– Он уже входит вовнутрь… – говорил Фердль, на что Анна возражала:
– Да, входит, но делает мне больно!.. Давай-ка, вытаскивай, мне больно.
Фердль её успокоил:
– Ничего страшного, это только вначале, потерпи малость, он, должно быть, войдёт целиком.
Мы растянулись на животе справа и слева от обоих, чтобы проверить, проник ли Фердль внутрь или нет. Он и в самом деле немного засунул. Как мы с удивлением увидели: нижняя часть плюшки Анны широко раскрылась, и Фердль, вставив в неё головку своего «хвоста», неуклюже водил им взад и вперёд.
Когда Фердль сделал резкое движение и его «хвост» выскользнул было наружу, я тут же его подхватила и снова ввела во входное отверстие Анны, которое уже было натёрто до красноты. Я крепко сжала «хвост» Фердля, стараясь втиснуть его как можно глубже. Сам же Фердль с усилием подтолкнул его в том направлении, которое я ему указала, однако Анна вдруг начала так громко кричать, что мы испуганно откатились в сторону. Она наотрез отказалась продолжать игру, и мне пришлось ещё раз принять Фердля на себя, потому что он никак не хотел успокоиться. Теперь и я тоже оказалась натёртой докрасна, но между тем подошло время, и мы отправились домой.
По пути в нашу квартиру мы с братом не проронили ни слова. Мы жили на последнем этаже этого дома, дверь в дверь с госпожой Райнталер. Войдя в наш коридор, мы увидели эту маленькую толстушку, о чём-то увлечённо судачившую с другой соседкой. Мы во все глаза уставились на неё и начали громко хихикать. Когда она собралась, было, обернуться на нас, мы быстро юркнули в свою дверь.
С того дня я смотрела на детей и взрослых, на мужчин и женщин совершенно изменившимся взглядом. Мне было всего семь лет, однако моё половое созревание вдруг бурно пришло в движение. Это, должно быть, читалось в моих глазах, по выражению лица и губам, вероятно в самой походке моей сквозило подстрекательское приглашение схватить меня и опрокинуть навзничь. Только так могу я объяснить себе воздействие, которое уже в ту пору от меня исходило и которое я впоследствии усовершенствовала. Оно, в конечном итоге, привело к тому, что незнакомые и, как мне кажется, рассудительные мужчины уже при первой же встрече со мной совершенно теряли голову и напрочь забывали всякую осторожность. Это воздействие я замечаю ещё и поныне, когда я уже немолода и некрасива, когда тело моё увяло, и следы моего былого образа жизни осязаемо дают знать о себе. Несмотря на это, есть мужчины, которые с первого взгляда на меня загораются пылом страсти и затем ведут себя в моём лоне как бешеные. Это воздействие, должно быть, активно проявлялось уже много раньше, когда я была ещё в самом деле невинной, и, вероятно, ему следует приписать то, что заставляло молодого слесаря обнажать срамное место пятилетней девчушки.
Несколько дней спустя мы, дети, остались дома одни, и Франц начал выспрашивать Лоренца, не знает ли, дескать, тот, откуда берутся дети и как их делают. На что Лоренц насмешливо спросил:
– Может, ты знаешь?
Мы с Францем засмеялись, и я извлекла маленький стерженёк Франца из ширинки его штанов, немного его погладила, в то время как Лоренц с серьёзной миной наблюдал за тем, как Франц щекотал мою щелку. Затем мы с ним улеглись на кровать и со всем пылом принялись разыгрывать сцены, которым научились у Анны и Фердля.
Лоренц не сказал ни слова, промолчал он и тогда, когда мы кончили, однако когда я подошла к нему и со словами: «Пойдём, теперь ты тоже можешь попробовать…» собралась, было, сунуть руку ему в штаны, он оттолкнул меня и нашему великому изумлению сказал:
– Я уже давным-давно знаю о совокуплении. Вы, верно, думаете, что я дурнее вас? Но этого нельзя делать. Это тяжкий грех, это не целомудрие, и тот, кто совокупляется, попадёт в ад.
Мы нисколько не испугались, и даже попытались опровергнуть подобное утверждение.
– Может быть, ты, в конце концов, думаешь, – спросили мы его, – что и отец с матерью тоже попадут в ад?
Он был твёрдо убеждён в этом, и именно потому мы отбросили от себя остатки страха и стали всячески насмехаться над ним. Однако Лоренц пригрозил, что пожалуется на нас отцу и преподавателю катехизиса, и с той поры мы никогда больше не предавались нашим маленьким удовольствиям в его присутствии. Несмотря на это, он знал, что мы с Францем, как ни в чём ни бывало, продолжали и дальше лежать друг на дружке, или возиться с другими детьми; но он уступил нам и хранил молчание.
Мы часто бывали у Анны и Фердля, и постоянно играли в одно и то же. Всегда сначала я совокуплялась с Фердлем, а Анна – с Францем, затем Анна делала это со своим братом, а я со своим. Если мы не заставали друзей на месте, или должны были оставаться дома, мы совокуплялись без них. Но не проходило и дня, чтобы мы не полежали бы друг на дружке. Наши общие разговоры, однако, крутились исключительно вокруг одного желания: когда-нибудь получить возможность совершить это с кем-либо из старших. Анна и я хотели себе настоящего, взрослого мужчину, а Фердль и Франц мечтали о госпоже Райнталер.
Однажды, когда мы в очередной раз пришли к Анне, там оказались гости – их тринадцатилетняя кузина Мицци и её брат Полдль. Мицци была симпатичной, уже вполне сформировавшейся девочкой, и её юные груди упругими явными холмиками стояли под тонкой блузкой. Речь, естественно, сразу зашла о том, что нас больше всего интересовало, и Полдль похвастался, что у его сестры на лобке уже есть волосы. Он совершенно спокойно задрал ей платье, и мы почтительно воззрились на треугольные тёмные заросли, которые находились там, где мы были ещё абсолютно гладкими. Потом были обнажены груди Мицци, которым мы все тоже дивились и гладили. Мицци под влиянием этого приходила во всё более возбуждённое состояние. Она закрыла глаза, откинулась на спинку стула и протянула руки к Францу и к своему брату. Каждый дал ей подержать то, что имел в штанах, а Фердль встал у неё между ног и хоботом играл с её щелкой. В конце концов, она вскочила на ноги, торопливо подошла к кровати, бросилась навзничь на неё и крикнула:
– Полдль, поди сюда, я больше не могу.
Её брат не заставил себя долго упрашивать и мигом запрыгнул на неё. А мы все обступили кровать и наблюдали за происходящим. В то время как Фердль дал держать распластавшейся в крайнем возбуждении Мицци свой «хвост», Франц доверил свой рукам Анны; я же с захватывающим интересом наблюдала за тем, как надо «совокупляться по-настоящему».
Мицци и её брат, которому было всего двенадцать лет, объяснили нам, что умеют делать это точно так же, как большие. Я с изумлением увидела, как Полдль целовал сестру в губы. Потому что до сих пор я даже не предполагала, что поцелуи тоже имеют к этому отношение. Кроме того, я также увидела, как, лёжа на Мицци, Полдль сжимает ладонью обе её груди и периодически ласково их поглаживает, и обратила внимание, что её соски от этого прикосновения упруго набухают. Я увидела, как стержень Полдля целиком исчез в пучке чёрных волос сестры, и даже потрогала его, дабы удостовериться, что тот действительно торчит в её теле. И внезапно я сама страшно разволновалась, ощутив собственными руками, как стержень Полдля, который, впрочем, был гораздо крупнее, нежели у Франца и Фердля, глубоко, до самого основания, проникает в тело Мицци, опять выходит наружу и снова погружается внутрь. Она же двигала бедрами навстречу брату, совершала горячие толчки, сучила ногами в воздухе, учащённо дышала и непрерывно стонала, так, что я было решила, что ей, вероятно, ужасно больно. Но потом я поняла, что на самом деле всё совершенно иначе, когда, с трудом переводя дыхание, она раз за разом стала выкрикивать:
– Сильнее! Сильнее! Ещё сильнее, так, так, хорошо, хорошо, хорошо, а-а-а!
Едва Полдль успел извлечь свой «хвост» наружу и спуститься с кровати, как к ней протиснулись Фердль с Францем. Мицци по-прежнему лежала с широко раздвинутыми ногами, с голыми бёдрами и обнажённой грудью. Она с улыбкой наблюдала за тем, как Фердль и Франц препирались между собой, кому из них первому обладать ею, и как раз тогда, когда выражение лиц обоих уже явно говорило о том, что они вот-вот готовы не на шутку подраться, она положила спору конец тем, что схватила моего брата и объявила:
– Пусть сначала малыш!
Франц бросился на Мицци. Однако начал тереть её таким образом, как привык делать это со мной и с Анной. Мицци приостановила его движения, поймала его кончик и ловко вставила в щель. Франц был основательно озадачен произошедшим и совсем перестал шевелиться. Вид у него был такой, будто он только своим хоботком чувствует, где находится. Однако Мицци эта пассивность мигом наскучила. Она принялась дергаться под ним, нанося контрудары, и «хвостик» Франца тут же выскользнул из неё и потом долго не мог найти дорогу обратно. Тогда я пришла на помощь. Протянув руку, я всякий раз, когда он собирался выскальзывать, подхватывала его и наставляла на верный путь. Тут, однако, возникло новое затруднение, поскольку Мицци очень хотелось, чтобы Франц непременно играл её грудями. Но когда он брал их в руки, щекотал и ласкал их, то тут же напрочь забывал о своей главной обязанности, а когда Мицци затем снова требовала от него заняться совокуплением, он забывал о её груди. Он никак не мог совместить эти манипуляции и справиться с ними одновременно, и Мицци с тяжёлым вздохом посетовала:
– Жаль, он ещё совсем ничего не умеет!
Тогда Фердль, нетерпеливо переминавшийся рядом с ноги на ногу, завладел бугорками Мицци, сжимал их и целовал соски с такой страстью, что они снова высоко набухли, и тем самым взял на себя половину работы Франца. Франц же стал производить быстрые и равномерные толчки, что, безусловно, очень понравилось Мицци. Она стонала, причитала, причмокивала и поддавала бедрами высоко вверх, при этом говоря нам:
– Ах, как здорово, ах, как здорово, маленький хоботок такой хороший!
Едва она кончила, как Фердль с изготовленным к бою копьём наперевес, не выпуская при этом из рук грудь Мицци, сбоку перемахнул на кровать и устроился между ног Мицци, которая с жадностью приняла его. И Фердлю я тоже помогла правильно найти отверстие, и развлекалась тем, что держала пальцы на его мошонке, благодаря чему я каждый раз точно чувствовала, когда его «хобот» до конца проникал в Мицци.
Фердль сразу, чуть только первый раз заскользнул внутрь, возвестил со знанием дела:
– Совершенно так же, как у госпожи Райнталер.
И он показал себя таким проворным и умелым в «бурении, толкании и оттачивании», что кровать под обоими ходуном заходила, а Мицци начала громко и учащённо дышать. Когда же оба кончили, Анна и я тоже захотели получить свою долю. Мицци встала с постели смеющаяся и свежая, как будто ровным счётом ничего особенного не произошло. А между тем она трижды, один за другим, приняла в себя три разных хобота и выдержала настоящую трёпку, которая продолжалась, должно быть, не менее часа. Она немного привела подол платья в порядок, однако груди оставила неприкрытыми и заявила, что теперь сама хотела бы посмотреть. Анна без промедления бросилась на кровать и позвала Полдля, который, похоже, ей вообще очень понравился. Однако Полдль снова занялся грудками своей сестры. Он поджимал их вверх кулаками, крепко сдавливал и брал соски в рот. Мицци прижалась спиной к шкафу, с упоением отдаваясь ласкам брата и в ответ обрабатывая руками его «стержень». Анна лежала на кровати в тщетном ожидании, потому что через несколько минут Полдль задрал юбку сестре и при её активном содействии снова посадил свою лозу в её почву. Оба совокуплялись стоя с такой горячей стремительностью, что шкаф шатался и грохотал.
Нам было до сих пор невдомёк, что делом можно заниматься и так, и мы с изумлением дивились на это новое искусство. Было само собой разумеющимся, что затем опять наступила очередь Франца. На сей раз он выполнил свою задачу получше, поскольку, стоя, вцепился в грудь Мицци, в то время как она не выпускала из рук его «паровозик» и следила за тем, чтобы тот не сходил с рельсов. И в завершение в этой новой позиции Фердль еще раз «оттянул» Мицци, которая с большим удовлетворением получила шестую порцию, не выказав при этом и признаков усталости.
Зато мы с Анной были крайне разочарованы. Она подошла к Полдлю, убеждая его, что в неё тоже нужно войти, а не обтачивать снаружи. Он задрал ей юбку, неглубоко ввел палец во влагалище и заявил, что пока ничего не выйдет. Но Анна ни в какую не хотела его отпускать. Взяв его «шлейф» в руку, она принялась всячески его массировать, поскольку тот свисал вниз совершенно обессиленным и мягким.
Я обратилась к Фердлю, однако не встретила с его стороны никакой благосклонной реакции. Он милостиво позволил мне только поиграть своим «хвостом», что я и сделала. Во время этого занятия он пощупал мою грудь, которая была совершенно плоской, и с сожалением заявил:
– Да у тебя и вправду нет титек.
Мне пришлось отказаться от мысли быть осчастливленной Фердлем, и я попыталась заполучить теперь хотя бы Франца. Но и с ним ничего нельзя было предпринять, поскольку он снова лежал на Мицци. Он, правда, не входил в неё, а только поигрывал грудями, однако когда я схватила его за штаны, и инструмент его опять встал, он настоятельно попросил меня помочь ему проникнуть в Мицци. Мне не захотелось заниматься этим, но он нашёл дорогу и без меня. И лёжа на полу, Мицци совершила седьмую экскурсию, которая, похоже, оказалась наиплодотворнейшей, потому что длилась более получаса.
Результатами этого дня мы с Анной были очень огорчены, и я печально брела домой, проклиная на чём свет стоит эту злополучную Мицци с её грудью и волосами на плюшке.
Зато в последующие недели всё было с лихвой навёрстано. Мицци и её брат жили достаточно далеко и лишь изредка могли приходить в гости. А в промежутках нас с Анной обоим нашим партнёрам вполне хватало. Игра в папу и маму была заброшена окончательно, теперь мы больше не играли, а совокуплялись совершенно безо всяких предлогов точно так же, как Мицци и Полдль. Мы совокуплялись стоя и лёжа, и часто – Анна в той же степени, что и я – даже страдали от боли, потому что Фердль и Франц теперь хотели, во что бы то ни стало попробовать ввинтить нам свои «стерженьки» под завязку. Однако дело у них не ладилось.
Такая жизнь продолжалась всё лето. Потом наши друзья переехали в другое место, и я снова увидела белокурую Анну лишь много позже. Но перед этим Мицци и её брат ещё раз появились тут, и вместе с ними пришёл большой парень, которому было уже пятнадцать лет.
Звали его Роберт, он уже прошёл выучку и поэтому незамедлительно взял на себя управление нашими забавами. Когда он показал нам свой «хобот», мы заметили, что у него уже росли волосы, и мы, три девчонки, долго играли с ним. Мы гладили его, ласкали его яички, держали его стержень, который был очень горячим на ощупь, в руках и радовались, чувствуя его чуть заметное конвульсивное подрагивание. Мы были от него в полном восторге, потому что член у него оказался такой большой и толстый, какого мы никогда не видели.
Мицци предложила ему начать с неё. Но он сказал:
– Нет. Сначала я хочу отыметь Пепи.
И я хорошо помню, какую огромную радость я испытала. Не теряя ни секунды, я тотчас же побежала к кровати, улеглась на спину и, сбросив с себя одежду, широко раздвинула ноги, чтобы принять его. Роберт подошёл к кровати, дотронулся до моего лобка и произнёс:
– О господи, да тут можно только снаружи обтачивать.
На что Мицци с ревностью ему крикнула:
– Ну, естественно, у неё же даже волос там нет, иди сюда, возьми лучше меня, мне ты сможешь вставить его целиком, давай же!
И с этими словами она улеглась на кровать рядом со мной и хотела, было, меня оттеснить. Однако Роберт ответил:
– Так дело не пойдёт, я хочу поиметь Пепи.
Я лежала, ни жива, ни мертва и только смотрела на него. У него всё лицо раскраснелось от старания, когда он начал медленно и постепенно втирать мне в щель палец, так что я испытала такую похоть, какой ещё никогда не испытывала. Он на мгновение задумался, а потом объявил:
– Сейчас я вам кое-что покажу.
После этого он кликнул Анну, которая тоже улеглась на кровать у стенки. Я оказалась посередине, а Мицци у внешнего края. Роберт забрался в кровать, однако не лёг на меня, а приказал мне:
– Перевернись!
Я послушно легла на живот, и он приподнял мне платье повыше, так, что обнажилась моя попка. Анна должна была переместиться повыше к изголовью кровати, и её плюшка располагалась теперь на уровне моих плеч. Анну он тоже раздел, а от Мицци потребовал, чтобы та оголила груди. Она скинула сорочку, и я увидела, что её соски остро торчат. Тогда Роберт просунул мне под живот руку и приподнял, чтобы моя попка была чуточку повыше. Он велел мне крепко стиснуть бёдра, и сзади ввел свой «хобот» таким образом, что ягодицами, в промежности и между складок расселины я ощутила жар его горячей колбаски, которая теперь оказалась зажатой между моими бёдрами, промежностью и попкой.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой'


1 2 3 4