И политическая жизнь в Кремле - сначала тайно, при умирающем
Андропове, а потом все более открыто, при умирающем Черненко - приняла
постепенно характер отчаянной борьбы между Романовым и Горбачевым. В
разные периоды этой борьбы в нее вовлекались и другие члены кремлевской
элиты - кто на стороне Романова, а кто на стороне Горбачева, иногда она
выходила на поверхность, и мир уведомлялся об очередных жертвах. Но
впервые эта политическая дуэль разыгралась у гроба Андропова.
О чем думал Андропов, давая им параллельные, равные посты и уже тем
самым невольно натравливая их. У него было такое ограниченное число своих
людей в Кремле, когда он захватил власть, и он так остро нуждался в
сторонниках своего курса, что в срочном порядке вызывал в столицу тех, кто
успел доказать свою эффективность на местах: Виталия Воротникова после
того, как тот железной метлой прошелся по остаткам медуновской команды в
Краснодарском крае; Гейдара Алиева, который провел в своем проворовавшемся
Азербайджане такую жестокую борьбу с коррупцией, что смертный приговор за
экономические преступления стал там обыденным явлением; Егора Лигачева из
Томска и, наконец Григория Романова из Ленинграда.
За 13 лет партийного наместничества Романов ухитрился превратить этот
город в бастион глухой реакции, в главный оплот шовинистов и
неосталинистов. Но нельзя не отметить и такую сторону полицейского режима
в ленинграде при Романове: он стал образцовым городом по промышленным
показателям, порядку и чистоте. Так что идеологически Романов больше, чем
кто бы то ни был, подходил Андропову, когда тот стал генеральным
секретарем. А при ограниченности выбора и ограниченности времени бывший
шеф тайной полиции, вообще не очень чуткий к психологическим нюансам,
мыслящий скорее грандиозными схемами, вынужден был смотреть сквозь пальцы
на индивидуальные отличия и постоянные трения между Горбачевым и
Романовым. Более того, именно Горбачева послал Андропов в Ленинград, чтобы
забрать в столицу Романова, который хотя и был членом Политбюро, но
постоянно пребывал на растоянии в 650 км. от эпицентра власти, и который
должен "привести к присяге" его преемника Льва Зайкова, который через
несколько лет сам будет вызван в Москву: взамен сначала побежденного и
изгнанного из Политбюро Романова, а вскоре - ослушника Ельцина. Пользуясь
спортивной терминологией, Льва Зайкова, нынешнего партийного босса
столицы, можно назвать вечным "запасным игроком". Не исключено, что он еще
понадобится в случае падения Горбачева.
Возвратимся, однако, к андроповским временам, когда борьба между
Романовым и Горбачевым была еще в самом разгаре, а ее исход неизвестен.
Если Горбачев, благодаря его покладистому характеру и искуссному
приспособленчеству, был всеобщим любимцем в Политбюро (хотя некоторые
члены последнего и догадывались о его подстрекательской роли в
"медуновском балете"), то Романов, напротив, многих смущал своей резкостью
и жесткостью. Даже тех, кто признавал за ним его деловые качества и
организационные способности, работоспособность, одинаковую
требовательность к себе и к другим, верность сталинским принципам
управления империей, который в период полицейского правления Андропова
приобрел особую популярность в верхах.
Романова, которому все доставалось его собственными, иногда тяжкими
трудами, с досадными порою срывами, не мог не раздражать такой баловень
судьбы, как Горбачев. Пребывав в Политбюро на четыре года дольше
Горбачева, Романов попал в столицу на пять лет позже соперника, что не
мешало ему, однако, смотреть на того свысока.
Романов был как-никак ленинградцем, а Ленинград если и относился к
провинции, но был все-таки (его так и называли) "столицей русской
провинции" - в отличие от такой глуши, как Ставрополь.
Уклончивость и покладистость Горбачева только вызывали глухое
раздражение у крутого и прямолинейного Романова.
Как секретарь ЦК, Романов руководил тяжелой промышленностью и
вооруженными силами, что было, несомненно, важнее дачного сельского
хозяйства, которым ведал Горбачев. Однако, незадолго до смерти, Андропов
возложил на своего земляка дополнительные обязонности: взвалил на него
партийные кадры. Среди сторонников Горбачева числился министр иностранных
дел Андрей Громыко, а среди сторонников Романова - начальник генштаба
Огарков. Оба требовали больших капиталовложений в армию. Хотя казалось бы
- куда больше?
Пока Андропов был еще способен стоять у кормила власти, Горбачев и
Романов взаимно дополняли друг друга, а когда он заболел и окончательно
слег, заменяли его вдвоем, несмотря на взаимную вражду. Увы, невозможно
было поделить между ними пост генерального секретаря, когда умер Андропов.
В те четыре дня, которые прошли с его смерти до "избрания" его преемника,
они дали тем большую волю своим политическим страстям, чем усерднее
вынуждены были их удерживать при жизни Андропова, но не знаем - и, скорее
всего, никогда не узнаем - всех подробностей дуэли Романова и Горбачева у
гроба их общего патрона. Достоверно известно, что те из "младотурок", кому
все-равно в этой борьбе "не светило" призовое место - Гейдар Алиев,
Виталий Воротников, Николай Рыжков, Егор Лигачев и шеф КГБ Виктор Чебриков
- пытались урезонить дуэлянтов, призвать их к взаимной уступчивости. Но не
тут-то было! Оба оправдывали свои бескомпромиссные позиции но не личным
честолюбием, а высокими идеалами: Романов под популярными знаменами
неосталинизма, национал-шовинизма и имперской идеи, в то время как
Горбачев, будучи идеологически скорее нейтрален (идеологические страсти
отбушевали в нем еще в сталинские годы, на студенческой скамье), предлагал
укрепить империю - анахронизм с помощью скромных, паллиативных
экономических реформ, частично памятных ему с бурных Хрущевских времен, а
частично заимствованных им у своих учителей - Федора Кулакова и Юрия
Андропова.
Оба выступали как спасители Отечества, и ни один не собирался
уступать. Потому, что каждый понимал, что уступив сейчас, он уступит
навсегда. Не в силах одолеть один другого, кажлый их них предпочел
"голосовать" за Черненко, надеясь ко времени ухода этого брежневского
денщика с политической сцены успеть перегруппировать свои силы и захватить
власть. Таков был неожиданный исход этого политического поединка, из-за
которого империя после смерти Андропова целых четыре дня оставалась без
официального руководителя, если бы не почтенный возраст Черненко и не
многочисленные его болезни, и кабы не уверенность кремлевских дуэлянтов,
что дни его сочтены, не видать бы ему высшего кремлевского поста как
собственных ушей.
Поживи Андропов еще год-другой, его наследником стал бы кто угодно,
но только не 72-летний серый аппаратчик, одолеваемый предсмертными хворами
и не очень даже соображающий что к чему.
За 15 месяцев своего правления, большую часть которого он провел в
больнице, Андропов успел ввести в ограниченный состав кремлевской элиты
достаточное количество верных ему людей, чтобы обеспечить себе безусловное
большинство в Политбюро и Секретариате, двух высших органах партийной
власти. Однако Андропов не взял в расчет, что не только большинство в
кремлевском руководстве, но и единство его группы обеспечивалось только им
самим, и никак более: он был как бы замковым камнем структуры,
составленной из проверенных людей. Без него она должна была распасться, и
немедленно распалась. Верные своему хозяину, его люди не были связаны
между собой никакими обязательствами. Именно между ними разгорелась борьба
за власть, а не не между "молодыми" и "стариками", как наивно полагало
большинство западных наблюдателей. К слову сказать, "старики" оказались
между собой более сговорчивыми, чем "молодые".
Смерть Андропова вызвала у них вздох облегчения, а ввиду раздора в
стане его учеников в "стариках" мгновенно сработал инстинкт
самосохранения, развитый у них еще со сталинских времен, когда борьба за
политическое выживание означала борьбу за жизнь. Никто из них лично скорее
всего не мечтал о власти и не надеялся на нее (менее всего - Черненко) -
честолюбие к этим годам уже перегорает. Власть, а точнее ее внешние
атрибуты достались Черненко, но могли достаться Гришину, Устинову или
Тихонову, кому именно из этих 70-летних - большого значения не имело, ибо
любое из этих имен было псевдонимом обеспеченной старости, покоя,
стабильности и почета, включая посмертный: торжественные похороны на
Красной площади и захоронение в Кремлевской стене или возле нее. Верховная
власть в руках любого из них была бы безличной властью, посмертным
переизданием эры Брежнева, что и случилось при Черненко. Наперекор всем
законам, история потекла в обратном направлении. Это был ностальгический
контрпереворот стариков, а возможен он оказался только благодаря
неприкрытому никакими партийными приличиями антагонизму между Романовым и
Горбачевым.
С назначением Черненко борьба между этими двумя не прекратилась, а
разгорелась с еще большей силой. Весь вопрос состоял в том, получил ли
Горбачев в этой борьбе преимущество благодаря тому, что именно ему пришла
в последний момент в голову спасительная идея передать власть во временное
пользование больному и недалекому старику, самому случайному человеку на
Кремлевском престоле за всю советскую историю.
Горбачев вел заседание ЦК, на котором официально утвердили
кандидатуру Черненко на пост генерального секретаря, а спустя еще 2 месяца
Горбачев выступил с номинационной речью на сессии советского "парламента",
который "избрал" Черненко председателем Президиума Верховного Совета СССР.
А получилось так, что Горбачев сам отказался от предназначенного ему
политического наследства в пользу Черненко, обойденного Андроповым за 15
месяцев до этого. Происходило как бы восстановление нарушенной Андроповым
справедливости, и это, несомненно, засчитывалось Горбачеву благодарными
геронтократами, которые получили последнюю передышку. Что касается
реальных обязанностей политического импотента Черненко, то их Горбачев и
Романов, два секретаря ЦК и Политбюро, поделили между собой.
Горбачев, не любивший углов и конфликтов, пытался заключить с
Романовым перемирие, что выражалось даже внешне: он демонстративно
заговаривал с ним на разного рода церемониях, встречах и провожал на
Шереметьевском аэродроме во время его поездок за границу, всячески пытаясь
снять напряжение, хотя и не собираясь уступать.
Осенью 1984 года борьба вступила в решающую стадию. Главное действие
Кремлевского спектакля, как обычно, происходило за кулисами, но на этот
раз чуть ли не впервые в советской истории появилась редчайшая возможность
(которой, увы, тогда не воспользовались) заглянуть в святая святых
советской империи не тайком, не с помощью секретных источников, слухов и
гаданий, а сквозь призму официальной прессы. Вот как, судя по ней,
развивался осенний акт Кремлевской драмы.
В начале сентября Григорий Романов отправился в Эфиопию, однако не
для того, чтобы спасти ее несчастный народ от голодной смерти, но чтобы
присутствовать в Аддис-Абебе на съезде только что учрежденной там
коммунистической партии. Это - официально. А неофициально - чтобы с
помощью оружия и советников укрепить тамошний просоветский режим. На этот
раз Горбачев уже не провожал и не встречал Романова - как позже не
провожал и не встречал Романов Горбачева во время его поездок в Венгрию и
Англию. Дипломатическое перемирие между ними кончилось. Напомним, что
многие радикальные сдвиги в советском руководстве происходят именно в
отсутствие в Кремле некоторых его обитателей: заговор против Берии возник,
когда тот был в Восточной Германии; Хрущев снял маршала Жукова с поста
министра обороны, пока тот охотился с маршалом Тито на югославском острове
Врионе; а самого Хрущева сняли, пока тот отдыхал в Пицунде. Так произошло
и на этот раз. Пока Романов находился в Эфиопии, был снят его сторонник
маршал Огарков, начальник генштаба, де-факто министр обороны при старом и
больном Устинове.
Помимо ведомственной субординации - Романов как секретарь ЦК
курировал вооруженные силы страны - его связывало с Огарковым
идеологическая близость. В журнале "Коммунист" и газете "Красная звезда"
Огарков - вразрез с официальной партийной линией - выступил сторонником
первого ядерного удара. Напомним и его знаменитую пресс-конференцию осенью
1983 года, когда он безоговорочно оправдывал уничтожение советским
истребителем южнокорейского пассажирского самолета и предупреждал, что так
будет и впредь с любым нарушителем советской границы. Во всем поддерживая
Огаркова, Романов требовал от Политбюро официального согласия на уход на
пенсию номинального министра обороны Устинова и назначения Огаркова на его
место.
В начале сентября в высших военных кругах Москвы это событие считали
неизбежным и ждали со дня на день. Поэтому смещение маршала Огаркова было
для всех неожиданным и произвело шоковый эффект среди Кремлевской
партийно-военной элиты. Неожиданностью оно было и для самого Огаркова:
вечерний выпуск газеты "Известия" с сообщением о том, что он - все еще в
должности начальника генштаба - провожал финскую военную делегацию,
поступил в московские киоски в то самое время, когда по радио объявили о
снятии его с этого поста, без какого-либо объяснения причин.
Сентябрьская опала Огаркова была направлена не лично против него -
его задело рикошетом. Она явилась результатом закулисных интриг Горбачева
против Романова, который и сам по приезду из Эфиопии внезапно изчез из
поля зрения и не появлялся ни на одном из совершенно обязательных для него
Кремлевских церемониях - типа вручения наград Черненко 27 сентября или
московскому партийному боссу Гришину 4 октября. Обе церемонии, как
водится, подробно освещались средствами массовой информации. Рядом с
Черненко, по левую руку от него, победно улыбаясь, стоял Михаил Горбачев;
через неделю, при вручении награды Гришину, Горбачев снова стоял рядом с
Черненко, хотя на этот раз по другую сторону.
Поразителен был и сам факт "внеочередного" присуждения наград
Черненко - обычно кремлевские лидеры получают их по случаю того или иного
круглого юбилея, а Черненко они достались на этот раз в 73 года: редчайший
случай в кремлевском быту. И в ответной речи Черненко обмолвился в высшей
степени странной фразой, которую можно понять только в контексте
разгоревшейся кремлевской борьбы: "Я принимаю эту награду в самый
ответственный и, честно говоря, очень нелегкий период моей вот уже более
50-летней работы в рядах КПСС". Вряд ли Черненко говорил о состоянии
своего здоровья - это вовсе не в кремлевских нравах. Это также не могло
относиться к состоянию дел в стране - за 50-летний партийный стаж Черненко
в ней происходили несравненно более драматические события:
коллективизация, голод, "великий террор", война с финнами, война с
немцами, смерть Сталина, антисталинский съезд, снятие Хрущева, переворот
Андропова... Но как раз в это время - в империи наступало вроде бы некое
затишье. В империи - да, но не в Кремле!
Вот почему эту странную и отнюдь не случайную фразу Черненко отнести
больше не к чему: она имеет отношение только к кремлевской борьбе, в
которой Черненко взял сторону Горбачева, за что и получил от "победителей"
внеочередную награду - золотую звезду Героя Социалистического Труда и
орден Ленина.
В Москве в это время распространялись (скорее всего сторонниками
Горбачева) слухи, что смещение Огаркова и ожидаемое вскоре снятие Романова
являются вынужденной ответной мерой на предпринятую теми попытку
переворота. Исход кремлевской борьбы казался уже предрешенным - и
незавидная судьба обоих "заговорщиков". На октябрь был назначен экстренный
пленум ЦК, на котором, как откровенно сообщали западным журналистам
представители Кремля, должны были произойти важные персональные перемены.
Иначе говоря, победа Горбачева будет закреплена официально, а Романов -
выведен из состава Политбюро и Секретариата.
1 2 3 4
Андропове, а потом все более открыто, при умирающем Черненко - приняла
постепенно характер отчаянной борьбы между Романовым и Горбачевым. В
разные периоды этой борьбы в нее вовлекались и другие члены кремлевской
элиты - кто на стороне Романова, а кто на стороне Горбачева, иногда она
выходила на поверхность, и мир уведомлялся об очередных жертвах. Но
впервые эта политическая дуэль разыгралась у гроба Андропова.
О чем думал Андропов, давая им параллельные, равные посты и уже тем
самым невольно натравливая их. У него было такое ограниченное число своих
людей в Кремле, когда он захватил власть, и он так остро нуждался в
сторонниках своего курса, что в срочном порядке вызывал в столицу тех, кто
успел доказать свою эффективность на местах: Виталия Воротникова после
того, как тот железной метлой прошелся по остаткам медуновской команды в
Краснодарском крае; Гейдара Алиева, который провел в своем проворовавшемся
Азербайджане такую жестокую борьбу с коррупцией, что смертный приговор за
экономические преступления стал там обыденным явлением; Егора Лигачева из
Томска и, наконец Григория Романова из Ленинграда.
За 13 лет партийного наместничества Романов ухитрился превратить этот
город в бастион глухой реакции, в главный оплот шовинистов и
неосталинистов. Но нельзя не отметить и такую сторону полицейского режима
в ленинграде при Романове: он стал образцовым городом по промышленным
показателям, порядку и чистоте. Так что идеологически Романов больше, чем
кто бы то ни был, подходил Андропову, когда тот стал генеральным
секретарем. А при ограниченности выбора и ограниченности времени бывший
шеф тайной полиции, вообще не очень чуткий к психологическим нюансам,
мыслящий скорее грандиозными схемами, вынужден был смотреть сквозь пальцы
на индивидуальные отличия и постоянные трения между Горбачевым и
Романовым. Более того, именно Горбачева послал Андропов в Ленинград, чтобы
забрать в столицу Романова, который хотя и был членом Политбюро, но
постоянно пребывал на растоянии в 650 км. от эпицентра власти, и который
должен "привести к присяге" его преемника Льва Зайкова, который через
несколько лет сам будет вызван в Москву: взамен сначала побежденного и
изгнанного из Политбюро Романова, а вскоре - ослушника Ельцина. Пользуясь
спортивной терминологией, Льва Зайкова, нынешнего партийного босса
столицы, можно назвать вечным "запасным игроком". Не исключено, что он еще
понадобится в случае падения Горбачева.
Возвратимся, однако, к андроповским временам, когда борьба между
Романовым и Горбачевым была еще в самом разгаре, а ее исход неизвестен.
Если Горбачев, благодаря его покладистому характеру и искуссному
приспособленчеству, был всеобщим любимцем в Политбюро (хотя некоторые
члены последнего и догадывались о его подстрекательской роли в
"медуновском балете"), то Романов, напротив, многих смущал своей резкостью
и жесткостью. Даже тех, кто признавал за ним его деловые качества и
организационные способности, работоспособность, одинаковую
требовательность к себе и к другим, верность сталинским принципам
управления империей, который в период полицейского правления Андропова
приобрел особую популярность в верхах.
Романова, которому все доставалось его собственными, иногда тяжкими
трудами, с досадными порою срывами, не мог не раздражать такой баловень
судьбы, как Горбачев. Пребывав в Политбюро на четыре года дольше
Горбачева, Романов попал в столицу на пять лет позже соперника, что не
мешало ему, однако, смотреть на того свысока.
Романов был как-никак ленинградцем, а Ленинград если и относился к
провинции, но был все-таки (его так и называли) "столицей русской
провинции" - в отличие от такой глуши, как Ставрополь.
Уклончивость и покладистость Горбачева только вызывали глухое
раздражение у крутого и прямолинейного Романова.
Как секретарь ЦК, Романов руководил тяжелой промышленностью и
вооруженными силами, что было, несомненно, важнее дачного сельского
хозяйства, которым ведал Горбачев. Однако, незадолго до смерти, Андропов
возложил на своего земляка дополнительные обязонности: взвалил на него
партийные кадры. Среди сторонников Горбачева числился министр иностранных
дел Андрей Громыко, а среди сторонников Романова - начальник генштаба
Огарков. Оба требовали больших капиталовложений в армию. Хотя казалось бы
- куда больше?
Пока Андропов был еще способен стоять у кормила власти, Горбачев и
Романов взаимно дополняли друг друга, а когда он заболел и окончательно
слег, заменяли его вдвоем, несмотря на взаимную вражду. Увы, невозможно
было поделить между ними пост генерального секретаря, когда умер Андропов.
В те четыре дня, которые прошли с его смерти до "избрания" его преемника,
они дали тем большую волю своим политическим страстям, чем усерднее
вынуждены были их удерживать при жизни Андропова, но не знаем - и, скорее
всего, никогда не узнаем - всех подробностей дуэли Романова и Горбачева у
гроба их общего патрона. Достоверно известно, что те из "младотурок", кому
все-равно в этой борьбе "не светило" призовое место - Гейдар Алиев,
Виталий Воротников, Николай Рыжков, Егор Лигачев и шеф КГБ Виктор Чебриков
- пытались урезонить дуэлянтов, призвать их к взаимной уступчивости. Но не
тут-то было! Оба оправдывали свои бескомпромиссные позиции но не личным
честолюбием, а высокими идеалами: Романов под популярными знаменами
неосталинизма, национал-шовинизма и имперской идеи, в то время как
Горбачев, будучи идеологически скорее нейтрален (идеологические страсти
отбушевали в нем еще в сталинские годы, на студенческой скамье), предлагал
укрепить империю - анахронизм с помощью скромных, паллиативных
экономических реформ, частично памятных ему с бурных Хрущевских времен, а
частично заимствованных им у своих учителей - Федора Кулакова и Юрия
Андропова.
Оба выступали как спасители Отечества, и ни один не собирался
уступать. Потому, что каждый понимал, что уступив сейчас, он уступит
навсегда. Не в силах одолеть один другого, кажлый их них предпочел
"голосовать" за Черненко, надеясь ко времени ухода этого брежневского
денщика с политической сцены успеть перегруппировать свои силы и захватить
власть. Таков был неожиданный исход этого политического поединка, из-за
которого империя после смерти Андропова целых четыре дня оставалась без
официального руководителя, если бы не почтенный возраст Черненко и не
многочисленные его болезни, и кабы не уверенность кремлевских дуэлянтов,
что дни его сочтены, не видать бы ему высшего кремлевского поста как
собственных ушей.
Поживи Андропов еще год-другой, его наследником стал бы кто угодно,
но только не 72-летний серый аппаратчик, одолеваемый предсмертными хворами
и не очень даже соображающий что к чему.
За 15 месяцев своего правления, большую часть которого он провел в
больнице, Андропов успел ввести в ограниченный состав кремлевской элиты
достаточное количество верных ему людей, чтобы обеспечить себе безусловное
большинство в Политбюро и Секретариате, двух высших органах партийной
власти. Однако Андропов не взял в расчет, что не только большинство в
кремлевском руководстве, но и единство его группы обеспечивалось только им
самим, и никак более: он был как бы замковым камнем структуры,
составленной из проверенных людей. Без него она должна была распасться, и
немедленно распалась. Верные своему хозяину, его люди не были связаны
между собой никакими обязательствами. Именно между ними разгорелась борьба
за власть, а не не между "молодыми" и "стариками", как наивно полагало
большинство западных наблюдателей. К слову сказать, "старики" оказались
между собой более сговорчивыми, чем "молодые".
Смерть Андропова вызвала у них вздох облегчения, а ввиду раздора в
стане его учеников в "стариках" мгновенно сработал инстинкт
самосохранения, развитый у них еще со сталинских времен, когда борьба за
политическое выживание означала борьбу за жизнь. Никто из них лично скорее
всего не мечтал о власти и не надеялся на нее (менее всего - Черненко) -
честолюбие к этим годам уже перегорает. Власть, а точнее ее внешние
атрибуты достались Черненко, но могли достаться Гришину, Устинову или
Тихонову, кому именно из этих 70-летних - большого значения не имело, ибо
любое из этих имен было псевдонимом обеспеченной старости, покоя,
стабильности и почета, включая посмертный: торжественные похороны на
Красной площади и захоронение в Кремлевской стене или возле нее. Верховная
власть в руках любого из них была бы безличной властью, посмертным
переизданием эры Брежнева, что и случилось при Черненко. Наперекор всем
законам, история потекла в обратном направлении. Это был ностальгический
контрпереворот стариков, а возможен он оказался только благодаря
неприкрытому никакими партийными приличиями антагонизму между Романовым и
Горбачевым.
С назначением Черненко борьба между этими двумя не прекратилась, а
разгорелась с еще большей силой. Весь вопрос состоял в том, получил ли
Горбачев в этой борьбе преимущество благодаря тому, что именно ему пришла
в последний момент в голову спасительная идея передать власть во временное
пользование больному и недалекому старику, самому случайному человеку на
Кремлевском престоле за всю советскую историю.
Горбачев вел заседание ЦК, на котором официально утвердили
кандидатуру Черненко на пост генерального секретаря, а спустя еще 2 месяца
Горбачев выступил с номинационной речью на сессии советского "парламента",
который "избрал" Черненко председателем Президиума Верховного Совета СССР.
А получилось так, что Горбачев сам отказался от предназначенного ему
политического наследства в пользу Черненко, обойденного Андроповым за 15
месяцев до этого. Происходило как бы восстановление нарушенной Андроповым
справедливости, и это, несомненно, засчитывалось Горбачеву благодарными
геронтократами, которые получили последнюю передышку. Что касается
реальных обязанностей политического импотента Черненко, то их Горбачев и
Романов, два секретаря ЦК и Политбюро, поделили между собой.
Горбачев, не любивший углов и конфликтов, пытался заключить с
Романовым перемирие, что выражалось даже внешне: он демонстративно
заговаривал с ним на разного рода церемониях, встречах и провожал на
Шереметьевском аэродроме во время его поездок за границу, всячески пытаясь
снять напряжение, хотя и не собираясь уступать.
Осенью 1984 года борьба вступила в решающую стадию. Главное действие
Кремлевского спектакля, как обычно, происходило за кулисами, но на этот
раз чуть ли не впервые в советской истории появилась редчайшая возможность
(которой, увы, тогда не воспользовались) заглянуть в святая святых
советской империи не тайком, не с помощью секретных источников, слухов и
гаданий, а сквозь призму официальной прессы. Вот как, судя по ней,
развивался осенний акт Кремлевской драмы.
В начале сентября Григорий Романов отправился в Эфиопию, однако не
для того, чтобы спасти ее несчастный народ от голодной смерти, но чтобы
присутствовать в Аддис-Абебе на съезде только что учрежденной там
коммунистической партии. Это - официально. А неофициально - чтобы с
помощью оружия и советников укрепить тамошний просоветский режим. На этот
раз Горбачев уже не провожал и не встречал Романова - как позже не
провожал и не встречал Романов Горбачева во время его поездок в Венгрию и
Англию. Дипломатическое перемирие между ними кончилось. Напомним, что
многие радикальные сдвиги в советском руководстве происходят именно в
отсутствие в Кремле некоторых его обитателей: заговор против Берии возник,
когда тот был в Восточной Германии; Хрущев снял маршала Жукова с поста
министра обороны, пока тот охотился с маршалом Тито на югославском острове
Врионе; а самого Хрущева сняли, пока тот отдыхал в Пицунде. Так произошло
и на этот раз. Пока Романов находился в Эфиопии, был снят его сторонник
маршал Огарков, начальник генштаба, де-факто министр обороны при старом и
больном Устинове.
Помимо ведомственной субординации - Романов как секретарь ЦК
курировал вооруженные силы страны - его связывало с Огарковым
идеологическая близость. В журнале "Коммунист" и газете "Красная звезда"
Огарков - вразрез с официальной партийной линией - выступил сторонником
первого ядерного удара. Напомним и его знаменитую пресс-конференцию осенью
1983 года, когда он безоговорочно оправдывал уничтожение советским
истребителем южнокорейского пассажирского самолета и предупреждал, что так
будет и впредь с любым нарушителем советской границы. Во всем поддерживая
Огаркова, Романов требовал от Политбюро официального согласия на уход на
пенсию номинального министра обороны Устинова и назначения Огаркова на его
место.
В начале сентября в высших военных кругах Москвы это событие считали
неизбежным и ждали со дня на день. Поэтому смещение маршала Огаркова было
для всех неожиданным и произвело шоковый эффект среди Кремлевской
партийно-военной элиты. Неожиданностью оно было и для самого Огаркова:
вечерний выпуск газеты "Известия" с сообщением о том, что он - все еще в
должности начальника генштаба - провожал финскую военную делегацию,
поступил в московские киоски в то самое время, когда по радио объявили о
снятии его с этого поста, без какого-либо объяснения причин.
Сентябрьская опала Огаркова была направлена не лично против него -
его задело рикошетом. Она явилась результатом закулисных интриг Горбачева
против Романова, который и сам по приезду из Эфиопии внезапно изчез из
поля зрения и не появлялся ни на одном из совершенно обязательных для него
Кремлевских церемониях - типа вручения наград Черненко 27 сентября или
московскому партийному боссу Гришину 4 октября. Обе церемонии, как
водится, подробно освещались средствами массовой информации. Рядом с
Черненко, по левую руку от него, победно улыбаясь, стоял Михаил Горбачев;
через неделю, при вручении награды Гришину, Горбачев снова стоял рядом с
Черненко, хотя на этот раз по другую сторону.
Поразителен был и сам факт "внеочередного" присуждения наград
Черненко - обычно кремлевские лидеры получают их по случаю того или иного
круглого юбилея, а Черненко они достались на этот раз в 73 года: редчайший
случай в кремлевском быту. И в ответной речи Черненко обмолвился в высшей
степени странной фразой, которую можно понять только в контексте
разгоревшейся кремлевской борьбы: "Я принимаю эту награду в самый
ответственный и, честно говоря, очень нелегкий период моей вот уже более
50-летней работы в рядах КПСС". Вряд ли Черненко говорил о состоянии
своего здоровья - это вовсе не в кремлевских нравах. Это также не могло
относиться к состоянию дел в стране - за 50-летний партийный стаж Черненко
в ней происходили несравненно более драматические события:
коллективизация, голод, "великий террор", война с финнами, война с
немцами, смерть Сталина, антисталинский съезд, снятие Хрущева, переворот
Андропова... Но как раз в это время - в империи наступало вроде бы некое
затишье. В империи - да, но не в Кремле!
Вот почему эту странную и отнюдь не случайную фразу Черненко отнести
больше не к чему: она имеет отношение только к кремлевской борьбе, в
которой Черненко взял сторону Горбачева, за что и получил от "победителей"
внеочередную награду - золотую звезду Героя Социалистического Труда и
орден Ленина.
В Москве в это время распространялись (скорее всего сторонниками
Горбачева) слухи, что смещение Огаркова и ожидаемое вскоре снятие Романова
являются вынужденной ответной мерой на предпринятую теми попытку
переворота. Исход кремлевской борьбы казался уже предрешенным - и
незавидная судьба обоих "заговорщиков". На октябрь был назначен экстренный
пленум ЦК, на котором, как откровенно сообщали западным журналистам
представители Кремля, должны были произойти важные персональные перемены.
Иначе говоря, победа Горбачева будет закреплена официально, а Романов -
выведен из состава Политбюро и Секретариата.
1 2 3 4