— Хорош был пирог, парнишка, — похвалил Льюис, проглатывая последний кусочек.
Мальчик просиял.
— Я рад, что вам понравилось.
— Хочешь сфотографироваться? — спросила Энн, чувствуя, что предложить щедрому малышу деньги за угощение было бы просто неудобно. — Видишь, у Льюиса есть фотоаппарат.
— Очень хочу! — воскликнул мальчик. — А Карло тоже можно?
— Конечно, и Карло можно.
Энн поставила мальчика с собакой перед пышным кустом. Это была очень красивая картина: маленький мальчик обнимает за шею своего огромного лохматого приятеля. Оба выглядели страшно довольными, и Льюис потратил на них свой последний кадр.
— Если хорошо получится, я пришлю тебе фотографию по почте, — пообещал он. — Какой у тебя адрес?
— «Мистеру Джиму Армстронгу, Гленкоув-роуд. для Тедди Армстронга», — ответил парнишка. — Вот будет здорово — получить письмо по почте! Я лопну от гордости. А пока папе ничего не скажу: это ему будет сюрприз!
— Ну, жди письма недели через две-три, — сказал Льюис.
А Энн вдруг нагнулась и поцеловала загорелую щечку мальчика. У нее почему-то защемило сердце. Какой прелестный мальчик… какой добрый… а мамы у него нет.
Дойдя до поворота дорожки, они оглянулись. Мальчик стоял на каменной ограде и махал им рукой.
Разумеется, Ребекка Дью знала все про Армстронгов.
— Жена Джима Армстронга умерла пять лет назад, и он никак не может это пережить. Раньше он не был таким грубияном… вполне приятный мужчина, хотя малость нелюдим. Это у него, видно, с рождения. Обожал жену — она была моложе его на двадцать лет. Когда она умерла, он страшно переживал… и изменился до неузнаваемости. Стал сварливым и злым. Не захотел даже взять экономку, решил сам воспитывать ребенка и вести дом. Он много лет жил холостяком и привык управляться.
— Но разве для ребенка это жизнь? — возмутилась тетя Шатти. — Отец никогда не водит его в церковь, и вообще ему не с кем общаться.
— Я слышала, что он боготворит мальчика, — сказала тетя Кэт.
— «Да не будет у тебя других богов пред лицем моим», — вдруг процитировала Ребекка Дью.

Глава третья

Льюис сумел напечатать фотографии только через три недели и принес их в субботу, когда явился на традиционный ужин. И дом, и парнишка получились замечательно.
— Льюис, а ведь он похож на тебя! — воскликнула Энн.
— И верно, — подтвердила Ребекка Дью, вглядываясь в фотографию. — Я тоже, когда его в первый раз увидела, подумала, что он на кого-то очень похож, только не могла вспомнить, на кого.
— Глаза… лоб… выражение лица… ну в точности твои, Льюис, — сказала Энн.
— Не может быть, чтоб я был таким хорошеньким ребенком, — пожал плечами Льюис. — У меня где-то есть фотография в восьмилетнем возрасте. Надо ее найти и сравнить. Она вас повеселит, мисс Ширли. У меня там серьезное выражение лица, длинные волосы и кружевной воротник. И вид такой, словно не могу пошевелиться. Наверное, мне зажали голову — тогда для этого было специальное приспособление. Но даже если мы и похожи это просто случайное совпадение. Парнишка никак не может быть моим родственником. У меня вообще нет родственников на острове… по крайней мере, сейчас нет.
— А где ты родился? — спросила тетя Кэт.
— Мои родители умерли, когда мне было десять лет, и я стал жить с маминой кузиной… Я звал ее тетя Ида. Она тоже умерла… три года назад.
— Джим Армстронг приехал из Брансуика, — сообщила Ребекка Дью. — Он тоже не всегда жил на острове… а то не был бы таким чудным. У нас у всех есть свои странности, но мы, по крайней мере, держимся в рамках.
— Да я и не очень-то обрадовался бы, окажись этот неотесанный мистер Армстронг моим родственником, — ухмыльнулся Льюис, с аппетитом поедая коричный кекс мисс Шатти. — Но когда фотография будет готова и вставлена в рамку, я, пожалуй, сам отнесу ее на Гленкоув-роуд и расспрошу мистера Армстронга. Может статься, мы и состоим в отдаленном родстве. Я ведь очень мало знаю о маме. Я думал, у нее нет родственников, а может, окажется, что есть. Что у папы никаких родственников нет, я знаю точно.
— Если ты сам отнесешь фотографию, парнишка расстроится — он же так хотел получить ее в письме на свое имя, — напомнила Энн.
— Ничего, я пошлю ему по почте что-нибудь другое.
В следующую субботу Льюис подъехал к Звонким Тополям на старой скрипучей тележке, в которую была впряжена еще более старая кобыла.
— Я еду на Гленкоув-роуд отвезти Тедди его фотографию, мисс Ширли, — объявил он. — Если не боитесь ехать в таком лихом экипаже, то приглашаю и вас. Думаю, колеса сегодня еще не отвалятся.
— Где ты раздобыл такую древность? — спросила Ребекка Дью.
— Не надо насмехаться над моим славным скакуном, мисс Дью. Надо уважать седины. Мистер Бендер одолжил мне тележку и лошадь на условии, что я завезу мешок картошки его шурину на Долиш-роуд. Я все никак не мог выбрать время сходить к Армстронгам пешком.
— Время он выбрать не мог, видишь ли! — передразнила его Ребекка Дью. — Да я сама дошла бы туда пешком быстрее, чем эта кляча.
— И отнесли бы на Долиш-роуд мешок картошки, моя могучая мисс Дью?
Красные щеки Ребекки Дью покраснели еще больше.
— Нечего насмехаться над старшими, — рассердилась она. Потом, без всякой связи с предыдущей фразой, добавила: — Хочешь в дорогу несколько пончиков?


Однако древняя кобылка оказалась способной развивать совершенно неожиданную скорость. Энн хихикала про себя, представляя, какое они с Льюисом являют зрелище. Что бы сказала миссис Гарднер, да хотя бы та же тетя Джемсина, если бы они ее видели? Но все это неважно. Стоял прекрасный осенний день, а Льюис был интересным собеседником. Энн не сомневалась — он добьется всего, что задумал. Никому из знакомых не пришло бы в голову пригласить ее прокатиться на древней кобыле мистера Бендера в грозящей развалиться тележке. Но Льюис не видел в этом ничего зазорного. Какая разница, на чем ехать, — лишь бы добраться до места. Холмы вдали все так же голубеют, дорога все так же рдеет, клены по сторонам красуются все в том же роскошном осеннем уборе. У Льюиса был философский склад ума, и его так же мало заботило мнение соседей, как насмешки некоторых товарищей по классу, называвших его прислугой, потому что он мыл посуду и убирал дом вместо платы за пансион. Подумаешь, прислуга! Когда-нибудь он им докажет. Может, у него и пусто в карманах, зато в голове кое-что есть. А пока он с удовольствием ехал вместе с прелестной мисс Ширли повидать малыша Тедди. Выгружая мешок картошки около дома мистера Меррила, шурина мистера Бендера, он рассказал хозяину, куда и зачем они с мисс Ширли направляются.
— У тебя есть фотография маленького Тедди Армстронга? — воскликнул мистер Меррил.
— Да, и очень хорошая. — Льюис развернул обертку и с гордостью показал фотографию.
Мистер Меррил громко хлопнул себя по ляжке:
— Ну и дела! Разве вы не знаете, что малыш Тедди умер?
— Умер?! — в ужасе воскликнула Энн. — Боже мой… я не могу поверить, мистер Меррил… такой прелестный мальчик…
— Мне очень жаль, мисс, но это так. Его отец вне себя от горя, и еще больше убивается от того, что у него не осталось ни одной фотографии мальчика. А у вас, оказывается, есть отличная фотография. Потрясающе!
— Какой ужас, — сдавленно проговорила Энн. У нее перед глазами стояла маленькая фигурка мальчугана, махавшего им рукой.
— Что поделаешь. Он умер почти две недели назад. От воспаления легких. Он ужасно мучился, но, говорят, стойко переносил страдания. Не знаю, что теперь будет с Джимом Армстронгом. Говорят, он почти помешался от горя. Сидит весь день и бормочет: «Если б только у меня был портрет моего парнишки…»
— Мне его очень жалко, — вдруг проговорила миссис Меррил, которая до этого молча стояла рядом с мужем. — У него ведь есть деньги, и он нас всех презирал за то, что мы так бедны. И вот он остался со своими деньгами, но ему уже некого любить.
Золотой осенний день потерял для Энн всю свою прелесть. Малыш Тедди за их короткую встречу сумел завладеть ее сердцем. Молча ехали они с Льюисом по травянистой дороге и остановились перед калиткой. Карло лежал на каменном крыльце. Он поднялся и подошел к ним, лизнул руку Энн и посмотрел на нее большими грустными глазами, как бы спрашивая, не знает ли она, куда девался его маленький товарищ. Дверь дома была открыта, и они увидели внутри человека, который сидел за столом, опустив голову на вытянутые руки.
Услышав стук, он встал и подошел к двери. Энн поразилась произошедшей с ним перемене. Его щеки впали, лицо заросло щетиной, а обведенные темными кругами глаза горели лихорадочным блеском.
Энн ожидала грубости, но он, очевидно, узнал ее и вяло произнес:
— А, это опять вы. Парнишка говорил, что вы ласково с ним разговаривали и поцеловали его. Вы ему понравились. Я сожалею, что был с вами груб. А что вам сейчас нужно?
— Мы хотим вам кое-что показать, — мягко сказала Энн.
— Что ж, заходите.
Не говоря больше ни слова, Льюис развернул обертку и протянул Джиму Армстронгу фотографию. Тот схватил ее, впился в нее изумленным взглядом, потом упал на стул и разразился рыданиями. Энн никогда не видела, чтобы мужчина так плакал. Они с Льюисом стояли молча, пока он немного не успокоился.
— Вы не представляете, что сделали для меня! — сказал он наконец прерывающимся голосом. — У меня не осталось ни одной его фотографии. Другие могут мысленно представить себе лицо, а я нет. С тех пор как мой парнишка умер, я ужасно мучился, потому что не мог вспомнить его лицо. А теперь вы принесли мне это… хотя я вас тогда на порог не пустил. Присаживайтесь, пожалуйста. Мне бы хотелось отблагодарить вас, но я не знаю как. Вы спасли меня от сумасшествия… может быть, от смерти. Как же он тут похож! Так и кажется, что сейчас заговорит. Мой ненаглядный парнишечка! Как я буду без него жить? У меня ничего не осталось… Сначала его мать… потом он.
— Он был прелестный мальчик, — ласково сказала Энн.
— Да, чудный малыш. Мой маленький Тедди… Это его мать так назвала — Теодор… она говорила, что это значит «дар богов». И какой же он был терпеливый, ни разу не пожаловался. Один раз улыбнулся мне и сказал: «Папа, мне кажется, что в одном ты ошибался. Рай, наверное, все-таки есть. Как ты думаешь, папа?» И я сказал ему: «Да, есть». Прости меня, Боже, за то, что я пытался лишить его веры. Он тогда так радостно улыбнулся: «Значит, я попаду в рай и найду там маму и Бога. Мне-то будет не так уж плохо. Вот за тебя я беспокоюсь, папа. Тебе без меня станет очень одиноко. Но ты уж постарайся и будь повежливей с людьми, а мы тебя будем ждать». Я обещал, что постараюсь, но, когда он умер, просто не мог выносить одиночества и пустоты. Я бы сошел с ума, если бы вы не принесли мне эту фотографию. Теперь мне будет легче.
Он еще некоторое время рассказывал им про Тедди, явно находя в этом облегчение. Куда девалась его мрачность и неразговорчивость! Под конец Льюис достал маленькую выцветшую фотографию, где он был изображен ребенком, и показал ее Джиму.
— Вы не знали кого-нибудь, похожего на этого мальчика? — спросила Энн.
Мистер Армстронг долго изумленно разглядывал фотографию.
— Он очень похож на парнишку, — наконец произнес он. — А кто это?
— Это я, — ответил Льюис, — в возрасте восьми лет. Мы тоже заметили это странное сходство — поэтому мисс Ширли и заставила меня принести вам эту карточку. Может быть, между нами есть какое-нибудь дальнее родство? Меня зовут Льюис Аллен, а моего отца звали Джордж Аллен. Я родился в Нью-Брансуике.
Джеймс Армстронг покачал головой. Потом спросил:
— А как звали твою мать?
— Мэри Гардинер.
С минуту Армстронг молча смотрел на него.
— Это была моя сводная сестра, — наконец проговорил он. — Я ее почти не знал, видел только один раз. После смерти отца меня воспитывал дядя. Моя мать вторично вышла замуж и уехала с мужем. Она приезжала повидать меня только один раз, и с ней была маленькая дочка. Вскоре мать умерла, и я больше ни разу не видел свою сводную сестру. А когда я приехал на остров, то вообще потерял всякую связь с родными. Ты мой племянник, а стало быть, кузен моего парнишки.
Для юноши, который считал, что он один на целом свете, это было удивительное открытие. Льюис и Энн провели у мистера Армстронга весь вечер. Оказалось, что он весьма начитанный и умный человек. К концу вечера они прониклись к нему большой симпатией, совсем забыв тот первый негостеприимный прием и разглядев под грубой оболочкой острый ум и цельный характер.
— Теперь понятно, почему Тедди так любил отца — он заслуживает любви, — сказала Энн по пути домой.
Когда в следующую субботу Льюис Аллен пошел навестить дядю, тот сказал юноше:
— Слушай, переезжай жить ко мне. В конце концов ты мой племянник, и я могу облегчить тебе жизнь… сделать для тебя то, что собирался сделать для парнишки.
Ты один на целом свете, и я тоже. Вместе нам будет веселей, а то я опять зачерствею и стану всех ненавидеть. Помоги мне сдержать обещание, которое я дал парнишке. Его место опустело. Замени мне его.
— Спасибо, дядя, я постараюсь. — Льюис протянул ему руку.
— И почаще приводи в гости эту вашу учительницу. Мне она нравится. И парнишке тоже понравилась. «Папа, — сказал он мне, — я думал, что не люблю, когда меня целует кто-нибудь, кроме тебя, но оказалось, что это не так. У нее такие добрые глаза».

Глава четвертая

— Старый градусник на крыльце показывает минус семнадцать градусов, а новый над боковой дверью — двенадцать, — сказала Энн морозным декабрьским утром. — Вот и не пойму, брать мне муфту или нет.
— Я бы полагалась на старый, — ответила Ребекка Дью. — Он уже привык к нашему климату. А куда это вы собрались в такой холод?
— Иду на Темпл-стрит пригласить Кэтрин Брук в Грингейбл на рождественские каникулы.
— Испортите себе каникулы, и все, — заявила Ребекка Дью. — Эта женщина и ангелам в раю будет грубить… если она вообще согласится отправиться в рай. Хуже всего то, что она гордится своими дурными манерами — знай, дескать, наших!
— Умом я согласна с каждым твоим словом, Ребекка, но мое сердце говорит другое, — возразила Энн. — Мне кажется, что под едкой кожурой Кэтрин Брук скрывается очень застенчивый и несчастный человек. В Саммерсайде я не смогла к ней пробиться, а в Грингейбле она, глядишь, оттает.
— Да она туда и не поедет. Ни за что! — предрекла Ребекка Дью. — Еще сочтет ваше приглашение за оскорбление… решит, что вы подаете ей милостыню. Мы однажды пригласили ее на рождественский обед… за год до вашего приезда… помните, миссис Макомбер? В тот год у нас оказалось две индейки, и мы ума не могли приложить, как их съесть… Но она только сказала: «Нет спасибо. Я ненавижу само слово Рождество».
— Но это же ужасно — ненавидеть Рождество! Нет, надо что-то сделать! Пойду и приглашу ее. У меня какая-то внутренняя уверенность, что она согласится.
— Что ж, — неохотно признала Ребекка Дью, — когда вы что-то предсказываете, почему-то начинаешь в это верить. Может, вы ясновидящая? Мать капитана Макомбера тоже всегда все знала наперед. А меня от этого страх пробирал.
— Вряд ли во мне есть что-то сверхъестественное. Просто мне уже давно кажется, что Кэтрин Брук скоро помешается от одиночества, и наступил подходящий психологический момент, чтобы пригласить ее в Грингейбл.
— Я, конечно, не бакалавр искусств, — с нарочитым смирением заявила Ребекка, — и не отрицаю ваше право пользоваться словами, которых я не понимаю. Не спорю, у вас есть подход к людям. Посмотреть только, как Принглы у вас из рук едят! Но одно могу сказать: если вам удастся привезти в Грингейбл эту помесь айсберга с теркой, то мне вас просто будет жалко.
По дороге на Темпл-стрит Энн вовсе не испытывала той уверенности, о которой говорила Ребекке. Последнее время Кэтрин Брук стала особенно невыносима. Десятки раз, услышав от нее очередную резкость, Энн давала себе слово махнуть на нее рукой. Только вчера на школьном совете Кэтрин, по сути дела, оскорбила ее. Но бывали минуты, когда Кэтрин, на секунду забывшись, позволяла Энн заглянуть в глубину ее глаз, и она видела там изнывающее от тоски и одиночества существо, отчаянно зовущее на помощь. Энн не спала полночи, размышляя, приглашать Кэтрин Брук в Грингейбл или нет. Инаконец заснула с твердым намерением пригласить.
Квартирная хозяйка усадила Энн в гостиной и в ответ на просьбу позвать Кэтрин пожала жирными плечами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24