За грядкой с морковкой начинался крытый каменный проход, с
двумя стражами у входа и выхода, а в конце прохода начиналась собственно
тюрьма. Но внутрь тюрьмы Шаваша не пустили. Четвертый по счету охранник
порылся в корзинке, выбрал себе лепешку и сказал:
- Не нужна уже Лоне твоя корзинка. Слышал переполох во дворе? Это
приехал сам государев наставник, господин Андарз. Он, оказывается, был
знаком с покойником. Судья так и обмер. Сейчас его угощают чаем в Розовом
Павильоне, а потом, конечно, сразу вызовут Лоню с товарищами на допрос: не
дважды же ездить в наше заведение императорскому наставнику!
- Что же, - сказал Шаваш, - и допрашивать их будут в Розовом
Павильоне?
- Ради такого случая, - сообщил стражник, - велено вести в
Черепаховый Зал.
И забрал из корзинки еще лепешку.
Шаваш вынул из рукава розовую бумажку и протянул стражнику.
- Чего мне тут сидеть? Отдайте корзинку Лоне, если он вернется, а? А
я пойду.
Шаваш, однако, никуда не пошел из тюремного двора, как сделал бы на
его месте всякий разумный человек, торопясь покинуть это место подозрения
и скорби. Едва каменный угол коридора укрыл его от взора стражника, Шаваш
остановился, поплевал на руки и, - просочился через не забранную решеткой
отдушину около пола, которую он еще раньше приметил. Не то что взрослому
человеку, но и крупной собаке было б невозможно пролезть сквозь эту
отдушину. Но Шаваш, как мы уже упоминали, был не человек, а так - огрызок.
В казенном саду Шаваш остановился, обдумывая дальнейший план
действий. Шаваш не знал, сколько времени полагается угощать императорского
наставника чаем, но подумал, что это дело займет у судьи все время до
третьей дневной стражи.
За стеной, покрытой синей глазурованной черепицей и увитой
виноградом, начинались длинные кровли и башенки парадной части управы.
Виноградные плети оборвались бы под тяжестью взрослого человека, но Шаваша
должны были выдержать.
Шаваш взобрался на стену, прокрался по синему ее коньку и перескочил
на толстую черепичную крышу управы. Миг - и вот он уже пробежал по кровле
крытой дороги, еще миг, - и вот он уже над крышей главного зала. Шаваш лег
на кровлю и тихо-тихо вытащил несколько черепиц. За черепицами начиналась
вата, - Шаваш вытащил и ее. Шаваш просунул голову вниз и увидел толстые,
как ананас, балки. Снизу к ним были прибиты тоненькие доски потолка. Между
плоской черепичной кровлей, подбитой ватой, и потолком оставалось
пространство в локоть высотой. Шавашу этого было вполне достаточно. Он
влез внутрь, задвинул, как мог, за собой черепицу и ужом пополз по
серединной балке. Скоро он дополз до перекрестка балок, как раз поверх
стены Черепаховой Залы, отыскал место, где из потолка выпал сучок, и
вытаращил внутрь любопытный глазок. Шаваш хорошо знал устройство здешних
покоев, потому что трижды его таскали сюда как свидетеля, а однажды даже
что-то пытались приписать.
Суд только начинался.
Господин судья, в желтом платье с квадратным воротником, расшитом
ветвями и пятилистниками, восседал на возвышении. Поверх головы судьи
травяным письмом было написано красивое изречение: "Если суды в
государстве устроены ненадлежащим образом, государство перестает быть
государством". Двое писцов сидели на циновках, а молодой помощник судьи,
которого Шаваш видел на ступенях управы, почтительно стоял справа от
кресла. Слева от кресла стояла статуя государя с головой мангусты. Эта
статуя обладали удивительным свойством: в присутствии статуи даже самые
закоренелые преступники говорили только правду. Самому Шавашу трижды
приходилось при ней лгать, но это только потому, что у него был с собой
талисман "идака", специально чтобы лгать на суде.
Самого императора Шаваш видел только один раз, в прошлом году, как
раз на Новый Год. Тогда на красных улицах построили большой мост, чтобы
все могли видеть Государя, а Шаваш, боясь, что его задавят, залез с ночи
на длинный тополь. Император шествовал, окруженный львами, козами,
собаками, лисами, оленями с золочеными рожками, и такими животными,
которых Шаваш никогда и не видел, и которые водятся только по краям земли
и в императорском саду. Львы трясли головой, рвались с золоченых поводков,
- слуги из императорского зверинца мотались за ними, как дым из печки. Сам
император был в рисовой маске, и в его белой одежде не было ни единого
шва, подобно тому как в законах империи не было ни одного зазора: впрочем,
насчет швов Шаваш издалека не мог ничего сказать путного. Государь и люди
из его свиты бросали в народ деньги и билетики государственной лотереи.
Пять лет назад такой вот праздничный мост обвалился: пострадало сто
сорок человек императорской свиты, одна золоторогая коза и народ под
мостом, но в этот раз никаких происшествий не было.
На следующий день Шаваш срезал на рынке кошелек и вдруг почувствовал
угрызения совести. "Даже бессмысленный зверь, овца и павлин, - подумал он,
- слушаются императора, а я вот нарушаю закон!" Но кошелек все-таки
срезал.
Тем временем в зал вошел господин Андарз. Господину Андарзу было
немного за сорок. Это был человек очень красивый, худощавый, с приятным
лицом цвета топленого молока, и с проницательными серыми глазами, формой
напоминающими персиковую косточку. Руки его были несколько тонки в
запястьях, и кончики длинных и узких пальцев были выкрашены хной. Шелковое
платье Андарза было расшито павлинами и единорогами, и из-под платья
виднелись кончики сапог, украшенных серебряными ирисами. На голове у него
была круглая шапочка, увенчанная выступом наподобие соколиного клюва.
Помощник десятого судьи поспешно подставил ему бронзовую табуреточку.
- Как можно сидеть в присутствии судьи, - отрывисто проговорил Андарз
и отошел к левой стене. Нечаянно он стал как раз под тем местом, где
расположился Шаваш. Лицо его, отраженное в зеркале, было совершенно
невозмутимым, но сверху Шаваш вдруг увидел на его затылке бисеринки пота.
"Удивительные люди чиновники" - подумал Шаваш, - даже потеют затылком.
- Значит, - осведомился судья, сделав знак писцам, - убитый был вам
знаком?
- Увы, да! - промолвил государев наставник. - Я учился с ним вместе в
дворцовом лицее! Его звали господин Ахсай. Он был назначен тысячником
морских перевозок в Лакку и проявил на этом посту известные способности.
Впоследствии он незаслуженно подвергся взысканиям: наша семья нашла
возможным поручиться за него. Ахсай получил должность в провинции Дая,
однако проживал в основном в столице.
Тут Шаваш заметил, что молодой помощник судьи быстро и нагло
усмехнулся. Дело в том, что провинция Дая была давно завоевана варварами,
и должности в ней за деньги приобретали люди, подозреваемые в богатстве.
Таких людей называли пустыми чиновниками. Эти пустые чиновники понастроили
себе по империи домов с изукрашенными окнами, завели павлинов в садах и
рабов в мастерских, - потому что по закону государя Иршахчана только
чиновникам полагались дома с выгнутыми бровями и павлины в садах, и они,
конечно, не очень твердо знали имена своих провинций, а зато хорошо знали
дебет и кредит. Нажитые им земли и лавки они обычно дарили высоким
сановникам в обмен на покровительство и право управления подарком.
Разумеется, все эти люди ужасно рисковали, что их покровителя арестуют, а
подаренную землю заберут в казну. При аресте Руша около двух тысяч
уважаемых людей пострадало таким образом, - в провинции многие с трудом
откупились, а в столице Нарай защемил им горло.
- Я, - продолжал между тем Андарз, - не поддерживал с ним связи, но,
будучи благодарен мне, этот человек несколько раз в месяц наносил мне
визиты, и, хотя лично я не имел в нем никакой нужды, он выполнял разные
мелкие поручения моей жены. Я неоднократно предупреждал женщину, чтоб они
не имели с ним дела, - но разве ее переспоришь?
Императорский наставник смущенно засмеялся, и судья хихикнул. Страсть
господина Андарза к женщине по имени Лина была притчей во языцех. Господин
Андарз встретил ее год назад в домишке какого-то лесника, застигнутый
грозой. Затащил девицу на ночь в постель, а на следующий день увез с
собой. Женщина эта была настырная, и по ее настоянию Андарз отослал из
столицы других четырех жен. Господин Андарз продолжал:
- Словом, вчера моя жена дала этому Ахсаю письмо для своих родителей,
которые живут в императорских охотничьих угодьях, да немного денег, чтобы
он его отнес. Ей не терпелось получить ответ вчера вечером, и она
раскапризничалась как раз...
Уголки холеного, чуть сладострастного рта опустились вниз, и все
присутствующие живо представили себе в какой именно миг, по обыкновению,
раскапризиничалась глупая женщина.
- Я попытался ей объяснить, что родители ее живут далеко, что
господина Ахсая, верно, угощали чаем, и что из-за всего этого он не мог
поспеть в Город до того, как на ночь закрыли ворота. Но когда ворота
открыли, а господина Ахсая все не было и не было, госпожа раскричалась
так, что я был принужден послать прислугу, поискать, не напился ли
господин Ахсай где-нибудь по пути в кабачке. С ним такое случалось. И
вот...
- Дело яснее ясного, - сказал судья. - Видимо, вчера господин Ахсай
вернулся в столицу до того, как были закрыты внешние городские ворота, но
прибыл к воротам Верхнего Города после того, как они уже были заперты.
Скорее всего, не имея возможности в ту же ночь попасть в Верхний Город, и
имея предлог не возвращаться домой, он решил отыскать какой-нибудь
постоялый двор, и поплатился за свои пороки.
Кивнул сам себе и осведомился:
- А из-за чего подвергся взысканиям господин Ахсай?
- Его обвинили в сообщничестве с торговцами Осуи.
Судья сокрушенно воздел глазки к небу и пробормотал:
- Ужасно. Ужасно, сколько беспочвенных обвинений возводилось на людей
во времена Руша!
После этого в зал ввели Лоню-Фазаненка с приятелем. Судья выпучил
глаза и закричал:
- Рассказывай, негодяй, как ты убил человека!
Фазаненок повалился на колени:
- Ваша честь, мы его не убивали! Вчера вечером я с приятелем шел у
канала, вдруг вижу, - плывет тело. Мы его вытащили на берег, начали
приводить в чувство, а он уже мертвый. "Это самоубийца", - говорит мой
приятель. Я нащупал кошелек и подумал: "Этому человеку его кошелек уже не
нужен, а мне, наоборот, очень кстати, - разве не справедливо будет, если я
возьму его себе?"
Судья сделал знак, и казенный лекарь сказал:
- В легких у трупа нет воды, на шее имеется полоса от веревки, а под
правым ухом и на затылке - две круглые вмятины. Человека этого сперва
придушили, а потом бросили в канал. Самоубийства тут быть не может.
Судья всплеснул руками и закричал на Лоню-Фазаненка:
- Признавайся, дрянь! Ты задушил человека, а потом бросил его в воду!
Мыслимо ли такое дело, чтобы тот, кто убил покойника, оставил при нем
кошелек и золотые бубенчики!
Фазаненок, однако, уперся на своем:
- Не убивали мы, ваша честь! - твердил он.
Но куда там! Судья распорядился: из подвала притащили бочку с
плетьми, томившимися в рассоле. С преступников сорвали одежду и стали бить
их от шеи и до копчика: скоро кончики плетей были все в крови.
Лоня не выдержал и показал следующее:
- Шел-де ночью по мостовой, и, будучи пьян, споткнулся о чиновника.
Он меня обругал грязной рожей, а я его задушил. Потом оборвал с него
кошелек и бубенчик, а тело бросил в воду, надеясь, что сойдет за
самоубийство.
После этого принесли мешочек с похищенным и составили опись: Кошелек
в форме кожаной позолоченной рыбки с десятью ишевиками и восемьюдесятью
тремя розовыми. Кинжальчик с костяной ручкой, с изображением пляшущих
змей. Три похоронных бубенчика, позолоченных. Перстень-винт из серебра с
камнем турмалином, кольцо золотое в виде изогнувшегося акробата, акробат
держит в зубах берилл. И все.
- Постойте, - сказал судья, - а как же письмо от родителей почтенной
госпожи. К тому же, наверное, при письме были подарки!
- Не брали мы никакого письма, - жалостно завопил Лоня.
- Обыскать убитого, - распорядился судья.
Молодой помощник побежал исполнять приказание, а господин Андарз
сказал:
- Вероятно, он оставил письмо на постоялом дворе. Ручаюсь, что убийцы
нашли все, что можно было найти. Стоит ли беспокоить мертвого?
- Я тоже так думаю, - сказал судья, - но по новым порядкам надо
учинить формальную опись!
Молодой помощник, явившись обратно, доложил результаты осмотра трупа:
- На теле повреждений нет, кроме следа от веревки и двух вмятин, в
кафтане спороты кружева, и никакого письма.
- Признавайся, негодяй, - закричал судья, куда дел письмо!
Лоня заметался.
- Не брал я письма, - заплакал он.
Судья погрузился в глубокую задумчивость.
- Здесь дело нечисто, - объявил он, - почему этот человек, взяв на
себя убийство, отпирается от ненужных ему бумаг? Принести платье
покойника!
Приказание было исполнено. Судья поднялся с места и начал сам щупать
кафтан. Но увы! Карманы были пусты. Судья недоумевал.
Один из ярыжек поклонился и доложил:
- Господин судья! Сдается мне, что сапоги этого чиновника сделаны не
в столице, а в Осуе. Я слыхал, что сапожники Осуи иногда делают особые
хранилища в сапогах!
- Разрезать сапоги, - распорядился чиновник.
Сапог разрезали, и вытащили из левого сапога пакет из навощенной
кожи.
- Разверните пакет! - приказал судья.
- Господин судья, - сказал Андарз, - ведь в этом пакете письма
женщин! Прилично ли делать его предметом судебной проверки? Госпожа
расплачется, узнав о таком бесчестье!
Судья, казалось, заколебался.
- Почтеннейший, - наконец сказал он, - правосудие не должно знать
исключений.
Красивое лицо Андарза исказилось:
- Как! Вы отказываете мне в такой просьбе?
Судья воздел руки и вскричал:
- Увы, не я, а закон!
И тогда произошло нечто, никем не ожидавшееся.
Андарз сунул руку под платье, и вдруг вытащил оттуда длинный и узкий,
как лист осоки, меч. Андарз сделал шаг вперед, и острие меча оказалось
перед глазами судьи. Присутствующие ахнули. Частное владение оружием было
совершенно запрещено. И хотя это запрещение не относилось к такому
сановнику, как Андарз, все же при этом молчаливо подразумевалось, что если
он и проучит мечом какого-нибудь нерадивого секретаря, все же он не станет
шастать с этаким пестом по столичным управам!
- Или ты отдашь мне этот пакет, - сказал императорский наставник
Андарз, - или я насажу тебя на эту штуку.
Тут судья вспомнил, как господин Андарз, взяв речной город Одду,
развесил триста варваров на одном берегу, а триста - на другом, и от этого
воспоминания о национальном триумфе ему почему-то стало нехорошо. Он
взвизгнул и отпрыгнул от пакета подальше. К несчастью, рукавом он задел
рогатый светильник, и светильник опрокинулся на пакет. Судья, спасая
пакет, схватил его за один угол. Андарз в это время схватил пакет за
другой угол, послышался треск, и пакет разодрался пополам.
- Ах, - сказал судья.
Из пакета выпала белая дощечка, положенная туда Шавашем.
Императорский наставник спокойно поплевал на лезвие меча, да и сунул
оный в ножны. А судья, чтобы скрыть смущение, всплеснул руками и заорал на
Лоню:
- Все ясно, - вскричал он, - этот негодяй нашел тайник в сапоге еще
раньше! Признавайся, куда ты дел письмо!
- Не брал я никакого письма, - заявил Лоня.
- Что ты врешь, - изумился судья, - палок ему!
Лоня стал бить так, что у него с бедер поползло мясо, но на этот раз
Лоня твердо стоял на своем. И то: и так с него спросят за письмо, и так
спросят. А господин Андарз стоял у стены, сложив на груди красивые руки.
Тут вмешался молодой помощник судьи:
- Видимо, преступник говорит правду. Вину свою он признал, схвачен с
поличным, деньги и ценности все нашли при нем, и всю ночь он был на виду.
Куда б он успел что-то спрятать?
- Похоже, что так, - согласился судья.
Лоню попрыскали водичкой и унесли. Господин Андарз, распрощавшись,
направился к своему паланкину. Распорядился: "Доставьте тело в мой дом.
Погребальные расходы беру на себя".
Судья завершил судебные церемонии, налил в жертвенник Бужвы молока и
вина, и отправился в ближние покои. Зала опустела.
1 2 3 4 5 6