Только
сверху, из хозяйского кабинета, и можно было сюда спуститься -- по
узенькой приставной лестнице. Я попробовал ногой перекладины -- они
держали.
Хороший купец. Основательный. Зря, только, петли не из черной бронзы
поставил -- ее бы ржа не взяла...
Не закрыв люк, я бросился вниз, за Марком. Оставалось у нас минут
пять, не больше. Хороший вор тем от плохого и отличается, что опасность
загодя чувствует.
Мальчишку я посадил на закорки, так было надежнее. Спустился вниз,
усадил на пол. В тайнике было сухо и чисто, сюда даже крысы не проникли.
Надо же. Может им запах пряностей не нравится?
Вскарабкавшись наверх, я осторожно закрыл люк. Тьма воцарилась
полная. Даже мне ничего не разглядеть.
Покачиваясь на лестнице, я подумал, что теперь можно и бежать. Пацана
припрятал, долг уплачен. Впрочем, куда теперь бежать? Время упущено.
Весь этап уже перебит, переловлен. И кто замок открыл -- известно.
Сейчас вся стража на Островах моей крови жаждет.
-- Ильмар...
-- Да что тебе? -- раздраженно отозвался я.
-- Вы здесь?
-- Ты, может, темноты боишься?
Ответом было молчание. Я покачал головой. Да уж, послал Искупитель
товарища. Мало того, что ребенок, что ногу на ровном месте подвернул --
так еще и в темноте скулит!
-- Здесь я, -- буркнул я, спускаясь. Похлопал Марка по плечу, чтобы
успокоился, сел рядом. Пусть в полной темноте и я слепец, но уж на звук
ориентироваться умею.
-- Боюсь, -- запоздало ответил Марк.
-- А на корабле вроде не хныкал.
-- Там людей много было...
Я вздохнул:
-- О... приехали. Ты что же, парень? Темноты бойся, когда люди рядом.
А если один -- то темнота не друг, но и не враг.
Самое место и время, конечно, прописные истины растолковывать.
Сидеть, не смея голос повысить, ждать, пока стража вздумает на второй
этаж подняться, да на пол посмотреть.
-- Имбирем пахнет... -- тихо сказал Марк. -- Перцем, имбирем...
мускатом... Здесь пряности хранили?
-- Да.
-- А долго мы здесь прятаться будем?
-- Что, уже устал?
Поднявшись, я прошел по тайнику, ощупывая стены. Семь на семь шагов.
Два раза рука натыкалась на деревянные держалки, в которых до сих пор
были зажаты факелы. Смоленая пакля -- сухая как порох, искру бы...
-- Искру бы, -- сказал я.
-- Зачем?
-- Тут факелы.
Марк завозился... и на меня вдруг дохнуло холодом.
-- Щенок! -- от неожиданности я повысил голос. -- Да ты...
-- Возьмите.
В мою ладонь лег теплый металлический цилиндрик. Не веря удаче, я
откинул колпачок, провернул колесико. Вспыхнул желтый язычок пламени,
вырвал из темноты бледное лицо Марка.
-- И что еще у тебя на Слово привязано? -- спросил я.
Мальчишка не ответил. Лишь жадно смотрел на зажигалку. Спохватившись,
я подошел к факелу, запалил. Пламя разгорелось мигом. Недолго факелу
жить, зато ярко.
-- Царапины сильно кровоточат? -- зажигалка была чуть липкой, я отер
ее о штаны.
Марк глянул на ладони:
-- Нет уже... почти...
-- Хорошо. Будет урок, как за лезвие хвататься...
Покрутив в руке зажигалку, я вновь ощутил завистливое восхищение. До
чего ж хороша работа! Корпус серебряный, ни щелочки, керосин держит
крепко, зубчатое колесико само просится под пальцы, крышка на стальной
пружинке. На серебре узорная вязь... та же, что на клинке, кстати.
Да, либо ты, мальчик, вор получше меня, либо кто-то крепко тебя
любит.
-- Держи, -- я отдал зажигалку. -- Что еще у тебя есть?
Марк колебался.
-- Отбирать не буду. Даже показать не прошу. Только лучше знать, что
у нас в запасе на трудную минуту. Что еще прячешь?
-- Кольцо... перстень.
-- Еще?
-- Больше ничего.
Слишком быстро он ответил. Я воткнул факел в держалку, сел перед
Марком, сказал наставительно:
-- Мальчик, из-за тебя я жизнью рискую. Мне твоя ухоронка не нужна.
Живы будем -- можешь мне кинжал подарить, вот и сквитаемся. Но сейчас
нам каждый гвоздь, каждая веревочка, каждая монетка в помощь. Ты вот
понимаешь, что есть замки, которые я перстнем открою быстрее, чем
кинжалом?
Марк покачал головой.
-- Я должен знать, что ты на Слове прячешь. Настанет нужда --
попрошу. Нет -- так и не вспомню.
-- Книга у меня еще там. И все.
-- Толстая книга?
-- Не очень.
-- Все равно может сгодиться. Факелов надолго не хватит...
У него глаза раскрылись, как от боли. Мальчишка замотал головой,
отодвигаясь от меня:
-- Нет...
-- Ты что?
-- Нет! Я не дам! Она одна в мире такая! Нельзя ее жечь!
Ну вот. Задел за живое.
-- Хорошо, -- согласился я. -- Твое дело, парень. Не дашь, так не
дашь.
Он все не мог успокоится:
-- Ильмар, вы поймите! Вот этот кинжал... можно еще такой же сделать.
Даже лучше. А книгу, если сжечь, то все! Такой уже не будет!
-- Успокойся, -- попросил я. -- Сказал, не дашь, -- все. Разговор
кончен.
Мальчишка неуверенно кивнул.
-- Нам тут сидеть до вечера, -- сказал я. -- Даже дольше, уходить под
утро станем. Факел сейчас догорит, новый пока палить не станем. Так что
давай... располагайся.
И сам я последовал этому совету. Прошелся по камере... хоть что-то бы
осталось -- сукна грубого кусок, или полено, под голову подложить.
Ничего. Все выгреб купец. И в стенах дверей больше нет, один выход.
А в полу?
Мысль была дурацкая. И все же -- видал я сейфы с двойным дном, видал
и тайники в тайнике. Опустив факел, я всмотрелся в доски пола.
Надо же!
Еще люк.
-- Подержи огонь, -- велел я Марку. Тот торопливо подполз на
четвереньках. -- Еще одна ухоронка, -- пояснил я. -- Купец-то был не
прост...
Этот люк я открывал не спеша. И шуметь не стоило, вдруг стража уже в
дом заглянула, и кинжал стоило поберечь. Когда люк пошел вверх, Марк
подполз под самую руку, с простодушным любопытством заглядывая под пол.
-- Сестра-Покровительница... -- только и вымолвил я.
Пространство под вторым люком было куда меньше. По сути -- просто
большая яма. Зато -- не пустая. Вся заложенная мохнатыми от рыжей трухи
кирпичами.
-- Понимаешь? -- схватив Марка за плечо, спросил я. -- А? Пацан?
Чуешь?
Конечно, запах не такой приятный, как от специй. Зато будоражит
побольше.
Нагнувшись, я поднял один кирпич. Руки обсыпала ржавая труха. Ну и
сволочь купец, гад заезжий! Ладно, что ворованное скупал -- так зачем
бросать-то было на погибель?
-- Железо! -- сказал я. -- Одиннадцать предателей и праведник... это
ж надо...
-- Хорошее железо? -- поинтересовался Марк.
-- Плохое. Десятой пробы, а то и восьмой... но...
Я покачал кирпич в ладони.
-- Только все равно -- здесь центнера два будет, а то и три...
По нынешним скудным временам выходило, что перед нами чуть ли не
дневная добыча большого рудника. Если доставить на материк все это
железо... даже если через жадных скупщиков перепродать...
Мне сразу представился огромный каменный дом в центре Парижа -- на
Сене, рядом с пассажирским портом, -- собственный конный выезд,
мордоворот-охранник у входа... Шутника можно нанять, для смеха...
Вот так -- появится в столице, как граф Крист из книжки. И начать
светскую жизнь.
-- И сколько это стоит? -- спросил Марк. Я опомнился.
-- Довольно много. Нет, ерунда. Ничего это не стоит.
-- Почему?
-- Ты не забыл, кто мы? Нам бы самим ноги унести. Один слиток -- и то
тащить опасно. А если вдруг возьмут с ним -- кожу живьем сдерут. Все
кражи на рудниках на нашу шею повесят.
Я не смеялся, и не запугивал Марка. Так оно и было. От найденного
клада пользы нам ни на грош. Одежда, оружие, горстка монет -- это пошло
бы в дело. А так -- лишнее расстройство.
-- И думать забудь, -- строго сказал я.
-- Да я и не думаю...
Не понимает он еще всей цены такого клада. Хорошо ему. А мне теперь,
пусть даже уйду живым, до конца дней будет снится яма, забитая железом.
Пусть даже низкой пробы.
Конечно, если через год-другой, через пять лет рудники вконец
оскудеют, охрану отзовут на материк, народец разбежится... Можно будет
нанять корабль, или, лучше, купить небольшую яхту. Приплыть, забрать
железо, и вот он -- дом в городе, экипаж, охрана, вино из лучших
погребов, шепот девиц на светских приемах: "А кто такой этот Ильмар? Он
так таинственно разбогател... это так романтично..."
Впрочем, и Марку эта мысль придет в головенку через год-другой. Или
расскажет по юношеской дури приятелям за кружкой пива -- перед тем, как
уснуть с ножом в груди. Клады ждут одного, двое -- уже слишком много.
Спаси от искуса, Сестра!
Железный кирпич был тяжел. Когда я швырнул его обратно в яму, металл
отозвался недовольным гулом. Марк вздрогнул и удивленно посмотрел на
меня.
-- Не суй голову, расшибет! -- прошипел я.
-- Извините...
-- Задело бы висок -- все, хана! Это тебе не камень, это железо!
Железо!
-- Вы же видели, куда кидаете, -- растерянно сказал Марк. -- Я
осторожно...
Чем больше я понимал, что хотел сделать, тем сильнее меня трясло. Я
стал судорожно отряхивать ладони. В кожу будто въелись и корабельная
грязь, и крысиный помет, и кровавая железная ржа. Воды бы. Утром выпил
полкружки, и все. Раньше давали умыться после корабля...
-- Не сердитесь, -- попросил Марк. Чуть отстранился. Наверное, что-то
у меня мелькало в глазах. -- Ильмар...
Факел он держал на отлете, в левой руке. Дурак. Факел -- тоже оружие.
Хоть и мало он стоит против кинжала в умелой руке.
-- Прости, парень, -- сказал я. Захлопнул люк. Взял из рук Марка
факел, укрепил на стене. Постоял, глядя на него сверху вниз. -- Убить я
тебя хотел, понимаешь? Искус большой... прости уж.
На секунду губы у него дрогнули, потом сжались. Марк молчал.
-- Ладно, считай -- забыли, -- я махнул рукой. -- Ты мне помог, я
тебе. Сейчас обоим бежать надо, а не ссорится.
-- Вы меня могли убить -- из-за этого? -- растерянно выдохнул Марк.
-- Из-за полусотни железных кирпичей?
Эх, мальчик. Я лишь покачал головой, глядя на него. Сразу видно --
сладко ел, мягко спал. Не знает, что такое нужда, не знает, что такое
смерть.
Из-за ржавого гвоздя убивают. Из-за медной монеты. Пусть не я, но чем
я лучше других?
-- Не убил же, -- сказал я. -- Все. Хватит. Забыли.
-- Я думал, раз вы меня не бросили... -- Марк будто размышлял вслух.
-- Значит, шеей из-за меня рисковать вы готовы. А из-за денег готовы
голову размозжить?
Да, действительно, глупо получается. Честь соблюсти, товарища
стражникам на поживу не бросить -- я готов. И тут же едва-едва
удержался, чтобы не убить мальчишку на груде ржавого железа.
Это что же получается?
Жизнью рискнуть я могу, лишь бы все по совести было, как Искупитель
велел, как Сестра заповедовала. Сам погибай, а товарища выручай.
Запросто, выходит. А вот за деньги, которые и достать-то почти
невозможно будет, готов пацана железом в висок...
Странно. И впрямь -- странно. Злая скотина -- человек. Злая и глупая.
-- Вот так оно бывает, -- сказал я. -- Не сердись, мальчик. Вырастешь
-- поймешь. Искус -- он голову кружит.
Марк молчал. Потрескивал факел, уже обглоданный пламенем до
деревяшки.
-- Все, хватит, -- решил я. Затоптал огонь. Не почуяли бы дым
стражники... эх, раньше надо было думать. Вся надежда, что люк хорошо
пригнан. От пряностей запах годами сочился, в дерево впитывался, чтобы
насквозь пройти.
Сев на холодный пол, к стене, я вслушался. Тихо. Может и нет никого в
доме. Одно теперь остается -- ждать.
-- Скажите, Ильмар, а если бы вместо вас был Славко?
Я ухмыльнулся. Если дурак-душегуб еще жив, то ему несладко...
-- Лежал бы ты сейчас под полом, мертвый. А может и нет. Может
оставил бы тебя Славко до утра. Ночью потешиться, да и мясо свежее
будет.
Не видно было не зги. Так что я, наверное, услышал, как мальчик
вздрогнул. Никогда не думал, что можно так громко вздрогнуть!
-- М-мясо?
-- Ага. Такие как он либо бегут не останавливаясь, либо забиваются в
нору на неделю. Он бы сожрал тебя.
Нет, откуда он такой взялся? Сидит в темноте, не шелохнется, только в
горле что-то булькает. Неужели никогда не слышал, как душегубцы с
каторги бегут? У них это называется "теленка прихватить".
-- А если бы тут был Иван?
Я едва вспомнил, что так звали кузнеца.
-- Тогда ничего. Он человек простой, дикий. Не обидел бы. Вот только
не ушли бы вы с ним, тут хватка нужна.
Марк, укрытый темнотой, продолжал размышлять.
-- А от вас чего ждать, Ильмар?
-- Теперь -- ничего особенного. Не разгневаем Искупителя, не забудет
нас Сестра -- уйдем. Если уж совсем прижмет... -- я вздохнул, но все же
честно закончил: -- тогда я тебя брошу. Убивать не стану, помог ты мне.
Марк молчал. Кажется, напугал я его словами про "мясо".
-- Я человек неприхотливый, -- сказал я. -- Могу и крысой перекусить.
Могу из дождевых червей запеканку сделать. Не бойся. Да и не душегуб я,
простой вор. Будет на то воля Искупителя -- уйдем.
Про червей я соврал. Только сейчас Марку нужна была такая ложь --
противная, отрезвляющая.
Да и аппетит пропадет. Утренняя каша в воспоминаниях уже казалась
вкусной. Я-то привычный, а мальчишке, верно, живот сводит...
Он завозился в темноте. Подполз, привалился ко мне тощей спиной. А
неплохо парень на звук ориентируется!
-- Как нога? -- спросил я.
-- Уже получше, -- без особой уверенности сказал Марк. Он был
напряжен, как каторжник под плетями. На корабле мальчишка словно в
дремотном оцепенении был, а теперь ожил -- и сразу попал в переплет.
Тяжело. Понимаю.
-- Возьми-ка, -- попросил я. Протянул ему нож и зажигалку. Рука Марка
вздрогнула, касаясь металла. -- Припрячь на Слово. А то потеряем в
темноте.
Порыв холодного ветра.
-- Спасибо, -- сказал Марк.
Так оно правильнее будет. И мальчишка перестанет трястись, что я его
прикончу -- зачем бы тогда клинок и огонь отдал? И мне спокойнее... не
проснусь от вцепившихся в горло онемелых от страха рук.
Глава третья, в которой я довожу счет до восьми, а Марк его уменьшает
до семи.
Проспал я часов пять-шесть. От усталости не было сил поточнее себя на
пробуждение настроить. Уснул я быстро -- пробормотав про себя молитву о
напрасных терзаниях, что Сестра когда-то сложила. Никогда меня эта
молитва не подводила, с самого детства. Нашкодишь вечером, знаешь, что
под утро либо материнскую оплеуху получишь, либо ремня отцовского -- по
настроению, а помолишься Сестре -- и сразу легче. "Воля моя, я сделал,
что хотел, сделал что мог. Если будет беда -- мой страх ее не прогонит,
если не будет беды -- мой страх не нужен. Не жалею о том что сделано,
размышляю о том, что сделаю..."
Простенькая молитва, это не прошение об исцелении, и не покаяние в
грехах, зато всегда помогает.
Марк, наверное, уснул не сразу. Но тоже уснул, уронив голову мне на
живот. Когда я пошевелился, мальчишка проснулся. Вздрогнул, но больше
ничем пробуждения не выдал.
Молодец.
Нет, есть в нем правильность. Как над аристократами не смейся,
сколько анекдотов не трави: "Попали на необитаемый остров лорд, купец и
вор..." А все равно -- посмотришь на дворянина, и позавидуешь. Словно
все его предки высокородные за спиной стоят, подбородки гордо выпятив,
руки на мечи положив. Не подступись... такого даже убей -- все равно
победы не почувствуешь.
Видел я однажды атаку преторианского манипула. По молодой дури
завербовался в баскский легион, что против иберийцев под Баракальдо
выступил, выделения Басконии в отдельную провинцию требовал. Ох... дали
же нам жару. Угораздило меня оказаться именно на тех позициях, куда
преторианцев и послали. Понятно, все эти бароны да графы иберийские
экипированы были -- нам не чета. Стальные доспехи, мечи, самострелы, у
каждого третьего -- пулевик многозарядный. Да только не этим они нас
взяли, совсем не этим. У нас тоже оружие имелось приличное. А по флангам
два наших лорда засело, со скорострельными пулевиками... как начали
стрелять -- свои в землю зарылись. Я рядом был, видел, как его светлость
лорд Хамон Слово произнес, да из ниоткуда пулевик вытащил. Личная охрана
вокруг сомкнулась, мечи наголо, в глазах -- ярость. А Хамон пулевик
установил, оруженосец зачем-то воду в ствол залил... и началось. Грохот,
будто все барабанщики легиона тут собрались, и в припадке о свои
барабаны бьются.
Смяли. Семерых положил лорд Хамон, а уж сколько ранил -- не
сосчитать. Только все равно дошли преторианцы до позиции, порубили
охрану, да в спину лорда пику вонзили, пока он с замолчавшим пулевиком
возился. Вот она -- дворянская стать!
Только и Хамон не слабее был. Умирал, кровью захлебывался, а Слово
сказал. Исчез пулевик скорострельный, прямо из рук иберийцев-победителей
исчез. Навсегда. Вряд ли Хамон кому свое Слово при жизни раскрыл...
Я потрепал Марка по голове:
1 2 3 4 5 6