Самолеты второго звена были заправлены горючим и вооружены. Снега не было, земля промерзла, взлетать с обледенелого грунта было трудно и рискованно.
Из-за морозов задерживался прогрев моторов. Серов предложил устроить специальные агрегаты - провести трубы отопления под землей, и первый применил их на практике во время дежурства своего звена. Устройство вполне оправдало себя.
Летчики проверяли оружие, запас горючего, обсуждали каждую мелочь вместе в техником, мотористами, оружейником, делали пробные вылеты, проверяли боевую готовность друг друга. Ждали сигнала. Были готовы вылететь на встречу с врагом.
И вот однажды, в темную морозную ночь, как раз в дежурство Серова, на аэродроме появились представитель штаба ОКДВА1, начполитотдела бригады и командир эскадрильи. Они вошли в дежурную фанзу. Комната освещалась только пламенем печурки. У камелька сидели истребители. Серов вскочил.
- Смирно! - раздался его возглас.
Летчики уже стояли по форме. Серов рапортовал о готовности звена.
Комэск негромко произнес:
- Объявляю боевую тревогу.
Не успел он договорить, как летчиков точно вихрем вымело из фанзы. Они бросились вон, волоча за собой парашюты.
Командиры направились вслед за летчиками. Когда они подошли к взлетной площадке, пилоты уже сидели в кабинах, моторы ревели. Мотористы отбежали в сторону. Серов, высунувшись из кабины, напряженно всматривался в лицо комэска. Куда он прикажет лететь? Где противник?
Командир эскадрильи подошел к самолету. Анатолий услышал:
- Вахта отменяется. Тревога была учебной. Отношения с Японией улажены. Товарищ Серов, постройте звено.
Серов выскочил из кабины и приказал всему звену построиться. Летчики, техник, мотористы выстроились перед командованием. Представитель штаба армии обратился к ним:
- Товарищи! Ваше звено блестяще справилось с задачей. В максимально короткий срок после объявления тревоги летчики оказались на своих местах в полной боевой готовности. От имени штаба Особой Дальневосточной армии объявляю всему звену благодарность.
- Служим Советскому Союзу! - прозвучал ответ. В интимной, дружеской беседе Серов признавался:
- Каждый раз, выходя на дежурство, я думаю: "Может быть, как раз сегодня будет получен приказ вылететь навстречу врагу". Может быть, противник сегодня пошлет на нас свои соединения, но мы встретим его в воздухе огнем пулеметов раньше, чем он сможет оперировать над нашей территорией. Ждешь, по сто раз проверяешь вооружение, запас горючего... Шагаешь по промерзшей земле, думаешь, как изловчиться, чтобы взлететь на лыжах с этого твердого, обледеневшего грунта... И вот тебе объявляют, что можете спокойно отправляться спать!.. Обидно, ребятушки!.. Мне уже 24 года!
- Да, старик! - хохотал Сидоров, который был несколько старше Анатолия.
- Нет, я хочу подраться за родную землю раньше, чем состарюсь. Я же истребитель! И ты, и ты тоже! Мы истребители.
Власов мягко успокаивал Серова.
- Дождемся своего часа, Анатолий. Не горюй. Только надо полагать, что лучше бы наши люди, народ, дети наши спали спокойно.
- Ты прав, Шурка. Ты прав... Но пусть там, за сопками, за океаном знают, что мы способны драться, и мы их разобьем, если сунутся.
- Для этого мы и служим здесь, на границе, - деловито заключил Андрей.
...Над горизонтом тянулась сизая дымка. Постепенно она заволакивала верхушки сопок, затуманивала такое ясное утреннее небо. На аэродроме находился весь летный состав эскадрильи. Серов, Сидоров и Власов стояли вблизи своих самолетов и недовольно поглядывали на горизонт, опасаясь, что полеты будут отменены. Серов дал задание:
- В выполнении сегодняшних полетов ни один пункт не изменен. Что вам неясно? - спросил он у Власова.
- Товарищ командир звена, пора бы запускать моторы.
- Повторите задание.
Власов точно изложил свою задачу. Серов взглянул на часы. Сидоров тоже. Они переглянулись.
- Дымка скоро рассеется, - успокоил их комзвена.
Выстроившись в ряд, самолеты готовы по первому знаку сорваться с места. Летчики в кабинах.
Ровно в восемь часов разрешен вылет. Машины одновременно поднимаются на две тысячи метров и исчезают из виду. Где-то в непроглядной туманной дымке поют свою песню моторы, то понижая, то повышая тона этой удивительной музыки, самой отрадной для уха летуна. Металлический звук отлично слышен, когда звено выполняет высший пилотаж.
Вдруг эта ритмическая музыка переходит в оглушительный рев. На земле все поднимают голову. Самолеты идут на определенной дистанции один от другого, одновременно делая разворот, затем по знаку ведомого расходятся для учебной стрельбы. Первой идет "двойка" Серова. Вот он спикировал.
С земли наблюдающие увидели рывок огня.
- Что это?.. Горит?
- Это блики от солнца.
- Нет, пламя. Вон и дымок пошел. Горит самолет Серова.
Что произошло?
Серов ввел машину в пике и начал уже выводить, когда мотор затрясло, как в лихорадке. Слух резанули характерные звуки перебоя. В одно мгновение мотор потерял шестьсот оборотов. В лицо дохнуло жаром. Из-под карбюратора огненными змейками выползает огонь.
На самолете пожар! Надо немедленно принимать решение. Как спасти машину, жизнь? Решение принимается одновременно с выполнением его. Серов повел машину на вынужденную посадку. "Успею ли довести до аэродрома?"
Та же мысль тревожит людей на земле: дотянет ли? Полосы дыма за машиной не предвещали ничего доброго.
...Серов протянул руку к пожарному крану, перекрыл доступ бензина в мотор. Затем он кладет машину на крыло и глубоким скольжением теряет высоту почти до самой земли. Расчет сделан точно: впереди посадочный знак. Летчик выводит машину из скольжения и уменьшает скорость для посадки. На нем начинает тлеть комбинезон. Дым застилает глаза. Кажется, будто самолет завис в воздухе и сейчас сорвется в штопор. Решают доли секунды. Серов ведет точно и сосредоточенно. Миг - земля пошла быстро навстречу. Еще миг - и самолет коснулся земли колесами и костылем, садится на три точки!..
Люди со всех сторон бегут к машине. Впереди всех, широко разбрасывая ноги, мчится техник Тарасов, переполненный тревогой за летчика и за машину, забыв о том, что ему самому придется отвечать за неисправность материальной части. Машина наконец останавливается, летчик выскочил из кабины. Ему кричат:
- Вы горите! Комбинезон дымится!
Он приказывает:
- Помогайте тушить огонь на машине!
Самолет спасен. Возвращается в свой гараж порожняком санитарная машина. Тарасов берет "двойку" на свое попечение. Через несколько дней она, уже отремонтированная, перепорхнула с линейки на старт и, смирно стояла на своем месте, а Серов сидел в кабине, ожидая сигнала дежурного по старту. Тарасов еще раз осмотрел самолет. Полученное взыскание он считал заслуженным и рад был, что его не отстранили от работы во втором звене.
Этот случай был описан в "Тревоге", газете Особой Дальневосточной. Происшествие стало предметом разборов на учебных занятиях в авиачастях. Молодежь наматывала себе на ус пример Серова, быстроту и точность его действий перед лицом грозящей катастрофы. Когда товарищи поздравляли Анатолия с замечательной находчивостью в таком критическом положении, он отвечал:
- Я не первый! С Нестеровым, например, была такая же история на "ньюпоре". Кажется, в тринадцатом году. На высоте меньше ста метров вспыхнул бензин в трубопроводе. Нестеров выключил зажигание, резко накренил самолет, развернул и сделал посадку "без дров, без щепок, хотя и с огнем". У меня был запас высоты, а у него разворот мог закончиться куда хуже!
Однажды зимой в полете на "И-5" Серов заметил, что нос одной лыжи опустился, она приняла неправильное положение, наклонившись вперед под углом 30-40 градусов, - оказался отцепленным амортизатор!
Это был недосмотр техника. Серов стал кружить над аэродромом. На земле поднялась тревога, вызвали санитарную машину, ждали аварии. Примчалась на всякий случай и пожарная машина. Однако Серов умело повел самолет на посадку таким образом, что лыжа, соприкоснувшись с землей, выровнялась, и все обошлось благополучно.
Этот опыт пригодился в дальнейшем в происшествии с Сидоровым.
Но положение с Андреем Ефимовичем осложнялось тем, что он летел на двухместном "У-2" и имел во второй кабине пассажира - техника Моторика и, следовательно, отвечал и за его жизнь.
Вылетев не на своей машине, а на "У-2" по какому-то заданию в другую часть, Сидоров и Моторин возвращались на свой аэродром. На земле был выложен крест - запрещение посадки. Не понимая причины, Сидоров повел машину на снижение, всматриваясь в сигналы. По полю бежали люди, махали руками, показывая на его самолет.
- Что-то случилось, не дают садиться, - сказал он технику через переговорную трубку.
Моторин молча смотрел вниз. Кто-то на земле догадался и побежал по аэродрому с лыжей в левой ! руке. Моторин вздрогнул.
- Левая лыжа! - у техника волосы зашевелились на голове.
Сидоров вспомнил случай с Серовым. И его слова на разборе: все дело в правильном, точном расчете.
Андрей повел самолет по кругу и крикнул Моторину:
- Вылезай, брат, на крыло.
Моторин беспрекословно выполнил приказание. В грудь ударила ледяная струя воздуха. Сжав челюсти, напрягая мускулы, осторожно переступая, чтобы не скользить, Моторин перегнулся и достал рукой до широкой лыжи, спустившейся носом книзу. Молодой человек поднял голову и встретился взглядом с глазами пилота. За большими летными очками голубые глаза Андрея, дерзкие, отчаянные, каких Моторин у него еще никогда не видел, одобряюще подмигивали технику.
Не выпуская управления, Андрей одной рукой снял с себя ремень и конец передал Моторину. Тот понял и тоже одной рукой пристегнул этот конец к своему поясу. "Чего он хочет от меня?" - думал он, напрягая внимание. Догадывался, но верить не хотелось. Сидоров крикнул:
- На лыжу! Выполняй!
Моторин протянул руку к лыже и вопросительно посмотрел на Андрея. Тот кивнул головой и смотрел так, точно подталкивал Моторина.
Техник одним рассчитанным движением стал на задний конец лыжи, крепко держась за трос. Лыжа сразу приняла горизонтальное положение. Ремень натянулся в левой руке Сидорова, одетой в меховую рукавицу.
Моторин, как и многие в эскадрилье, слыхал о прежних выходках Сидорова в воздухе и не очень доверял педантичности и подчеркнутой осторожности этого летчика. И не был уверен, сумеет ли Сидоров подняться на ту высоту летного мастерства, когда воедино слиты безумная храбрость, знание и расчет. Только такая высшая ступень могла бы спасти их обоих. Тем не менее он вверил себя твердой руке пилота.
Самолет сделал круг и с четвертого разворота пошел на снижение. На земле поняли, что горючее кончилось и надо во что бы то ни стало принимать самолет. Крест убран, выложен посадочный знак как полагается - против ветра, служащего тормозящей силой при приземлении.
Люди напряженно следили за посадкой. Вдруг кто-то крикнул:
- Человек на лыже!..
Человек стоял на лыже. Самолет быстро несся на сближение с землей. Малейший толчок, едва заметное покачивание машины - и тот, кто на лыже, сорвется и разобьется насмерть. Или удар при соприкосновении с землей может сбросить его, что не менее опасно. Катастрофа была более чем вероятна. На аэродроме стояла санитарная машина, находились здесь врач и санитары...
Удерживая занемевшей рукой туго натянутый ремень, прикрепленный к поясу Моторина, Андрей другой рукой уверенно, ровно вел машину, держа ее в классически правильном горизонтальном положении и в момент потери высоты, и в минуты приземления и пробега самолета по земле. Обе лыжи одновременно скользнули, остановившись у "Т".
- Вот это посадка!
- Молодчина, Андрей!
- Классик!
Крики одобрения из всех уст. Действительно красивая посадка! Мотористы и летчики со всех ног бросились к машине. Придерживая самолет за края плоскостей, тормозя пробег, они буквально сняли оцепеневшего техника, и он стоял, хлопая рукавицами и с трудом раздвигая губы в улыбке. Сидоров вылез из кабины, расправляя натруженные донельзя обе руки, и направился к комэску, пережившему мучительные минуты.
Рапорт принят. Установлены причины обрыва троса. Привлечены к ответственности виновники аварии.
Серов находился в полете. Вернувшись и узнав о происшествии, поругал Андрея, что тот сел в чужую машину, не проверив ее перед вылетом. В конце "разноса" он сказал:
- А все-таки это "чкаловский" расчет. Я такого не встречал. Это потрясающе.
Сидоров напомнил Серову о случае с ним самим.
- Из этого надо было сделать вывод о предусмотрительности!
- Я сделал вывод, как сажать машину при сходных обстоятельствах.
Анатолий засмеялся и горячо обнял Андрея.
- Не спорю, вы показали себя как настоящий... академик!
Эпизод с оторванной лыжей также стал предметом разборов в различных эскадрильях ОКДВА. Еще строже стали требовать от летчиков и техников внимания к материальной части, еще настойчивее и чаще командование проверяло ее состояние и за малейшее упущение строго взыскивало. Было сообщено обо всем этом в Москву, как делалось всегда. Служба пошла своим чередом, в звене о происшествии вспоминали редко. Как вдруг было получено известие: Андрей Ефимович Сидоров награжден орденом Ленина за доблесть и мастерство в сложных условиях, Моторин награжден орденом Ленина за хладнокровие и мужество перед лицом смертельной опасности.
И снова по всем "точкам", где располагались авиачасти и соединения среди сопок и таежной глуши, - прошумели крылья славы второго звена. Дальневосточники-пилоты говорили:
- Не мешает поучиться кое-чему у этих "воздушных акробатов"!
* * *
Серова стали назначать посредником во время воздушных состязаний летчиков разных частей и соединений. Он радовался такому признанию его авторитета в летном искусстве. Но одно обстоятельство его возмущало.
Посредник, поднявшись в воздух, наблюдал за учебно-боевыми полетами и "воздушными боями", потом на земле докладывал о качестве пилотажа тех и других летчиков. На этом основании составлялась -оценка подготовки пилотов. От посредника зависело, кому будут присуждены первые места. Поэтому на него смотрели с уважением, старались быть поближе к нему, чтобы узнать заранее его мнение.
Но побывав раз-другой в этой почетной должности, Анатолий заскучал. Подниматься в воздух только для того, чтобы смотреть на полеты других и не сметь самому покрутиться на большой высоте, оказалось выше его сил. И однажды, когда вновь пришлось летать в сторонке на посту наблюдателя, он, едва оторвавшись от земли, еще при взлете сделал одну-две фигуры, потом, набрав высоту, произвел "бочку", переворот, и только после этого пошел на свое место посредника.
За нарушение дисциплины и порядка выполнения задания Анатолий получил нагоняй от командования.
Несмотря на это, он в следующий раз, не удовлетворенный тем, как летали в этот день, стал показывать соревнующимся класс высшего пилотажа, выделывая в воздухе самые головокружительные каскады фигур. Знал, что ему попадет, но не удержался и целиком отдавался тому танцу пернатых, о котором писал когда-то Нестеров.
Его сняли с поста посредника. Он так тяжело переживал это наказание, что командование решило допустить Серова к этой работе, при этом разрешить ему перед началом соревнования продемонстрировать в воздухе свое высокое мастерство. Это уже было большое признание! Но Серов был счастлив по-своему: после полетов он говорил: - Дали отвести душу!
Ему лишь бы летать, лишь бы вот так танцевать, ласточкой крутиться в синем небе. И, уже не таясь, перед полетом объявлял:
- Ну, сейчас покажу.
И с момента взлета начинал выписывать в воздухе свой сложный рисунок и сериями, и каскадами фигур, сменявших одна другую. Он словно играл машиной, безотказно служившей ему, он как бы сливался с ней в единое крылатое существо и в этой могучей игре выражал свой сильный и жизнерадостный характер.
Один из его дальневосточных друзей, а впоследствии член серовской "семерки" в Москве, полковник Александр Павлович Николаев, вспоминая службу в ОКДВА, говорил:
- У Анатолия Константиновича был свой стиль полета. Остались в прошлом резкость и грубость пилотажа, за которые его справедливо упрекали. Эти недостатки сменились замечательной напористостью, неустрашимостью, решительностью в стиле полета. Отчаянно, горячо пилотировал. И наши летчики любовались его пилотажем. Со своим звеном он занимал почти всегда первые места по всем показателям. Помню, он быстрее всех набрал высоту в пять тысяч метров... Стрелял в воздухе великолепно, по меткости стрельбы его никто не мог превзойти. Да и все звено Серова шло впереди по воздушным и наземным стрельбам. Да, Серов любил летать!.. Множество летчиков помнят свою учебу у Серова, он и им привил свою любовь к авиации, как и свое умение смотреть и стремиться всегда вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28