Тут Гекату одна вызывать принялась; Тизифону
Кликать другая. Вокруг их, казалось, ползли и бродили
Змеи и адские псы. А луна, от стыда покрасневши,
Скрылась, чтоб дел их срамных не видать, за высокой гробницей.
Если я лгу в чем, пускай белым калом обгадят главу мне
Вороны; явятся пусть, чтоб меня обмочить и обгадить
Юлий, как щепка сухой, Педиатия с вором Вораном.
40 Но зачем мне рассказывать все! - Рассказать ли, как тени
Попеременно с Саганой пронзительным голосом выли,
Как украдкою бороду волчью с зубом ехидны
В землю зарыли они, как сильный огонь восковое
Изображение сжег, как, от ужаса я содрогнувшись,
Был отомщен, свидетель и слов и деяний двух фурий!
Сделан из дерева, сзади я вдруг раскололся и треснул,
Точно как лопнул пузырь. - Тут колдуньи как пустятся в город!
То-то вам было б смешно посмотреть, как попадали в бегстве
Зубы Канидии тут и парик с головы у Саганы,
50 Травы и даже запястья волшебные с рук у обеих!
Пер. М. Дмитриева
9
Шел я случайно Священною улицей - в мыслях о чем-то,
Так, по привычке моей, о безделке задумавшись. - Некто
Вдруг повстречался со мной, мне по имени только известный.
За руку взяв, он сказал мне: "Ну, как поживаешь, любезный?"
- "Так, потихоньку, как видишь. За добрый привет - исполненья
Всех желаний тебе!" - Но, видя, что шел он за мною,
Я с вопросом к нему: не имеет ли нужды во мне он?
"Мы ведь известны тебе, - он сказал: - мы ученые люди!"
- "Знаю, - ему я в ответ, - и тем больше тебя уважаю!"
10 Сам торопясь, нельзя ли уйти, и пошел поскорее,
Только что изредка на ухо, будто шепчась со слугою.
Пот между тем с нетерпенья дождем так с меня и катился
От головы до подошв. - "О Болан, да как же ты счастлив,
Что с такой ты рожден головой!" я подумал. А спутник
Улицы, город хвалить принялся. Но, не слыша ни слова,
"Верно ты хочешь, - сказал, - ускользнуть от меня: я уж вижу!
Только тебе не уйти: не пущу, и пойду за тобою!
А куда ты идешь?" - "Далеко! Мой знакомый - за Тибром;
Там, у садов; он с тобой незнаком. Что кружить попустому!"
20 - "Я не ленив - провожу!" Опустил я с отчаянья уши,
Точно упрямый осленок, навьюченный лишнею ношей.
А сопутник опять: "Если знаю себя я, конечно,
Дружбу оценишь мою ты не меньше, чем дружбу другого,
Виска, сказать например, или Вария. - Кто сочиняет
Столько стихов и так скоро, как я? Кто в пляске так ловок?
В пеньи же сам Гермоген мой завистник!" - "А что, - тут спросил я,
Чтобы прервать разговор, - есть и мать у тебя, и родные?"
- "Всех схоронил! Никого!" - "Вот прямо счастливцы! - подумал
Я про себя, - а вот я... еще жив на мученье! Недаром,
30 Жребий в урне встряхнув, предрекла старуха сабинка:
"Этот ребенок, сказала она, не умрет ни от яда,
Ни от стали врага, ни от боли в боку, ни от кашля;
Ни подагра его не возьмет... Но как в возраст придет он,
Надо беречься ему болтунов!" - Вот дошли мы до храма
Весты, а дня уж четвертая часть миновала! Мой спутник
Поручился явиться в суде, а неявкою - дело
Было б проиграно. - "Если ты любишь меня, он сказал мне,
Помоги мне: побудь там немножко со мною!" - "Я, право,
Долго стоять не могу; да я и законов не знаю!"
40 - "Что же мне делать? - он молвил в раздумьи: - тебя ли оставить
Или уж тяжбу?" - "Конечно, меня! Тут чего сомневаться!"
- "Нет, не оставлю!" - сказал - и снова пошел он со мною!
С сильным бороться нельзя; я за ним. - "Что? как ныне с тобою
И хорош ли к тебе Меценат? - Он ведь друг не со всяким!
Здравомыслящ, умен, и с Фортуною ладить умеет.
Если б один человек... мог втереться к нему! Помоги-ка:
Был бы помощник твой в ролях вторых! Всех отбил бы! Клянуся!"
- "Полно! - ему я сказал, - мы не любим там этих проделок!
Дом Мецената таков, что никто там другим не помехой.
50 Будь кто богаче меня иль ученее - каждому место!"
- "Чудно и трудно поверить!" - "Однако же так!" - Тем сильнее
Ты охоту во мне возбудил к Меценату быть ближе!"
- "Стоит тебе захотеть! Меценат лишь сначала неласков;
Впрочем, доступен он всем!" - "Ничего, как-нибудь постараюсь!
Хоть рабов у него подкуплю, а уж я не отстану!
Выгонят нынче - в другой раз приду; где-нибудь перекрестком
Встречу его и пойду провожать. Что же делать! Нам смертным
Жизнь ничего не дает без труда: уж такая нам доля!"
Так он болтал без умолку! - Вот, встретясь с Аристием Фуском
60 (Знал он его хорошо), я помедлил идти; обменялись
Мы вопросами с ним: "Ты откуда? куда?" - Я за тогу
Фуска к себе потянул и за обе взял руки;
1 2 3 4 5 6 7 8