А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Занятия начинались в восемь часов утра. К техникуму в любую погоду – зимой и осенью, в снег и в дождь – из метро двигалась колонна взмокших разукрашенных девиц. Они спускались в тесную подвальную раздевалку и заполняли запахом пота все помещение – в то время дезодоранты были большой редкостью. В подвале стоял шум, хохот, кто-то из девиц отпускал непристойные шуточки. Чтобы сдать верхнюю одежду, выстраивались огромные очереди. Каждый раз Икки приходилось помимо общих тетрадей таскать с собой сменную обувь в холщовом мешке на резинке и чистый медицинский халат.
Девицы быстро одевались и, полусонные, мчались в разные аудитории. Опоздавших не допускали к занятиям и отправляли разбираться в кабинет директора. В итоге ничтожное опоздание могло вылиться в исключение из техникума. И плевать, что ты неплохо отучилась в этом гадюшнике год или даже два. Икки знала случаи, когда девиц исключали за опоздание с середины третьего курса. Но она терпела, потому что вбила себе в голову, что деваться ей все равно больше некуда и необходимо получить профессию. А чем фармацевт плохая профессия – беленький халатик, чистая работа, как раз для женщины!
Наконец, наступил тот день, когда зеленые первокурсницы поздравляли выпускниц с завершением учебы и дарили им по вялому нарциссу. Икки нарцисса не досталось, она плюнула и уехала.
Сдуру моя подруга попросилась в крупную двухэтажную аптеку в самом центре Москвы, и комиссия по распределению с радостью ее туда направила. На следующее после выпуска утро она уже сидела в приемной заведующей этой самой аптекой.
В десять утра влетела толстая тетка с откляченным задом и в очках на кончике носа. Она как шальная забежала в кабинет, не обратив ни малейшего внимания на молодого специалиста, и немедленно потребовала у уборщицы молока из ассистентской (в те времена сотрудникам ассистентских выдавали за вредность молоко).
– Ты на работу? По направлению? – наконец в середине дня поинтересовалась заведующая, хрумкая сухари с изюмом.
– Да.
– Подожди. Столько дел, ничего не успеваю! – раздраженно проговорила она и снова потребовала молока.
Икки в тот день потеряла всякую надежду оформиться на работу, но в шесть вечера ее наконец вызвали в кабинет.
– В каком отделе ты хочешь работать – в рецептурно-производственном или в ручном?
– В ассистентской, – снова сдуру сказала Икки. Заведующая посмотрела на нее с удивлением – мало таких остолопок она видела на своем веку! Все девчонки после техникума стремились работать в ручном отделе, потому что это куда веселее, чем сиднем сидеть в ассистентской по уши в мазевых основах. Они были все время на людях, быстро знакомились с симпатичными клиентами и выскакивали замуж, но Икки об этом не знала. Она хорошо училась, и ей, как никому в группе, удавалось скатывать свечи.
Первый рабочий день Икки не задался с самого начала. Вернее, ожидала она от этого дня совсем другого – не того, что произошло на самом деле.
К тому времени она сбросила килограммов пятнадцать, сделала модную стрижку, которая, надо заметить, ей очень шла, надела самую лучшую свою бархатную, брусничного цвета юбку на кокетке, светло-серую водолазку и в прекрасном настроении пришла на работу, сгорая от желания вступить в новую, взрослую жизнь.
В ассистентской сидело около двадцати женщин: фармацевты, фасовщицы, провизоры, аналитики. Ее никто не представил, только заведующая отделом ткнула указательным пальцем в самый дальний угол и выговорила четким командным голосом:
– Иди на мази, свечи и пилюли.
Помню, в тот день мы с Анжелкой встречали ее у аптеки – у нас с ней были каникулы, и нам все равно нечего было делать. Икки работала до трех часов, но вышла только полпятого с кислой физиономией.
– Ну, что? Как первый рабочий день? – спрашивали мы наперебой. Я была уверена, что Икки наконец после своего тоталитарного техникума обретет счастье. Но она отошла к чугунному забору и заревела белугой.
– Это она от радости! – с воодушевлением воскликнула Анжела, явно ничего не понимая и безбожно ругаясь. Она так привыкла ругаться матом в музыкальном училище, что сама нам нередко признавалась: «Боюсь, при родителях вырвется, так они меня убьют». С нами же она не церемонилась и бранилась, совершенно не стесняясь.
– Посмотрела бы я на тебя, как бы ты себя чувствовала, если б тебе такая радость привалила! – взвизгнула Икки и снова залилась слезами. И тут я поняла, что работа в аптеке – это настоящий ад даже по сравнению с бабкой-тиранкой и учебой в техникуме.
– Хватит реветь. Объясни нам, что там с тобой произошло, – попросила я.
– Тебя били? Пытали? Вот гады! – снова вмешалась Анжелка.
– Меня засадили за самый вонючий стол, обложили горой рецептов и сказали, что пока я все их не переделаю, домой не пустят. И зачем я только потратила три года на эту учебу!
– Звери! – ввернула Анжела.
– Вы только понюхайте, как от меня несет! Сероводородом! Как будто я объелась капусты и теперь страдаю метеоризмом! Ведь ко мне ни один нормальный парень не подойдет!
От Икки действительно как-то странно попахивало протухшей квашеной капустой.
Анжелка обнюхала ее и мгновенно вынесла свой вердикт:
– Знаешь, к тебе и ненормальный не подойдет ближе чем на два метра.
Икки снова завыла, сквозь слезы рассказывая, какие негодяйки работают в этой аптеке:
– Меня даже не представили: кто я, что я! Посадили за этот смрадный стол, а какая-то тощая озабоченная тетка, что сидела рядом со мной, целый день рассказывала фасовщице, как она в выходные изменяла мужу с новым любовником. Она в красках описала все позы из «Камасутры». Меня чуть не вытошнило. Раза два она отвлеклась для того, чтобы назвать меня дурой и тупицей.
– Это почему?
– Потому что только дура может согласиться работать в такой огромной аптеке, и к тому же в ассистентской!
– Но она-то работает!
– Она через неделю уходит в отпуск, а потом увольняется.
– Тебе же лучше – одной паразиткой меньше, – заметила Анжела.
– Я не пойму, ты что, все рецепты переделала?
– Нет, я убежала, – призналась Икки, – смылась, потому что еще ничего сегодня не ела и смертельно устала.
– Правильно сделала. Послушай, где вас распределяли? – спросила я.
– В Аптечном управлении.
– Это отсюда недалеко.
– На улице 25-го Октября, – подтвердила Икки.
– Ну, и что ты нюни распустила? Пошли туда сходим и перераспределим тебя, – предложила я – мне казалось это проще простого, и мы втроем поплелись в управление.
Только ничего из этого не вышло – Икки должна была теперь отработать там ровно три года, и теперь три года от нее будет разить тухлой капустой. Можно было поставить крест на личной жизни.
Она еще потом ходила по разным юридическим консультациям, чтобы отстоять свои права, но это ничего не дало. Только через полгода она узнала, что избежать трехгодичной отработки можно по состоянию здоровья – например, если у тебя аллергия на препараты.
Я сразу увидела свет в конце туннеля и уже знала, как вытащить невезучую подружку из зловонной ассистентской.
У Икки действительно была аллергия на некоторые вещества и препараты, только не слишком сильная. Больше всего у нее закладывало нос, и она начинала чихать от белого порошка салициловой кислоты, похожего на остроконечные снежинки. Икки стянула граммов пять этой «спасительной» для нее кислоты, пришла к аллергологу в нашу поликлинику и уселась у кабинета, поминутно шмыгая носом и вытирая его платком. В платок мы насыпали порошка. Народу к врачу было довольно много, и за час Икки так обнюхалась салицилки, что вошла в кабинет с красным распухшим носом. Я, конечно, не ожидала такого сногсшибательного эффекта, но кончилось тем, что Икки загремела на месяц в аллергологический центр, после чего ее все-таки перевели в другую аптеку. Теперь она сидела в Главной районной аптеке в справочном отделе, читала книжки под столом и томилась от безделья, а каждый вечер ей звонила какая-то чокнутая старуха и спрашивала всегда одно и то же монотонным голосом, без всякого выражения – она явно издевалась:
– Аптека? А валокордин есть?
Икки отвечала, что есть корвалол, старуха бросала трубку и через пять минут звонила снова. Икки чувствовала себя неуютно – ее достала эта старуха.
– Представляешь, – говорила она мне, – эта идиотка меня видит, наблюдает за мной днем, может, даже подходит к отделу, а по вечерам звонит и измывается.
– Пошли ее куда подальше, – советовала я, но Икки раздирало любопытство так, что однажды, когда в аптеку привезли валокордин, она купила этой ненормальной тетке два пузырька, а когда та снова позвонила и спросила, как обычно: «Аптека? А валокордин есть?», Икки победоносно, едва сдерживая радость, ответила:
– Есть. Я на свои деньги специально для вас купила два флакона, так что сразу подходите в справочный отдел.
Ей очень хотелось увидеть тронутую старуху, но та оказалась вовсе не такой дурой – через пять минут она опять позвонила:
– Аптека? А валокордин есть?
Тогда Икки последовала моему совету и послала ее очень далеко – так, что та больше не звонила.
Со временем Икки поняла, что тех денег, которые ей платили в отделе справок, ни на что не хватает и что безделье может быть хуже самой тяжелой работы. К тому времени отработки и распределения отменили, и она перешла в аптеку на Сретенке к своей подруге по техникуму в ручной отдел. Лето она отработала неплохо, платили намного больше, чем в отделе справок, Икки была на людях, на нее часто обращали внимание молодые люди и не очень. Но больше всего ее любили местные пьянчужки.
В то время, когда на деньгах еще мелькал великий вождь пролетариата и страна уже вовсю «перестраивалась», цена на водку резко подскочила. Еще до открытия аптек за настойками выстраивались огромные очереди изгнанников общества и бомжей. Самым шиком считалось урвать настойку боярышника, потом шел пион, потом пустырник и борный спирт. Настойку валерианы брали в самых крайних случаях. Тогда не положено было отпускать в одни руки больше двух флаконов, но Икки плевала на это «положено» – «не положено» и продавала настойки на радость «изгнанникам» целыми коробками.
Однако с наступлением холодов обстановка кардинально изменилась – аптека оказалась неотапливаемой, Икки приходилось работать в перчатках и телогрейке, так что привлекательность ее сразу исчезла. Потом над аптекой случился пожар, и целую неделю сотрудники разгребали завалы промокшего, пожелтевшего анальгина на складе, оттирали торговый зал и дышали гарью. Затем долго подсчитывали убытки и распределяли, кто сколько зарплат должен выплатить. Икки переругалась со всеми и уволилась, сказав мне, что она выбрала самую дурацкую профессию из всех существующих.
Потом она работала гардеробщицей в библиотеке, была одно время даже смотрительницей одного из трех залов крохотного музея, продавала пирожки на улице, но еще в аптеке на Стретенке она успела найти свою любовь – Игорька, который захаживал к ней каждый вечер и неизменно покупал облатку аспирина. Он был старше Икки на шесть лет и преподавал высшую математику в каком-то техническом вузе.
Мы с Икки вышли замуж в один год – она за Игорька, а я за Славика. Я развелась через год, Икки терпела своего ненаглядного Игоряшу восемь лет, и все эти восемь лет она знала, что супруг напропалую изменяет ей со своими студентками. Знала и терпела, потому что вбила себе в голову, что без него она никак не сможет жить.
Ну, первые пять лет, может, ее распущенный Игорек и был для нее выходом из положения, и совместная с ним жизнь имела кое-какие плюсы. Во-первых, у него была отдельная квартира, и Икки наконец-то избавилась от общества бабки-тиранки, а во-вторых, Игорь особо не настаивал на том, чтобы его жена работала, а Икки, уставшая от аптек, пирожков, музеев и неподъемных пальто, не прочь была посидеть дома.
На шестой год Иккиного брака у нее скончалась бабушка.
После похорон я осторожно намекнула подруге, что теперь-то ей самое время переехать домой, но она еще любила своего испорченного, аморального развратника Игоряшку и ничего не желала слушать. Тогда она сделала большую ошибку, потому что с Игорем они все равно расстались через два года (когда он наконец наградил ее триппером, Икки не вынесла и сама подала на развод). Только вот к тому времени ее мама привыкла жить одна в двухкомнатной квартире: ей нравилось чувствовать себя полновластной хозяйкой, нравилось, что теперь никто не капает ей на мозги, нравилось делать что хочется, а именно: с утра до глубокой ночи смотреть все подряд сериалы и постоянно при этом жевать.
Людмила Александровна очень удивилась, когда Икки снова появилась дома. Ей это явно не понравилось, да и скрывать своего недовольства она не собиралась – после смерти свекрови Иккина мать заняла большую комнату и с приходом дочери врезала замок. Людмила Александровна поставила Икки еще одно условие – купить себе холодильник, потому что свой, как и дверь комнаты, запирала на ключ.
Икки ничего другого теперь не оставалось, как снова податься в аптеку. Она получила сертификат, прошла медицинское обследование и устроилась работать недалеко от дома в сетевую аптеку «Лекарь Атлетов».
Это была совсем другая работа – теперь Икки пахала два дня подряд по двенадцать часов без перерыва на обед. Обещали платить довольно много, но все время из-за пустяков ее лишали премий, в результате чего она получала столько денег, сколько могла потратить за два выходных дня. То есть очень мало, потому что первый свой выходной день она отлеживалась и приходила в себя после адской работы, а второй к ней готовилась.
Поначалу новая заведующая (Клавдия Михайловна Потапова) показалась ей душкой, совсем не такой, как все предыдущие начальницы, но вскоре Икки возненавидела всем сердцем эту женщину с монголоидной физиономией и злыми черными глазами, которые изо всех сил пытались улыбаться. Клавдия Михайловна летала по отделу с большим воодушевлением, встревала в разговор Икки с клиентами, вываливала препараты на прилавок, чтобы посетитель мог сам выбрать, что ему нужно. Если какого-то препарата не было в наличии, Клавдия кричала на весь торговый зал: «Легко!» – и убегала в подсобку. Через минуту она уже неслась обратно, оповещая покупателя, что препарат она заказала и завтра клиент сможет его приобрести. Вообще для нее все было «легко!» – это было любимым словом заведующей и, казалось, девизом жизни, наверное, оттого, что она не стояла за прилавком два дня кряду по двенадцать часов без перерыва на обед…
С экрана пропал Молдер, «Секретные материалы» закончились, как, впрочем, и цыпленок с холодной картошкой. Свалив грязную посуду в раковину, я целенаправленно направилась к письменному столу, но вдруг увидела чье-то безобразное отражение в зеркале. Боже мой! Неужели это я?! Этого не может быть! Еще утром я казалась себе красивой и стройной, лишних килограммов почти нигде не было заметно. Стоило мне только плотно пообедать, как на бедрах, на спине и на животе появились наросты неизвестного происхождения. Это из раздела секретных материалов! Человек не может так быстро толстеть! Кажется, что какой-то злодей, издеваясь, облепил мое тело в некоторых местах пластилином. И когда только в моду снова войдут кустодиевские женщины? И когда можно будет есть все подряд, не боясь поправиться? Обещали, что в конце XX века. Уже начало XXI – и ничто не предвещает перемен. Снова наврали!
Я решила, что пускать это дело на самотек нельзя, поэтому пошла в туалет и вызвала рвоту. Меня полчаса выворачивало наизнанку, и хоть внешних изменений после процедуры я не увидела, голова моя явно просветлела, а это самое главное, потому что на голодный желудок лучше соображается – доказано самой жизнью: в нищете и голоде писатели создают лучшие свои произведения.
И вот я снова сижу перед пустым экраном. Кажется, мозг мой начал работать. Сейчас, сейчас я вспомню первое предложение моего еще не написанного романа, которое должно стать своеобразной пружиной, от которой я оттолкнусь и одним махом напишу гениальный текст…
Д-д-зззззз. Опять телефон.
– Манечка, здравствуй, детка! Мы с тобой еще сегодня не разговаривали? – Это снова была бабушка.
– Разговаривали и все обсудили, поверь.
– Да? А я хотела узнать, вы когда с мамой ко мне приедете?
– В день твоего рождения, – терпеливо ответила я.
– Ха! На день рождения они приедут! До моего дня рождения еще День Победы и Новый год! Это что же получается, вы ко мне и на День Победы не приедете?
– Бабушка, у тебя день рождения в эту пятницу. Сейчас сентябрь. День Победы – в мае, понимаешь, девятое мая еще через полгода, а Новый год через три месяца. Сначала – твой день рождения, потом Новый год, а потом девятое мая, – еле сдерживаясь, вдалбливала я.
– Да?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Самый бешеный роман'



1 2 3 4 5