Позади работающих Фафхрда и Серого Мышелова поднимался дразнящий
запах двух жарящихся у огня снежных кроликов. Хрисса, сидящая перед
костром, медленно, с наслаждением, срывала мясо с тушки пойманного ею
третьего. Видом и размером снежная кошка напоминала гепарда, но с длинным
клочковатым белым мехом. Мышелов купил ее у бродячего мингольского
охотника, встреченного на севере, сразу же за Ступенями Троллей.
Позади костра пони жадно дожевывали остатки зерна, которого они не
пробовали уже неделю.
Фафхрд обернул свой вложенный в ножны меч Серый Прутик промасленным
шелком и уложил его внутри пирамиды, потом вытянул большую ладонь в
сторону Мышелова.
- Скальпель?
- Свой меч я возьму с собой, - заявил Мышелов. Потом добавил,
оправдываясь: - По сравнению с твоим мечом мой - просто перышко.
- Завтра ты узнаешь, сколько весит перышко, - сказал Фафхрд, пожав
плечами. Затем он положил рядом с Серым Прутиком свой шлем, медвежью
шкуру, сложенный шатер, лопатку и кирку, золотые браслеты с предплечий и
запястий, перья, чернила, папирус, большой медный котелок, несколько книг
и свитков. Мышелов добавил многочисленные и полупустые мешки, два
охотничьих копья, лыжи, ненатянутый лук и колчан со стрелами, крохотные
горшочки с масляной краской, куски пергамента и всю сбрую для пони; многие
из этих предметов были завернуты для предохранения от влаги, подобно
Серому Прутику.
Затем двое приятелей, аппетит которых разгорелся от аромата жаркого,
быстро уложили два верхних ряда камней, завершив пирамиду.
В тот момент, когда они повернулись туда, где их ждал ужин, и
оказались лицом к плоскому, с неровно позолоченными краями, западному
горизонту, в тишине снова послышался звук, похожий на шорох паруса или
тростника. На этот раз он был слабее, но друзья услышали его дважды: один
раз по направлению к северу и, почти одновременно, на юге...
И снова они быстро огляделись, пытаясь обнаружить хоть что-нибудь,
однако нигде ничего не было видно, если не считать - снова Фафхрд заметил
это первым - ниточки черного дыма совсем рядом с Белым Клыком. Та точка на
леднике, откуда поднимался дым, находилась между Клыком и Звездной
Пристанью.
- Гнарфи и Кранарх, если это они, выбрали для своего восхождения
скалистую северную стену, - заметил Мышелов.
- И она станет их погибелью, - предсказал Фафхрд, ткнув поднятым
большим пальцем в сторону Вымпела.
Мышелов кивнул, но явно с меньшей уверенностью, а затем спросил:
- Фафхрд, что это все-таки был за звук? Ты ведь жил здесь.
Фафхрд нахмурился и прикрыл глаза.
- Какие-то легенды об огромных птицах... - вопросительно пробормотал
он, - ...или о больших рыбах - нет, это не может быть правдой.
- Котелок памяти все еще кипит, только вот закоптился? - спросил
Мышелов. Фафхрд кивнул.
Прежде чем оставить пирамиду. Северянин положил рядом с ней кусок
соли.
- Это, - сказал он, - вместе с затянутым льдом озером и травой,
которую мы только что прошли, должно удержать здесь пони на неделю. Если
мы не вернемся, ну что ж, по крайней мере мы показали им путь отсюда до
Иллик-Виста.
Хрисса подняла свою довольную морду от окровавленного лакомства,
словно хотела сказать:
- Обо мне и моем пропитании можно не беспокоиться.

И снова Мышелов проснулся, едва только сон попытался крепко схватить
его в объятия, проснулся на этот раз радостно, как человек, который
припомнил, что у него назначено свидание. И снова, хотя теперь Серому не
пришлось предварительно созерцать звезды или смотреть на огонь, живая
маска встретила его взгляд сквозь угасающее пламя: все та же самая игра
мимики, те же черты - маленький рот; нос и лоб, составляющие одну прямую
линию - если не считать того, что этой ночью лицо было бледным, как
слоновая кость, с зеленоватыми губами, веками и ресницами.
Мышелов был в немалой степени потрясен, потому что прошлую ночь он не
смыкал глаз, ожидая появления призрачного девичьего лица - и даже пытаясь
вызвать его - пока растущий месяц не поднялся на три ладони над Звездной
Пристанью... без какого бы то ни было успеха. Разумом Мышелов с самого
начала понимал, что это лицо было галлюцинацией, однако чувства настаивали
на обратном - что вызвало смятение души и бессонницу на целую четверть
ночи.
А днем Серый тайно сверился с последним из четырех коротких
четверостиший на клочке пергамента, лежащем в самом глубоком кармане
дорожного мешка:
Ведь тому, кто пробьется в обитель Владыки Снегов,
Сыновьям двух его дочерей стать отцом суждено.
Хоть придется ему встретить страшных и лютых врагов,
Но зато до скончанья веков род продлить свой дано.
Вчера это звучало довольно многообещающе - по крайней мере та часть,
насчет дочерей и отцовства - однако сегодня, не выспавшись, Серый посчитал
все явным издевательством.
Но теперь живая маска снова была здесь и снова проделывала все те же
дразнящие штучки, в том числе и вызывающий дрожь, однако странным образом
волнующий фокус - веки широко раскрывались и показывали не глаза, а этакую
изнанку их, темную, как ночь вокруг. Мышелов был очарован, хотя и не без
трепета. Однако не в пример прошлому разу, голова его была вполне ясной, и
он пытался определить иллюзорность или реальность маски, моргая, щурясь и
бесшумно ворочая головой внутри капюшона - что никак не влияло на живую
маску. Затем он тихо развязал ремень, стягивающий верхние крючки плаща, -
Хрисса сегодня спала рядом с Фафхрдом - медленно протянул руку, поднял
камушек и щелчком запустил его через бледные языки пламени в точку чуть
пониже маски.
Хотя Мышелов знал, что позади костра не было ничего, кроме
разбросанного щебня и звеняще-твердой земли, он не услышал даже самого
слабого удара камня обо что бы то ни было. С таким же успехом он мог
забросить его в космическое пространство.
И почти в тот же самый момент маска дразняще усмехнулась.
Мышелов очень быстро выскользнул из плаща и вскочил на ноги.
Но еще быстрее маска растворилась в воздухе - на этот раз одним
быстрым мазком от лба до подбородка.
Мышелов почти фехтовальным выпадом метнулся на другую сторону костра
к тому месту, где, как казалось, висела маска, и стал внимательно
оглядываться по сторонам. Ничего - кроме мимолетного запаха вина или
винного спирта. Мышелов пошевелил угли в костре и снова осмотрелся. Опять
ничего. Не считая того, что Хрисса, лежащая рядом с Фафхрдом, проснулась,
ощетинила усы и серьезно, возможно даже с укором, уставилась на Мышелова,
который начал ощущать себя изрядным болваном. Он вопрошал себя, не играют
ли его разум и его желания в какую-то глупую игру друг против друга.
Затем он наступил на что-то. Сначала Серый подумал, что это его
камушек, но, подняв его, увидел, что это был крошечный горшочек. Это мог
быть один из его собственных горшочков с красками, но он был слишком
маленьким, чуть больше фаланги большого пальца, и сделан не из
выдолбленного камня, а из чего-то, похожего на слоновую или какую-либо
другую кость.
Мышелов стал на колени у костра и заглянул в горшочек, затем опустил
в него мизинец и осторожно тронул довольно густую мазь, находившуюся
внутри. Вытащенный палец приобрел цвет слоновой кости. От мази пахло
маслом, а не вином.
Мышелов некоторое время размышлял, сидя у костра. Затем, взглянув на
Хриссу, которая снова пригладила усы и закрыла глаза, и на тихо
похрапывающего Фафхрда, он вернулся к своему плащу и к прерванному сну.
Серый ни словом не обмолвился Фафхрду о своей прежней встрече с живой
маской. Поверхностно это можно было объяснить тем, что Фафхрд высмеял бы
такую телячью чушь о лицах, возникающих из дыма; более глубоко в
подсознании отыскалось бы то объяснение, которое удерживает любого мужчину
от упоминания о новой хорошенькой девушке даже в разговоре со своим лучшим
другом.
Так что, возможно, то же самое чувство не позволило Фафхрду на
следующее утро рассказать своему лучшему другу, что с ним случилось позже
этой же ночью. Фафхрду снилось, что он пытается в полной темноте на ощупь
определить точные очертания лица какой-то девушки, в то время как ее
тонкие руки ласкали тело Северянина. У нее был округлый лоб, глаза с очень
длинными ресницами, вмятинка между носом и лбом, круглые и крепкие, как
яблоки, щеки, дерзкий вздернутый нос - он казался дерзким даже на ощупь! -
и широкий рот, на котором большие осторожные пальцы Фафхрда могли
явственно ощутить улыбку.
Он проснулся, чтобы увидеть глазеющую на него луну, висящую
наискосок, к югу. Она серебрила нескончаемую стену Обелиска, превращая
выступы скал в черные полосы теней. Фафхрд проснулся также, чтобы ощутить
острое разочарование. Сон был только сном. Затем он мог бы поклясться, что
почувствовал, как кончики пальцев мимолетно скользнули по его лицу, и
услышал слабый серебристый смешок, который быстро затих вдали. Фафхрд сел,
как мумия, в своем зашнурованном плаще и огляделся вокруг. Костер
превратился в несколько красных глаз-угольков, но лунный свет был ярким, и
в этом свете он не смог увидеть абсолютно ничего.
Хрисса укоризненно зарычала на Северянина, потому что он глупо
нарушил ее сон. Фафхрд выругал себя за то, что принял остаточный образ сна
за реальность. Он выругал всю лишенную девушек, порождающую видения о
девушках Холодную Пустошь. Усиливавшийся ночной холод заползал под одежду.
Фафхрд сказал себе, что ему следовало бы крепко спать, как лежащий вон там
мудрый Мышелов, и набираться сил для завтрашних великих дел. Он снова
улетел и через некоторое время погрузился в сон.

На, следующее утро Мышелов и Фафхрд проснулись при первых признаках
серого рассвета, - луна на западе была все еще яркой, как снежный комок, -
быстро позавтракали и подготовились, и теперь стояли лицом к обелиску в
обжигающем морозом воздухе. Девушки были забыты, и все мужество друзей
нацелено только на гору.
Фафхрд был в высоких зашнурованных ботинках с только что заточенными
толстыми гвоздями на подошве и в куртке из волчьей шкуры, сшитой мехом
внутрь, но сейчас расстегнутой от горла до пояса. Его предплечья и голени
были обнажены. Короткие, по запястье, перчатки из сыромятной кожи
закрывали кисти рук. Совсем небольшой узелок, завернутый в плащ, висел у
него за плечами, и к нему был привязан большой моток черной конопляной
веревки. На прочном, не украшенном никакими заклепками поясе прицепленный
справа топор в чехле уравновешивал висящие с другой стороны нож, маленький
мех для воды и мешок с железными шипами, у которых вместо шляпок были
кольца.
Вокруг лица Мышелова был плотно затянут капюшон из козьей шкуры, а
его тело было защищено туникой, сшитой из трех слоев серого шелка. Его
перчатки были длиннее, чем у Фафхрда, и подбиты мехом. На меху были и
тонкие башмаки, подошва которых была сделана из морщинистой кожи бегемота.
На поясе - кинжал Кошачий Коготь и вех с водой уравновешивались мечом
Скальпелем, ножны которого были свободно привязаны к бедру. А на
завернутом в плащ узелке был закреплен странно толстый, короткий, черный
бамбуковый прут, на одном конце которого торчал шип, а на другом - шип и
большой крючок, примерно такой, как на посохе пастуха.
Оба мужчины были сильно загорелыми и мускулисто-худощавыми,
закаленными Ступенями Троллей и Холодной Пустошью. Их грудные клетки
сейчас были чуть шире обычного после недель существования в разреженном
воздухе плато.
Не было нужды выискивать наиболее привлекательный маршрут для
восхождения - Фафхрд уже сделал это вчера, когда они приближались к
Обелиску.
Пони опять щипали траву; один их них обнаружил комок соли и теперь
лизал его своим толстым языком. Мышелов оглянулся вокруг, ища Хриссу,
чтобы потрепать ее по щеке на прощание, но снежная кошка, насторожив уши,
вынюхивала чей-то след поодаль от лагеря.
- Она прощается по-кошачьи, - сказал Фафхрд. - Прекрасно.
Небеса и ледник рядом с Белым Клыком приняли слабый розоватый
оттенок. Скользнув взглядом по равнине в направлении этого пика. Мышелов
резко втянул в грудь воздух и сильно сощурился; Фафхрд пристально глядел в
ту же сторону, защищая глаза ладонью, как козырьком.
- Какие-то коричневатые фигуры, - сказал Мышелов наконец. - Насколько
я помню, Кранарх и Гнарфи всегда одевались в коричневую кожу. Но, мне
кажется, их больше, чем двое.
- По-моему, их четверо, - заметил Фафхрд. - И двое из них странно
косматые - наверно, одеты в бурые шкуры. И все четверо поднимаются от
ледника вверх по скальной стене.
- Где ветер их... - начал Мышелов, потом взглянул вверх. Фафхрд
сделал то же самое.
Большой Вымпел исчез.
- Ты сказал, что иногда... - заговорил Мышелов.
- Забудь о ветре и об этих двоих с их косматым подкреплением, - резко
оборвал его Фафхрд. Он снова обернулся к Обелиску. Мышелов сделал то же
самое.
Сощурившись и сильно откинув голову, он оглядел зеленовато-белый
склон и сказал:
- Сегодня утром он кажется еще более крутым, чем даже та северная
стена, и довольно-таки высоким.
- Пф! - с насмешкой отозвался Фафхрд. - В детстве я поднимался на
него перед завтраком. Очень часто.
Он поднял вверх обтянутую перчаткой из сыромятной кожи правую руку,
сжав ее в кулак, словно в ней был маршальский жезл, и воскликнул:
- Идем!
С этими словами он шагнул вперед и, не останавливаясь, пошел вверх по
неровному склону - или, по крайней мере, так показалось, потому что, хотя
Северянин и помогал себе руками, но отклонял туловище далеко от скалы, как
и подобает хорошему скалолазу.
Мышелов шел за Фафхрдом след в след, чуть шире расставляя ноги и
пригибаясь чуть ближе к скале.

Время уже близилось к полудню, а друзья все еще поднимались без
перерыва. У Мышелова болело или ныло все тело. Дорожный мешок давил так,
будто у Серого на спине сидел толстенный мужик; Скальпель, как весьма
упитанный мальчуган, цеплялся за пояс. И уже раз пять закладывало уши.
Над самой головой Мышелова ботинки Фафхрда топотали о выступы скал в
неколеблемом механическом ритме, который Мышелов начал ненавидеть. Однако
Серый был полон решимости не отрывать взгляда от ног приятеля. Один раз он
глянул вниз между своими собственными ногами и решил, что больше этого
делать не следует.
Нет ничего хорошего в том, чтобы видеть под собой голубоватую бездну
или даже серо-голубоватую, чуть поближе.
Так что Мышелов был застигнут врасплох, когда рядом с ним, обгоняя
его скачками, промелькнула белая лохматая мордочка с кровавой ношей в
зубах.
Хрисса остановилась на выступе рядом с Фафхрдом. Она тяжело, с
присвистом дышала; клочковатая шкура на ее животе прижималась к
позвоночнику при каждом вдохе. Она дышала только сквозь розоватые ноздри,
поскольку рот был забит двумя прижатыми друг к другу снежными кроликами с
болтающимися мертвыми головами и задними лапами.
Фафхрд взял у нее кроликов, бросил в свой мешок и плотно завязал его.
Затем он сказал, лишь самую чуточку высокопарно:
- Она доказала свою выносливость и сноровку, и оплатила свой путь.
Она - равная в нашей компании.
Мышелову и в голову не пришло усомниться в этом. Ему просто казалось,
что теперь уже три товарища поднимаются на Обелиск Поларис. Кроме того, он
был без меры благодарен Хриссе за остановку. Частично для того, чтобы
продлить ее. Серый осторожно выдавил в ладонь немного воды из своего меха
и протянул руку, чтобы Хрисса утолила жажду. Затем они с Фафхрдом тоже
выпили немного воды.

Весь долгий летний день путники поднимались по западной стене
жестокого, но надежного Обелиска. Фафхрд, казалось, не чувствовал
усталости. Мышелов обрел второе дыхание, потерял его, да так и не нашел
третье. Все его тело было налито одной сплошной свинцовой болью, которая
начиналась глубоко в костях и просачивалась наружу сквозь плоть, как некий
утонченный яд. Перед глазами Мышелова мельтешили реальные и вспоминаемые
скальные выступы, а необходимость ни в коем случае не пропустить ни одной
опоры для рук или ног казалась правилом, придуманным неким спятившим
учителем-богом. Мышелов беззвучно проклинал весь идиотский проект
покорения Звездной Пристани, хихикая про себя над мыслью, что
завлекательные четверостишия на пергаменте могли быть чем-то большим, чем
мечтами, навеянными трубкой с гашишем.
1 2 3 4 5