Бейрек пошел, заглянул в котлы, позвал слуг:
— Отнесите, раздайте еду беднякам, сиротам, — сказал он. — Где женщины? Отведите меня к ним!
Один из слуг пришел к Газану:
— Повелитель, — молвил он, — безумный озан раздал еду беднякам и сиротам. А теперь хочет пойти к девицам.
Газан отвечал:
— Пусть делает что хочет. Хочет пойти к девицам пусть идет. Он не выглядит обидчиком.
Бейрек пришел к шатру, где сидели девушки, женщины, прогнал зурначей, барабанщиков.
— Я сам буду играть, — сказал он, достал из-под рубашки кобзу, сел у входа в шатер.
Статная Бурла-хатун гневно молвила:
— Эй, безумный! Пристойно ли без спроса идти туда, где сидят женщины и девицы?
Бейрек отвечал:
— Госпожа, мне позволил это сам Газан-хан. Никто не смеет мне перечить.
Бурла-хатун молвила, обращаясь к женщинам:
— Раз ему позволил Газан, пусть сидит. — Потом спросила у Бейрека: Будь по-твоему, безумный озан, но чего ты хочешь?
Бейрек отвечал:
— Госпожа, я хочу сыграть на кобзе и хочу, чтоб невеста сплясала.
Банучичек, закрывшая лицо красной вуалью, сидела за занавеской, ее не было видно. Женщины пошептались. Бурла-хатун шепнула Гысырдже Енге:
— Гысырджа Енгя, встань, спляши! Откуда ему знать, безумному, кто невеста?
Гысырджа Енгя встала, сказала:
— Играй, безумный озан! Играй, я буду плясать, я невеста.
Бейрек заиграл на кобзе. Гысырджа Енгя пошла в пляс. Играя на кобзе, Бейрек приговаривал:
— Из-за угла на тебя смотрят погонщики, следят, в какое ущелье ты пошла, смотрят, по какой дороге ты вернешься. Иди к ним, они исполнят твое желание. Я же поклялся, что не буду ездить на бесплодной кобыле.
Женщины тихо пересмеивались под своими чадрами. Бейрек продолжал:
— Гысырджа Енгя, к чему ты мне? Пусть встанет та, что выходит замуж, пусть хлопает в ладоши и пляшет, а я буду играть на кобзе.
Гысырджа Енгя сказала:
— О, каков безумец! Говорит так, будто все видит насквозь.
Одна женщина прошептала Фатьме Брюхатой:
— Встань, спляши!
На лицо Фатьмы Брюхатой накинули белую вуаль, скрыли лицо ее. Фатьма вышла на середину и сказала:
— Играй, безумный озан, я спляшу, я — невеста!
Бейрек, перебирая струны кобзы, заговорил:
— Да разве за домом твоим не ущелье? Да разве пса твоего зовут не Бераджук? Да разве тебя не зовут Брюхатой Фатьмой, у которой дюжина ребятишек? Ступай, садись на место! Я-то хорошо тебя знаю и поклялся, что не сяду на жеребую кобылу. Пусть встанет невеста, я буду играть на кобзе, а она пусть хлопает в ладоши и пляшет. От таких слов Фатьма вышла из себя:
— О, этот безумец всех нас опозорит! — воскликнула она и обратилась к Банучичек: — Встань, девица! Будешь плясать — пляши, не будешь — хоть в аду гори! Ты знала, что после Бейрека тебе добра не будет!
Бурла-хатун молвила:
— Встань, девушка, спляши.
Что тут делать? Банучичек встала, спрятала руки в рукава, чтобы чужой не увидел кольцо на пальце — кольцо Бейрека, вышла на середину и сказала:
— Играй, безумный озан, это я выхожу замуж. Играй, я спляшу.
Бейрек отвечал:
— Да, это ты. А зачем ты прячешь руки? Наверное, по воду ходила, был мороз, и пальцы у тебя обмерзли и отвалились. Руки у тебя безобразные, вот ты их и прячешь. Беспалая девица, тебе выходить замуж — позор!
Банучичек нахмурилась.
— Эй, безумный озан, — молвила она, — кем я опозорена, что ты уличаешь меня?
Она открыла свою белую, как серебро, кисть руки, блеснул перстень, надетый Бейреком.
Бейрек узнал свой перстень, сказал:
— С тех пор как ушел Бейрек, поднималась ли ты на вершины высоких холмов, девица? Смотрела ли ты на дальние дороги, девица? Рвала ли ты свои черные как ночь волосы, девица? Проливала ли ты горькие слезы из своих ясных очей, девица? Спрашивала ли ты у мимо идущих о Бейреке, девица?
Банучичек, плача, отвечала:
— Рыдала я, озан, причитала, озан, сколько лет ждала, озан, — не вернулся мой сокол! Не замуж я выхожу, озан, в могилу ухожу. Пощади, озан, не растравляй мою рану…
Бейрек молвил:
— Девица, кто подарил тебе золотое кольцо, что у тебя на пальце? Дай его мне. Я знаю его.
Девушка отвечала:
— Нет, золотое кольцо не твое. У золотого кольца много примет. Их знает тот, кто дарил. Ты не можешь их знать.
Бейрек снова заиграл на кобзе и заговорил:
— Светлым утром не сел ли я на Серого жеребца? Не пригнал ли я к твоему шатру джейрана? Не позвала ли ты меня к себе? Не скакали ли мы конь о конь, не пускали ли стрелы, не боролись ли с тобой? Не обнял ли я тебя крепко? Не поцеловал ли я тебя трижды? Не надел ли тебе на палец золотое кольцо? Не я ли Бамсы Бейрек, которого ты полюбила?
Банучичек подняла накидку, побледнела, губы ее задрожали, в смятении и страхе посмотрела она на постаревшее лицо Бейрека, на его запавшие глаза, поседевшие волосы. Как завороженная сделала к нему два шага. Бейрек протянул ей руку, раскрыл ладонь — на ладони была полынь, смешанная с землей. Запах полыни ударил в ноздри Банучичек. Она прошептала:
— Запах полыни!
Кинулась она к Бейреку, потом вдруг остановилась, выбежала из шатра, вскочила на коня.
Банучичек вскочила на коня, хлестнула его плетью, поскакала мимо гостей, собравшихся на свадьбу, мимо джигитов, собравшихся на стрельбище, мимо удивленно взиравших на нее Газана, Турала, Карабудага, пронеслась над лежащим поодаль пьяным Дели Кочаром, мимо растерянного, ошеломленного Ялынджыка, по полям и лугам доскакала до удела Баят.
Ослепший Бейбура и жена его Айна Мелек, как обычно, сидели на камне у границ удела. Банучичек проскочила мимо них, дернула коня за уздечку. Конь встал на дыбы. Банучичек крикнула:
— О мои свекор и свекровь! Ваша гора обрушилась — поднялась она наконец! Ваши воды пересохли — зажурчали они наконец! Ваш сын Бейрек пропал — вернулся он наконец! Свекор, свекровь, что вы дадите мне за радостную весть?
Бейбура вскочил с места:
— Да умру я ради твоего языка, невестушка! Если твои слова ложны, пусть станут правдой, невестушка!
Тут прискакали джигиты и сам Бейрек. Газан молвил:
— Магарыч, Бейбура, сын твой вернулся!
Бейбура отвечал:
— Как я узнаю, мой ли это сын? Пусть он порежет мизинец и смажет кровью мои глаза. Если они откроются, то это мой сын Бейрек.
Бейрек быстро резнул себя по мизинцу, помазал кровью глаза отца, и глаза Бейбуры открылись. Бейбура сказал:
— Сын, свет моих очей, сила моих рук, опора моего жилища, сын!
Айна Мелек сказала:
— Цветок моей дочери-невесты, сын!
Отец, мать, сестры обнимали Бейрека, плакали и смеялись, смеялись и плакали.
Газан, поглядев на Банучичек, на Бейрека, молвил:
— Ну что ж, достигайте цели своих стремлений!
Бейрек ответил:
— Нет, есть у меня еще одно дело. Пока его не свершу, не достигну цели. Где Ялынджык?
Бейрек повернул коня обратно. Джигиты поскакали за ним.
Ялынджык тоже вскочил на коня. Он бежал. Он скакал, оглядываясь назад. Бейрек настигал, Ялынджык убегал. Конь Ялынджыка скакал быстрее, и расстояние между ними увеличивалось. Вот уже Бейрек остался позади, исчез из виду. Но как раз в тот момент, когда Ялынджык достиг подножия Высокой горы, Гараджа Чабан стал забрасывать его камнями. Конь Ялынджыка споткнулся, упал. Ялынджык соскочил с коня, побежал, влетел в заросли камыша, укрылся там.
Бейрек доскакал сюда. Не нашел Ялынджыка. Гараджа Чабан сказал:
— Не тревожься. Он в камышах. Сейчас вытащим его оттуда.
Гараджа Чабан ударил по огниву, высек огонь, поджег камыши. Пламя охватило заросли. Оттуда послышались вопли. В обгоревшей, висящей лохмотьями одежде, покрытый хлопьями сажи, Ялынджык, хромая, выбрался из камышей. Подоспевшие джигиты, увидев его такого, расхохотались. Теперь Ялынджык не был страшен, он был жалок. Он упал в ноги Бейреку.
Бейрек обнажил меч. Ялынджык заплетающимся языком прошептал:
— Пощади, не убивай меня!
Бейрек сказал:
— Я не убиваю тебя, глупец, встань! Пройди под моим мечом!
Ялынджык прошел под мечом Бейрека. Бейрек сказал:
— Уходи. Я прощаю тебя.
Деде Коркут говорит:
— Бейрек вернулся из плена, сыграл свадьбу, привел Банучичек в свадебный шатер. Сестру Бейрека Гюнель обручили с сыном Газана Туралом. Гараджа Чабан тоже женился, у него родился сын. Мы отпраздновали это, мы играли и пели. Нам казалось, печальные дни огузского племени позади. Откуда нам было знать, что самая большая беда еще впереди? Откуда нам было знать, что на головы наши свалится еще столько бед, что наша земля увидит еще столько горя…
…В шатре Алп Аруза человек под черным башлыком сообщал ему новые вести, а у того с усов капала кровь. Аруз хлопнул в ладони, позвал слугу:
— Пошлите людей ко всем джигитам, которые в кровном родстве со мной. Пусть приедут. Пусть приедет Аман, Денё Билмез, Дюлек Вуран, Дели Кочар.
Джигиты приехали, вошли в шатер Алп Аруза. Вечно пьяный Дели Кочар, шатаясь, слез с коня, вошел шатаясь.
Алп Аруз приветствовал джигитов и молвил:
— Джигиты, вы знаете ли, для чего я вас созвал?
Отвечали:
— Не знаем.
Алп Аруз молвил:
— Из всех огузов я вызвал только вас, мою кровную родню. В такой час сердце мое доверяет только вам. Вы знаете, что мой племянник Газан никогда меня не любил, а теперь стал мне открытым врагом. Значит, он и ваш враг. Вот и Бейрек вернулся. Сила Газана возросла вдвое. Бейрек на свадьбу нас не позвал, прямо выказал неприязнь к нам. Что же вы скажете, джигиты? Что собираетесь делать?
Дели Кочар мутным взглядом посмотрел на Аруза, ответил:
— Что мы скажем? Раз ты Газану враг, значит, и мы враги!
Аруз молвил:
— Джигиты, поклянитесь!
Джигиты воздели руки:
— Твоему другу — друзья, врагу — враги! — сказали они.
Дели Кочар заснул.
Взглянув на него, Алп Аруз заметил:
— Бейрек взял у нас девушку, он — зять Дели Кочара. Но он — правая рука Газана. Давайте напишем ему письмо от имени Кочара: мол, приезжай, помири нас с Газаном. Завлечем его сюда. Захочет быть с нами — хорошо. Нет — я схвачу его за бороду, а вы рубите мечами! Так избавимся от Бейрека. А там и с Газаном справимся.
Написали Бейреку письмо. Полусонного, полупьяного Дели Кочара заставили поставить подпись.
Отправили письмо.
В край Баят от Аруза прибыл человек, вошел к Бейреку.
— Джигит, Аруз шлет тебе привет! Сказал: пусть Бейрек сделает милость, приедет, помирит нас с Газаном, — молвил он. — А вот письмо от Дели Кочара.
Бейрек отвечал:
— Ладно!
Сел на коня, приехал к Арузу, вошел в шатер, где сидели джигиты, поздоровался, сел рядом с Арузом. Аруз сказал Бейреку:
— Знаешь ли ты, Бейрек, зачем мы тебя позвали?
— Зачем?
Аруз продолжал:
— Все сидящие здесь джигиты восстали против Газана и поклялись в том. Поклянись и ты!
Бейрек огляделся, увидел настороженные, недобрые взгляды, воздел руки и сказал:
— Клянусь, что никогда не восстану против Газана. Много я питался милостями Газана. Если не признаю этого, пусть они встанут перед оком моим. Много я ездил на коне Газана. Если не признаю этого, пусть седло будет мне гробом. Много я надевал кафтанов Газана. Если не признаю этого, пусть будут мне саваном. Дом Газана я считал своим домом, его очаг — своим очагом. Когда он плакал, плакал и я, когда он смеялся, я смеялся с ним. Не отрекусь от Газана, так и знайте!
Аруз схватил Бейрека за бороду. Бейрек не шелохнулся, не двинулся с места. Аруз посмотрел на джигитов, сделал им знак. Джигиты обнажили мечи, но никто не поднял руки на Бейрека.
Бейрек молвил:
— Аруз, знал бы я, что ты сотворишь со мной такое, надел бы железную броню, препоясался булатным мечом, взял с собой яснооких джигитов. Знал бы я — разве так пришел бы к тебе? Обманом захватить мужа — дело женщины. От своей ли жены научился ты этому?
Аруз отвечал:
— Не мели попусту! Не проливай свою кровь, как воду. Поклянись, как тебе велят.
Бейрек молвил:
— Голову сложу за Газана. Сколько лет был я пленником — от друзей своих, от народа не отрекся. И теперь не отрекусь. Хоть на сто кусков меня разруби!
Аруз посмотрел на джигитов — видит, никто не трогается с места, сам обнажил свой черный меч, ударил Бейрека по правому плечу, облилось оно кровью. Голова Бейрека опустилась. Джигиты тихо разошлись. Каждый сел на своего коня. Бейрека тоже посадили на его коня, сзади него посадили человека, он поддерживал тело Бейрека, довез до его удела, положил на землю, укрыл буркой и ускакал.
Бейрек застонал, Банучичек прибежала на стон. Увидела залитого кровью Бейрека, обмерла. Бейрек тяжело дышал. Он спешил поведать о происшедшем.
— Любимая, — молвил он, — не медли. Скачи в дом Газана, скажи: Бейрек приказал тебе долго жить. Скажи, пусть не прощает мою кровь дяде своему предателю Арузу. Скажи: пока Аруз со своими мерзавцами не явился сюда, не разграбил и не разрушил все, пусть Газан сам к нему нагрянет. Я ухожу, оставлю Газану тебя, сестер моих, старого отца моего и мать, пусть он это знает.
Так сказал Бейрек и закрыл глаза. Банучичек, рыдая, упала на труп.
…И Газан рыдал, утирая глаза рукавом. И джигиты плакали рядом с ним.
На вершине Высокой горы плакал Гараджа Чабан, осыпая себя камнями.
У родника, под ивой, плакала Гюнель. Турал хотел утешить ее, но не мог.
Газан удалился к себе и велел никого не пускать.
Турал подошел к Гылбашу.
— Гылбаш, отец семь дней не выходит, — молвил он. — Может, ты бы к нему вошел?
Гылбаш отвечал:
— Ты сын, ты и войди!
Они вошли к Газану вдвоем. Турал молвил:
— Отец, мы лишились славного джигита. Он сложил свою голову за нас. Завещал тебе не прощать его крови, отомстить за нее. Что выйдет из плача? Пойдем посчитаемся со злодеями, отомстим за кровь Бейрека!
Газан поднял голову:
— Да, кровь за кровь, сын мой! — отвечал он. — Теперь и ты говоришь это. Значит, быть посему. Гылбаш, скачи, пусть вьючат на коней запасы оружия. Пусть джигиты будут готовы.
И джигиты вооружились, снарядились, сели на коней. Подвели каурого коня — Газан сел в седло. Запели трубы, ударили барабаны.
Не различая дня и ночи, шло войско.
Газан наклонился к сыну.
— Сын мой Турал, — молвил он, — эта битва будет роковой. Или они нас, или мы их. Нужно, чтобы в этой битве ты проявил доблесть, был мне опорой, заменил Бейрека.
Турал оглянулся. Плачущая Гюнель вышла за пределы края Баят и смотрела вослед Туралу.
До Аруза и его людей дошла весть. И они вооружились, снарядились, сели на коней, выехали навстречу Газану. Началась битва. Зеленогрудые древние горы такой схватки не знали. Глубокие тесные ущелья такого побоища не ведали.
Стоявший на вершине холма Деде Коркут умолял джигитов прекратить братоубийственную бойню. Никто не слушал его.
Алп Аруз погнал коня навстречу Газану, закричал:
— Эй, Газан, ты мой противник! Ступай сюда, я снесу тебе голову и брошу псам!
— Эй, Аруз, ты мой противник! — крикнул Газан. — Ступай сюда, я покажу тебе, как подлым коварством губить храбрых мужей!
Аруз ударил Газана мечом, но даже не ранил его — промахнулся. Дошла очередь до Газана. Острым копьем он пронзил грудь Аруза, сбросил его с коня на землю, обнажил меч, хотел отрубить ему голову, как вдруг взор его упал на Турала. Газан увидел полные ужаса глаза сына и в ту же минуту принял решение. Указав на Аруза, он произнес:
— Сын мой Турал, голову ему отрубишь ты!
Газан ускакал, врезался в гущу боя: будто в стаю черных гусей ворвался сокол.
Турал слез с коня, поднял меч, но опустить не смог. Он увидел глаза Аруза, молящие о пощаде, вложил меч в ножны, вскочил на коня, поскакал. Аруз медленно приподнялся на локте, из последних сил наложил стрелу на лук, прицелился в удаляющегося Турала. Выстрелил. Стрела задела спину Турала, полилась алая кровь. Он обнял коня за шею, приник к его гриве, ноги его не оставили стремян, он остался на весу… Конь вынес раненого хозяина с поля битвы, поскакал в сторону гор. Увидев, что стрела достигла цели, Аруз довольно улыбнулся, но от боли рот его искривился, голова склонилась набок, он испустил дух.
На поле гибли джигиты.
И конь Газана, и сам Газан были ранены.
Карабудаг погиб, Аман погиб, Дондар погиб.
И джигиты, и кони падали один за другим.
…Всадник под черным башлыком все еще вертелся на поле боя. Ему навстречу выехал джигит под белым башлыком, ударил его мечом, скинул с коня, хлынула кровь. Когда всадник под черным башлыком свалился на землю, башлык с его лица упал. Это был Ялынджык. Собрав последние силы, он вонзил копье в спину джигита под белым башлыком. Джигит упал с коня, растянулся на земле. Ялынджык умирал, но в смертный час он хотел узнать, кто убил его и кого убил он. Слабым движением руки он отвел с лица противника белую накидку. Это была Банучичек. Она умерла.
В тот же миг и Ялынджык испустил дух и, упав у ног Банучичек, стал недвижим.
Людские тела, конские туши каменели, превращались в статуи.
Однако и статуи теряли очертания, превращались в груды камня. Теперь на широком поле не осталось ничего, кроме причудливых каменных глыб.
Стоящий на вершине холма Деде Коркут плакал, закрыв лицо руками.
Конь Турала скакал, уносил хозяина далеко в горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10