И она старается: покупает для мамы вкусненькое, ведет нескончаемые беседы, иногда даже смотрит нудные сериалы, чтобы маме было с кем говорить.
- Зачем он ее так целует? - сердится мама. - Разинул рот, как кусается. Кому это надо?
- Уж конечно, не тебе, - фыркнула как-то Лена, и бабушка на нее обиделась, три дня молчала. Тяжело было в доме!
А ведь и вправду: все, что показывает телевизор, уже не для мамы, никого мнение ее не интересует, никто с ним не считается, только самые близкие, да и то, как выяснилось, не все. Недаром в сказках стариков всегда защищают. Но если защищают, значит, есть от кого... Должно быть, от жизни.
Натка встает, пьет воду, ходит по комнате. Сейчас, вот сейчас от этих простых открытий разорвется сердце. Все, что было в семье, как-то само собой досталось Зине: ведь мама уехала ненадолго, не брать же бабушкино старинное зеркало, серебряный, прошлого века сервиз... А теперь маму в ее собственный дом даже на десять дней не пускают. Ай да Зина! И при том любящая и любимая дочь. Прибегает веселая, возбужденная:
- Ой, мамка, прости: ничего сладкого не купила. Вот, захватила из дома - как раз осталось в вазочке три конфеты.
- Ну что ты, детка, зачем? - всплескивает руками мама. - Надо же: принесла последнее матери! Ну ладно, садись за стол, мы тебя уж заждались.
Зина с аппетитом ест, с удовольствием пьет чай, непрестанно жалуясь на мужа, подробно пересказывает какой-то фильм, ругает свою начальницу, потешно ее передразнивая, просит у всех совета.
- Вот ты никогда мне ничего не рассказываешь, - пеняет потом мама Натке. - Сидишь за своими бумагами...
И Натка опять чувствует себя виноватой.
4
- В чем дело, Наталья? Встретил в коридоре Нину Ивановну, говорит, ты у них еще не была. Им же билет заказывать, а сегодня пятница, короткий день, ты что, забыла?
- Понимаешь, какое дело... - собирается с духом Натка, но Вадиму недосуг ее слушать.
- В десять планерка. На твою, между прочим, тему. Дождалась наконец! Рада?
- Еще бы!
- Ну так беги в бухгалтерию, да скорее, пока не ушел экспедитор. А то придется самой. Знаешь, что творится у касс? Разгар сезона!
- А у нас вечно разгар сезона.
- Тем более.
Вадим уходит, и Натка бросается к телефону: Зина поймет, она сумеет Зину уговорить! Те, ночные мысли, конечно, несправедливы, Зина просто не понимает... Длинные гудки наполняют сердце отчаянием. "Должно быть, спит... Или ушла на работу?" У Зины бесконечные "свободные дни", но сегодня пятница, а по пятницам она, кажется, "сидит на абонементе". Абонемент с двенадцати, но вдруг там кто-нибудь есть? Натка звонит в библиотеку. Никого. Подумав, набирает собственный номер.
- Мам, ты, случайно, не знаешь, где Зина?
- А что? - тут же пугается мама. - Ох, Наточка, чует мое сердце: этот подлец ее доконает!
- Бог с тобой, мама, - успокаивает ее Натка. - Ты же знаешь: она телефон то включает, то выключает... Не волнуйся, я обязательно дозвонюсь.
В двенадцать снова звонит в библиотеку.
- А она отпросилась, - говорят Натке. - К зубному.
Не успела положить трубку - мама:
- Ну что? К врачу? Просто зубы? Ну ладно.
Что делать? Что же, Господи, делать? Больше ждать невозможно! В час дня Натка получает командировочное удостоверение и заказывает билет. И только тогда по-настоящему начинает заниматься делами.
Но сквозь все дела - неотвязная мысль: что там с Зиной? В три, пересилив себя, звонит Володе.
- Зубы, говоришь? - усмехается тот. - Не знаю, не знаю, когда я уходил, она дрыхла без задних ног.
С тех пор как вернулся, говорит о жене только "она", по имени не называет... Все, бросил трубку. Ни малейшего беспокойства, никакой тревоги не выразил. Он вообще стал каким-то бесчувственным. Иногда Зина привозит его с собой, в гости. Володя сидит и молчит - серое, погасшее лицо, мертвые, пустые глаза. А рядом веселится супруга. Даже маме, кажется, бывает неловко. Интересно, как там теперь его Катенька? Тоже не спит ночами? Тоже мается и горюет?
- Эй, подруга, иди-ка сюда!
Распаленный планеркой, Вадим подзывает Натку к себе. Она садится напротив, записывает, что еще нужно сделать. От объема работы кружится голова - какое уж там море! И все-таки счастье, что она дожила, запросто до внедрения могла бы и не дожить... Но - Зина... Вдруг что-то случилось? Сто раз грозила: "Отравлюсь! Вот увидите!" А что, возьмет да отравится - всем назло. Ведь Зина так импульсивна... И несчастна, в самом деле несчастна. А этот... Вернулся - так живи по-человечески, нечего нервы мотать: молчит как немой целыми днями. И Ларочка совершенно от матери отдалилась: неделями не звонит, трудно, что ли, набрать номер?.. Ох ты, как она сразу не догадалась? Надо позвонить в поликлинику! Сама же прикрепляла Зину - в их, заводскую: бегала, просила, писала под диктовку унизительные бумаги... Натка берет заводской справочник.
- Зубное? Простите, пожалуйста...
Нет, Зины там не было. В половине шестого Натка в последний раз набирает номер сестры. Получив очередную порцию длинных гудков, дозванивается на телефонную станцию, умудрившись протиснуться в крохотный интервал между "занято, занято, занято...".
- Телефон исправен, - сообщают ей.
- Мамочка, это я. Поехала к Зине. Не волнуйся, пожалуйста: у нее что-то там с телефоном.
Напоследок Натка еще раз связывается с Володей. Голос его звучит чуть мягче - наверно, потому, что свояченица без конца извиняется.
- Да все у нее в порядке, - говорит он со странным презрением в голосе. - У нее всегда все в порядке... Ну поезжай, если тебе нечего делать... Нет, я еще посижу на работе...
"Нечего делать..." Да она после сегодняшнего дня еле ноги таскает! Как он может таким быть жестоким!
Натка бежит к метро, обгоняя прохожих, бежит по эскалатору, бежит по переходам. Ею недовольны, на нее ворчат: куда несется эта раскрасневшаяся от подземной духоты женщина? За две остановки до "Чертаново" ей улыбается счастье: она плюхается на освободившееся прямо перед ней место, пытается даже читать, но быстро сдается, прячет в сумочку книгу и закрывает глаза. В голове одна только мысль: "Лишь бы ничего не произошло!" В семь - последний пробег от метро - автобуса ждать не стала, и вот, прижав руку к сердцу, Натка давит на кнопку звонка.
Никого. Тишина. В отчаянии она звонит снова и снова - внутри нежно заливаются колокольчики. Наконец с той стороны кто-то подходит к двери. Пауза. Настороженный голос:
- Кто там?
Слава Богу! Жива...
5
- Это я. Открой.
Опять пауза. Медленно отворяется дверь.
- Ну, входи. Вот уж не ожидала...
В махровом роскошном халате и замшевых тапочках Зина стоит в проеме, загораживая дорогу. Нехотя отодвигается, впуская сестру. Недовольно смотрит в сторону. Когда Натка была здесь в последний раз? Вспомнить нетрудно: на дне рождения Лары, почти год назад. Почему-то всегда приезжает Зина. Ну, понятно: должна же она повидать мать?
- Что у тебя с телефоном?
- Ничего. Я его не включала.
- Почему?
Зина пожимает плечами:
- Так, не хотела...
- Там же мама сходит с ума!
Дрожащими руками Натка пытается всунуть плоские пластины в розетку. Зина насмешливо следит за ее стараниями. Наконец удается затолкнуть пластины в узкую прорезь, и сразу - отчаянный звон на всю комнату.
Натка хватает трубку.
- Все в порядке, мамуль... Потом расскажу... Зина, тебя!
- О Господи! - Зина, сморщившись, берет трубку. - Не знаю, - цедит сквозь зубы. - Да говорю же, не знаю. Видимо, не прозванивался... Ну ладно, мама, какое это имеет значение, не понимаю...
Зина раздраженно бросает трубку, закуривает сигарету, садится. Распахнувшийся халат обнажает белые, в синих прожилках ноги.
- Почему ты его не включила? - Натка не хочет в очевидное верить, но надежды ее напрасны.
- Сама знаешь, - хмыкает Зина. - Чтоб ты от меня отстала. Ну, чего уставилась?
- Мы волновались...
Что ж это сердце... С ума оно сошло, что ли? Колотится, замирает, летит вверх тормашками в пропасть...
- А в другой раз не волнуйтесь.
Уронив на колени руки, Натка безнадежно смотрит на Зину. Это за нее она переводила английские тексты - на всю жизнь запомнила "Тропою грома", а потом натаскивала Лару: обе к языкам не способны; ради Зины, сгорая от стыда, вела бессмысленные беседы с несчастным Вовкой.
- Скажи ему, скажи! - кричала сестра. - Он поднял на меня руку!
- Если б ты знала, как это мне тяжело...
Но Зина рыдала, ломала пальцы, и Натка сдавалась.
Сердце бьется мучительно, с перебоями: постучит-постучит, и - пауза. Давно пора носить с собой валидол... Боже мой, какая усталость, как хочется пить! Но Натка не просит ни корвалола, ни валидола, ни стакана воды...
- Я улетаю двенадцатого, - говорит она. - Возьми, пожалуйста, маму к себе. Или поживите у нас.
- Да? - смеется Зина. - Вот тебе, поняла?
Она перехватывает сигарету в левую руку, чтобы правой сунуть сестре под нос здоровенную фигу.
- Но у тебя же осталась мамина комната, - собирается с духом Натка. Пусть она в ней поживет, в своей собственной... Может быть, ты забыла?
Запрокинув голову, Зина хохочет до слез.
- Вспомнила... Спохватилась... Поезд, сестричка, давно ушел!
Какой поезд? Куда ушел? Ах да, это, кажется, поговорка такая... Но при чем тут она?
- Ишь, умница! - потешается Зина. - Какая она у нас деловая! Ее изобретения, ее новая технология... Ей, видите ли, дают целый цех скажите, пожалуйста! А я как дура торчу в какой-то зачуханной библиотеке! Нищенская зарплата, злющие бабы вокруг, а дома драгоценный Володечка! А Ларка вчера сказала: "Ну что ты, мать, все звонишь?"
Слезы бегут по ее щекам, в голосе привычные вскрики.
- Вот Ленка твоя пусть сидит! Она ведь, кажется, бабушку обожает?
- Но Лена в экспедиции, на Белом море.
Уж лучше бы Натка не напоминала: Зина взвизгивает как от удара хлыстом.
- В экспедиции? И эта - туда же... Ишь ты, море ей подавай! А ты ее вызови, без нее обойдутся! Тебе-то хорошо: ты и в Болгарии была, и в Кижах - "Ах, какие там церковки..." - даже в Венгрии, а я?
Зина бегает по комнате, взмахивает руками, рассыпая вокруг себя сизый пепел, несет, как всегда, какую-то чепуху, и впервые Натке приходит в голову очевидное: а ведь глупость сильнее ума! Глупость не переубедишь и не переспоришь, к ней невозможно привыкнуть и приспособиться. Глупость бессмертна.
- Хорошо, не волнуйся, - прорывается она сквозь Зинины вопли, что-нибудь придумаю.
И Зина тут же замолкает - как выключенная.
Она садится в кресло, запахивает длинный халат и смотрит на сестру в ожидании. Надо уходить, понимает Натка. Ей бы сейчас глоток сладкого, крепкого чая, но Зина не предлагает, да и хочется поскорее уйти.
- Ну, я пошла, - бормочет Натка. - А насчет мамы ты не волнуйся: как-нибудь обойдусь.
- А я и не волнуюсь, - пожимает плечами Зина и открывает дверь на лестничную площадку.
Уронив на колени руки - пальцы что-то совсем онемели, - Натка долго сидит во дворе на лавочке.
- Вам плохо? Я все смотрю на вас, но, знаете, как-то сейчас не принято... Дать валидол?
Перед Наткой, опираясь на палку, стоит белый как лунь старик и протягивает металлическую трубочку.
- Ох, спасибо.
Натка кладет под язык мятную большую таблетку. Старичок садится рядом, щурясь на заходящее солнце.
- Не кручиньтесь, милая, - ласково говорит он. - Вы такая красивая, молодая... Все образуется. О-хо-хо, мне бы ваши леты... Помню, тоже все горевал, кипятился... "Если бы молодость знала, если бы старость могла..."
Молодость... В сравнении с ним - конечно.
- Спасибо вам.
Натка встает.
- Посидели бы... Вечер-то какой хороший...
- Мне далеко ехать.
- Ах, вы, значит, не здешняя... То-то я вас раньше не видел. Так это вас в гостях так приветили?
- Ты, конечно, поужинала у Зиночки? - радуется, что все обошлось, мама. - Чем же тебя угощали?
- Мамочка, я устала.
- Ну вот, никогда ты мне ничего не рассказываешь. Не то что Зиночка! Как там у нее?
- Хорошо.
- С Володей уладилось?
- Вроде... Мамочка, у меня болит голова. Пойду лягу.
- Ну-ну, а я еще посмотрю телевизор.
6
Воскресенье. Вечер. Натка лежит на тахте, погасив свет и не двигаясь. Так, наверное, сходят с ума... Она, оказывается, все помнит, ничего не забыла... Все лежало где-то там, в душе, спрятанное до поры, и вот возникло - грозно, неотвратимо, - и что теперь с этим поздним прозрением делать?
...Шесть лет назад умер папа. Они с мамой давно развелись, он давным-давно жил с другой - рыжей, горластой бабой, - но дочерей, как ни странно, не забывал: звонил и с ними встречался, дарил подарки на дни рождения, а внучкам - редкие книжки, получаемые по списку. Как-то поехал дней на десять в Германию - единственный за всю жизнь выезд, потому что работал в секретнейшем Минсредмаше, - и привез Натке шариковую ручку, а Зине сиреневую шелковую комбинацию. Все комбинацией восхищались - и редким цветом, и соблазнительным вырезом, Зина ее даже продемонстрировала: надела и прошлась по комнате, как манекенщица. А потом утащила Натку в кухню и зашептала азартно: "Давай отдадим ручку Вовке? Ты ведь шариковые не любишь!" Натка слегка удивилась - откуда она это взяла? - и как завороженная протянула сестре ручку - так горели, полыхали жарким огнем Зинины глаза. Вообще-то у нее была какая-то ручка...
Через месяц папу положили в больницу: обнаружилась опухоль. Сделали операцию - вроде успешно. Не облучали, назначили химию. Папа на глазах таял. Умирал долго, мучительно. Но все-таки успел отправить Зину в пансионат - госплановский, под Москвой. Зина с Володей отдыхали в "Березках", а Натка ездила к отцу в Кунцево.
Он лежал в отдельной большой палате, из носа торчали красные трубочки, по которым в измученные легкие поступал кислород. Когда входила дочь, папа трубочки на мгновение вынимал: так он теперь здоровался. Рядом с ним, на стуле, сидела жена - сгорбившаяся, тихая. Ничего не осталось от той горластой бабы, которую Натка знала всю жизнь. Она кивала Натке, вставала и, неслышно ступая, выходила из комнаты. Натка оставалась с отцом. Она рассказывала в основном о Лене - в папиных глазах загоралась нежность, иногда о своих делах, все о тех же изобретениях. Отец слушал, дремал, вставлял, задыхаясь, несколько слов:
- Ты у меня умница, молодец...
Как-то Натка спросила:
- Хочешь, приедет Зина? Она к тебе просится, - хотя Зина, конечно же, не просилась.
- Не надо, пусть отдыхает, - прошептал отец.
Через три дня его не стало. Натка позвонила в пансионат.
- Он, наверно, радовался, что успел с путевкой, - услышала она в трубке.
- Как - радовался? Когда? - ахнула Натка.
- Здесь так шикарно, - не слушая ее, продолжала сестра. - Придется теперь подлизываться к директору: посторонним сюда не попасть.
В Кунцево, в ритуальном зале, и потом, в крематории, Натка еще держалась, но дома, вечером, дала волю слезам.
- Что уж ты так рыдаешь? - удивилась Зина. Она, конечно, тоже всплакнула - когда заиграла музыка, - но теперь-то чего? - В конце концов он жил, как хотел... И маму бросил... Знаешь, когда ты позвонила, зашептала она, поглядывая на кухню, куда ушел покурить Володя, - мы как раз собирались на танцы. Ну, я своему ничего не сказала: как-то неудобно, правда? А после он мне такое устроил... Когда узнал... Ему - лишь бы повод...
Натка в ужасе уставилась на сестру. Черные глаза обиженно смотрели в сторону.
- Как, в день смерти отца ты пошла на танцы?
- Ну вот и ты туда же, - совсем обиделась Зина. - Мы ведь уже собрались, и, между прочим, джаз из Москвы приехал! Ну не пошли бы мы, что б от этого изменилось?
"Господи, - обожгло Натку, - да она никого не любит!" В тот черный день эта мысль впервые пришла ей в голову, но она тут же торопливо додумала: "Кроме нас...", имея в виду себя, маму, Лену. Не позволила себе тогда понять до конца. Испугалась, должно быть.
- Слушай, ты только не злись, - сказала недели через две Зина, - но мне, например, дали помощь.
- Какую помощь? - не поняла Натка.
- На похороны отца. Написала заявление - и дали!
Натка безмолвно уставилась на сестру. Черные глаза горделиво и глупо встретили ее взгляд: вот какая она молодец!
- Но мы же не хоронили, - обрела наконец дар речи Натка.
- А венок? - воскликнула Зина, хотя венок заказывала, разумеется, Натка.
- О чем ты говоришь? - застонала она. - Опомнись... Ну ладно: что сделано - то сделано. Отдашь деньги вдове?
- Не говори глупости!
Почему, ну почему Натка снова подавила внезапный страх: как можно такое придумать? Зачем постаралась все скорее забыть? Берегла, должно быть, свой внутренний мир, свое понимание жизни... На что же она надеялась? Думала, ничто подобное ее не коснется? В самом деле, ведь от Зины ей ничего не нужно, она - сторона дающая. Да, но мама... И, застонав от невыразимой муки, Натка вспоминает мамин инфаркт.
Девочки в тот тяжелый год учились в школе, Зина тогда не работала: разругалась со всем отделом, довела начальника до нервного срыва.
- Он сказал: "Уходите, а то я за себя не ручаюсь! - рыдая, пересказывала Зина. - Вы мне физически неприятны!"
- Так и сказал - "физически"? - расстроилась Натка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11