Его суровость и строгость, на самом деле, скрывали нежную и ранимую душу человека страстного, мечтательного, преданного. Маша упивалась им. В лице возлюбленного она нашла истинного друга и ненасытного любовника. С ним она узнала, какое неописуемое наслаждение может приносить тело. Маша, состоявшая в браке уже почти год, доселе и не подозревала, что общение мужчины и женщины может рождать такие сильные переживания, такое мощное притяжение. Поэтому теперь отношения с мужем казались ей чем-то ненастоящим и вымученным. Она с недоумением поняла, что у Колова все выходит как-то по-иному. Маша смущалась, не зная, как спросить у Михаила, отчего у Генриха все выходит как-то не так. Но тотчас же отбрасывала даже саму мысль обсуждать с любовником несостоявшуюся жизнь с законным супругом. Тем более что она понимала, это вызовет боль и ревность Колова, который и так безумно страдал оттого, что его Маша принадлежит другому человеку. И все же однажды такой разговор состоялся. Колов сам спросил Машу о ее отношениях с Генрихом. Маша что-то пролепетала заплетающимся от смущения языком. К ее невероятному изумлению Колов вдруг засмеялся радостным смехом и захлопал себя по коленям.
– Милая моя, наивная и прелестная Маша! Скажу тебе одно. Можешь считать себя только моей женой! Да, да! Твой брак – это так, понарошку. Как если бы ты жила с монахом! Этот самонадеянный титулованный зазнайка обделен самым главным в жизни, он не мужчина! Теперь моя душа спокойна. Да и ты можешь не переживать. Если у этой прекрасной дамы и появится на свете ребенок, то это будет мой ребенок. Корхонэн лишен природой такой возможности!
– Ах! – Маша всплеснула руками. – Я и вправду часто думала об этом. Не дай Бог такой судьбы ребенку!
– Можешь не волноваться, родная!
Чувствуя на себе тяжелый взгляд Генриха, Маша старалась идти медленно, как будто она никуда не спешит. На самом же деле ей хотелось бежать изо всех сил. Что она и сделала, как только усадьба скрылась из виду. Лайен, тяжело дыша, припустил за хозяйкой, ковыляя на четырех лапах. Утопая в снегу, он даже жалобно заскулил. Маша обернулась. Она совсем забыла про собаку.
– Ну-ну, дружок! – Она ласково потрепала пса по загривку. – Хочешь упрекнуть меня, что я так быстро бегу, а ты уже не можешь догонять меня? Давай-ка посиди тут да подожди меня.
Она сняла с шеи шарф и привязала собаку к дереву. Лайен остался сидеть на снегу. Он проводил молодую женщину обиженным и недоуменным взглядом, он не понял, почему его, верного друга и сторожа, привязали этой нелепой мохнатой тряпкой. Маша бросилась к дуплу, служившему почтовым ящиком, пошарила там и, ничего не найдя, поспешила по тропке вперед. Может, если нет письма, то есть сам почтальон? Ее надежды оправдались. В окошке мелькнул огонь, на условный стук дверь стремительно отворилась. Колов с нетерпением ждал Машу. Они бросились друг к другу. Неделя, проведенная порознь, была для каждого просто невыносима.
Позже Михаил поил Машу чаем, и они обсуждали, как им теперь поступить.
– Есть ли в доме хоть один человек, на которого ты могла бы опереться? – спросил Михаил, отхлебнув из оловянной кружки.
– Я не знаю. – Маша аккуратно подула в свою кружку. – Теперь мне все и вся кажется таким враждебным, неискренним, лицемерным!
– Следователь полиции упоминал горничную Кайсу Вуори. Она раньше была любовницей старого барона, до того как он пропал.
– Да, я слышала об этой истории. И мне кажется, что Кайса симпатизирует мне. Но как знать, что она думает на самом деле, она всегда молчит.
– Может, попробовать поговорить с ней, нам нужен помощник.
И они принялись обсуждать план побега Маши из поместья. В это время за окном раздался долгий и протяжный вой. Маша вздрогнула и побледнела. Колов помрачнел.
– Ты привела собаку? Маша, это погубит нас! Ты же сама рассказывала, какой у этого пса нюх.
– Я не подумала. Прости, я так спешила.
Вечером того же дня, после бесконечного молчаливого ужина в обществе свекрови и мужа Маша направилась в переднюю, где была устроена лежанка для Лайна. Пес при виде хозяйки вскочил и завилял хвостом. У Маши защемило сердце. Если бы он знал, с чем она пришла к нему! В руке у молодой женщины был зажат кусок сахару, на который она щедро накапала крысиного яду. Мысль о том, что собака невольно может выдать их с Коловым, неустанно крутилась в ее голове. Участь несчастного зверя была решена. Стараясь не смотреть собаке в глаза, она протянула ему отравленный сахар. Лайен аккуратно взял сахар зубами, положил его перед собой, лег и прикрыл глаза. Маша удивилась, так как пес всегда в одно мгновение проглатывал лакомые кусочки. Она погладила его дрожащей рукой и, давясь слезами, поспешила в свою комнату. Оглянулась, собака огромными желтыми глазами смотрела ей прямо в душу. Маша села, затаив дыхание. В доме царила тишина, впрочем, как обычно. И в этой тишине ей послышался жалобный стон, скуление, переходящее в плач. Маша зарыдала сама и бросилась обратно. Только бы успеть! Злополучный сахар лежал на прежнем месте. Лайен сладко зевнул и, пуская слюни, нацелился на него. Она успела выхватить отраву из-под носа собаки. Пес лязгнул зубами и посмотрел на Машу совершенно ошалелым взором. Он теперь совершенно отказывался ее понимать! Маша опустилась рядом с собакой, обхватила ее голову, целуя морду животного, она проклинала свою слабость. Отравительница из нее решительно не получится!
Глава двадцать девятая
Горничная Кайса торопливо наводила порядок в гардеробе своей госпожи. Маша, полулежа на кушетке с томиком Рунеберга, пребывала в мечтах. Образы поэта переплетались с ее фантазиями. Мысль о побеге преследовала ее неотступно.
«И пусть на нас прольется свет
Из тверди золотой,
Пусть станет жизнь игрой планет,
Где слез не льют, где вздохов нет…»
Как всегда почти бесшумно появилась свекровь.
– Что вы читаете, моя милая? – спросила Аглая Францевна с улыбкой, которая всегда появлялась на лице баронессы, когда она обращалась к невестке. – А, Рунеберг! Отрадно, что вас так привлекает финская культура. Когда вы поживете с нами подольше, вы во всей полноте ощутите ее прелесть. А это вам для улучшения цвета лица и бодрости тела.
С этими словами баронесса поставила на край стола изящный стакан из тонкого стекла и, бросив выразительный взгляд на горничную, вышла. Маша взяла стакан в руки и долго всматривалась в розоватую непрозрачную жидкость. Теперь-то уж она знала, что таится за этой нежной заботой, что скрывает стекло стакана! Михаил передал ей совет обоих докторов, Скоробогатова и Миронова, как можно быстрее отказаться от этих опасных напитков, которые ведут к привыканию и делают человека рабом вызываемых ими ощущений. Но и внезапно отказаться тоже нельзя, организм уже пристрастился к сильному воздействию. Поэтому доктора советовали уменьшать дозу постепенно, сильно разбавлять питье водой, и тогда отказ от зелья пройдет менее болезненно. Оказалось, что Машино недомогание в Петербурге связано именно с тем, что она не принимала этих снадобий. Тщательно скрывая это от всевидящей свекрови, Маша теперь старалась поступать, как ее научили доктора. Поначалу ей и впрямь сделалось нехорошо. Но она понимала, отчего это происходит, и не только мужественно перенесла боль и дурноту, но еще и умудрилась скрыть это от мужа и баронессы. Зато ее перестали донимать страхи, непонятные видения и нелепые приступы неестественной страсти к мужу. И вот наконец она свободна! Ее сознание снова чисто, она опять способна принимать разумные решения, реально оценивать происходящее. Именно теперь Маша явственно осознала, как получилось, что она предала свою любовь к Мише и вышла за чужого, незнакомого, да к тому же еще и безумного человека. Она сама была почти безумна! Маша поежилась от воспоминаний. Ну уж нет, теперь она никому не позволит повелевать своим сознанием!
Аглая Францевна удалилась. Горничная перекладывала белье в комоде, аккуратно перебирая шелковые и батистовые сорочки, чулки, панталоны. Маша встала и обошла Кайсу так, чтобы та видела все ее действия. Решительным жестом снадобье баронессы было вылито в таз для умывания. Горничная и хозяйка несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Потом Кайса медленно двинулась к месту преступления, взяла в руки расписной фаянсовый кувшин, стоявший рядом, и вылила из него воду вслед за снадобьем. В тазу образовалась мутноватая жидкость, просто вода, в которой что-то мыли. Теперь, когда горничная пойдет ее выплескивать, никто ничего не заподозрит. Женщины не обменялись ни словом, но обеим стало все ясно.
Через несколько дней Маша вышла из дому в сопровождении Лайена и пошла в дальний уголок поместья, где был похоронен младенец Кайсы. Как и ожидалось, горничная была там. Кайса часто приходила к этому одинокому холмику, когда выдавалась свободная от работы минутка. И все в доме знали, где искать горничную молодой барыни. Кайса, услышав шаги, подняла голову и нахмурилась. Никто еще не нарушал ее горького уединения. Оставив собаку в стороне, Маша приблизилась к могилке, ступая по глубокому снегу. Кайса лопатой расчистила немного вокруг и теперь сидела на свернутой рогожке, уткнувшись в платок.
– Я побуду с тобой немного, хорошо? – спросила Маша и перекрестилась на могильный холм.
Кайса не ответила, только пожала плечами.
– Царствие небесное невинной душе! – тихо и с чувством произнесла Маша. – А ты успела окрестить его?
– Нет, – последовал глухой ответ.
– Как, должно быть, тебе тяжко! Я-то знаю теперь, что значит потерять любимого человека. И я знаю, что значит для женщины ребенок от любимого человека, – добавила она почти шепотом.
Кайса удивленно подняла глаза на хозяйку, но ничего не спросила. Маша тем не менее была уверена, что та все поняла.
– Поэтому, Кайса, я не могу более оставаться в этом доме. Тут сплошной обман, лицемерие. Безумие, безумие во всем. Даже Аглая Францевна безумна в своем желании скрыть правду, выставляя своего сына здоровым. Я думаю, что ее муж барон Корхонэн стал жертвой безумца, и это меня очень пугает! – осторожно, с расстановкой произнесла Маша, внимательно глядя на собеседницу.
Кайса удивилась речам хозяйки. Ее широкие брови изогнулись недоуменной дугой. Но после сцены с кувшином она ожидала чего-то подобного, неких шагов к откровенности. Тем более что горничная замечала, как молодая женщина куда-то убегает и возвращается, светясь от счастья. Что жизнь ее с законным супругом явно не задалась. И что страшная тайна семейства стала очевидной. Но самое главное, что не только Кайса подозревает, что Теодор был убит, и убит собственным сыном! Ее тяжкие раздумья на эту тему теперь подкрепились опасениями молодой хозяйки.
На самом деле, Маша мало что знала о смерти отца Генриха. Но они подробно обсудили с Михаилом, что может волновать горничную, какие струны можно затронуть в этой молчаливой и замкнутой душе, чтобы побудить Кайсу помочь Маше бежать из поместья. О таинственной смерти барона говорил следователь Сердюков, но вся эта история так и оставалась незаконченной, ибо тело барона так и не нашли.
Кайса молчала, ее лицо словно окаменело. Маша вынула ручку из теплой муфты и смахнула снег с аккуратного деревянного крестика. Горничная встрепенулась и поднялась.
– Пойдемте, барыня, темнеет уже, да и ветер поднимается, холодает. Не дай Бог, простынете, нельзя вам теперь.
И они двинулись к дому. Вечерело, сумерки сгущались в раннюю темноту. Маша шла бодро, опираясь на надежную руку.
Уже на следующий день после обеда, когда весь дом затих, Маша ушла, спрятав в муфте послание для Колова. А между тем Генрих, подождав, пока жена вернется, взял Лайена и пошел в лес. На пушистом снегу Машины следы были видны достаточно отчетливо. Верный Лайен быстро бежал, чуя направление. Генрих подбадривал собаку: «Ищи, ищи Лайен, где наша Маша?» Около старого гнилого дерева пес остановился и стал кружить, поднимая морду кверху и царапая кору когтями. Корхонэн задумчиво оглядел ствол, провел по нему рукой. Рука скользнула в расщепленный ствол дерева. Оттуда он извлек плотный бумажный пакет. Лайен затявкал и запрыгал, ожидая награды. Но хозяин не видел и не слышал верной собаки. Трясущимися руками он надорвал пакет и прочел послание.
Глава тридцатая
Экипаж стоял перед крыльцом дома. Лошади переминались с ноги на ногу. От их мягких губ валил пар. Лайен крутился вокруг и тявкал. Уродливый безухий Юха еще раз обошел экипаж, проверил упряжь, все готово. Нынче в Выборг едет горничная Кайса Byори. Обе хозяйки надавали ей ворох поручений, как все успеть! Сама Кайса выпросила один день для какой-то своей надобности. Баронесса ее всегда отпускает, тем более что подобное случается редко. Юха на козлах за кучера, да и если надо подсобить, поднести и постеречь в случае чего. Из дома торопливо вышла Кайса, одетая в теплый меховой жакет, подаренный Машей на Рождество, и тяжелую шерстяную юбку, что делало ее фигуру еще более дородной. Собака бросилась к ней, желая поиграть, но Юха отогнал пса кнутом. За отъездом горничной из окна гостиной наблюдала Аглая Францевна. Генрих еще не выходил из спальни, накануне он весь день провел в обществе своих картин. А Маша, отдав горничной нужные распоряжения о покупках, еще раньше пошла прогуляться вдоль заснеженного края моря, как она часто делала теперь.
Старый, видавший виды экипаж тяжело, рывками двигался по снежному насту. Полозья скрипели. Лошади резво бежали по знакомой дороге, весело развивались их гривы и хвосты. Юха, сидя на козлах, щурился на яркое зимнее солнце. Хорошо, зиме скоро конец, опять весна, тепло…
– Тпру… – От неожиданности Юха чуть не слетел с козел.
Кони встали, скрипнули рессоры. На дороге, прямо за крутым поворотом, стояла молодая хозяйка.
– Что там, что встал, черт безухий? – зло крикнула Кайса, высунувшись из окна кареты.
– Сама не видишь? Барыня! Мария Ильинична! – тыча кнутом вперед промычал Юха, но Кайса не могла разбирать его бессвязной, как ей казалось, речи.
– Вот те раз! Барыня! Вы-то как тут оказались, ведь далеко уж от дома?! – вполне искренне изумилась горничная.
– Да я Кайса, вот что думаю, а не проехать ли мне с тобой прямо до Выборга? Пройдусь по лавкам, в книжную лавку зайду, а то ведь ты все ж, я думаю, перепутаешь чего-нибудь.
С этими словами молодая женщина решительно двинулась к карете.
– Можно подумать, что я хоть раз перепутала чего! – сердито ответила горничная, подвигаясь, чтобы дать место хозяйке.
– Барыня! Барыня! Нельзя так, придется воротиться! Искать вас будут! – заметался на козлах Юха-Без-Уха.
– Полно, Юха! Я не ребенок! – возразила ему Маша. – Трогай! – приказала она тоном, не терпящим возражений.
Юха медлил, он не мог ослушаться молодой хозяйки. Но что-то в ее поведении было не так. Нельзя ей самой распоряжаться таким образом, уезжать из дома без дозволения старой баронессы или мужа.
– Трогай, я сказала, да не смей поворотить назад! – крикнула Маша, угадав движение Юхи.
Тот сгорбился, стегнул лошадей, и они понеслись вперед. Маша и Кайса замерли в разных углах кареты. Только бы этот безухий, преданный Корхонэнам урод не повернул в имение! Только бы добраться до окраины Выборга. А там уже ее ждет ненаглядный Мишенька. Маша выйдет как бы по неотложной надобности и не вернется уже никогда. Пока ее будут искать по всему городишку, ее уж и след простыл!
Еще верста, еще поворот, все ближе свобода! Да, она убежала! Вот так, в чем была, только паспорт, немного денег и драгоценностей в муфте и кармане юбки. Это неприлично, грязно, недостойно. Но Корхонэны поступили с ней бесчестно, поэтому она не считает себя ничем им обязанной. Почему она не рискнула поговорить открыто, сказать, что требует развода? Миша прав, требовать развода, находясь вдали от душевно нездорового человека, куда безопаснее.
– Тпру!
– Господи, да что опять!
В ответ – тишина. Маша выглянула наружу. Посреди дороги, преграждая путь, гарцевал на лошади Генрих Корхонэн. Маша не удержалась и со стоном упала на сиденье.
Сиреневая вилла пребывала в угрюмом молчании. Но эта тишина была обманчивой. Каждый из участников побега находился под подозрением и ему был учинен допрос по всей строгости. Машу заперли в ее спальне. Генрих долго и подробно выпытывал сначала у Юхи, потом у Кайсы все подробности происшедшего. Юха мычал, мотал головой, размахивал руками, да только толку с того, ведь его понимала только одна беглянка Маша, которая и рассчитывала, что бедный Юха не сможет потом ничего рассказать хозяину. Не отличавшаяся говорливостью Кайса едва цедила слова, каждый ответ из нее добывали как клещами. Как ни крути, выходило, что прислуга не виновата, что молодая барыня действительно неожиданно для обоих появилась на дороге, и они, не посмев ослушаться ее, двинулись в Выборг, не предполагая, что она замыслила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Милая моя, наивная и прелестная Маша! Скажу тебе одно. Можешь считать себя только моей женой! Да, да! Твой брак – это так, понарошку. Как если бы ты жила с монахом! Этот самонадеянный титулованный зазнайка обделен самым главным в жизни, он не мужчина! Теперь моя душа спокойна. Да и ты можешь не переживать. Если у этой прекрасной дамы и появится на свете ребенок, то это будет мой ребенок. Корхонэн лишен природой такой возможности!
– Ах! – Маша всплеснула руками. – Я и вправду часто думала об этом. Не дай Бог такой судьбы ребенку!
– Можешь не волноваться, родная!
Чувствуя на себе тяжелый взгляд Генриха, Маша старалась идти медленно, как будто она никуда не спешит. На самом же деле ей хотелось бежать изо всех сил. Что она и сделала, как только усадьба скрылась из виду. Лайен, тяжело дыша, припустил за хозяйкой, ковыляя на четырех лапах. Утопая в снегу, он даже жалобно заскулил. Маша обернулась. Она совсем забыла про собаку.
– Ну-ну, дружок! – Она ласково потрепала пса по загривку. – Хочешь упрекнуть меня, что я так быстро бегу, а ты уже не можешь догонять меня? Давай-ка посиди тут да подожди меня.
Она сняла с шеи шарф и привязала собаку к дереву. Лайен остался сидеть на снегу. Он проводил молодую женщину обиженным и недоуменным взглядом, он не понял, почему его, верного друга и сторожа, привязали этой нелепой мохнатой тряпкой. Маша бросилась к дуплу, служившему почтовым ящиком, пошарила там и, ничего не найдя, поспешила по тропке вперед. Может, если нет письма, то есть сам почтальон? Ее надежды оправдались. В окошке мелькнул огонь, на условный стук дверь стремительно отворилась. Колов с нетерпением ждал Машу. Они бросились друг к другу. Неделя, проведенная порознь, была для каждого просто невыносима.
Позже Михаил поил Машу чаем, и они обсуждали, как им теперь поступить.
– Есть ли в доме хоть один человек, на которого ты могла бы опереться? – спросил Михаил, отхлебнув из оловянной кружки.
– Я не знаю. – Маша аккуратно подула в свою кружку. – Теперь мне все и вся кажется таким враждебным, неискренним, лицемерным!
– Следователь полиции упоминал горничную Кайсу Вуори. Она раньше была любовницей старого барона, до того как он пропал.
– Да, я слышала об этой истории. И мне кажется, что Кайса симпатизирует мне. Но как знать, что она думает на самом деле, она всегда молчит.
– Может, попробовать поговорить с ней, нам нужен помощник.
И они принялись обсуждать план побега Маши из поместья. В это время за окном раздался долгий и протяжный вой. Маша вздрогнула и побледнела. Колов помрачнел.
– Ты привела собаку? Маша, это погубит нас! Ты же сама рассказывала, какой у этого пса нюх.
– Я не подумала. Прости, я так спешила.
Вечером того же дня, после бесконечного молчаливого ужина в обществе свекрови и мужа Маша направилась в переднюю, где была устроена лежанка для Лайна. Пес при виде хозяйки вскочил и завилял хвостом. У Маши защемило сердце. Если бы он знал, с чем она пришла к нему! В руке у молодой женщины был зажат кусок сахару, на который она щедро накапала крысиного яду. Мысль о том, что собака невольно может выдать их с Коловым, неустанно крутилась в ее голове. Участь несчастного зверя была решена. Стараясь не смотреть собаке в глаза, она протянула ему отравленный сахар. Лайен аккуратно взял сахар зубами, положил его перед собой, лег и прикрыл глаза. Маша удивилась, так как пес всегда в одно мгновение проглатывал лакомые кусочки. Она погладила его дрожащей рукой и, давясь слезами, поспешила в свою комнату. Оглянулась, собака огромными желтыми глазами смотрела ей прямо в душу. Маша села, затаив дыхание. В доме царила тишина, впрочем, как обычно. И в этой тишине ей послышался жалобный стон, скуление, переходящее в плач. Маша зарыдала сама и бросилась обратно. Только бы успеть! Злополучный сахар лежал на прежнем месте. Лайен сладко зевнул и, пуская слюни, нацелился на него. Она успела выхватить отраву из-под носа собаки. Пес лязгнул зубами и посмотрел на Машу совершенно ошалелым взором. Он теперь совершенно отказывался ее понимать! Маша опустилась рядом с собакой, обхватила ее голову, целуя морду животного, она проклинала свою слабость. Отравительница из нее решительно не получится!
Глава двадцать девятая
Горничная Кайса торопливо наводила порядок в гардеробе своей госпожи. Маша, полулежа на кушетке с томиком Рунеберга, пребывала в мечтах. Образы поэта переплетались с ее фантазиями. Мысль о побеге преследовала ее неотступно.
«И пусть на нас прольется свет
Из тверди золотой,
Пусть станет жизнь игрой планет,
Где слез не льют, где вздохов нет…»
Как всегда почти бесшумно появилась свекровь.
– Что вы читаете, моя милая? – спросила Аглая Францевна с улыбкой, которая всегда появлялась на лице баронессы, когда она обращалась к невестке. – А, Рунеберг! Отрадно, что вас так привлекает финская культура. Когда вы поживете с нами подольше, вы во всей полноте ощутите ее прелесть. А это вам для улучшения цвета лица и бодрости тела.
С этими словами баронесса поставила на край стола изящный стакан из тонкого стекла и, бросив выразительный взгляд на горничную, вышла. Маша взяла стакан в руки и долго всматривалась в розоватую непрозрачную жидкость. Теперь-то уж она знала, что таится за этой нежной заботой, что скрывает стекло стакана! Михаил передал ей совет обоих докторов, Скоробогатова и Миронова, как можно быстрее отказаться от этих опасных напитков, которые ведут к привыканию и делают человека рабом вызываемых ими ощущений. Но и внезапно отказаться тоже нельзя, организм уже пристрастился к сильному воздействию. Поэтому доктора советовали уменьшать дозу постепенно, сильно разбавлять питье водой, и тогда отказ от зелья пройдет менее болезненно. Оказалось, что Машино недомогание в Петербурге связано именно с тем, что она не принимала этих снадобий. Тщательно скрывая это от всевидящей свекрови, Маша теперь старалась поступать, как ее научили доктора. Поначалу ей и впрямь сделалось нехорошо. Но она понимала, отчего это происходит, и не только мужественно перенесла боль и дурноту, но еще и умудрилась скрыть это от мужа и баронессы. Зато ее перестали донимать страхи, непонятные видения и нелепые приступы неестественной страсти к мужу. И вот наконец она свободна! Ее сознание снова чисто, она опять способна принимать разумные решения, реально оценивать происходящее. Именно теперь Маша явственно осознала, как получилось, что она предала свою любовь к Мише и вышла за чужого, незнакомого, да к тому же еще и безумного человека. Она сама была почти безумна! Маша поежилась от воспоминаний. Ну уж нет, теперь она никому не позволит повелевать своим сознанием!
Аглая Францевна удалилась. Горничная перекладывала белье в комоде, аккуратно перебирая шелковые и батистовые сорочки, чулки, панталоны. Маша встала и обошла Кайсу так, чтобы та видела все ее действия. Решительным жестом снадобье баронессы было вылито в таз для умывания. Горничная и хозяйка несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Потом Кайса медленно двинулась к месту преступления, взяла в руки расписной фаянсовый кувшин, стоявший рядом, и вылила из него воду вслед за снадобьем. В тазу образовалась мутноватая жидкость, просто вода, в которой что-то мыли. Теперь, когда горничная пойдет ее выплескивать, никто ничего не заподозрит. Женщины не обменялись ни словом, но обеим стало все ясно.
Через несколько дней Маша вышла из дому в сопровождении Лайена и пошла в дальний уголок поместья, где был похоронен младенец Кайсы. Как и ожидалось, горничная была там. Кайса часто приходила к этому одинокому холмику, когда выдавалась свободная от работы минутка. И все в доме знали, где искать горничную молодой барыни. Кайса, услышав шаги, подняла голову и нахмурилась. Никто еще не нарушал ее горького уединения. Оставив собаку в стороне, Маша приблизилась к могилке, ступая по глубокому снегу. Кайса лопатой расчистила немного вокруг и теперь сидела на свернутой рогожке, уткнувшись в платок.
– Я побуду с тобой немного, хорошо? – спросила Маша и перекрестилась на могильный холм.
Кайса не ответила, только пожала плечами.
– Царствие небесное невинной душе! – тихо и с чувством произнесла Маша. – А ты успела окрестить его?
– Нет, – последовал глухой ответ.
– Как, должно быть, тебе тяжко! Я-то знаю теперь, что значит потерять любимого человека. И я знаю, что значит для женщины ребенок от любимого человека, – добавила она почти шепотом.
Кайса удивленно подняла глаза на хозяйку, но ничего не спросила. Маша тем не менее была уверена, что та все поняла.
– Поэтому, Кайса, я не могу более оставаться в этом доме. Тут сплошной обман, лицемерие. Безумие, безумие во всем. Даже Аглая Францевна безумна в своем желании скрыть правду, выставляя своего сына здоровым. Я думаю, что ее муж барон Корхонэн стал жертвой безумца, и это меня очень пугает! – осторожно, с расстановкой произнесла Маша, внимательно глядя на собеседницу.
Кайса удивилась речам хозяйки. Ее широкие брови изогнулись недоуменной дугой. Но после сцены с кувшином она ожидала чего-то подобного, неких шагов к откровенности. Тем более что горничная замечала, как молодая женщина куда-то убегает и возвращается, светясь от счастья. Что жизнь ее с законным супругом явно не задалась. И что страшная тайна семейства стала очевидной. Но самое главное, что не только Кайса подозревает, что Теодор был убит, и убит собственным сыном! Ее тяжкие раздумья на эту тему теперь подкрепились опасениями молодой хозяйки.
На самом деле, Маша мало что знала о смерти отца Генриха. Но они подробно обсудили с Михаилом, что может волновать горничную, какие струны можно затронуть в этой молчаливой и замкнутой душе, чтобы побудить Кайсу помочь Маше бежать из поместья. О таинственной смерти барона говорил следователь Сердюков, но вся эта история так и оставалась незаконченной, ибо тело барона так и не нашли.
Кайса молчала, ее лицо словно окаменело. Маша вынула ручку из теплой муфты и смахнула снег с аккуратного деревянного крестика. Горничная встрепенулась и поднялась.
– Пойдемте, барыня, темнеет уже, да и ветер поднимается, холодает. Не дай Бог, простынете, нельзя вам теперь.
И они двинулись к дому. Вечерело, сумерки сгущались в раннюю темноту. Маша шла бодро, опираясь на надежную руку.
Уже на следующий день после обеда, когда весь дом затих, Маша ушла, спрятав в муфте послание для Колова. А между тем Генрих, подождав, пока жена вернется, взял Лайена и пошел в лес. На пушистом снегу Машины следы были видны достаточно отчетливо. Верный Лайен быстро бежал, чуя направление. Генрих подбадривал собаку: «Ищи, ищи Лайен, где наша Маша?» Около старого гнилого дерева пес остановился и стал кружить, поднимая морду кверху и царапая кору когтями. Корхонэн задумчиво оглядел ствол, провел по нему рукой. Рука скользнула в расщепленный ствол дерева. Оттуда он извлек плотный бумажный пакет. Лайен затявкал и запрыгал, ожидая награды. Но хозяин не видел и не слышал верной собаки. Трясущимися руками он надорвал пакет и прочел послание.
Глава тридцатая
Экипаж стоял перед крыльцом дома. Лошади переминались с ноги на ногу. От их мягких губ валил пар. Лайен крутился вокруг и тявкал. Уродливый безухий Юха еще раз обошел экипаж, проверил упряжь, все готово. Нынче в Выборг едет горничная Кайса Byори. Обе хозяйки надавали ей ворох поручений, как все успеть! Сама Кайса выпросила один день для какой-то своей надобности. Баронесса ее всегда отпускает, тем более что подобное случается редко. Юха на козлах за кучера, да и если надо подсобить, поднести и постеречь в случае чего. Из дома торопливо вышла Кайса, одетая в теплый меховой жакет, подаренный Машей на Рождество, и тяжелую шерстяную юбку, что делало ее фигуру еще более дородной. Собака бросилась к ней, желая поиграть, но Юха отогнал пса кнутом. За отъездом горничной из окна гостиной наблюдала Аглая Францевна. Генрих еще не выходил из спальни, накануне он весь день провел в обществе своих картин. А Маша, отдав горничной нужные распоряжения о покупках, еще раньше пошла прогуляться вдоль заснеженного края моря, как она часто делала теперь.
Старый, видавший виды экипаж тяжело, рывками двигался по снежному насту. Полозья скрипели. Лошади резво бежали по знакомой дороге, весело развивались их гривы и хвосты. Юха, сидя на козлах, щурился на яркое зимнее солнце. Хорошо, зиме скоро конец, опять весна, тепло…
– Тпру… – От неожиданности Юха чуть не слетел с козел.
Кони встали, скрипнули рессоры. На дороге, прямо за крутым поворотом, стояла молодая хозяйка.
– Что там, что встал, черт безухий? – зло крикнула Кайса, высунувшись из окна кареты.
– Сама не видишь? Барыня! Мария Ильинична! – тыча кнутом вперед промычал Юха, но Кайса не могла разбирать его бессвязной, как ей казалось, речи.
– Вот те раз! Барыня! Вы-то как тут оказались, ведь далеко уж от дома?! – вполне искренне изумилась горничная.
– Да я Кайса, вот что думаю, а не проехать ли мне с тобой прямо до Выборга? Пройдусь по лавкам, в книжную лавку зайду, а то ведь ты все ж, я думаю, перепутаешь чего-нибудь.
С этими словами молодая женщина решительно двинулась к карете.
– Можно подумать, что я хоть раз перепутала чего! – сердито ответила горничная, подвигаясь, чтобы дать место хозяйке.
– Барыня! Барыня! Нельзя так, придется воротиться! Искать вас будут! – заметался на козлах Юха-Без-Уха.
– Полно, Юха! Я не ребенок! – возразила ему Маша. – Трогай! – приказала она тоном, не терпящим возражений.
Юха медлил, он не мог ослушаться молодой хозяйки. Но что-то в ее поведении было не так. Нельзя ей самой распоряжаться таким образом, уезжать из дома без дозволения старой баронессы или мужа.
– Трогай, я сказала, да не смей поворотить назад! – крикнула Маша, угадав движение Юхи.
Тот сгорбился, стегнул лошадей, и они понеслись вперед. Маша и Кайса замерли в разных углах кареты. Только бы этот безухий, преданный Корхонэнам урод не повернул в имение! Только бы добраться до окраины Выборга. А там уже ее ждет ненаглядный Мишенька. Маша выйдет как бы по неотложной надобности и не вернется уже никогда. Пока ее будут искать по всему городишку, ее уж и след простыл!
Еще верста, еще поворот, все ближе свобода! Да, она убежала! Вот так, в чем была, только паспорт, немного денег и драгоценностей в муфте и кармане юбки. Это неприлично, грязно, недостойно. Но Корхонэны поступили с ней бесчестно, поэтому она не считает себя ничем им обязанной. Почему она не рискнула поговорить открыто, сказать, что требует развода? Миша прав, требовать развода, находясь вдали от душевно нездорового человека, куда безопаснее.
– Тпру!
– Господи, да что опять!
В ответ – тишина. Маша выглянула наружу. Посреди дороги, преграждая путь, гарцевал на лошади Генрих Корхонэн. Маша не удержалась и со стоном упала на сиденье.
Сиреневая вилла пребывала в угрюмом молчании. Но эта тишина была обманчивой. Каждый из участников побега находился под подозрением и ему был учинен допрос по всей строгости. Машу заперли в ее спальне. Генрих долго и подробно выпытывал сначала у Юхи, потом у Кайсы все подробности происшедшего. Юха мычал, мотал головой, размахивал руками, да только толку с того, ведь его понимала только одна беглянка Маша, которая и рассчитывала, что бедный Юха не сможет потом ничего рассказать хозяину. Не отличавшаяся говорливостью Кайса едва цедила слова, каждый ответ из нее добывали как клещами. Как ни крути, выходило, что прислуга не виновата, что молодая барыня действительно неожиданно для обоих появилась на дороге, и они, не посмев ослушаться ее, двинулись в Выборг, не предполагая, что она замыслила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22