Хорошо, что вы наткнулись именно на меня. Никому другому ничего не говорите, это моя тема. Но вы должны быть со мной полностью откровенны. В сексуальном плане у вас никаких отклонений?
— Нет, — сказал студент, сперва не поняв, а поняв, покраснел — сама эта мысль показалась ему крайне непристойной.
— Так, — сказал психиатр. — Не ощущали ли вы, сами того не понимая, непонятное физическое, психическое воздействие, ну, скажем, что-то вроде космических лучей?
— Вроде бы нет…
— А такое вот ощущение, будто ваши мысли — это не ваши мысли, они внушены вам кем-то или чем-то, будто их вложили в вас, или что ваши мысли читаются кем-то на расстоянии…
— Вы думаете, что я болен? — сказал студент глухо.
— Да что вы? Вовсе нет. Утомление, стресс, и больше ничего. Ничего опасного. Надо провести два-три сеанса, не больше. Можно начать сразу. Но вы должны меня извинить, я человек строгого режима и точно в это время обычно принимаю душ. Это займет, совсем немного времени, вы не уходите, подождите меня, пожалуйста. Посидите здесь, вот вам газета, журналы, я приду буквально через несколько минут, и мы продолжим нашу беседу. Я быстро, — суетливо говорил психиатр. Взяв что-то из ящика письменного стола, он вышел из комнаты. Студент услышал звуки открываемого крана, льющейся воды, а затем веселый свист психиатра.
Студент испытывал странное двойственное чувство: с одной стороны, ему, конечно, было очень неприятно, что он, по-видимому, действительно заболел какой-то психической болезнью, причем это гораздо серьезнее, чем пытается внушить ему психиатр в стремлении успокоить пациента. Он не хуже психиатра знает, как реально виделись ему все эти несуразности, и, следовательно, его болезнь значительно серьезнее, чем предполагает или делает вид, что предполагает, врач. Но с другой стороны, это как-то успокаивало студента больше всего на свете он не любил неопределенности. Теперь же, когда все, даже легкое помутнение рассудка, так разумно объяснялось, он мог думать об этом трезво, значит, все было в порядке. Он мог думать об этом трезво, несмотря на то что выпил почти полбутылки коньяка. Он мог думать обо всем этом настолько трезво, что опять какой-то внутренний голос подсказывал ему коварную мысль: что, если все это дьявольская игра его недругов, бывших соседей по общежитию, абитуриента-инструктора, игра, в которую вовлечена не только старуха, но и этот ее сын — сын ли? — и все они вместе решили методично и планомерно, различными средствами свести его с ума? Но если это так, то…
Прошло очень много времени. Тревожные ли мысли, выпитый ли коньяк, усталость и напряжение или все вместе подействовало — студент впал в какое-то состояние полудремоты, сна с открытыми глазами, сна сидя. Но потом он стряхнул сон, и ему показалось, что прошло не десять минут, а чуть ли не два часа. Из ванной доносилось веселое посвистывание психиатра и звуки льющейся воды. Студент подождал еще немного, затем встал, подошел к двери ванной комнаты и постучал.
— Я сейчас, — бодро ответил оттуда психиатр, продолжая насвистывать. Мигом, — еще раз прервал он свой свист.
Прошло еще довольно много времени, и опять после непонятного полудремотного состояния, неизвестно сколько продлившегося, студент встал, подошел к ванной комнате. Теперь дверь была полуоткрыта, звуки льющейся воды прекратились, но психиатр все так же беспечно насвистывал. Студент робко постучал.
— Я уже одет и причесываюсь, — ответил психиатр, продолжая свистеть.
Студент вернулся в комнату.
Прошло еще немного времени. Из ванной продолжал доноситься свист психиатра. Студент не выдержал, вновь прошел к ванной. Дверь туда была открыта. Студент заглянул внутрь: на табурете стоял портативный магнитофон, из него доносился свист психиатра. Студент отпрянул.
— Где вы? — закричал он и влетел в кухню. Потом в туалет, в комнату, наклонился, посмотрел под кроватью, открыл шкаф, вновь побежал в кухню, открыл холодильник. Психиатра нигде не было. Студент помчался в комнату, подбежал к единственному окну, но оно было наглухо закрыто. Студент бросился в переднюю. Наружная дверь была закрыта также изнутри, помимо замка еще и на цепочку и на крючок. «Он прошел в мою комнату», — осенило студента, и почти в то же самое мгновение он увидел в конце передней дверь. Дверь, в которую он сюда вошел и которую оставил открытой. Теперь она была закрыта наглухо, причем заколочена двумя точно такими же, если не теми же самыми досками крест-накрест. Но с этой стороны.
Дикая ярость — его опять одурачили! — овладела студентом, он разбежался, сорвал доску, толкнул дверь и в последний миг подумал о том, что квартира-лифт могла опуститься, и тогда он полетит в пропасть. Но под ногами он почувствовал пол… и оказался… в своей комнате… Теперь он ожидал всего — его не удивило бы, если бы фотографии пели, беседовали, если бы зеркало показывало фильм, подобно экрану телевизора, если бы душ заговорил, как телефонная трубка. Но все было обычно. Даже постель его была смята по-прежнему. В кухне и туалете также было тихо. Студент осторожно открыл дверь ванной комнаты и увидел психиатра, который причесывался у зеркала.
— Каким образом вы оказались здесь? — спросил студент.
Психиатр обернулся. Он был в костюме с широкими бортами, при галстуке. У него были длинные усы, и он был гораздо старше самого себя.
— Здравствуйте, — сказал психиатр, сдержанно улыбаясь. — Что с вами? — вдруг спросил он тревожно. — На вас лица нет. Вы как будто чего-то испугались?
— У вас… у вас… — залепетал студент, — не было усов.
— У меня — усов? — спросил психиатр. — Но я их ношу добрых двадцать лет. Вы меня, очевидно, с кем-то путаете. Ведь мы, в сущности, незнакомы. Простите, пожалуйста, вы, видимо, тот самый жилец, которому моя мать сдала квартиру. Я приношу тысячу извинений, что вторгся в чужую квартиру в неурочный час, хотя, правда, она моя, но теперь-то в ней живете вы. Дело в том, что я думал, вы еще не поселились тут, и действительно, когда я, воспользовавшись своим ключом, зашел, вас в квартире не было. Просто мне необходимо было побриться, и я…
— Да, — сказал студент зло, — меня не было, и вы превосходно знаете, где я был!
— Я? — удивился психиатр. — Но я вижу вас в первый раз.
— Послушайте, — сказал студент, — кто из нас шизофреник, мы еще выясним. Но вы прекрасно знаете, что сколько-то времени назад — я не знаю, сколько, у вас ведь часы тоже сумасшедшие, как и вы сами, — мы сидели с вами и беседовали, и вы прекрасно знаете, о чем мы беседовали. Но вы напрасно думаете, что сведете меня с ума, я сейчас сорву эти ваши приклеенные усы и сотру весь ваш грим, — он протянул руку к усам психиатра. Тот отшатнулся.
— Что с вами, молодой человек? — строго сказал психиатр, принюхиваясь. — Фу… Вы, разумеется, можете напиться, но это еще не повод для того, чтобы оскорблять людей, которые старше вас по возрасту. Вы думаете, если вы снимаете у нас комнату, это дает вам право грубо разговаривать со мной? Если бы я знал, что вы уже поселились, я бы не пришел. Конечно, с моей стороны тоже несколько бестактно врываться в квартиру к чужому человеку в три часа ночи — вы могли быть и не один. Но все дело в том, что я думал, вы еще не поселились, — еще раз повторил психиатр, — я прилетел час тому назад и через два часа опять улетаю за границу. В это время все парикмахерские закрыты, и я решил побриться у себя в доме. — Разговаривая, он прошел в комнату, студент последовал за ним. — Вот и вся моя вина, за которую я еще раз искренне приношу свои извинения. Если бы парикмахерские…
— Послушайте, — студент задыхался от злости, — при чем здесь парикмахерская, что вы мне зубы заговариваете? Если вы психиатр, то значит…
— Я? — удивленно переспросил психиатр. — Я психиатр? Кто это вам сказал? Я астрофизик, дорогой мой. И только что прилетел с международного астрофизического конгресса. Тема конгресса была очень интересной — контакты с внеземными цивилизациями.
— Послушайте, — процедил сквозь зубы студент, — не морочьте мне голову. Что все это значит?
— Что именно — это? — спросил астрофизик.
— Все это, — бессмысленно повторил студент и обвел взглядом комнату. Обыкновенная комната, стенные часы, на часах половина седьмого, — наверное, сейчас уже и было это время, половина седьмого утра, рассветало, — стол, стулья, кровать, фотографии, в том числе фотография с психиатром-астрофизиком в том самом костюме с усами. Все нормально, обычно. О чем он мог спросить?
— Это вы? — тупо сказал студент, показывая на фотографию.
— Я, а что?
— А не ваш старший брат? Или младший?
— У меня братьев нет, ни старшего, ни младшего.
— Нет или не было?
— Нет и никогда не было.
— А как же часовщик?
— Какой часовщик?
— Тот, который умер месяц назад, тот, который делал часы с обратным ходом, тот, по которому носит траур ваша мать, тот, чью фотографию она переносит из одной квартиры в другую. И абитуриент, он же инструктор по вождению автомобиля?
— Вы бредите?
— Нет, это вам хочется, чтобы я бредил, чтобы я сошел с ума. Но фокусник вы ловкий, надо отдать вам должное, великий иллюзионист. Давеча там, в той квартире, вы мне задавали много вопросов, теперь и я хочу задать вам всего один — из любопытства. Нет, не бойтесь, я не буду спрашивать, зачем вы все это проделываете со мной. Это ваше дело. Я хочу спросить только, как вы это все проделываете? Ну, хотя бы с той дверью. Как вы могли перейти из той квартиры в эту, когда дверь была заколоченной с той стороны, изнутри?
— Какая дверь, какая квартира, о чем вы говорите? — сказал психиатр-астрофизик, бледнея.
— А вот эта самая дверь, — сказал студент и показал на нее. — Ой! Еще один фокус. Вы просто гений. Я только что прошел через нее в комнату и оставил ее открытой, и вот тебе, она снова заколочена теми же самыми досками крест-накрест. Нет, вы потрясающий фокусник, ничего тут не скажешь.
— Послушайте, — спокойно сказал хозяин квартиры, все еще бледный, но, видимо, твердо держащий себя в руках. — Я не знаю, что означают ваши слова, и не хочу думать, что моя мать, воспользовавшись моим долгим отсутствием, сдала квартиру умалишенному. Я просто думаю, что вам не следует пить.
— Ну хорошо, — сказал студент, пытаясь сохранить спокойствие. — Посмотрим, кто кого сведет с ума. Сейчас я еще раз при вас открою эту дверь.
— Нет, нет, — сказал хозяин квартиры, бледнея еще больше.
— Боитесь раскрытия своих шаманских тайн? Я сейчас открою эту дверь и проведу вас в ту самую квартиру, где вы были безусым психиатром. Или ваш двойник, брат! Кто бы он ни был, я выведу на чистую воду всю вашу шарлатанскую семейку. Я не понимаю, зачем вы затеяли со мной такую подлую игру, — он говорил, как в бреду.
Психиатр-астрофизик скорее удивлялся, чем возмущался, и его наивный, ошеломленный, ничего не понимающий вид бесил студента еще больше. В отчаянном порыве студент отодрал доски от двери, открыл ее и шагнул, но в тот миг, когда он увидел бездну двадцатиэтажной высоты и готов был провалиться в нее, железные пальцы схватили его за шиворот и остановили — это были пальцы хозяина квартиры… психиатра-астрофизика.
— Вы с ума сошли, — сказал он, — здесь у нас был балкон, и он рухнул. С тех пор мы заколотили эту дверь, чтобы ненароком никто не вывалился. Садитесь.
Хозяин квартиры усадил студента и, с беспокойством косясь на него и на открытую дверь несуществующего балкона, вышел из комнаты, принес ему стакан воды.
— Выпейте.
Студент выпил и как-то успокоился. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным, полная апатия охватила его.
— Вы плохо себя чувствуете? — спросил хозяин квартиры.
— Не знаю, — безразлично ответил студент.
— Отдохните. И все пройдет. Очевидно, на вас плохо действует выпивка. И потом я… своим неурочным вторжением выбил вас из колеи, но вы меня должны понять… я не знал…
— Ничего, — сказал студент равнодушно.
— Я прямо с корабля на бал, — все пытался объясниться и оправдаться хозяин. — Я только что прилетел из-за рубежа и опять улетаю, теперь уже на другой конгресс, посвященный проблеме времени, разумеется, времени как философской и физической категории. Вы разрешите закурить?
Студент вяло кивнул головой в знак согласия, потом еще раз в знак отказа он не взял предложенной ему сигареты. Хозяин чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся, у его сигарет был какой-то очень приятный ментоловый аромат.
— Вы знаете, — сказал хозяин после второй затяжки, — от всех этих конгрессов толку мало. Вот, например, только что я присутствовал на грандиозном конгрессе, я уже пытался говорить вам о нем, конгрессе, посвященном контактам с внеземными цивилизациями. Были ученые из многих стран, делались доклады, сообщения, демонстрировались фильмы, фотосъемки, записи, но ведь проблема поставлена неправильно. На мой взгляд, по крайней мере. Я не утомляю вас? Дело в том, что я заказал такси на семь тридцать. Так что еще полчаса я буду докучать вам… Вот… Дело в том, что, на мой взгляд, к проблеме космических контактов надо подходить с совершенно иными принципами. Ведь о чем говорилось на этом самом конгрессе? С помощью гигантского радиотелескопа в Аресибо в глубины космоса послано сообщение о том, что мы, земляне, пользуемся десятеричной системой исчисления, пять элементов считаем наиболее важными, что у нас две ноги и одна голова, что нас четыре миллиарда и так далее. Извините меня, но так можно сватать невесту — у жениха столько-то родственников, столько-то денег, такой-то характер, — но не космические контакты устанавливать. Вот, скажем, выступал Дрейк из Чикагского университета, Мукарджи из Бомбейского университета, еще один ученый, забыл его фамилию, из Японии. Все они уже много лет при помощи мощных радиотелескопов прощупывают ближайшие галактики, записывают радиосигналы, и у всех одинаковый результат звезды молчат. И вот они ломают себе головы: если внеземные цивилизации все же существуют, то почему они, черт возьми, молчат? Ведь если они ловят наши радио- и телесигналы, так почему не поднимают, так сказать, трубку, — он усмехнулся и показал на трубку телефона с оторванным шнуром. — Кстати, это удачное сравнение, хоть и случайное. Мы пытаемся говорить с космосом именно по такому телефону — с оторванным шнуром. Вы представляете, до какого абсурда иногда доходит? Несколько лет назад послали в эфир записи рок-н-ролла и теперь гадают, почему нет никакого отклика: может быть, наша программа не понравилась или показалась неинтересной? Ну, что-то вроде концерта по заявкам радиослушателей. Один из докладчиков договорился до того, что из космоса якобы посылают нам сигналы, но через каждые сто лет, а сто лет назад у нас ведь не было радио, как и тысячи, десятки тысяч лет до его изобретения. Не волнуйтесь, мол, в ближайшее время — в следующий назначенный сеанс — мы их получим. Были, конечно, и выступления другого характера, кто-то робко пытался обратить внимание на то, что, возможно, галактическая система коммуникаций строится на каких-то иных, не известных нам принципах связи, но тут же бодро заканчивал, что рано или поздно мы эти новейшие средства коммуникации непременно откроем. Ну, что сказать на все это… Наш мозг принципиально не допускает совершенно иного понимания, обратите внимание, я подчеркиваю, иного понимания, контактов. И вот сидим мы и еще много просидим у гигантских телескопов, сидим, ждем каких-то сигналов. Как будто контакт с внеземными цивилизациями — ну, это нечто вроде рыбалки, сидишь на берегу, закинул удочку и ждешь, когда клюнет. Ну, хорошо, допустим, я утрирую, если хотите, мы посылаем универсальные шифросигналы, метафоры и иероглифы, так сказать. И все-таки что означает сия самодеятельность? Как будто контакт с внеземными цивилизациями - это нечто вроде радиолюбительства, можно случайно наткнуться в эфире на ультракороткие волны другого такого же радиолюбителя. А ведь и в этом суть моей мысли контакты могут быть самыми разными, невероятными и необъяснимыми с нашей, человеческой, точки зрения. Мы вот ждем, чтобы с нами говорили, а может быть, с нами говорят уже давно и не через какие-то сверхсовременные приборы, а просто вот здесь, в этой комнате. — Он сделал длинную затяжку, это была первая пауза с начала его сбивчивого монолога. — Ведь какие-то цивилизации, — продолжил он, — могут пытаться вступить с нами в контакт по совершенно другим каналам, при помощи совсем других форм коммуникации. Они могут обладать непонятными нам средствами воздействия на наш мозг, на нашу психику и проверять нас, так сказать, наши потенциальные возможности по-другому, алогично воспринимать мир. Я говорю не очень сложно, вам понятна моя мысль?
— Приблизительно, — тихо сказал студент.
— Так вот они, эти другие формы цивилизации, не обязательно должны посылать нам радио- теле- или любые другие, доступные нашему пониманию сигналы.
1 2 3 4 5 6 7
— Нет, — сказал студент, сперва не поняв, а поняв, покраснел — сама эта мысль показалась ему крайне непристойной.
— Так, — сказал психиатр. — Не ощущали ли вы, сами того не понимая, непонятное физическое, психическое воздействие, ну, скажем, что-то вроде космических лучей?
— Вроде бы нет…
— А такое вот ощущение, будто ваши мысли — это не ваши мысли, они внушены вам кем-то или чем-то, будто их вложили в вас, или что ваши мысли читаются кем-то на расстоянии…
— Вы думаете, что я болен? — сказал студент глухо.
— Да что вы? Вовсе нет. Утомление, стресс, и больше ничего. Ничего опасного. Надо провести два-три сеанса, не больше. Можно начать сразу. Но вы должны меня извинить, я человек строгого режима и точно в это время обычно принимаю душ. Это займет, совсем немного времени, вы не уходите, подождите меня, пожалуйста. Посидите здесь, вот вам газета, журналы, я приду буквально через несколько минут, и мы продолжим нашу беседу. Я быстро, — суетливо говорил психиатр. Взяв что-то из ящика письменного стола, он вышел из комнаты. Студент услышал звуки открываемого крана, льющейся воды, а затем веселый свист психиатра.
Студент испытывал странное двойственное чувство: с одной стороны, ему, конечно, было очень неприятно, что он, по-видимому, действительно заболел какой-то психической болезнью, причем это гораздо серьезнее, чем пытается внушить ему психиатр в стремлении успокоить пациента. Он не хуже психиатра знает, как реально виделись ему все эти несуразности, и, следовательно, его болезнь значительно серьезнее, чем предполагает или делает вид, что предполагает, врач. Но с другой стороны, это как-то успокаивало студента больше всего на свете он не любил неопределенности. Теперь же, когда все, даже легкое помутнение рассудка, так разумно объяснялось, он мог думать об этом трезво, значит, все было в порядке. Он мог думать об этом трезво, несмотря на то что выпил почти полбутылки коньяка. Он мог думать обо всем этом настолько трезво, что опять какой-то внутренний голос подсказывал ему коварную мысль: что, если все это дьявольская игра его недругов, бывших соседей по общежитию, абитуриента-инструктора, игра, в которую вовлечена не только старуха, но и этот ее сын — сын ли? — и все они вместе решили методично и планомерно, различными средствами свести его с ума? Но если это так, то…
Прошло очень много времени. Тревожные ли мысли, выпитый ли коньяк, усталость и напряжение или все вместе подействовало — студент впал в какое-то состояние полудремоты, сна с открытыми глазами, сна сидя. Но потом он стряхнул сон, и ему показалось, что прошло не десять минут, а чуть ли не два часа. Из ванной доносилось веселое посвистывание психиатра и звуки льющейся воды. Студент подождал еще немного, затем встал, подошел к двери ванной комнаты и постучал.
— Я сейчас, — бодро ответил оттуда психиатр, продолжая насвистывать. Мигом, — еще раз прервал он свой свист.
Прошло еще довольно много времени, и опять после непонятного полудремотного состояния, неизвестно сколько продлившегося, студент встал, подошел к ванной комнате. Теперь дверь была полуоткрыта, звуки льющейся воды прекратились, но психиатр все так же беспечно насвистывал. Студент робко постучал.
— Я уже одет и причесываюсь, — ответил психиатр, продолжая свистеть.
Студент вернулся в комнату.
Прошло еще немного времени. Из ванной продолжал доноситься свист психиатра. Студент не выдержал, вновь прошел к ванной. Дверь туда была открыта. Студент заглянул внутрь: на табурете стоял портативный магнитофон, из него доносился свист психиатра. Студент отпрянул.
— Где вы? — закричал он и влетел в кухню. Потом в туалет, в комнату, наклонился, посмотрел под кроватью, открыл шкаф, вновь побежал в кухню, открыл холодильник. Психиатра нигде не было. Студент помчался в комнату, подбежал к единственному окну, но оно было наглухо закрыто. Студент бросился в переднюю. Наружная дверь была закрыта также изнутри, помимо замка еще и на цепочку и на крючок. «Он прошел в мою комнату», — осенило студента, и почти в то же самое мгновение он увидел в конце передней дверь. Дверь, в которую он сюда вошел и которую оставил открытой. Теперь она была закрыта наглухо, причем заколочена двумя точно такими же, если не теми же самыми досками крест-накрест. Но с этой стороны.
Дикая ярость — его опять одурачили! — овладела студентом, он разбежался, сорвал доску, толкнул дверь и в последний миг подумал о том, что квартира-лифт могла опуститься, и тогда он полетит в пропасть. Но под ногами он почувствовал пол… и оказался… в своей комнате… Теперь он ожидал всего — его не удивило бы, если бы фотографии пели, беседовали, если бы зеркало показывало фильм, подобно экрану телевизора, если бы душ заговорил, как телефонная трубка. Но все было обычно. Даже постель его была смята по-прежнему. В кухне и туалете также было тихо. Студент осторожно открыл дверь ванной комнаты и увидел психиатра, который причесывался у зеркала.
— Каким образом вы оказались здесь? — спросил студент.
Психиатр обернулся. Он был в костюме с широкими бортами, при галстуке. У него были длинные усы, и он был гораздо старше самого себя.
— Здравствуйте, — сказал психиатр, сдержанно улыбаясь. — Что с вами? — вдруг спросил он тревожно. — На вас лица нет. Вы как будто чего-то испугались?
— У вас… у вас… — залепетал студент, — не было усов.
— У меня — усов? — спросил психиатр. — Но я их ношу добрых двадцать лет. Вы меня, очевидно, с кем-то путаете. Ведь мы, в сущности, незнакомы. Простите, пожалуйста, вы, видимо, тот самый жилец, которому моя мать сдала квартиру. Я приношу тысячу извинений, что вторгся в чужую квартиру в неурочный час, хотя, правда, она моя, но теперь-то в ней живете вы. Дело в том, что я думал, вы еще не поселились тут, и действительно, когда я, воспользовавшись своим ключом, зашел, вас в квартире не было. Просто мне необходимо было побриться, и я…
— Да, — сказал студент зло, — меня не было, и вы превосходно знаете, где я был!
— Я? — удивился психиатр. — Но я вижу вас в первый раз.
— Послушайте, — сказал студент, — кто из нас шизофреник, мы еще выясним. Но вы прекрасно знаете, что сколько-то времени назад — я не знаю, сколько, у вас ведь часы тоже сумасшедшие, как и вы сами, — мы сидели с вами и беседовали, и вы прекрасно знаете, о чем мы беседовали. Но вы напрасно думаете, что сведете меня с ума, я сейчас сорву эти ваши приклеенные усы и сотру весь ваш грим, — он протянул руку к усам психиатра. Тот отшатнулся.
— Что с вами, молодой человек? — строго сказал психиатр, принюхиваясь. — Фу… Вы, разумеется, можете напиться, но это еще не повод для того, чтобы оскорблять людей, которые старше вас по возрасту. Вы думаете, если вы снимаете у нас комнату, это дает вам право грубо разговаривать со мной? Если бы я знал, что вы уже поселились, я бы не пришел. Конечно, с моей стороны тоже несколько бестактно врываться в квартиру к чужому человеку в три часа ночи — вы могли быть и не один. Но все дело в том, что я думал, вы еще не поселились, — еще раз повторил психиатр, — я прилетел час тому назад и через два часа опять улетаю за границу. В это время все парикмахерские закрыты, и я решил побриться у себя в доме. — Разговаривая, он прошел в комнату, студент последовал за ним. — Вот и вся моя вина, за которую я еще раз искренне приношу свои извинения. Если бы парикмахерские…
— Послушайте, — студент задыхался от злости, — при чем здесь парикмахерская, что вы мне зубы заговариваете? Если вы психиатр, то значит…
— Я? — удивленно переспросил психиатр. — Я психиатр? Кто это вам сказал? Я астрофизик, дорогой мой. И только что прилетел с международного астрофизического конгресса. Тема конгресса была очень интересной — контакты с внеземными цивилизациями.
— Послушайте, — процедил сквозь зубы студент, — не морочьте мне голову. Что все это значит?
— Что именно — это? — спросил астрофизик.
— Все это, — бессмысленно повторил студент и обвел взглядом комнату. Обыкновенная комната, стенные часы, на часах половина седьмого, — наверное, сейчас уже и было это время, половина седьмого утра, рассветало, — стол, стулья, кровать, фотографии, в том числе фотография с психиатром-астрофизиком в том самом костюме с усами. Все нормально, обычно. О чем он мог спросить?
— Это вы? — тупо сказал студент, показывая на фотографию.
— Я, а что?
— А не ваш старший брат? Или младший?
— У меня братьев нет, ни старшего, ни младшего.
— Нет или не было?
— Нет и никогда не было.
— А как же часовщик?
— Какой часовщик?
— Тот, который умер месяц назад, тот, который делал часы с обратным ходом, тот, по которому носит траур ваша мать, тот, чью фотографию она переносит из одной квартиры в другую. И абитуриент, он же инструктор по вождению автомобиля?
— Вы бредите?
— Нет, это вам хочется, чтобы я бредил, чтобы я сошел с ума. Но фокусник вы ловкий, надо отдать вам должное, великий иллюзионист. Давеча там, в той квартире, вы мне задавали много вопросов, теперь и я хочу задать вам всего один — из любопытства. Нет, не бойтесь, я не буду спрашивать, зачем вы все это проделываете со мной. Это ваше дело. Я хочу спросить только, как вы это все проделываете? Ну, хотя бы с той дверью. Как вы могли перейти из той квартиры в эту, когда дверь была заколоченной с той стороны, изнутри?
— Какая дверь, какая квартира, о чем вы говорите? — сказал психиатр-астрофизик, бледнея.
— А вот эта самая дверь, — сказал студент и показал на нее. — Ой! Еще один фокус. Вы просто гений. Я только что прошел через нее в комнату и оставил ее открытой, и вот тебе, она снова заколочена теми же самыми досками крест-накрест. Нет, вы потрясающий фокусник, ничего тут не скажешь.
— Послушайте, — спокойно сказал хозяин квартиры, все еще бледный, но, видимо, твердо держащий себя в руках. — Я не знаю, что означают ваши слова, и не хочу думать, что моя мать, воспользовавшись моим долгим отсутствием, сдала квартиру умалишенному. Я просто думаю, что вам не следует пить.
— Ну хорошо, — сказал студент, пытаясь сохранить спокойствие. — Посмотрим, кто кого сведет с ума. Сейчас я еще раз при вас открою эту дверь.
— Нет, нет, — сказал хозяин квартиры, бледнея еще больше.
— Боитесь раскрытия своих шаманских тайн? Я сейчас открою эту дверь и проведу вас в ту самую квартиру, где вы были безусым психиатром. Или ваш двойник, брат! Кто бы он ни был, я выведу на чистую воду всю вашу шарлатанскую семейку. Я не понимаю, зачем вы затеяли со мной такую подлую игру, — он говорил, как в бреду.
Психиатр-астрофизик скорее удивлялся, чем возмущался, и его наивный, ошеломленный, ничего не понимающий вид бесил студента еще больше. В отчаянном порыве студент отодрал доски от двери, открыл ее и шагнул, но в тот миг, когда он увидел бездну двадцатиэтажной высоты и готов был провалиться в нее, железные пальцы схватили его за шиворот и остановили — это были пальцы хозяина квартиры… психиатра-астрофизика.
— Вы с ума сошли, — сказал он, — здесь у нас был балкон, и он рухнул. С тех пор мы заколотили эту дверь, чтобы ненароком никто не вывалился. Садитесь.
Хозяин квартиры усадил студента и, с беспокойством косясь на него и на открытую дверь несуществующего балкона, вышел из комнаты, принес ему стакан воды.
— Выпейте.
Студент выпил и как-то успокоился. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным, полная апатия охватила его.
— Вы плохо себя чувствуете? — спросил хозяин квартиры.
— Не знаю, — безразлично ответил студент.
— Отдохните. И все пройдет. Очевидно, на вас плохо действует выпивка. И потом я… своим неурочным вторжением выбил вас из колеи, но вы меня должны понять… я не знал…
— Ничего, — сказал студент равнодушно.
— Я прямо с корабля на бал, — все пытался объясниться и оправдаться хозяин. — Я только что прилетел из-за рубежа и опять улетаю, теперь уже на другой конгресс, посвященный проблеме времени, разумеется, времени как философской и физической категории. Вы разрешите закурить?
Студент вяло кивнул головой в знак согласия, потом еще раз в знак отказа он не взял предложенной ему сигареты. Хозяин чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся, у его сигарет был какой-то очень приятный ментоловый аромат.
— Вы знаете, — сказал хозяин после второй затяжки, — от всех этих конгрессов толку мало. Вот, например, только что я присутствовал на грандиозном конгрессе, я уже пытался говорить вам о нем, конгрессе, посвященном контактам с внеземными цивилизациями. Были ученые из многих стран, делались доклады, сообщения, демонстрировались фильмы, фотосъемки, записи, но ведь проблема поставлена неправильно. На мой взгляд, по крайней мере. Я не утомляю вас? Дело в том, что я заказал такси на семь тридцать. Так что еще полчаса я буду докучать вам… Вот… Дело в том, что, на мой взгляд, к проблеме космических контактов надо подходить с совершенно иными принципами. Ведь о чем говорилось на этом самом конгрессе? С помощью гигантского радиотелескопа в Аресибо в глубины космоса послано сообщение о том, что мы, земляне, пользуемся десятеричной системой исчисления, пять элементов считаем наиболее важными, что у нас две ноги и одна голова, что нас четыре миллиарда и так далее. Извините меня, но так можно сватать невесту — у жениха столько-то родственников, столько-то денег, такой-то характер, — но не космические контакты устанавливать. Вот, скажем, выступал Дрейк из Чикагского университета, Мукарджи из Бомбейского университета, еще один ученый, забыл его фамилию, из Японии. Все они уже много лет при помощи мощных радиотелескопов прощупывают ближайшие галактики, записывают радиосигналы, и у всех одинаковый результат звезды молчат. И вот они ломают себе головы: если внеземные цивилизации все же существуют, то почему они, черт возьми, молчат? Ведь если они ловят наши радио- и телесигналы, так почему не поднимают, так сказать, трубку, — он усмехнулся и показал на трубку телефона с оторванным шнуром. — Кстати, это удачное сравнение, хоть и случайное. Мы пытаемся говорить с космосом именно по такому телефону — с оторванным шнуром. Вы представляете, до какого абсурда иногда доходит? Несколько лет назад послали в эфир записи рок-н-ролла и теперь гадают, почему нет никакого отклика: может быть, наша программа не понравилась или показалась неинтересной? Ну, что-то вроде концерта по заявкам радиослушателей. Один из докладчиков договорился до того, что из космоса якобы посылают нам сигналы, но через каждые сто лет, а сто лет назад у нас ведь не было радио, как и тысячи, десятки тысяч лет до его изобретения. Не волнуйтесь, мол, в ближайшее время — в следующий назначенный сеанс — мы их получим. Были, конечно, и выступления другого характера, кто-то робко пытался обратить внимание на то, что, возможно, галактическая система коммуникаций строится на каких-то иных, не известных нам принципах связи, но тут же бодро заканчивал, что рано или поздно мы эти новейшие средства коммуникации непременно откроем. Ну, что сказать на все это… Наш мозг принципиально не допускает совершенно иного понимания, обратите внимание, я подчеркиваю, иного понимания, контактов. И вот сидим мы и еще много просидим у гигантских телескопов, сидим, ждем каких-то сигналов. Как будто контакт с внеземными цивилизациями — ну, это нечто вроде рыбалки, сидишь на берегу, закинул удочку и ждешь, когда клюнет. Ну, хорошо, допустим, я утрирую, если хотите, мы посылаем универсальные шифросигналы, метафоры и иероглифы, так сказать. И все-таки что означает сия самодеятельность? Как будто контакт с внеземными цивилизациями - это нечто вроде радиолюбительства, можно случайно наткнуться в эфире на ультракороткие волны другого такого же радиолюбителя. А ведь и в этом суть моей мысли контакты могут быть самыми разными, невероятными и необъяснимыми с нашей, человеческой, точки зрения. Мы вот ждем, чтобы с нами говорили, а может быть, с нами говорят уже давно и не через какие-то сверхсовременные приборы, а просто вот здесь, в этой комнате. — Он сделал длинную затяжку, это была первая пауза с начала его сбивчивого монолога. — Ведь какие-то цивилизации, — продолжил он, — могут пытаться вступить с нами в контакт по совершенно другим каналам, при помощи совсем других форм коммуникации. Они могут обладать непонятными нам средствами воздействия на наш мозг, на нашу психику и проверять нас, так сказать, наши потенциальные возможности по-другому, алогично воспринимать мир. Я говорю не очень сложно, вам понятна моя мысль?
— Приблизительно, — тихо сказал студент.
— Так вот они, эти другие формы цивилизации, не обязательно должны посылать нам радио- теле- или любые другие, доступные нашему пониманию сигналы.
1 2 3 4 5 6 7