Она определила мне место в жизни. Теперь я навек привязана к школе, как мел, черная доска, коридор или, скажем, лестница… Сеня, вы можете смотреть.
Семен послушно повернулся к ней. Она сидела на раскладушке и доставала из тумбочки граненые стаканы. Электрический чайник был уже включен.
Как вам моё платье, только честно?
СЕМЕН. Разве вы не в нем сегодня были?
ВИКТОРИЯ. Мне показалось, что оно вам нравится. Я его нарочно опять надела.
СЕМЕН. Ясненько…
ВИКТОРИЯ. Если оно вам наскучило, я надену другое.
СЕМЕН. Не надо. Это симпатичное.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, не стесняйтесь! Снимите бушлат и садитесь.
СЕМЕН. Куда?
Стульев не было.
ВИКТОРИЯ. Сюда. Здесь вам будет удобно. (Похлопала рукой по раскладушке рядом с собой.)
Семен сел. Раскладушка под ним растянулась до полу.
Сеня, чтоб не забыть, где ваше «Абрау-Дюрсо»?
СЕМЕН. Вот… (Поднял брючину и извлек бутылку.)
ВИКТОРИЯ. Давайте-ка спрячем его, как договорились.
СЕМЕН. Зачем его прятать?
ВИКТОРИЯ. До встречи с Анютой. До лучших времен.
СЕМЕН. Этого не будет.
ВИКТОРИЯ (хлопая в ладоши) . Вы философ! Настоящий философ, Сенечка! Я говорю: «До лучших времен», а вы говорите: «Этого не будет»! Так считали многие великие умы. И я так считаю: лучшее время – это то, в которое мы живем. Что же вы сделаете с бутылкой?
СЕМЕН. Мы её сейчас выпьем.
ВИКТОРИЯ. Неужели вы хотите меня угостить этим чудным вином?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Виктория, не смей!
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка! Это моё любимое вино.
СЕМЕН. И ваше тоже?
ВИКТОРИЯ. Конечно. Мы с Анечкой его пили на прощальном вечере, когда покидали детдом. Это первое вино, которое мы пили в своей жизни с Анечкой…
Семен ударом кулака выбил из бутылки пробку.
Как ловко вы её.
СЕМЕН (разливая вино в стаканы) . Если бы инструктор видел, как я это сделал, меня бы на трое суток нарядили гальюны драить.
ВИКТОРИЯ. Конечно, вам же запрещено пить…
СЕМЕН. Отнюдь. Пить мы обязаны. Мы каждый день пьем на занятиях. Я же вам говорил, где я учусь. Нас тренируют пить.
ВИКТОРИЯ. Да что вы!
СЕМЕН. Но не просто, а по всем правилам буржуазного хорошего тона. И вы не представляете себе, насколько мне все эти цирлих-манирлих глубоко отвратительны! Виктория, я подымаю этот бокал за нашу встречу.
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка.
Они выпили.
СЕМЕН. Еще двое суток гальюны драить.
ВИКТОРИЯ. А теперь за что?
СЕМЕН. Капиталисты не пьют вино залпом. Вика, они вообще всё делают не как люди. Не люди они и есть. Там едят суп, страшно сказать, из мяса черепахи… И нас учат им подражать. А ведь мы простые парни. Рабочая косточка и сельская молодежь. Нашли на нашу голову в Воркуте француза – между прочим, бывший повар какого-то графа. Какие продукты ни требует – ему любые везут. Ну, он, контра, душу и отводит. Восемь перемен в обед. И мы сидим все и рубаем по этикету: три раза в день у нас занятия – дипломатический обед.
ВИКТОРИЯ. Какие занятия?
СЕМЕН. Нам же придется бывать на приемах. Сперва, с голодухи-то, мы счастливы были, а потом… Что там говорить. Давай дернем по второй?
ВИКТОРИЯ. Давай. Дернем.
Выпили по второй.
СЕМЕН. Представляете, мы по очереди изображаем дам. Сидим по распорядку: «кавалер» – «дама», «кавалер» – «дама», а инструктор, тоже из бывших, сволочь, ходит за спиной и смотрит, как «кавалеры» ухаживают за «дамами». А у каждого прибора одних ножей и вилок по шесть штук…
ВИКТОРИЯ. Как же вы это выдерживаете?
СЕМЕН. Многие не выдерживают. И тогда их комиссуют в простую мореходку. Между прочим, все им завидуют, Вика. У нас был один парень из Смоленщины, здоровый как бык, а как начались все эти анчоусы, омары, бифштекс а-ля татар, соус пикан, а потом как поперли ананасы с шампанским, как ахнули бляманже – он и не выдержал, его прямо за столом вывернуло. На нервной почве. Теперь он служит на море Лаптевых и шлет нам счастливые письма. Чуть не из той рюмки глотнешь, не за ту вилку схватишься, не той «даме» салат накладёшь – наряд вне очереди! Нам этот стол снится по ночам. Мы его называем «минное поле»… Поэтому то, что я сейчас с вами здесь сижу. Вика, для меня настоящий праздник…
ВИКТОРИЯ. Спасибо, милый Сенечка!
СЕМЕН. А вы смеетесь.
ВИКТОРИЯ (ласково) . Разве я смеюсь?
СЕМЕН. У вас всегда улыбка такая, как на полотне Леонардо да Винчи «Мона Лиза Джоконда». Не поймешь, то ли вам действительно со мной хорошо, как вы всё время утверждаете, то ли всё наоборот. Мне непонятно, когда вы всерьез говорите, когда шутите…
ВИКТОРИЯ. Сенечка, вам это всё показалось! Я к вам очень-очень хорошо отношусь!
СЕМЕН. А мне кажется, что вы меня всё время дразните. Все время ждете от меня какой-нибудь глупости, что ли? За дурака меня принимаете?
ВИКТОРИЯ. Да что вы, Сенечка!
СЕМЕН. Что вы про меня знаете? Ходил с Анютой, теперь вроде кинулся на вас – вот все, что вы знаете. А у меня шестеро братьев и сестер. Живут они очень средне. Вся надежда на меня. А тут мне представился случай блестящей карьеры. Я и стараюсь ради них. Торговому представителю за рубежом рекомендуется иметь жену… Иначе не положено. Я видел в Анюте идеальный вариант. А сегодня всё рухнуло. Скажу вам честно, Вика: когда я к вам сейчас вернулся, я думал – завью горе веревочкой. Передохну. Буду как все. Но теперь, Вика, я вижу, что так не могу. Я не понимаю, как это у ребят получается с первой встречной… Вы – первая встречная, но вы мне глубоко интересны, и я чувствую к вам человеческую близость… Вы меня понимаете?
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка.
СЕМЕН. Опять вы так улыбаетесь…
ВИКТОРИЯ. Я не так улыбаюсь!
СЕМЕН. Ладно, улыбайтесь как хотите. У вас патефон есть?
ВИКТОРИЯ. Нет.
СЕМЕН. Жалко. Потанцевали бы.
ВИКТОРИЯ. В ботаническом кабинете?
СЕМЕН. Хотя бы.
ВИКТОРИЯ. Погодите! Вот что у меня есть… (Нагнулась, улегшись щекой на колени Семена, и достала из своей тумбочки патефонную пластинку, карандаш и бумажный фунтик с иголкой, привязанной ниткой к острию.) Это я отняла у учащихся на уроке. (Уперла карандаш с надетой на него пластинкой в тумбочку и приложила к пластинке иголку.) Видите, если крутить…
И Семен услышал тихую музыку. Это было танго, то самое, которое она напевала, когда они шли к школе: «Счастье мое, ты всегда и повсюду со мной…»
Представляете, Сенечка: дети крутят пластинку на уроке, я слышу, ищу, а музыка уплывает, уплывает от меня – я уже решила, что спятила, а это они под партами её друг другу передавали. Один крутит, другой иголку держит. А я с ума схожу.
СЕМЕН. Издеваются, черти!
ВИКТОРИЯ. Ну что вы! Это они шутят! Они же меня за свою держат. Я детдомовская. Я их понимаю. Не до них было – война. Вот они и ругаются как извозчики, всё ломают, пачкают… Что они делают в туалетах – страшно себе представить…
СЕМЕН. Потолок гадят?
ВИКТОРИЯ. Гадят, Сенечка. Но для меня это только хорошо. Мне и тут повезло. Я с комендантом договорилась убирать в школе – для дополнительного заработка…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Но я об этом не знаю.
ВИКТОРИЯ. Для меня чем больше работы – тем интереснее материально. И я обожаю наводить чистоту.
СЕМЕН (вспомнил вдруг с мальчишеским удовольствием) . Я училке раз в сумку марганцовку с глицерином подложил. Чуть на фиг не сжег…
ВИКТОРИЯ. А у нас на прошлой неделе бросили в пролет лестницы пожарный шланг. А внизу случайно оказалась англичанка. Теперь она в больнице. Никто не виноват, все так устали, озлоблены… Но подумайте, Сенечка, ведь пройдет немного лет, из этих противных мальчишек вырастут хорошие-хорошие наши люди.
СЕМЕН. Опять шутите?
ВИКТОРИЯ. Нет, Сеня, на этот раз очень-очень серьезно. Школа – это моё призвание. Я эту школу преображу. Вы увидите, какая она будет!
СЕМЕН. Она никогда другой не будет.
ВИКТОРИЯ. Будет, потому что это моя мечта. А мне всегда везет. И главное, раз мы победили фашистов, мы теперь будем побеждать всегда-всегда…
СЕМЕН. Вот это вы отлично сказали.
ВИКТОРИЯ. Сеня, давайте выпьем с вами на «ты»?
СЕМЕН. С удовольствием. (Наполнил стаканы вином.)
Они выпили на брудершафт, как положено, продев руку через руку крендельком. И поцеловались.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Проститутка.
Сцена восьмая
А потом они танцевали в темном ботаническом кабинете между пальмами. Виктория крутила пластинку на весу, упершись карандашом в «Родную речь», а другой рукой вел Викторию. Музыка была неровная: то скорее, то медленнее крутилась на карандаше пластинка, и голос тенора то густел до баса, то пищал.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, знаешь, о чем я сейчас подумала? Представляешь, пройдет немного лет, и на каком-нибудь дипломатическом балу в Лондоне ты будешь танцевать с английской королевой…
СЕМЕН. Чтоб она провалилась.
ВИКТОРИЯ. Но ведь так может случиться?
СЕМЕН. Это мой гражданский долг, чтоб так было.
ВИКТОРИЯ. Я и говорю. Когда ты будешь с ней танцевать, ты обязательно вспомнишь, как мы с тобой танцевали в ботаническом кабинете!
СЕМЕН. Знаешь, Вика, я примерно об этом сейчас тоже подумал!
ВИКТОРИЯ. Ты будешь танцевать с королевой и вспоминать обо мне. А с английским королем будет танцевать твоя жена Анечка и вспоминать боцмана…
СЕМЕН (бросил на пол фунтик с иголкой) . Ну ты и змея! У меня сейчас был такой момент! А ты всё испортила!..
ВИКТОРИЯ (хватает его под руку) . Сеня, извини меня! Я сама не знаю, как это из меня выскочило! Я не хочу быть похожа на Мону Лизу Джоконду. Ну глянь на меня, Сенечка, разве я сейчас на нее похожа? У меня тоже был момент!..
СЕМЕН. Опять ты, опять. Пошло-поехало! Остановиться не можешь…
ВИКТОРИЯ. Я больше не буду!
СЕМЕН. Из всего делаешь комедию. Всю свою жизнь превратила в развлечение. Все для тебя трын-трава. Другая бы меня ни за что не пустила, а ты и рада…
Тут Виктория ударила его кулаком в живот. Семен сел на пол, покачиваясь из стороны в сторону.
ВИКТОРИЯ (присела рядом) . Очень-очень больно?
СЕМЕН. Молодец. Я не успел сгруппироваться.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, извини меня. У меня детдомовская реакция… Я тебя сейчас чаем напою… Полегчает!.. (Убегает.)
СЕМЕН. Вика, может быть, я тебя обидел? Но я всегда открыто говорю все, что думаю…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Положим, не все. И не всегда…
Виктория возвратилась со стаканом и присела рядом.
ВИКТОРИЯ. Я тебя буду поить с ложечки. Это помогает при шоке.
СЕМЕН. У меня всё прошло.
ВИКТОРИЯ. Пей, говорят тебе! Открой ротик.
Семен послушно открыл рот. Виктория сунула ему в рот ложку.
СЕМЕН (выплюнул чай и вскрикнул) . Это же кипяток! (Высунул обожженный язык.)
ВИКТОРИЯ. Ничего страшного. Сенечка, милый, чтобы боль ушла, вспомни что-нибудь очень-очень приятное. У тебя было много женщин?
СЕМЕН. Мало…
ВИКТОРИЯ. Но ты же такой красивый!
СЕМЕН. Только Анюта.
ВИКТОРИЯ. Я таких красивых, как ты, Сенечка, вообще никогда не видела. И рост… И уши… И глаза… Я, когда тебя с Анькой увидела, в первый же момент подумала: господи, насколько он лучше этого боцмана!.. То есть, боцман ни при чем, прости, Сенечка. Просто ты мне с первого взгляда очень-очень понравился. Но я не думала даже, что ты очутишься здесь со мной. Я даже не предполагала. А ты здесь, потому что мне всегда везет.
СЕМЕН. Язык болит.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Мужчины отвратительны. Выгони его.
ВИКТОРИЯ. Бедненький, несчастненький мой… Я же всё понимаю. Семья на тебе, учиться тяжело, личная жизнь не складывается… А ты потерпи, потерпи, всё образуется! У тебя будет всё просто замечательно. Очень-очень замечательно. А пока потерпи… (Гладит его тихонько по голове.)
СЕМЕН. Ты еще не всё знаешь. У меня в жизни есть трагедия. И я даже никому не могу сказать…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Как они все одинаковы! Сначала жалуются, потом храпят, потом исчезают.
СЕМЕН. Я никому об этом не говорю, а тебе скажу. У меня отец – баптист.
ВИКТОРИЯ. Какой ужас!
СЕМЕН. Он замечательный слесарь. Можно сказать, золотые руки. Самый что ни на есть рабочий класс. Так на тебе – баптист! И от этого я чувствую себя не таким, как все. Когда меня принимали в комсомол, мне казалось, что все смотрят на меня и думают: «Сын баптиста». Понимаешь теперь, каково мне?
Виктория опять гладит его по голове.
Где он этого бога видел? Ну, допустим, не видел, просто верит. Тогда я так ставлю вопрос: надо верить в добро, а что он имел от бога, кроме неприятностей? И самое интересное – думаешь, он верит на сто процентов? Нет. Он сомневается! Иногда он процентов на восемьдесят сомневается, но молиться всё равно ходит. Смешно?
ВИКТОРИЯ. Не смешно.
СЕМЕН. И все знают, что он ходит. А зачем всем знать, если он сам же сомневается? Одни неприятности. Плюс – неприятности для детей. Ведь он учил и нас молиться. У меня до сих пор в голове сидит «Отче наш», этот бессмысленный набор слов. И с подобной анкетой меня взяли в эту школу. Я за такое доверие, Вика, готов отдать жизнь, но одновременно я люблю отца. Разве это не кошмар?..
Виктория отходит к окну и поворачивается к Семену спиной.
В сорок втором я убежал на фронт, чтобы кровью смыть это пятно. Меня поймали, вернули и выдрали. (Замечает, что плечи Виктории вздрагивают, проводит ладонью по её щеке.) Ты плачешь? Из-за меня?.. (Попытался повернуть Викторию к себе лицом.)
ВИКТОРИЯ (вывернулась) . Пожалуйста, иди спать! (Кинулась в свою каморку, выдернула из тумбочки сложенную простыню, сорвала с раскладушки одеяло и сунула Семену.) На!
СЕМЕН (прижимая простыню к груди) . Спасибо. Но одеяла я не возьму.
ВИКТОРИЯ. Сеня, я очень прошу тебя!
СЕМЕН. Это исключено.
ВИКТОРИЯ. Сеня, ты же видишь, как у меня тепло!
СЕМЕН (взял её за руку) . Вика, почему ты заплакала?
ВИКТОРИЯ. Не трогай меня!
СЕМЕН. Ну почему?
ВИКТОРИЯ. Не приставай ко мне!
СЕМЕН. Вика…
Виктория опять стукнула его кулаком в живот.
Теперь я сгруппировался.
ВИКТОРИЯ. Уходи!
СЕМЕН. Выпьем на посошок, и я уйду.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Теперь он уже не уйдет.
СЕМЕН (в сильном волнении) . Должен тебе признаться, я ни с кем не был так откровенен, как с тобой. При том, что я о тебе ничего не знаю. Вика, если б это не был первый день нашего знакомства, я бы тебя поцеловал. Но если ты не хочешь, я, конечно, себе этого не позволю…
Виктория ударила его по щеке.
Сцена девятая
На рассвете Семен и Виктория лежали на полу, как рамой окруженные остовом провалившейся раскладушки.
Розовое лицо Семена во сне было строго. Он храпел. Виктория не спала. Стараясь не шевельнуться, она рассматривала Семена.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ну, что я говорила? Храпит.
Виктория улыбнулась.
За стеной нарастал шум: топот сотен ног, как рокот морского прибоя, голоса детей, словно крики чаек.
ВИКТОРИЯ (пощекотала Семену нос) . Сенечка!
СЕМЕН. Все. Я погиб.
ВИКТОРИЯ. Твой внутренний будильник не сработал.
Семен вскочил на ноги и молниеносно стал одеваться. Рев школьного утра надвинулся. Остекленные, закрашенные белой масляной краской двери ботанического кабинета дребезжали от топота толпы.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Во-первых, ты на ней женишься. Во-вторых, тебя исключат из школы.
СЕМЕН. Мы сломали кровать. Сейчас сюда войдут, да?
ВИКТОРИЯ. Да. (Вытянула из-под постели совершенно измятое платье.)
СЕМЕН. Тут двери запираются?
ВИКТОРИЯ. Нет.
СЕМЕН. Где мой бушлат?
ВИКТОРИЯ. Вот он. (Вытянула из-под постели бушлат.)
СЕМЕН. Причешись хотя бы…
ВИКТОРИЯ. Не волнуйся за меня. Беги, миленький, беги!
СЕМЕН. Куда?!
ВИКТОРИЯ. В окно.
СЕМЕН. Это какой этаж?
ВИКТОРИЯ. Второй. Но под окном крыша сарая.
СЕМЕН (сел на подоконник и перекинул ногу на улицу) . Вика, мне было с тобой очень хорошо. Я должен тебе признаться, с Анютой у меня этого самого не было. Она в этом смысле железный человек. Получается, что ты у меня – первая женщина.
ВИКТОРИЯ. И ты у меня первый, Сенечка.
СЕМЕН (в ужасе) . Что ты сказала?!
В дверь ботанического кабинета постучали.
ВИКТОРИЯ. То, что слышишь… Прыгай!.. Оскарчик Борисович, иду-иду-у! (Толкнула Семена.)
Семен исчез за окном.
Загремело железо крыши.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Машину торгового атташе к подъезду!
Сцена десятая
Пока Виктория торопливо пыталась замаскировать одеялом сломанную раскладушку, в ботаническом кабинете появился Оскар Борисович – крохотный, как колибри, старичок в специальных очках, выдававших сильнейшую близорукость. В нем птичья привычка часто оглядываться в ожидании опасности сочеталась с изяществом движений. Костюм его был черный, незаметный, в руке – пузатый древний портфель. Убедившись, что Виктории в кабинете нет, он моментально схватил жестянку с молоком, выплеснул молоко в кадку с пальмой и поставил жестянку на место.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Старый маразматик. Что за игры в его возрасте? А эта дура во всё верит.
ВИКТОРИЯ (вышла из каморки в ботанический кабинет) . Оскарчик Борисович! Доброе утро, дорогой мой!
Оскар Борисович с неожиданной ловкостью прыгнул к ней и церемонно поцеловал Виктории руку.
Как вы себя чувствуете? Как спали? (Не дожидаясь ответа.) И я прекрасно. Очень-очень выспалась. Погода мерзкая. У вас ножки сегодня не болят?.. Ай!
1 2 3 4 5
Семен послушно повернулся к ней. Она сидела на раскладушке и доставала из тумбочки граненые стаканы. Электрический чайник был уже включен.
Как вам моё платье, только честно?
СЕМЕН. Разве вы не в нем сегодня были?
ВИКТОРИЯ. Мне показалось, что оно вам нравится. Я его нарочно опять надела.
СЕМЕН. Ясненько…
ВИКТОРИЯ. Если оно вам наскучило, я надену другое.
СЕМЕН. Не надо. Это симпатичное.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, не стесняйтесь! Снимите бушлат и садитесь.
СЕМЕН. Куда?
Стульев не было.
ВИКТОРИЯ. Сюда. Здесь вам будет удобно. (Похлопала рукой по раскладушке рядом с собой.)
Семен сел. Раскладушка под ним растянулась до полу.
Сеня, чтоб не забыть, где ваше «Абрау-Дюрсо»?
СЕМЕН. Вот… (Поднял брючину и извлек бутылку.)
ВИКТОРИЯ. Давайте-ка спрячем его, как договорились.
СЕМЕН. Зачем его прятать?
ВИКТОРИЯ. До встречи с Анютой. До лучших времен.
СЕМЕН. Этого не будет.
ВИКТОРИЯ (хлопая в ладоши) . Вы философ! Настоящий философ, Сенечка! Я говорю: «До лучших времен», а вы говорите: «Этого не будет»! Так считали многие великие умы. И я так считаю: лучшее время – это то, в которое мы живем. Что же вы сделаете с бутылкой?
СЕМЕН. Мы её сейчас выпьем.
ВИКТОРИЯ. Неужели вы хотите меня угостить этим чудным вином?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Виктория, не смей!
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка! Это моё любимое вино.
СЕМЕН. И ваше тоже?
ВИКТОРИЯ. Конечно. Мы с Анечкой его пили на прощальном вечере, когда покидали детдом. Это первое вино, которое мы пили в своей жизни с Анечкой…
Семен ударом кулака выбил из бутылки пробку.
Как ловко вы её.
СЕМЕН (разливая вино в стаканы) . Если бы инструктор видел, как я это сделал, меня бы на трое суток нарядили гальюны драить.
ВИКТОРИЯ. Конечно, вам же запрещено пить…
СЕМЕН. Отнюдь. Пить мы обязаны. Мы каждый день пьем на занятиях. Я же вам говорил, где я учусь. Нас тренируют пить.
ВИКТОРИЯ. Да что вы!
СЕМЕН. Но не просто, а по всем правилам буржуазного хорошего тона. И вы не представляете себе, насколько мне все эти цирлих-манирлих глубоко отвратительны! Виктория, я подымаю этот бокал за нашу встречу.
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка.
Они выпили.
СЕМЕН. Еще двое суток гальюны драить.
ВИКТОРИЯ. А теперь за что?
СЕМЕН. Капиталисты не пьют вино залпом. Вика, они вообще всё делают не как люди. Не люди они и есть. Там едят суп, страшно сказать, из мяса черепахи… И нас учат им подражать. А ведь мы простые парни. Рабочая косточка и сельская молодежь. Нашли на нашу голову в Воркуте француза – между прочим, бывший повар какого-то графа. Какие продукты ни требует – ему любые везут. Ну, он, контра, душу и отводит. Восемь перемен в обед. И мы сидим все и рубаем по этикету: три раза в день у нас занятия – дипломатический обед.
ВИКТОРИЯ. Какие занятия?
СЕМЕН. Нам же придется бывать на приемах. Сперва, с голодухи-то, мы счастливы были, а потом… Что там говорить. Давай дернем по второй?
ВИКТОРИЯ. Давай. Дернем.
Выпили по второй.
СЕМЕН. Представляете, мы по очереди изображаем дам. Сидим по распорядку: «кавалер» – «дама», «кавалер» – «дама», а инструктор, тоже из бывших, сволочь, ходит за спиной и смотрит, как «кавалеры» ухаживают за «дамами». А у каждого прибора одних ножей и вилок по шесть штук…
ВИКТОРИЯ. Как же вы это выдерживаете?
СЕМЕН. Многие не выдерживают. И тогда их комиссуют в простую мореходку. Между прочим, все им завидуют, Вика. У нас был один парень из Смоленщины, здоровый как бык, а как начались все эти анчоусы, омары, бифштекс а-ля татар, соус пикан, а потом как поперли ананасы с шампанским, как ахнули бляманже – он и не выдержал, его прямо за столом вывернуло. На нервной почве. Теперь он служит на море Лаптевых и шлет нам счастливые письма. Чуть не из той рюмки глотнешь, не за ту вилку схватишься, не той «даме» салат накладёшь – наряд вне очереди! Нам этот стол снится по ночам. Мы его называем «минное поле»… Поэтому то, что я сейчас с вами здесь сижу. Вика, для меня настоящий праздник…
ВИКТОРИЯ. Спасибо, милый Сенечка!
СЕМЕН. А вы смеетесь.
ВИКТОРИЯ (ласково) . Разве я смеюсь?
СЕМЕН. У вас всегда улыбка такая, как на полотне Леонардо да Винчи «Мона Лиза Джоконда». Не поймешь, то ли вам действительно со мной хорошо, как вы всё время утверждаете, то ли всё наоборот. Мне непонятно, когда вы всерьез говорите, когда шутите…
ВИКТОРИЯ. Сенечка, вам это всё показалось! Я к вам очень-очень хорошо отношусь!
СЕМЕН. А мне кажется, что вы меня всё время дразните. Все время ждете от меня какой-нибудь глупости, что ли? За дурака меня принимаете?
ВИКТОРИЯ. Да что вы, Сенечка!
СЕМЕН. Что вы про меня знаете? Ходил с Анютой, теперь вроде кинулся на вас – вот все, что вы знаете. А у меня шестеро братьев и сестер. Живут они очень средне. Вся надежда на меня. А тут мне представился случай блестящей карьеры. Я и стараюсь ради них. Торговому представителю за рубежом рекомендуется иметь жену… Иначе не положено. Я видел в Анюте идеальный вариант. А сегодня всё рухнуло. Скажу вам честно, Вика: когда я к вам сейчас вернулся, я думал – завью горе веревочкой. Передохну. Буду как все. Но теперь, Вика, я вижу, что так не могу. Я не понимаю, как это у ребят получается с первой встречной… Вы – первая встречная, но вы мне глубоко интересны, и я чувствую к вам человеческую близость… Вы меня понимаете?
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка.
СЕМЕН. Опять вы так улыбаетесь…
ВИКТОРИЯ. Я не так улыбаюсь!
СЕМЕН. Ладно, улыбайтесь как хотите. У вас патефон есть?
ВИКТОРИЯ. Нет.
СЕМЕН. Жалко. Потанцевали бы.
ВИКТОРИЯ. В ботаническом кабинете?
СЕМЕН. Хотя бы.
ВИКТОРИЯ. Погодите! Вот что у меня есть… (Нагнулась, улегшись щекой на колени Семена, и достала из своей тумбочки патефонную пластинку, карандаш и бумажный фунтик с иголкой, привязанной ниткой к острию.) Это я отняла у учащихся на уроке. (Уперла карандаш с надетой на него пластинкой в тумбочку и приложила к пластинке иголку.) Видите, если крутить…
И Семен услышал тихую музыку. Это было танго, то самое, которое она напевала, когда они шли к школе: «Счастье мое, ты всегда и повсюду со мной…»
Представляете, Сенечка: дети крутят пластинку на уроке, я слышу, ищу, а музыка уплывает, уплывает от меня – я уже решила, что спятила, а это они под партами её друг другу передавали. Один крутит, другой иголку держит. А я с ума схожу.
СЕМЕН. Издеваются, черти!
ВИКТОРИЯ. Ну что вы! Это они шутят! Они же меня за свою держат. Я детдомовская. Я их понимаю. Не до них было – война. Вот они и ругаются как извозчики, всё ломают, пачкают… Что они делают в туалетах – страшно себе представить…
СЕМЕН. Потолок гадят?
ВИКТОРИЯ. Гадят, Сенечка. Но для меня это только хорошо. Мне и тут повезло. Я с комендантом договорилась убирать в школе – для дополнительного заработка…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Но я об этом не знаю.
ВИКТОРИЯ. Для меня чем больше работы – тем интереснее материально. И я обожаю наводить чистоту.
СЕМЕН (вспомнил вдруг с мальчишеским удовольствием) . Я училке раз в сумку марганцовку с глицерином подложил. Чуть на фиг не сжег…
ВИКТОРИЯ. А у нас на прошлой неделе бросили в пролет лестницы пожарный шланг. А внизу случайно оказалась англичанка. Теперь она в больнице. Никто не виноват, все так устали, озлоблены… Но подумайте, Сенечка, ведь пройдет немного лет, из этих противных мальчишек вырастут хорошие-хорошие наши люди.
СЕМЕН. Опять шутите?
ВИКТОРИЯ. Нет, Сеня, на этот раз очень-очень серьезно. Школа – это моё призвание. Я эту школу преображу. Вы увидите, какая она будет!
СЕМЕН. Она никогда другой не будет.
ВИКТОРИЯ. Будет, потому что это моя мечта. А мне всегда везет. И главное, раз мы победили фашистов, мы теперь будем побеждать всегда-всегда…
СЕМЕН. Вот это вы отлично сказали.
ВИКТОРИЯ. Сеня, давайте выпьем с вами на «ты»?
СЕМЕН. С удовольствием. (Наполнил стаканы вином.)
Они выпили на брудершафт, как положено, продев руку через руку крендельком. И поцеловались.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Проститутка.
Сцена восьмая
А потом они танцевали в темном ботаническом кабинете между пальмами. Виктория крутила пластинку на весу, упершись карандашом в «Родную речь», а другой рукой вел Викторию. Музыка была неровная: то скорее, то медленнее крутилась на карандаше пластинка, и голос тенора то густел до баса, то пищал.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, знаешь, о чем я сейчас подумала? Представляешь, пройдет немного лет, и на каком-нибудь дипломатическом балу в Лондоне ты будешь танцевать с английской королевой…
СЕМЕН. Чтоб она провалилась.
ВИКТОРИЯ. Но ведь так может случиться?
СЕМЕН. Это мой гражданский долг, чтоб так было.
ВИКТОРИЯ. Я и говорю. Когда ты будешь с ней танцевать, ты обязательно вспомнишь, как мы с тобой танцевали в ботаническом кабинете!
СЕМЕН. Знаешь, Вика, я примерно об этом сейчас тоже подумал!
ВИКТОРИЯ. Ты будешь танцевать с королевой и вспоминать обо мне. А с английским королем будет танцевать твоя жена Анечка и вспоминать боцмана…
СЕМЕН (бросил на пол фунтик с иголкой) . Ну ты и змея! У меня сейчас был такой момент! А ты всё испортила!..
ВИКТОРИЯ (хватает его под руку) . Сеня, извини меня! Я сама не знаю, как это из меня выскочило! Я не хочу быть похожа на Мону Лизу Джоконду. Ну глянь на меня, Сенечка, разве я сейчас на нее похожа? У меня тоже был момент!..
СЕМЕН. Опять ты, опять. Пошло-поехало! Остановиться не можешь…
ВИКТОРИЯ. Я больше не буду!
СЕМЕН. Из всего делаешь комедию. Всю свою жизнь превратила в развлечение. Все для тебя трын-трава. Другая бы меня ни за что не пустила, а ты и рада…
Тут Виктория ударила его кулаком в живот. Семен сел на пол, покачиваясь из стороны в сторону.
ВИКТОРИЯ (присела рядом) . Очень-очень больно?
СЕМЕН. Молодец. Я не успел сгруппироваться.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, извини меня. У меня детдомовская реакция… Я тебя сейчас чаем напою… Полегчает!.. (Убегает.)
СЕМЕН. Вика, может быть, я тебя обидел? Но я всегда открыто говорю все, что думаю…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Положим, не все. И не всегда…
Виктория возвратилась со стаканом и присела рядом.
ВИКТОРИЯ. Я тебя буду поить с ложечки. Это помогает при шоке.
СЕМЕН. У меня всё прошло.
ВИКТОРИЯ. Пей, говорят тебе! Открой ротик.
Семен послушно открыл рот. Виктория сунула ему в рот ложку.
СЕМЕН (выплюнул чай и вскрикнул) . Это же кипяток! (Высунул обожженный язык.)
ВИКТОРИЯ. Ничего страшного. Сенечка, милый, чтобы боль ушла, вспомни что-нибудь очень-очень приятное. У тебя было много женщин?
СЕМЕН. Мало…
ВИКТОРИЯ. Но ты же такой красивый!
СЕМЕН. Только Анюта.
ВИКТОРИЯ. Я таких красивых, как ты, Сенечка, вообще никогда не видела. И рост… И уши… И глаза… Я, когда тебя с Анькой увидела, в первый же момент подумала: господи, насколько он лучше этого боцмана!.. То есть, боцман ни при чем, прости, Сенечка. Просто ты мне с первого взгляда очень-очень понравился. Но я не думала даже, что ты очутишься здесь со мной. Я даже не предполагала. А ты здесь, потому что мне всегда везет.
СЕМЕН. Язык болит.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Мужчины отвратительны. Выгони его.
ВИКТОРИЯ. Бедненький, несчастненький мой… Я же всё понимаю. Семья на тебе, учиться тяжело, личная жизнь не складывается… А ты потерпи, потерпи, всё образуется! У тебя будет всё просто замечательно. Очень-очень замечательно. А пока потерпи… (Гладит его тихонько по голове.)
СЕМЕН. Ты еще не всё знаешь. У меня в жизни есть трагедия. И я даже никому не могу сказать…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Как они все одинаковы! Сначала жалуются, потом храпят, потом исчезают.
СЕМЕН. Я никому об этом не говорю, а тебе скажу. У меня отец – баптист.
ВИКТОРИЯ. Какой ужас!
СЕМЕН. Он замечательный слесарь. Можно сказать, золотые руки. Самый что ни на есть рабочий класс. Так на тебе – баптист! И от этого я чувствую себя не таким, как все. Когда меня принимали в комсомол, мне казалось, что все смотрят на меня и думают: «Сын баптиста». Понимаешь теперь, каково мне?
Виктория опять гладит его по голове.
Где он этого бога видел? Ну, допустим, не видел, просто верит. Тогда я так ставлю вопрос: надо верить в добро, а что он имел от бога, кроме неприятностей? И самое интересное – думаешь, он верит на сто процентов? Нет. Он сомневается! Иногда он процентов на восемьдесят сомневается, но молиться всё равно ходит. Смешно?
ВИКТОРИЯ. Не смешно.
СЕМЕН. И все знают, что он ходит. А зачем всем знать, если он сам же сомневается? Одни неприятности. Плюс – неприятности для детей. Ведь он учил и нас молиться. У меня до сих пор в голове сидит «Отче наш», этот бессмысленный набор слов. И с подобной анкетой меня взяли в эту школу. Я за такое доверие, Вика, готов отдать жизнь, но одновременно я люблю отца. Разве это не кошмар?..
Виктория отходит к окну и поворачивается к Семену спиной.
В сорок втором я убежал на фронт, чтобы кровью смыть это пятно. Меня поймали, вернули и выдрали. (Замечает, что плечи Виктории вздрагивают, проводит ладонью по её щеке.) Ты плачешь? Из-за меня?.. (Попытался повернуть Викторию к себе лицом.)
ВИКТОРИЯ (вывернулась) . Пожалуйста, иди спать! (Кинулась в свою каморку, выдернула из тумбочки сложенную простыню, сорвала с раскладушки одеяло и сунула Семену.) На!
СЕМЕН (прижимая простыню к груди) . Спасибо. Но одеяла я не возьму.
ВИКТОРИЯ. Сеня, я очень прошу тебя!
СЕМЕН. Это исключено.
ВИКТОРИЯ. Сеня, ты же видишь, как у меня тепло!
СЕМЕН (взял её за руку) . Вика, почему ты заплакала?
ВИКТОРИЯ. Не трогай меня!
СЕМЕН. Ну почему?
ВИКТОРИЯ. Не приставай ко мне!
СЕМЕН. Вика…
Виктория опять стукнула его кулаком в живот.
Теперь я сгруппировался.
ВИКТОРИЯ. Уходи!
СЕМЕН. Выпьем на посошок, и я уйду.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Теперь он уже не уйдет.
СЕМЕН (в сильном волнении) . Должен тебе признаться, я ни с кем не был так откровенен, как с тобой. При том, что я о тебе ничего не знаю. Вика, если б это не был первый день нашего знакомства, я бы тебя поцеловал. Но если ты не хочешь, я, конечно, себе этого не позволю…
Виктория ударила его по щеке.
Сцена девятая
На рассвете Семен и Виктория лежали на полу, как рамой окруженные остовом провалившейся раскладушки.
Розовое лицо Семена во сне было строго. Он храпел. Виктория не спала. Стараясь не шевельнуться, она рассматривала Семена.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ну, что я говорила? Храпит.
Виктория улыбнулась.
За стеной нарастал шум: топот сотен ног, как рокот морского прибоя, голоса детей, словно крики чаек.
ВИКТОРИЯ (пощекотала Семену нос) . Сенечка!
СЕМЕН. Все. Я погиб.
ВИКТОРИЯ. Твой внутренний будильник не сработал.
Семен вскочил на ноги и молниеносно стал одеваться. Рев школьного утра надвинулся. Остекленные, закрашенные белой масляной краской двери ботанического кабинета дребезжали от топота толпы.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Во-первых, ты на ней женишься. Во-вторых, тебя исключат из школы.
СЕМЕН. Мы сломали кровать. Сейчас сюда войдут, да?
ВИКТОРИЯ. Да. (Вытянула из-под постели совершенно измятое платье.)
СЕМЕН. Тут двери запираются?
ВИКТОРИЯ. Нет.
СЕМЕН. Где мой бушлат?
ВИКТОРИЯ. Вот он. (Вытянула из-под постели бушлат.)
СЕМЕН. Причешись хотя бы…
ВИКТОРИЯ. Не волнуйся за меня. Беги, миленький, беги!
СЕМЕН. Куда?!
ВИКТОРИЯ. В окно.
СЕМЕН. Это какой этаж?
ВИКТОРИЯ. Второй. Но под окном крыша сарая.
СЕМЕН (сел на подоконник и перекинул ногу на улицу) . Вика, мне было с тобой очень хорошо. Я должен тебе признаться, с Анютой у меня этого самого не было. Она в этом смысле железный человек. Получается, что ты у меня – первая женщина.
ВИКТОРИЯ. И ты у меня первый, Сенечка.
СЕМЕН (в ужасе) . Что ты сказала?!
В дверь ботанического кабинета постучали.
ВИКТОРИЯ. То, что слышишь… Прыгай!.. Оскарчик Борисович, иду-иду-у! (Толкнула Семена.)
Семен исчез за окном.
Загремело железо крыши.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Машину торгового атташе к подъезду!
Сцена десятая
Пока Виктория торопливо пыталась замаскировать одеялом сломанную раскладушку, в ботаническом кабинете появился Оскар Борисович – крохотный, как колибри, старичок в специальных очках, выдававших сильнейшую близорукость. В нем птичья привычка часто оглядываться в ожидании опасности сочеталась с изяществом движений. Костюм его был черный, незаметный, в руке – пузатый древний портфель. Убедившись, что Виктории в кабинете нет, он моментально схватил жестянку с молоком, выплеснул молоко в кадку с пальмой и поставил жестянку на место.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Старый маразматик. Что за игры в его возрасте? А эта дура во всё верит.
ВИКТОРИЯ (вышла из каморки в ботанический кабинет) . Оскарчик Борисович! Доброе утро, дорогой мой!
Оскар Борисович с неожиданной ловкостью прыгнул к ней и церемонно поцеловал Виктории руку.
Как вы себя чувствуете? Как спали? (Не дожидаясь ответа.) И я прекрасно. Очень-очень выспалась. Погода мерзкая. У вас ножки сегодня не болят?.. Ай!
1 2 3 4 5