— негодующе воскликнул Джим. — С тех пор я уже подрос. Можно подумать, будто я совсем младенец! Берти столько же лет, сколько и мне. Почему ему можно пойти, а мне нет?
— И вообще кругом все болеют корью, — мрачно сказала тетя Мария. — Еще подхватишь корь, Джеймс.
Как Джим ненавидел, когда его называли Джеймсом! А тетя Мария обращалась к нему именно так.
— Ну и пусть, — пробурчал он. — Я и хочу заболеть корью.
Но, увидев предостерегающий взгляд отца, замолчал. Папа никому не разрешал дерзить тете Марии. Какая же она противная! Другое дело тетя Диана или тетя Марилла — такие душки. А женщин, подобных тете Марии, Джиму еще встречать не приходилось.
— Ладно же, — с вызовом заявил он, глядя на мать, чтобы никто не подумал, что он дерзит тете Марии. — Не хотите меня любить, и не надо. А как вам понравится, если я сбегу стрелять тигров в Африку?
— Тигры в Африке не водятся, милый, — мягко ответила мама.
— Тогда львов! — крикнул Джим. Придираются к каждому слову! Смеются над ним! Нет, он им еще покажет! — Может, скажешь, что в Африке и львов нет? Их там миллионы. Так и кишат!
Мама и папа только улыбнулись — к большому неудовольствию тети Марии. Как это они разрешают сыну так дерзко с ними разговаривать?
— Не расстраивайся, Джим, — сказала Сьюзен, раздираемая противоречивыми чувствами — любовью к мальчику и убеждением, что его родители совершенно правы, не отпуская его ночью с оравой озорников мальчишек к этому пьянице капитану Тейлору. — Вот тебе коврижка с взбитыми сливками на сладкое.
— Не хочу я коврижки, — хмуро ответил Джим и встал из-за стола. В дверях он повернулся и крикнул напоследок:
— А спать я в восемь часов все равно не ляжу! И когда вырасту, вообще не буду спать и разрисую себя татуировкой с головы до пят! Раз вы так, то и я так. Вот увидите!
— Надо говорить «не лягу», милый, — поправила его мама.
До чего же бездушные люди!
— Тебя, конечно, не интересует мое мнение, Анни, но если бы я позволила себе так разговаривать с родителями, они спустили бы с меня шкуру, — сказала тетя Мария. — По-моему, напрасно в некоторых семьях пренебрегают розгами.
— Джим не так уж виноват, — вступилась за мальчика Сьюзен, видя, что Энн с Джильбертом молчат. Но она, Сьюзен, не даст спуску Марии Блайт! — Это все Берти Друк придумал, расписал, как будет интересно. Он играл с Джимом сегодня после обеда и стащил из кухни мою лучшую алюминиевую кастрюлю — ему, видите ли, шлем понадобился. Они, дескать, играют в солдат. Потом они понаделали корабликов из дранки и вымокли до нитки, пуская их в ручье. А потом еще целый час прыгали по двору на четвереньках и квакали, изображая лягушек. Надо же такое придумать! Конечно, Джим переутомился и сам теперь не понимает, что говорит. А вообще-то он послушный мальчик и никогда не дерзит.
Тетя Мария не снизошла до ответа. Она вообще за столом никогда не разговаривала со Сьюзен, выражая таким способом свое недовольство тем, что ее заставляют сидеть вместе с «прислугой».
Энн предупредила Сьюзен перед приездом тети Марии о странностях родственницы Джильберта. Сьюзен, которая «знала свое место», никогда не садилась за общий стол при гостях.
— Но какой же тетя Мария гость? — возразила Энн. — Она просто член семьи, но и ты, Сьюзен, тоже член семьи.
В конце концов Сьюзен сдалась, весьма довольная в глубине души. Пусть-ка Мария Блайт увидит, что Сьюзен вовсе не прислуга, а член семьи. Мисс Бейкер никогда не видела тети Марии, но ее племянница, дочь сестры Матильды, была у нее горничной в Шарлоттауне и много чего порассказала о хозяйке.
— Не буду притворяться, что меня так уж радует приезд тети Марии, особенно сейчас, — честно призналась Энн. — Но Джильберт получил от нее письмо, в котором она просит разрешения погостить у нас недели две-три… и ты сама знаешь, как мой муж относится к родственникам…
— Ну и правильно, — поддержала Джильберта Сьюзен. — От кого же еще человеку ожидать помощи, как не от родных. Вот только, миссис доктор, голубушка, не хочу каркать, но золовка моей сестры Матильды однажды приехала к ней погостить несколько недель и прожила двадцать лет.
— По-моему, нам это не грозит, — улыбнулась Энн. — У тети Марии прекрасный дом в Шарлоттауне. Но после смерти матери ей в этом доме стало одиноко. Ее мать умерла два года назад. Ей было восемьдесят пять лет, и тетя Мария за ней преданно ухаживала. Она очень скучает по матери. Давай уж постараемся, Сьюзен, чтобы ей у нас было хорошо.
— Да я-то сделаю, что могу, миссис доктор, голубушка. Вот только стол надо будет удлинить. Да и то сказать — лучше уж стол удлинять, чем укорачивать.
— Только не ставь при ней на стол цветов — у нее, кажется, астма. И она не любит перца, так что лучше не клади его в пищу. И у нее часто бывают головные боли. Надо нам будет постараться поменьше шуметь.
— Еще чего! Что-то я не замечала, чтобы вы с доктором шумели. А если мне захочется покричать, то я пойду в кленовую рощу. Но неужели нашим бедным деткам надо будет все время молчать из-за этих ее головных болей? Вы уж меня извините, миссис доктор, голубушка, но тут я с вами не согласна.
— Но это же всего две-три недели, Сьюзен.
— Будем надеяться, что так. Что поделаешь, миссис доктор, голубушка, приходится принимать жизнь такой, как она есть — и светлые полосы, и темные.
Вскоре приехала тетя Мария и первым делом осведомилась, давно ли в Инглсайде чистили печные трубы. Она, видите ли, страшно боится пожара.
— Я всегда говорила, что у вас в доме слишком низкие трубы. Надеюсь, мою постель проветрили. Я ненавижу спать на влажных простынях.
Мисс Блайт поселилась в комнате для гостей, но ее присутствие ощущалось повсюду, кроме комнаты Сьюзен. Приезд родственницы ни у кого не вызвал восторга. Джим, едва взглянув на нее, ушел на кухню и спросил у Сьюзен: «А смеяться тоже нельзя?» У Уолтера при виде тети Марии глаза наполнились слезами, и его пришлось с позором выставить из гостиной. А близнецы не стали ждать, когда их выставят, и убежали сами. Даже Шримп, по уверениям Сьюзен, бился в конвульсиях на заднем дворе. Только Джефри устоял перед тетей Марией, бесстрашно глядя ей в глаза из своей безопасной гавани на коленях Сьюзен. Та решила про себя, что дети Блайтов очень плохо воспитаны. Да и чего от них можно ожидать, если их мать «пописывает в газетенках», а отец считает своих отпрысков образцом совершенства по той лишь причине, что это — его дети. Да еще эта служанка, Сьюзен, заносится сверх всякой меры. Но она, Мария Блайт, постарается сделать все возможное для внуков бедного кузена Джона.
Глава пятая
После обеда Энн нарезала букет нарциссов для своей комнаты и пионов, выращенных Сьюзен, — чтобы поставить на стол Джильберту в библиотеке. Это были молочно-белые пионы с ярко-красной сердцевиной. После необычайно жаркого июньского дня воздух постепенно свежел.
— Сегодня будет замечательный закат, Сьюзен, — сказала Энн, проходя мимо кухонного окна.
— Мне не до заката, миссис доктор, голубушка — надо еще перемыть гору посуды.
— Пока ты ее перемоешь, все краски уже потускнеют. Посмотри на это огромное облако с розовой каймой, которое повисло над Лощиной. Тебе не хочется взлететь и опуститься на него, как на мягкую перину?
Сьюзен представила себе, как она взлетает на облако с посудной мочалкой в руках. Нет, что-то эта идея ей совсем не нравится. Но миссис доктор, в ее положении, можно извинить самые странные фантазии.
— А на розовые кусты напали какие-то вредоносные жуки, — продолжала Энн. — Надо будет завтра их опрыскать. Я бы с удовольствием занялась этим сейчас… сегодня как раз такой вечер, когда мне хочется поработать в саду.
— Ну, и почему бы вам этим не заняться, если хочется? — спросила Сьюзен.
— Потому что Джильберт пригласил меня покататься. Ему надо повидать бедняжку миссис Пакстон. Она умирает… и ей ничем нельзя помочь… все, что мог, он уже сделал… но она просит, чтобы он к ней заглядывал.
— Что ж, миссис доктор, голубушка, без нашего доктора в этой деревне никто не может ни родиться, ни умереть. А вечер сегодня подходящий для прогулки. Я и сама собираюсь, после того как уложу спать девочек и Джефри, сходить в Глен и купить кое-чего из продуктов. Мисс Блайт только что поднялась к себе наверх, стеная на каждом шагу, что у нее опять раскалывается голова. Так что хоть сегодня вечером мы от нее немного отдохнем.
— Проследи, чтобы Джим лег спать вовремя, Сьюзен. Он очень устал, только не хочет в этом признаваться. Он терпеть не может ложиться в постель. А Уолтер останется ночевать у Лесли.
Джим сидел на крылечке боковой двери и с отвращением глядел на окружающий мир, и особенно на огромную луну, которая взошла над шпилем церкви. Такая здоровенная луна мальчику не нравилась.
— Смотри, как бы эта гримаса не осталась у тебя на лице навсегда, — заметила тетя Мария, проходя мимо него.
Джим скривился еще больше. Ну и пусть останется, даже лучше!
Когда Энн с Джильбертом уехали, на крыльцо вышла Нэнни.
— Что ты за мной все время таскаешься? — прорычал Джим. — Пошла отсюда.
— Злюка, — сказала Нэнни. Но, уходя, положила на ступеньку леденцового льва, которого принесла ему в утешение.
Джим даже не взглянул на льва. У него было чувство, что все только и норовят как-нибудь его обидеть. Даже Нэнни сегодня утром сказала: «Мы все родились в Инглсайде, а ты нет!» А Ди съела днем его шоколадного зайчика, хотя отлично знала, что это его зайчик. Даже Уолтер его бросил и отправился строить замки на песчаном берегу с Перси и Кеннетом Фордами. Тоже мне занятие! До чего же Джиму хотелось пойти с Берти и посмотреть, как делают татуировку! Джим не помнил, чтобы ему раньше чего-нибудь хотелось так. И он надеялся увидеть замечательную модель парусника с полной оснасткой, которая, как говорит Берти, стоит у капитана Билла на каминной полке. Какое свинство, что его туда не пустили!
Сьюзен принесла ему большой кусок кекса, покрытого глазурью с орехами, но Джем гордо отказался от него. Могла бы оставить ему кусочек коврижки с взбитыми сливками! Наверно, все слопали. Обжоры! Джим погрузился в еще большее уныние. А ребята небось уже идут на мыс. Эта мысль была ему невыносима. Нет, надо как-то расквитаться с этой семейкой. Может, выпустить опилки из брюха Дианиного жирафа — прямо посреди ковра в гостиной? Вот Сьюзен взбесится… Знает ведь, что он ненавидит, когда в глазурь кладут орехи! Может, пойти пририсовать усы херувиму на календаре у нее в комнате? Джим терпеть не мог этого толстого розового херувима, потому что он был похож на Сисси Флэгг, которая рассказала всем в школе, что Джим — ее ухажер. Ха-ха! Но Сьюзен обожает своего херувима.
Может, снять скальп с куклы Нэнни? А может, отбить носы у Гога и Магога? Тогда мама наконец поймет, что он уже давно не младенец. Вот придет весна, тогда узнает! Каждую весну, с тех пор как ему исполнилось четыре года, Джим приносил маме подснежники. А в следующую весну не принесет. Хватит! А может, наесться зеленых яблок и заболеть? Вот они все забегают! Или раз и навсегда перестать мыть уши? Или в следующее воскресенье в церкви состроить рожи всем прихожанам? Или засунуть тете Марии за шиворот жирную волосатую гусеницу? А может, убежать в гавань, спрятаться на корабле капитана Риза и завтра утром уплыть с ним в Южную Америку? Пусть знают! И никогда больше сюда не возвращаться. Вместо этого поехать охотиться на ягуаров в Бразилии. Вот тогда они пожалеют, что так с ним обошлись! Нет, не пожалеют! Никто его не любит. Никто не подумал починить дырку в кармане его штанов. Ну и пусть! Буду показывать эту дырку всем в Глене — пусть знают, что его заставляют ходить в лохмотьях! Джим просто задыхался от всех этих обид.
Тик-так, тик-так — тикали старые напольные часы в прихожей. Их привезли в Инглсайд после смерти дедушки Блайта, и вообще-то они нравились Джиму. Но сейчас ему казалось, что часы смеются над ним: «Ха-ха, скоро пора ложиться спать. Все ребята пошли на мыс, а ты ляжешь спать. Ха-ха, ха-ха, ха-ха!»
Ну почему его каждый вечер отправляют в постель? Почему!
Вышла собравшаяся в Глен Сьюзен и с нежностью посмотрела на надутого, разобиженного мальчика.
— Можешь не ложиться спать, пока я не приду, Джим, — ласково сказала она.
— Я вообще не собираюсь сегодня ложиться спать! — отрезал Джим. — Убегу от вас, так и знай, старая грымза! Или брошусь в пруд!
Сьюзен вовсе не понравилось, что ее назвали старой грымзой, и она ушла, поджав губы. Действительно, с мальчишкой надо обходиться построже.
Вслед за ней на крыльцо вышел Шримп и сел перед Джимом. Но вместо ласки получил лишь злобный взгляд:
— Пшел отсюда! Расселся тут и таращишься, как тетя Мария! Брысь! Ах, не пойдешь? Сейчас я тебе покажу!
И Джим запустил в Шримпа игрушечной тачкой Джефри, которая весьма кстати оказалась у него под рукой. Шримп взвыл и бросился в кусты шиповника. Нет, вы только поглядите! Даже кот меня ненавидит! Зачем тогда жить?
Джим взял леденцового льва. Нэнни отъела у него хвост и задние ноги, но все же в нем можно было узнать льва. Съесть, что ли? Может, больше ему никогда не достанется леденцов. К тому времени, когда Джим покончил со львом и облизал пальцы, у него созрело решение. Раз уж тебе ничего не позволяют, остается одно.
Глава шестая
— Почему везде горит свет? — воскликнула Энн, когда они с Джильбертом в одиннадцать часов ночи подъехали к Инглсайду. — В гости кто-нибудь пришел?
Но когда Энн торопливо вошла в дом, гостей она не обнаружила. В нем вообще не было видно ни души. Свет горел и на кухне… и в гостиной… и в столовой… и в комнате Сьюзен, и в коридоре наверху… но людей не было.
— Что бы это могло… — начала Энн, но тут зазвонил телефон. Джильберт взял трубку, послушал секунду, ахнул и выбежал из дома, даже не взглянув на Энн. Видимо, случилось что-то ужасное, и вступать в объяснения не было времени.
Энн привыкла к экстренным вызовам — жена человека, который помогает людям бороться со смертью, к такому привыкает. Она философски пожала плечами и стала снимать пальто и шляпку. Что это случилось с Сьюзен? Уйти из дома, оставив повсюду горящий свет?
— Миссис… доктор… голубушка…
Неужели это Сьюзен? Да, она… Сено в волосах… платье испачкано… А лицо!
— Что случилось, Сьюзен? Сьюзен!
— Пропал Джим.
— Пропал?
— Да, — ответила Сьюзен, ломая руки. — Когда я уходила в Глен, он сидел на крыльце возле боковой двери. Я вернулась еще засветло… но его там не было. Сначала я не испугалась, но его нигде не было. Я обыскала все комнаты… он сказал, что убежит из дому…
— Какой вздор! Никуда он не может убежать, Сьюзен. Напрасно ты так нервничаешь. Он где-нибудь здесь… заснул, наверно… куда он мог деться?
— Я все обыскала, все… Прошлась по саду, поглядела в сараях. Посмотрите, на что я похожа. Я вспомнила, как он говорил, что было бы очень интересно проспать хоть одну ночь на сеновале. И я полезла на сеновал, провалилась в ту дыру над яслями и попала в гнездо с яйцами. Как я еще ногу не сломала! Хотя какая разница, сломала я ногу или нет, если пропал наш Джим!
Энн по-прежнему отказывалась принимать исчезновение Джима всерьез.
— Может быть, он все-таки пошел на мыс с ребятами, Сьюзен? Раньше он никогда не нарушал запрета, но…
— Нет миссис доктор, голубушка, не пошел… не ослушался… Я сбегала к Друкам, и Берти как раз только что вернулся домой. Он сказал, что Джима с ними не было. У меня прямо сердце ушло в пятки. Вы доверили его мне, а я… Я позвонила Пакстонам. Они сказали, что вы уже уехали, и они не знают, где вы.
— Мы поехали в Лоубридж к Паркерам…
— Я всех обзвонила, кто только пришел мне в голову. А потом побежала в деревню и подняла тревогу… мужчины отправились на розыски…
— Ну, что ты, Сьюзен, зачем это?
— Миссис доктор, голубушка, но я обыскала весь дом… все места, куда он мог пойти. Боже, как я исстрадалась… а он сказал, что бросится в пруд…
Тут Энн впервые стало страшно. Конечно, Джим не мог броситься в пруд… какая чушь… но там есть старая лодка, с которой Картер Флэгг удит рыбу. Джим был настроен так воинственно — может быть, он решил поплавать на ней. Ему всегда этого хотелось… Он мог упасть в воду, пытаясь отвязать лодку. У Энн похолодело все внутри.
«А я даже не знаю, куда поехал Джильберт», — растерянно подумала она.
— Что тут за шум? — спросила тетя Мария, вдруг появляясь на лестничной площадке в халате, украшенном драконами, и с ореолом из бигуди на голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— И вообще кругом все болеют корью, — мрачно сказала тетя Мария. — Еще подхватишь корь, Джеймс.
Как Джим ненавидел, когда его называли Джеймсом! А тетя Мария обращалась к нему именно так.
— Ну и пусть, — пробурчал он. — Я и хочу заболеть корью.
Но, увидев предостерегающий взгляд отца, замолчал. Папа никому не разрешал дерзить тете Марии. Какая же она противная! Другое дело тетя Диана или тетя Марилла — такие душки. А женщин, подобных тете Марии, Джиму еще встречать не приходилось.
— Ладно же, — с вызовом заявил он, глядя на мать, чтобы никто не подумал, что он дерзит тете Марии. — Не хотите меня любить, и не надо. А как вам понравится, если я сбегу стрелять тигров в Африку?
— Тигры в Африке не водятся, милый, — мягко ответила мама.
— Тогда львов! — крикнул Джим. Придираются к каждому слову! Смеются над ним! Нет, он им еще покажет! — Может, скажешь, что в Африке и львов нет? Их там миллионы. Так и кишат!
Мама и папа только улыбнулись — к большому неудовольствию тети Марии. Как это они разрешают сыну так дерзко с ними разговаривать?
— Не расстраивайся, Джим, — сказала Сьюзен, раздираемая противоречивыми чувствами — любовью к мальчику и убеждением, что его родители совершенно правы, не отпуская его ночью с оравой озорников мальчишек к этому пьянице капитану Тейлору. — Вот тебе коврижка с взбитыми сливками на сладкое.
— Не хочу я коврижки, — хмуро ответил Джим и встал из-за стола. В дверях он повернулся и крикнул напоследок:
— А спать я в восемь часов все равно не ляжу! И когда вырасту, вообще не буду спать и разрисую себя татуировкой с головы до пят! Раз вы так, то и я так. Вот увидите!
— Надо говорить «не лягу», милый, — поправила его мама.
До чего же бездушные люди!
— Тебя, конечно, не интересует мое мнение, Анни, но если бы я позволила себе так разговаривать с родителями, они спустили бы с меня шкуру, — сказала тетя Мария. — По-моему, напрасно в некоторых семьях пренебрегают розгами.
— Джим не так уж виноват, — вступилась за мальчика Сьюзен, видя, что Энн с Джильбертом молчат. Но она, Сьюзен, не даст спуску Марии Блайт! — Это все Берти Друк придумал, расписал, как будет интересно. Он играл с Джимом сегодня после обеда и стащил из кухни мою лучшую алюминиевую кастрюлю — ему, видите ли, шлем понадобился. Они, дескать, играют в солдат. Потом они понаделали корабликов из дранки и вымокли до нитки, пуская их в ручье. А потом еще целый час прыгали по двору на четвереньках и квакали, изображая лягушек. Надо же такое придумать! Конечно, Джим переутомился и сам теперь не понимает, что говорит. А вообще-то он послушный мальчик и никогда не дерзит.
Тетя Мария не снизошла до ответа. Она вообще за столом никогда не разговаривала со Сьюзен, выражая таким способом свое недовольство тем, что ее заставляют сидеть вместе с «прислугой».
Энн предупредила Сьюзен перед приездом тети Марии о странностях родственницы Джильберта. Сьюзен, которая «знала свое место», никогда не садилась за общий стол при гостях.
— Но какой же тетя Мария гость? — возразила Энн. — Она просто член семьи, но и ты, Сьюзен, тоже член семьи.
В конце концов Сьюзен сдалась, весьма довольная в глубине души. Пусть-ка Мария Блайт увидит, что Сьюзен вовсе не прислуга, а член семьи. Мисс Бейкер никогда не видела тети Марии, но ее племянница, дочь сестры Матильды, была у нее горничной в Шарлоттауне и много чего порассказала о хозяйке.
— Не буду притворяться, что меня так уж радует приезд тети Марии, особенно сейчас, — честно призналась Энн. — Но Джильберт получил от нее письмо, в котором она просит разрешения погостить у нас недели две-три… и ты сама знаешь, как мой муж относится к родственникам…
— Ну и правильно, — поддержала Джильберта Сьюзен. — От кого же еще человеку ожидать помощи, как не от родных. Вот только, миссис доктор, голубушка, не хочу каркать, но золовка моей сестры Матильды однажды приехала к ней погостить несколько недель и прожила двадцать лет.
— По-моему, нам это не грозит, — улыбнулась Энн. — У тети Марии прекрасный дом в Шарлоттауне. Но после смерти матери ей в этом доме стало одиноко. Ее мать умерла два года назад. Ей было восемьдесят пять лет, и тетя Мария за ней преданно ухаживала. Она очень скучает по матери. Давай уж постараемся, Сьюзен, чтобы ей у нас было хорошо.
— Да я-то сделаю, что могу, миссис доктор, голубушка. Вот только стол надо будет удлинить. Да и то сказать — лучше уж стол удлинять, чем укорачивать.
— Только не ставь при ней на стол цветов — у нее, кажется, астма. И она не любит перца, так что лучше не клади его в пищу. И у нее часто бывают головные боли. Надо нам будет постараться поменьше шуметь.
— Еще чего! Что-то я не замечала, чтобы вы с доктором шумели. А если мне захочется покричать, то я пойду в кленовую рощу. Но неужели нашим бедным деткам надо будет все время молчать из-за этих ее головных болей? Вы уж меня извините, миссис доктор, голубушка, но тут я с вами не согласна.
— Но это же всего две-три недели, Сьюзен.
— Будем надеяться, что так. Что поделаешь, миссис доктор, голубушка, приходится принимать жизнь такой, как она есть — и светлые полосы, и темные.
Вскоре приехала тетя Мария и первым делом осведомилась, давно ли в Инглсайде чистили печные трубы. Она, видите ли, страшно боится пожара.
— Я всегда говорила, что у вас в доме слишком низкие трубы. Надеюсь, мою постель проветрили. Я ненавижу спать на влажных простынях.
Мисс Блайт поселилась в комнате для гостей, но ее присутствие ощущалось повсюду, кроме комнаты Сьюзен. Приезд родственницы ни у кого не вызвал восторга. Джим, едва взглянув на нее, ушел на кухню и спросил у Сьюзен: «А смеяться тоже нельзя?» У Уолтера при виде тети Марии глаза наполнились слезами, и его пришлось с позором выставить из гостиной. А близнецы не стали ждать, когда их выставят, и убежали сами. Даже Шримп, по уверениям Сьюзен, бился в конвульсиях на заднем дворе. Только Джефри устоял перед тетей Марией, бесстрашно глядя ей в глаза из своей безопасной гавани на коленях Сьюзен. Та решила про себя, что дети Блайтов очень плохо воспитаны. Да и чего от них можно ожидать, если их мать «пописывает в газетенках», а отец считает своих отпрысков образцом совершенства по той лишь причине, что это — его дети. Да еще эта служанка, Сьюзен, заносится сверх всякой меры. Но она, Мария Блайт, постарается сделать все возможное для внуков бедного кузена Джона.
Глава пятая
После обеда Энн нарезала букет нарциссов для своей комнаты и пионов, выращенных Сьюзен, — чтобы поставить на стол Джильберту в библиотеке. Это были молочно-белые пионы с ярко-красной сердцевиной. После необычайно жаркого июньского дня воздух постепенно свежел.
— Сегодня будет замечательный закат, Сьюзен, — сказала Энн, проходя мимо кухонного окна.
— Мне не до заката, миссис доктор, голубушка — надо еще перемыть гору посуды.
— Пока ты ее перемоешь, все краски уже потускнеют. Посмотри на это огромное облако с розовой каймой, которое повисло над Лощиной. Тебе не хочется взлететь и опуститься на него, как на мягкую перину?
Сьюзен представила себе, как она взлетает на облако с посудной мочалкой в руках. Нет, что-то эта идея ей совсем не нравится. Но миссис доктор, в ее положении, можно извинить самые странные фантазии.
— А на розовые кусты напали какие-то вредоносные жуки, — продолжала Энн. — Надо будет завтра их опрыскать. Я бы с удовольствием занялась этим сейчас… сегодня как раз такой вечер, когда мне хочется поработать в саду.
— Ну, и почему бы вам этим не заняться, если хочется? — спросила Сьюзен.
— Потому что Джильберт пригласил меня покататься. Ему надо повидать бедняжку миссис Пакстон. Она умирает… и ей ничем нельзя помочь… все, что мог, он уже сделал… но она просит, чтобы он к ней заглядывал.
— Что ж, миссис доктор, голубушка, без нашего доктора в этой деревне никто не может ни родиться, ни умереть. А вечер сегодня подходящий для прогулки. Я и сама собираюсь, после того как уложу спать девочек и Джефри, сходить в Глен и купить кое-чего из продуктов. Мисс Блайт только что поднялась к себе наверх, стеная на каждом шагу, что у нее опять раскалывается голова. Так что хоть сегодня вечером мы от нее немного отдохнем.
— Проследи, чтобы Джим лег спать вовремя, Сьюзен. Он очень устал, только не хочет в этом признаваться. Он терпеть не может ложиться в постель. А Уолтер останется ночевать у Лесли.
Джим сидел на крылечке боковой двери и с отвращением глядел на окружающий мир, и особенно на огромную луну, которая взошла над шпилем церкви. Такая здоровенная луна мальчику не нравилась.
— Смотри, как бы эта гримаса не осталась у тебя на лице навсегда, — заметила тетя Мария, проходя мимо него.
Джим скривился еще больше. Ну и пусть останется, даже лучше!
Когда Энн с Джильбертом уехали, на крыльцо вышла Нэнни.
— Что ты за мной все время таскаешься? — прорычал Джим. — Пошла отсюда.
— Злюка, — сказала Нэнни. Но, уходя, положила на ступеньку леденцового льва, которого принесла ему в утешение.
Джим даже не взглянул на льва. У него было чувство, что все только и норовят как-нибудь его обидеть. Даже Нэнни сегодня утром сказала: «Мы все родились в Инглсайде, а ты нет!» А Ди съела днем его шоколадного зайчика, хотя отлично знала, что это его зайчик. Даже Уолтер его бросил и отправился строить замки на песчаном берегу с Перси и Кеннетом Фордами. Тоже мне занятие! До чего же Джиму хотелось пойти с Берти и посмотреть, как делают татуировку! Джим не помнил, чтобы ему раньше чего-нибудь хотелось так. И он надеялся увидеть замечательную модель парусника с полной оснасткой, которая, как говорит Берти, стоит у капитана Билла на каминной полке. Какое свинство, что его туда не пустили!
Сьюзен принесла ему большой кусок кекса, покрытого глазурью с орехами, но Джем гордо отказался от него. Могла бы оставить ему кусочек коврижки с взбитыми сливками! Наверно, все слопали. Обжоры! Джим погрузился в еще большее уныние. А ребята небось уже идут на мыс. Эта мысль была ему невыносима. Нет, надо как-то расквитаться с этой семейкой. Может, выпустить опилки из брюха Дианиного жирафа — прямо посреди ковра в гостиной? Вот Сьюзен взбесится… Знает ведь, что он ненавидит, когда в глазурь кладут орехи! Может, пойти пририсовать усы херувиму на календаре у нее в комнате? Джим терпеть не мог этого толстого розового херувима, потому что он был похож на Сисси Флэгг, которая рассказала всем в школе, что Джим — ее ухажер. Ха-ха! Но Сьюзен обожает своего херувима.
Может, снять скальп с куклы Нэнни? А может, отбить носы у Гога и Магога? Тогда мама наконец поймет, что он уже давно не младенец. Вот придет весна, тогда узнает! Каждую весну, с тех пор как ему исполнилось четыре года, Джим приносил маме подснежники. А в следующую весну не принесет. Хватит! А может, наесться зеленых яблок и заболеть? Вот они все забегают! Или раз и навсегда перестать мыть уши? Или в следующее воскресенье в церкви состроить рожи всем прихожанам? Или засунуть тете Марии за шиворот жирную волосатую гусеницу? А может, убежать в гавань, спрятаться на корабле капитана Риза и завтра утром уплыть с ним в Южную Америку? Пусть знают! И никогда больше сюда не возвращаться. Вместо этого поехать охотиться на ягуаров в Бразилии. Вот тогда они пожалеют, что так с ним обошлись! Нет, не пожалеют! Никто его не любит. Никто не подумал починить дырку в кармане его штанов. Ну и пусть! Буду показывать эту дырку всем в Глене — пусть знают, что его заставляют ходить в лохмотьях! Джим просто задыхался от всех этих обид.
Тик-так, тик-так — тикали старые напольные часы в прихожей. Их привезли в Инглсайд после смерти дедушки Блайта, и вообще-то они нравились Джиму. Но сейчас ему казалось, что часы смеются над ним: «Ха-ха, скоро пора ложиться спать. Все ребята пошли на мыс, а ты ляжешь спать. Ха-ха, ха-ха, ха-ха!»
Ну почему его каждый вечер отправляют в постель? Почему!
Вышла собравшаяся в Глен Сьюзен и с нежностью посмотрела на надутого, разобиженного мальчика.
— Можешь не ложиться спать, пока я не приду, Джим, — ласково сказала она.
— Я вообще не собираюсь сегодня ложиться спать! — отрезал Джим. — Убегу от вас, так и знай, старая грымза! Или брошусь в пруд!
Сьюзен вовсе не понравилось, что ее назвали старой грымзой, и она ушла, поджав губы. Действительно, с мальчишкой надо обходиться построже.
Вслед за ней на крыльцо вышел Шримп и сел перед Джимом. Но вместо ласки получил лишь злобный взгляд:
— Пшел отсюда! Расселся тут и таращишься, как тетя Мария! Брысь! Ах, не пойдешь? Сейчас я тебе покажу!
И Джим запустил в Шримпа игрушечной тачкой Джефри, которая весьма кстати оказалась у него под рукой. Шримп взвыл и бросился в кусты шиповника. Нет, вы только поглядите! Даже кот меня ненавидит! Зачем тогда жить?
Джим взял леденцового льва. Нэнни отъела у него хвост и задние ноги, но все же в нем можно было узнать льва. Съесть, что ли? Может, больше ему никогда не достанется леденцов. К тому времени, когда Джим покончил со львом и облизал пальцы, у него созрело решение. Раз уж тебе ничего не позволяют, остается одно.
Глава шестая
— Почему везде горит свет? — воскликнула Энн, когда они с Джильбертом в одиннадцать часов ночи подъехали к Инглсайду. — В гости кто-нибудь пришел?
Но когда Энн торопливо вошла в дом, гостей она не обнаружила. В нем вообще не было видно ни души. Свет горел и на кухне… и в гостиной… и в столовой… и в комнате Сьюзен, и в коридоре наверху… но людей не было.
— Что бы это могло… — начала Энн, но тут зазвонил телефон. Джильберт взял трубку, послушал секунду, ахнул и выбежал из дома, даже не взглянув на Энн. Видимо, случилось что-то ужасное, и вступать в объяснения не было времени.
Энн привыкла к экстренным вызовам — жена человека, который помогает людям бороться со смертью, к такому привыкает. Она философски пожала плечами и стала снимать пальто и шляпку. Что это случилось с Сьюзен? Уйти из дома, оставив повсюду горящий свет?
— Миссис… доктор… голубушка…
Неужели это Сьюзен? Да, она… Сено в волосах… платье испачкано… А лицо!
— Что случилось, Сьюзен? Сьюзен!
— Пропал Джим.
— Пропал?
— Да, — ответила Сьюзен, ломая руки. — Когда я уходила в Глен, он сидел на крыльце возле боковой двери. Я вернулась еще засветло… но его там не было. Сначала я не испугалась, но его нигде не было. Я обыскала все комнаты… он сказал, что убежит из дому…
— Какой вздор! Никуда он не может убежать, Сьюзен. Напрасно ты так нервничаешь. Он где-нибудь здесь… заснул, наверно… куда он мог деться?
— Я все обыскала, все… Прошлась по саду, поглядела в сараях. Посмотрите, на что я похожа. Я вспомнила, как он говорил, что было бы очень интересно проспать хоть одну ночь на сеновале. И я полезла на сеновал, провалилась в ту дыру над яслями и попала в гнездо с яйцами. Как я еще ногу не сломала! Хотя какая разница, сломала я ногу или нет, если пропал наш Джим!
Энн по-прежнему отказывалась принимать исчезновение Джима всерьез.
— Может быть, он все-таки пошел на мыс с ребятами, Сьюзен? Раньше он никогда не нарушал запрета, но…
— Нет миссис доктор, голубушка, не пошел… не ослушался… Я сбегала к Друкам, и Берти как раз только что вернулся домой. Он сказал, что Джима с ними не было. У меня прямо сердце ушло в пятки. Вы доверили его мне, а я… Я позвонила Пакстонам. Они сказали, что вы уже уехали, и они не знают, где вы.
— Мы поехали в Лоубридж к Паркерам…
— Я всех обзвонила, кто только пришел мне в голову. А потом побежала в деревню и подняла тревогу… мужчины отправились на розыски…
— Ну, что ты, Сьюзен, зачем это?
— Миссис доктор, голубушка, но я обыскала весь дом… все места, куда он мог пойти. Боже, как я исстрадалась… а он сказал, что бросится в пруд…
Тут Энн впервые стало страшно. Конечно, Джим не мог броситься в пруд… какая чушь… но там есть старая лодка, с которой Картер Флэгг удит рыбу. Джим был настроен так воинственно — может быть, он решил поплавать на ней. Ему всегда этого хотелось… Он мог упасть в воду, пытаясь отвязать лодку. У Энн похолодело все внутри.
«А я даже не знаю, куда поехал Джильберт», — растерянно подумала она.
— Что тут за шум? — спросила тетя Мария, вдруг появляясь на лестничной площадке в халате, украшенном драконами, и с ореолом из бигуди на голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26