А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 





Танит Ли: «После гильотины»

Танит Ли
После гильотины


Рассказы –



Танит ЛиПосле гильотины
Многие люди поднимались на эшафот с пением марсельезы. Или с криками. Или в слезах. Или…Так было и с этими тремя. В общем, умирая, они много шумели. А четвертая, женщина, шла спокойно, тихо. В подвенечном платье. Тому была причина. Впрочем, всему остальному — тоже.Умирать, когда ты к этому не готов, — что может быть хуже? Умирать, когда ты относительно молод, когда в твоих планах столько важных дел… Терять весну и надежду, и тех, кто тебя любит, и кого любишь ты. Разве это не оправдывает смятение приговоренных? Впрочем, знаменитый Д'Антуан по прозвищу Лев на пути к гильотине больше помалкивал. Он рычал в зале суда и ничего этим не добился, только себе навредил. Для закона он уже был немым, как и трое остальных. Речи Д'Антуана, его голос, само его присутствие вселяли ужас во врагов. Свои тоже не питали к нему особой приязни. И не заступились.По брусчатке громыхали тамбрилы (средства передвижения, прочно вошедшие тогда в парижский быт). Лев лишь изредка начинал рычать или трясся от горького смеха всем своим огромным телом. Д'Антуан, дородный, царственный, красноречивый, лукавый, неверующий.— Я оставил дела в беспорядке, — заявил он, когда ему вынесли приговор. Для себя он ничего не ждал, кроме смерти. Отсюда эта горечь и смирение с судьбой. Д'Антуан знал, что в мире живых он оставил яркий след. “Покажи толпе мою голову, — скажет он палачу. — Она того стоит”.Не будем с этим спорить.Пел Герес, которого везли на том же тамбриле. Пел весело, беспечно. До него обреченные на смерть тоже горланили песни, чтобы хоть отчасти скрыть смятение и ужас. Но Герес не выглядел ни подавленным, ни испуганным. Сейчас ему как нельзя более подходило имя, составленное из слов герой и Эрос. Образ любовника и рыцаря — вот первое, что приходит на ум, когда это слышишь.Он был одним из красивейших мужчин той эпохи, имел все, о чем может желать человек в час его публичной казни: красоту, изысканность, остроумие, хладнокровие. За недолгую свою карьеру он успел причаститься большинству современных пороков. Он побывал в постелях у принцесс и даже, по слухам, у одного-двух принцев. Аристократ до мозга костей, он знал, как полагается встречать смерть. Он пел, не фальшивя. Для ревущей черни он был холоден и замкнут, для друзей — безмятежен и добр. У подножия эшафота он поцеловал их на прощание и первым взобрался по лестнице, чтобы показать, как легко настоящий мужчина принимает смерть и как скоро все будет кончено. Право, стоило ли парижанам устраивать целый спектакль из подобного пустяка? Он был безупречен.Дело было еще и в том, что в сердце этого писаного красавца пустил корни росток католической веры и увядать он не желал. В глубине беспечного, легкомысленного разума созрела уверенность, что впереди — ад. Стоит ли горевать из-за потери красивой головы, стоит ли закатывать истерику, если тебя ждут вечные муки в преисподней?И чем больше Герое думал об этом, тем лучше держался. Давайте же и мы полюбуемся им минутку-другую.Третьего из мужчин, трясшихся на передней повозке, звали Люсьен. Вовсе не такими хотелось бы нам видеть себя в день нашей публичной казни. Казалось невероятным, что человек способен так бояться. Как утверждали тактичные и снисходительные биографы, Люсьена “не без труда убедили покинуть тюрьму и сесть в тамбрил”. Он весь дрожал, глаза были красны от слез. Только мужественный облик едущего рядом Льва помогал ему сидеть прямо. Когда на повозку нажала вонючая орущая толпа, гнев и страх перемешались, и Люсьен, вместо того чтобы запеть, закричал. Чернь пришла в неистовство, осыпала его оскорблениями, а он вопил в ответ. Рядом с красавцем Геросом и могучим Д'Антуаном он выглядел уродцем — исхудавший в тюрьме, бледный, почти обезумевший, он рвал на себе рубашку, тщась бежать от неизбежного, взывая к оглохшим по собственной воле. Он упрекал и молил, пока не сорвал голос, никогда не отличавшийся силой. Люсьен имел право упрекать. Это его искра воспламенила пороховую бочку революции. Но никто его не слушал. Что бы он ни выкрикивал, подразумевалось одно: вспомните, чем вы мне обязаны! Это я дал вам свободу! Короче: “Пощадите”!Это было забавно, но, разумеется, не могло убедить голодные немытые массы, которых кровавые пиршества уже превратили в вампиров.Жене Люсьена, которую он обожал и боготворил, предстояло ехать к гильотине этим же путем. Разумеется, он молил пощадить и ее. И разумеется, тщетно.Конечно, не больно-то приятно смотреть, как он празднует труса. С прискорбием скажем, что вопли не довели Люсьена до добра. Вернее, его не довели до добра статьи и памфлеты с дерзкими рассуждениями и неосторожными выпадами.Между прочим, в своих статьях он касался и темы потусторонней жизни, писал, что верит в “загробное бытие”. Он и правда верил, если только это слово применимо здесь в его привычном значении. Время от времени он задумывался, гадал, что же кроется там, “за чертой” В тюрьме он много читал и убеждал себя, что душа — его душа — бессмертна.Но давайте ненадолго оставим Люсьена и приглядимся к созданию гораздо более привлекательному — его очаровательной супруге Люсетте.Все-таки в Люсьене что-то было, иначе как объяснить несколько лет счастливого брака этого замухрышки и красавицы Люсетты? Между прочим, он был на десять лет старше ее. А может, у него была юная душа? Любовь — вот преступление, приведшее Люсетту на эшафот. Любовь толкнула ее на попытку спасти мужнину шею от гильотины. Она вселила тревогу в сердца его могущественных врагов. Они испугались, что беззаветная преданность этой женщины привлечет к ней силы сопротивления. Бедняжка отправилась на гильотину через несколько дней после Люсьена, Героса и Д'Антуана. Восседая в повозке, она казалась воплощением безмятежности. Люсьен мертв, говорила она, и мне больше нечего желать от жизни. Если б его не убили эти чудовища, я бы со слезами радости молила, чтобы они меня отправили в вечность вместо него. Тайна храбрости Люсетты — в том, что у нее была душа жрицы, а Люсьена она сделала своим алтарем. Она надеялась из-под гильотины улететь прямиком в его объятия. Вопреки его наклонностям — любви к музыке, драматическому тетру, лилиям на полях, — а может, благодаря им Люсетта верила в его счастливую судьбу. При всех своих недостатках Люсьен уже в раю, в этом она не сомневалась.Красавица в белом подвенечном платье, с коротко подстриженными пышными золотистыми волосами, непринужденно поднялась на помост и опустилась на колени. По словам очевидцев, она почти не обращала внимания на гильотину и не следила за приготовлениями палача.
Гильотина убивает очень быстро и, как принято считать, гуманно. Так оно или нет — кто знает?Существует немало легенд о том, как отсеченные головы зловеще подмигивали из корзины, а одна даже шепотом попросила воды. Гильотину обычно устанавливали под открытым небом, и, несомненно, погода влияла на это устройство. От перепадов температуры расширяются и сужаются металлические части. В иные дни она убивала на йоту медленнее, в другие — быстрее. Толпа, разумеется, этого не замечала. Следует учитывать и телосложение жертв, толстая шея предъявляет одни требования, тонкая — другие. У приговоренных сбривали длинные волосы, отрывали воротники, с них снимали шейные украшения. Выходит, даже такие мелочи способны помешать гуманной работе лезвия. Мсье Луи Капе не всегда хватало одного удара, и это наводит на размышления. Примем во внимание и нервную систему осужденного. На свете невозможно найти двух людей, абсолютно похожих друг на друга. Напрашивается предположение, что ощущения жертв под ножом гильотины так же различаются, как и отсеченные головы.Возьмем, к примеру, Льва. Кто возьмется утверждать, что блестящий, могучий Д'Антуан перенес усекновение головы так же, как и его товарищи по несчастью?Это было как удар. Удар кувалды. Но все-таки недостаточно сильный. И мелькнула ужасная мысль: ошиблись чертовы болваны! И тут картина перед глазами изменилась. Взгляд уловил корзину, пока туда падала голова, и чужие лица — уже почти забытые глаза смотрели на него, и в них застыло нетерпеливое ожидание встречи. Затем сгинул свет, и было лишь одно последнее странное ощущение. Голова лежала там, куда упала, но ей каким-то образом передавались утихающие конвульсии тела. Не это ли чувствует обезглавленная курица, бегая по двору?Душераздирающая мысль: сколько ж это продлится? И наконец забвение.Разумеется, забвение, ибо атеист Д'Антуан ни на что не рассчитывал. Для него все кончилось, угасли все ощущения. Пустота. Темнота. Даже не темнота, а… Безмолвие. Даже не безмолвие, а… Должно быть, приятно умереть и обнаружить: все кончено.Нечто подобнее испытал Герое, казненный чуть раньше Д'Антуана.Через его шею лезвие прошло легко. Аналогия с горячим ножом по маслу выглядит банальной, но она подходит лучше всего. Герое тотчас потерял сознание. Вероятно, этого он и ожидал. Когда снова открыл глаза, все казалось иным, но именно это он и надеялся увидеть. Дорога в ад выглядела нарядной, почти праздничной. Молнии — бутафорскими, и это еще слабо сказано. Вдоль тропы прыгали по камням алые огни, и вместе с ними плясали тени. Каким-то непостижимым образом у Героса возникла благодарность за все эти краски, за живописный антураж. Кое-что казалось знакомым — его существо наполнилось легким дежа вю. Внезапно к нему спланировал на крыльях летучей мыши демон в маске. Элегантный Герое безропотно двинулся навстречу неизбежным карам.В ярко освещенных вратах и на пустыре за ними толпились воющие, молящие, бунтующие или смело шутящие грешники. Среди них он замечал старых знакомых, и в этом, разумеется, не было ничего удивительного. Он ожидал появления Д'Антуана, ведь его должны вот-вот гильотинировать. Царственный и надменный Д'Антуан в жизни не знал предрассудков и ждал от смерти только забвения. Интересно будет увидеть его физиономию, когда он поймет, что заблуждался. Да еще, как заблуждался!Герое не рассчитывал вскоре увидеть Люсьена. За журналистом числился грешок-другой, и ему, конечно, не стоило уповать на торжественный прием в райских кущах, но все же в нем сохранилась невинность, вроде невинности фавна, и она, возможно, спасет его от адских котлов.Героса подгоняли отвратительные черти, но только возгласами. Он шагал и вскоре оказался в чем-то наподобие гостиной с широкими растворенными окнами. За ними полыхали озера и лагуны, и багровые склоны гор дышали нестерпимым жаром. Виднелись и страждущие грешники, но с такого расстояния не слишком отчетливо. Иными словами, ему открылась картина пугающая, сулящая муки, но это выглядело не откровенной угрозой, а намеком. Если бы Героса спросили, как он к этому относится, он бы признался, что одобряет.В гостиной за каменным столом сидел некто под вуалями, тасовал карты. Герое, при жизни любивший перекинуться в картишки, сел напротив, и без единого слова завязалась игра.И продлилась она как будто бы очень долго. Невероятно долго. Внезапно с Героса спало оцепенение, и появилось странное чувство, которому он даже названия не сумел подобрать. Ибо оно было даже не странным, а абсурдным. Чувство вины? Что-то вроде. И тут возникло предположение, что в этой комнате его держат неспроста, это жесточайшее наказание — ему предстоит узнать свою судьбу. Впрочем, нет, это, конечно же, ерунда.За окном высоко поднялось пламя, и из этого огня на Героса дикими кошачьими глазами уставился демон. Герое положил карты и пошел к черту, тот молниеносно сцапал его и вынес из комнаты. Герое бросил взгляд назад. Некто под вуалями исчез.Демон и Герое обменялись несколькими фразами — к вновь прибывшему грешнику обращался сам ад. Они пролетали над потоками лавы, где с воем плавали преступные души, других, прикованных к раскаленным горам, истязали различные твари. Некоторые осужденные, хрипя от жажды, ползали по берегам огненных озер. Иные трудились, подобно муравьям, — таскали на спине огромные камни. Кое-кого свежевала и пожирала нечисть.Герое видел причудливое смешение аллюзий, о чем-то подобном он читал в исторических трудах и классической литературе. Странное дело, все эти кошмары его не ввергали в дрожь, а, наоборот, успокаивали.Демон повис в воздухе напротив хитроумного изобретения. Герое пригляделся — что-то вроде качелей, вперед — назад, вперед — назад, неустанно, как маятник. Примерно в миле от Героса сиденье погружалось в огненный поток, и раздавались жуткие вопли. Вот оно возвращается. На качелях в летних платьях, сшитых по французской революционной моде, две молодые женщины, целые и невредимые, чокались бокалами с белым шипучим вином.Когда они приблизились, Герое заметил на сиденье свободное местечко еще для одного человека. И тут одна из девушек, блондинка, поглядела вверх и увидела его.— Эге! — воскликнула она. — Это же Герое! Шалунишка Герое собственной персоной! Брюнетка тоже задрала голову.— Спускайся, малыш! Мы припасли тебе местечко.Герое улыбнулся и изобразил в воздухе реверанс. Девушки были похожи, как сестры, более того, каждая объединила в себе черты всех его знакомых женщин, брюнеток и блондинок, грубых и утонченных, аристократок и плебеек. Как только он это понял, демон разжал когти. Было чувство свободного падения, а в следующий миг он оказался на качелях между девушками. Мягкие руки, теплые губы, вьющиеся волосы и отменное шампанское — о чем еще можно мечтать?— Пей быстрее, красавчик, скоро мы снова окажемся там.— В огне? — спросил Герое. Качели на мгновение задержались, а затем понеслись назад.— О, да, в огне. Какая боль! Какой ужас! — воскликнула девушка.— Но ведь это продлится лишь мгновение, — сказала ее подруга. — Привыкнешь.Они выпили за помин монархии и обнялись. Качели были очень широки и удобны.., почти для всего.Через несколько в высшей степени приятных минут спутницы вцепились в Героса с испуганными криками, и их окутало бурлящее красное пламя. Они корчились и выли от боли, а потом качели понеслись назад, и мучения оборвались. Ни ожога на коже, ни даже подпалинки на одежде. Шампанское сохранило освежающую прохладу, ни капли не испарилось. Герое обмяк между живыми и ласковыми подушками. Три секунды муки против нескольких минут блаженства — такой расклад как раз по нему. Конечно, он должен страдать. Так положено. Но едва ли можно обвинить его судей и палачей в варварской свирепости.Следующий раз они влетели в огонь, дружно горланя неприличную республиканскую песенку. Покорчились, повыли совсем чуть-чуть, и снова — смех, шампанское, упоительный полет…
Люсьен тоже мучился совсем чуть-чуть. Испытал боль, когда гильотина вонзилась в его шею. Молниеносный укол, вроде осиного жала. Вполне, надо сказать, терпимый. А затем — ощущение самого себя. Все крепнущее. Себя — но не в растущей боли, а в отчаянной борьбе. Гильотина лишила его зрения, слуха и речи, но остались другие чувства. Целую призрачную вечность лежал он, бесформенный и бесплотный, пытался вздохнуть, сглотнуть. Когда все это прошло, он попытался определить, где находится. Где-то да находится — это казалось самоочевидным. Он был слеп, глух и нем, однако убедил себя, что дышит. Дышит? Значит, случилось чудо, он спасен. Наверное, толпа ринулась ему на выручку, вынесла из-под кровавого ножа в самый последний миг.Но вокруг, конечно, не было никого и ничего. Он поводил руками и обнаружил только пустоту. Да и рук, собственно, не было. Значит, это случилось. Он лишился тела. Осталось только его “я”. Даже в этом он не был уверен на протяжении ужасной секунды. Решительно держался за свое “я”, за все, что удавалось вспомнить. Снова он боролся, и в этой борьбе ему удалось открыть глаза. Вернее будет сказать так: он прозрел.И увиденное нисколько не ободрило. Открылась сцена абсолютной пустоты. Ни земли, ни неба — пустыня, целиком сотканная из отсутствия вещества. И все же она казалась материальной. К примеру, если долго всматриваться, появляется иллюзорный дымный силуэт. Правда, смотреть с самого начала было не на что. Открылись иные чувства: подавленность, страх, беспомощность. Даже в самые трудные дни при жизни эти чувства не вырастали до такой степени. А хуже всего было одиночество.Значит, ему как-то удалось пережить смерть. Удалось ли? Очень уж слабо все это походило на жизнь. Но тут пришло на ум слово “чистилище”. А есть ли он, ум?Люсьен поймал себя на том, что непрестанно озирается, но всюду видит одно и то же. Он искал спасительную лазейку. Бежать! Вернуться! Нет ничего дороже жизни. Возвратить ее любой ценой! Как хочется назад! Должен же быть выход…И когда страстное желание стало почти нестерпимым, пустыня начала заполняться толпами, красками и шумом, порожденными смятением его души.
1 2