Мишка ждал меня на пороге. Я не звонил ему, не договаривался
прийти заранее. Но ничего странного в Мишкином ожидании не было.
Дело в том, что он - нюхач.
Можно, конечно, найти словечко покрасивее, но суть от этого не
изменится. Мишка чувствует запахи на порядок лучше любой собаки, не
говоря уже о человеке.
Его родители прошли курс спецлечения, чтобы Мишка родился таким,
какой он есть. Но он сам, по-моему, не очень ценит это. Однажды Мишка
сказал мне, что чувствовать одновременно сотни запахов - это очень
неприятно. Похоже на какофонию из множества одновременно сыгранных
мелодий... Не знаю. Мне лично хотелось бы стать нюхачом и догадываться
о приближении друзей за добрую сотню метров, ощущая в воздухе их
запах.
Мишка махнул мне рукой.
- Приехал твой папа! - утверждающе спросил он.
Я кивнул. Иногда, когда у Мишки хорошее настроение, он любит
похвастаться своими способностями.
- Да. Сильно чувствуется?
- Конечно. Гарь, танковое горючее и взрывчатка. Очень сильные
запахи... - Мишка мгновение поколебался. И добавил: - А еще пот. Запах
усталости.
Я развел руками. Все верно, мистер Шерлок Холмс.
- Пошли купаться?
- На озеро?
- Нет, далеко... К Тольке в бассейн.
У нашего приятеля, семилетнего Толика Ярцева, самый большой в
окрестностях бассейн. Пятьдесят на двадцать метров - не шутка.
- Пойдем.
И тут Мишка увидел на моей руке браслет.
- А это что, Алька?
- Подарок папкин.
- Что это, Алька?
Мишка повторил вопрос, словно и не слышал моих слов.
- Подарок. Опознавательный знак мятежников на планете Туан.
- Твой папа вернулся оттуда?
Мишка смотрел на браслет с непонятным испугом. Я никогда не видел
его таким.
- Ты что?
- Он мне не нравится.
Неожиданная мысль пронзила меня.
- Мишка, что ты можешь сказать про эту штуку? Внюхайся! Ты же
можешь!
Он кивнул с легкой заминкой, словно пытался и не мог найти повод
для отказа.
- Дезраствор, - сказал он через минуту. - Очень тщательная
обработка. Ничего не осталось... И немножко озона.
- Правильно, - подтвердил я. - Мятежника, который таскал браслет,
сожгли плазмометом.
- Выбрось эту гадость, Алик, - тихо попросил Мишка. - Она мне не
нравится.
- Вот еще... Папа привез мне браслет из десанта...
Мишка отвернулся. Глухо сказал:
- Не пойду я никуда, Алька. До завтра.
Тоже мне умник. Я презрительно посмотрел ему вслед. Мишка завидует
мне, вот и все. Еще бы... мой папа - антибиотик.
Купаться к Толику я пошел один. Там мое самолюбие несколько
успокоилось. Мальчишка выслушал меня затаив дыхание, а через полчаса
уже носился в компании таких же малышей, играя в десантников. Когда я
выбрался из бассейна и лениво обтирался тонким розовым полотенцем,
из-за дома - модернового нагромождения огромных пластиковых шаров -
доносилось: "Ты убит, снимай браслет!"
Я невольно усмехнулся. Дня на два-три новая игра, с ее громкими
выкриками и оглушительными хлопками "бластеров", лишит покоя всех
соседей. И это натворил я... Может быть, сказать Толику, что
десантники воюют тихо и скрытно, как индейцы?
Когда я пришел домой, компьютер видеофона продолжал повторять
вызов. Связи с планетой Туан по-прежнему не было.
Папу я нашел в библиотеке. Он сидел в своем любимом глубоком
кресле, неторопливо перелистывая страницы книги с глубокомысленным
названием "Нет мира среди звезд". На обложке был изображен вертолет,
разваливающийся на куски без всякой видимой причины. Я слегка склонил
голову - картинка дрогнула и изменилась, переходя в другую фазу
изображения. Теперь звездолет стал целым, а в бок его, куда-то между
главным реактором и жилыми отсеками, бил темно-голубой луч. Папа
продолжал читать, делая вид, что не замечает меня. Я повернулся и тихо
вышел из библиотеки. Если папа принимался за старые космические
боевики, это было верным свидетельством плохого настроения. Наверное,
даже антибиотику бывает грустно.
У себя в комнате, забравшись с ногами на кровать, я с минуту
размышлял, чем бы заняться. На столе валялась недочитанная "Сага огня
и воды", старинная книжка про войну, выпрошенная на два дня у
Мишкиного папы-археолога. Бумажные страницы книжки обтрепались и были
залиты прозрачным пластиком, обложка не сохранилась вообще, но читать
ее от этого стало лишь интереснее. Вторая мировая война предстала
передо мной в совершенно неожиданном ракурсе. Впрочем, я всегда плохо
знал историю...
Было и другое занятие - на дискетке компьютера третий день
дожидались меня невыполненные задачи по математике. Тянуть с ними не
стоило - преподаватель мог вот-вот проверить уроки...
Но вместо того, чтобы взять книгу или подсесть к терминалу
школьного компьютера, я сказал:
- Включить телевизор. Информация по восстанию на Туане за
последние шесть часов.
На стене засветился мягким светом телеэкран. Замелькали, сменяясь
с невоспринимаемой быстротой, кадры. Телевизор просеивал тридцать с
лишним круглосуточных программ, выуживал все сообщения, где упоминался
Туан. Через несколько секунд поиск прекратился.
- Двадцать шесть передач. Общая продолжительность - восемь часов
тридцать одна минута, - сообщил равнодушный механический голос.
- Начинай с первой, - приказал я, устраиваясь поудобнее.
На экране мелькнула эмблема развлекательного канала и заставка
Виктор-шоу. Молодящийся мужчина жизнерадостно помахал рукой и сказал:
- Привет! Что вы задумались, как повстанцы перед прибытием
Десантного Корпуса?
Повинуясь невидимому режиссеру, грянул гомерический хохот.
- Убрать, - с непонятной самому себе гадливостью приказал я.
Прозвучали торжественные позывные правительственного канала.
Возникло изображение огромного зала. Стоящий перед микрофоном мужчина
говорил:
- События на Туане продемонстрировали нам необходимость сохранения
финансирования...
- Переключить.
Экран наполнился густой чернотой. Из мрака медленно, плавно выплыл
медово-желтый колокол. Накатился густой долгий звон. Информационная
программа "Взор".
- Оставить.
Колокол расплылся, превращаясь в человеческий глаз. Зрачок
увеличился, стал прозрачным. Проступили контуры бронетранспортеров,
людей с оружием в руках. Знакомый голос Григория Невсяна - знаменитого
телеобозревателя - произнес:
- Мы на Туане, первой планете звезды Бэлт. Трагедия, разыгравшаяся
в этом тихом, спокойном мире, не может оставить равнодушным никого...
Я лежал и слушал. Про экстремистов, рвущихся к власти на Туане.
Про обманом втянутых в мятеж жителей. Про десантников, с риском для
жизни восстанавливающих порядок.
- Некоторые назовут преступным применение десантниками оружия. Но
разве не преступно вдвойне втягивать в политические игры подростков,
детей? - спрашивал Невсян. - На стороне мятежников сражались
двенадцати-тринадцатилетние мальчишки. Им дали оружие, им приказали не
сдаваться в плен.
Я почувствовал злость. Это подлость. Мои ровесники - значит, среди
них мог быть Арнис. И ему могли приказать не сдаваться...
- Никто из мятежников, повторяю - никто, не сдался в плен. В
безвыходных ситуациях они отстреливались до конца, а затем подрывали
себя гранатами. Думается, всем ясно, что такой фанатизм невозможен без
гипновнушения.
- Выключить, - скомандовал я, поворачиваясь на спину. Полежал,
глядя в потолок. Наверное, лучше всего мне лечь спать. Заказать
спокойную музыку с плавно понижающейся громкостью и незаметным
переходом в шорох дождя. А под утро, для пробуждения - что-нибудь
задорное и темпераментное...
Призывно пискнул видеофон. Вежливо сообщил:
- Вызов принят к исполнению. Установление связи через двадцать
секунд.
Я вскочил. Бросился к экрану. Встал перед круглой голубоватой
линзой камеры. Связь через двадцать секунд...
За сотни, а может быть, и тысячи километров от меня антенны
станции связи готовились выбросить вверх, в космос, мой вызов - сжатый
до миллисекунд времени закодированный сигнал. Где-то над планетой
зависший на стационарной орбите ретранслятор-автомат подхватит
эстафету, передав промодулированным лазерным лучом сообщение на
Межзвездный передатчик - двухкилометрового диаметра шар, вращающийся
по независимой околосолнечной орбите. Там, переведенный на язык
гравитационных импульсов, собранный в один пакет с тысячами других
сообщений, сигнал уйдет во Вселенную. В космосе, вблизи звезды Бэлт,
его примут антенны местной станции. И все пойдет в обратном порядке.
На экране успокаивающе изумрудным светом светилось: "Ожидайте". Но
я не нуждался в уговорах. Я и так ждал целый день. Теперь я не отошел
бы от экрана и до утра.
Экран ожил. Секунду изображение было не в фокусе, потом
подстроилось. На фоне облицованной деревом стены я увидел усталое
женское лицо. Мать Арниса. На ней был строгий темный костюм, и я вдруг
сообразил, что субъективное время наших планет совпадает. Не похоже,
конечно, что я вытащил ее из постели... И все равно ужасно неудобно...
- Здравствуйте... - неловко начал я. - Добрый вечер.
У меня из головы вдруг начисто вылетело ее имя. И чем усерднее я
пытался его вспомнить, тем надежнее забывал.
Несколько секунд женщина на экране всматривалась в мое лицо. То ли
видеофон никак не наводился на резкость, то ли она просто меня не
узнавала. Мы видели друг друга раза два или три, и то лишь по
видеозаписи.
- Здравствуй, - безо всякого удивления произнесла она. - Ты Алик,
друг Арниса.
- Да, - обрадованно подтвердил я. И зачем-то добавил: - Мы были в
спортлагере прошлым летом.
Она кивнула. И продолжала молча смотреть на меня. Странно как-то
смотреть. Безразлично.
- Арнис не спит? - неуверенно спросил я. - Он может подойти?
Голос ее стал еще более бесцветным:
- Арниса нет, Алик.
Я понял. Я сразу же понял, может быть потому, что наперекор
доводам рассудка боялся этого. Но все равно спросил, упорно не желая
верить.
- Он спит? Или ушел куда-то?
- Арниса больше нет, - повторила она, добавив лишь одно слово.
Решающее. Больше нет Арниса.
- Неправда, - услышал я собственный голос. И закричал, не понимая,
что говорю: - Неправда! Неправда!
Вот после этих слов она и заплакала.
Меня всегда пугает, когда взрослые плачут перед детьми. Это что-то
ненормальное, противоестественное. Я сразу начинаю чувствовать себя
неправым и говорить разные дурацкие вещи вроде того, что исправлюсь,
даже если и не виноват ни в чем.
Но сейчас мне было на все наплевать. Арнис, друг мой, мой самый
настоящий во всей Вселенной друг, с которым мы провели два месяца во
Флориде и никогда больше не встретимся, мертв. Убит. На войне не
умирают от простуды.
- Расскажите. Расскажите мне, что случилось, - попросил я. - Я
должен знать, обязательно.
А почему, собственно, должен? Потому что Арнис мой друг? Или
потому, что мой папа - антибиотик, не успевший вовремя вылечить
болезнь?
- Он был с повстанцами, - тихо сказала она. Так тихо, что дурацкая
автоматика видеофона отрегулировала звук, превратив шепот в громкую,
почти оглушительную речь.
Она говорила, не переставая плакать. А я слушал. Про то, как Арнис
ушел из дома и она не успела его задержать. Как позвонил домой и, не
скрывая гордости, заявил, что ему выдали настоящий боевой пулемет. И
как она узнала, что повстанцам выдавали не только пулеметы - но и
приборы автоматического уничтожения, после гибели повстанца. И что
Арнису, слава Богу, такого прибора не дали - и она сможет его
похоронить. А лицо у него спокойное, боли он не почувствовал,
нейтринный луч убивает мгновенно. И ран на нем почти нет... только
пятнышко красное на груди... куда луч попал... и рука... лазером...
Она говорила и не думала, наверное, о том, что я с Земли. С
великой планеты, откуда явились десантники-антибиотики. Те, кто
уничтожил повстанцев, и мальчишек, которым не терпелось поиграть с
настоящим пулеметом.
Во Флориде мы тоже любили играть в войну.
Она, конечно же, не помнила, кто мой отец. И могла смотреть мне в
глаза. А вот я не мог. И когда она перестала говорить, но продолжала
плакать, отвернувшись от безжалостного глаза телекамеры, я протянул
руку к пульту и отключил связь.
В комнате стало темно и тихо. Лишь гладила с тихим шорохом оконное
стекло раскачиваемая ветром ветка.
- Свет! - заорал я. - Полный свет!
Вспыхнули лампы, все, что только были в комнате. Матовые
потолочные плафоны, и хрустальная люстра, и ночники из
темно-оранжевого стекла, и настольная лампа на гибкой тонкой ножке.
Свет слепил глаза, резал на кусочки повисшую в комнате тишину. И
тишина ожила, подкралась ко мне, вползла в уши. Даже ветка за окном
перестала качаться.
- Музыку! Громко! Программу новостей! Учебную программу! Громко!
Перебор радиограмм! Громко!
Тишина взорвалась, исчезла, превратилась в ничто. Гремел объемным
звучанием модерн-рок, сменяли друг друга с трехсекундным интервалом
радиопрограммы. На телеэкранах учили тонкостям итальянского языка,
объясняли, как выращивать орхидеи, сообщали последние новости...
- Оставить новости! - закричал я, тщетно пытаясь перекричать
многоголосье. - Все отключить, оставить новости!
Какофония прекратилась. С экрана новостей уже исчезло знакомое
название планеты. Теперь нам показывали дымящиеся развалины. Маленькие
фигурки людей в блестящих огнеупорных костюмах бродили среди бетонного
крошева.
- ... огромной силы. Разрушенным оказалось не только здание морга,
но и прилегающий больничный комплекс. Представитель сил безопасности
заявил, что не исключает террористическую вылазку. Именно в этот морг
доставили сутки назад группу убитых повстанцев, которые, вопреки их
обычной практике, не взорвали себя, а погибли в бою.
Мелькнула заставка "Новости этого часа".
- Отключить, - автоматически приказал я. И посмотрел на браслет.
Это очень хорошая идея - устройство, которое взрывается после
смерти бойца. С небольшой задержкой, в две-три минуты... чтобы его
убийцы успели подойти к телу. Устройство можно сделать в виде
браслета, который нельзя снять с руки. Снабдить датчиком пульса...
зарядом мощной взрывчатки - а еще лучше, плазмы в магнитной ловушке.
А еще нужен замедлитель - для тех случаев, когда боец сражается в
составе группы, и немедленный взрыв не нужен. Например, кнопка,
которая при нажатии откладывает взрыв на сутки. Даже такой взрыв может
нанести ущерб врагу, не знающему о секрете. Конечно, лучше всего,
чтобы глупый враг снял браслет и прихватил в качестве сувенира. Если
он подарит его сыну - тоже не беда.
Я стягивал браслет изо всех сил. Но трубка, так легко поддавшаяся,
когда я всовывал руку, оставалась неподвижной.
Я попытался поддеть его отверткой, раздвинуть пошире и сорвать. Но
и это не получилось... Браслет делали умные, умелые инженеры.
Наверное, лишь они могли его снять.
В бессмысленном остервенении я начал рвать браслет зубами. И
почувствовал легкий приятный запах.
Как я мог подумать, что Мишка уловил запах озона через много часов
после выстрела? Озон, трехатомная молекула кислорода, одно из самых
нестойких соединений. Зато он выделяется при работе электронной
аппаратуры и магнитных ловушек, удерживающих плазму.
В мою руку вцепилась смерть. Страшная, огненная смерть, не
желающая отпускать добычу. Но меня вдруг перестало это пугать.
Смерть была не моей, она предназначалась Арнису. Папа принес ее
мне, пусть и не сознавая, что делает. Немыслимое совпадение стало
справедливым благодаря своей немыслимости.
Медленно, как во сне, я пошел к двери. Мягкий ворс ковра...
холодок деревянных ступеней...
Я толкнул дверь папиной спальни. И вошел в комнату, где мирно спал
усталый антибиотик.
Садясь в кресло у папиного изголовья, я еще не знал, что буду
делать. Будить отца; дремать, опустив голову на холодный браслет; или
посидеть минуту и уйти в лес подальше от дома. Разницы в этих
поступках не было.
Но папа проснулся.
Легко соскочив с кровати, он неуловимым движением включил свет.
Чуть-чуть расслабился, увидев меня, и тут же напрягся снова.
Вопросительно качнул головой.
- Папка, этот браслет - мина с часовым механизмом, - почти
спокойно сказал я. - Объяснять долго я не буду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11