А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

Кунц Дин Рэй

Двенадцатая койка


 

Здесь выложена электронная книга Двенадцатая койка автора по имени Кунц Дин Рэй. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Кунц Дин Рэй - Двенадцатая койка.

Размер архива с книгой Двенадцатая койка равняется 12.81 KB

Двенадцатая койка - Кунц Дин Рэй => скачать бесплатную электронную книгу





Дин Кунц
Двенадцатая койка


Кунц Дин
Двенадцатая койка

Дин КУНЦ
ДВЕНАДЦАТАЯ КОЙКА
Теперь вот - во тьме и молчании, когда лишь сестрички-железки жужжат и снуют повсюду, теперь, когда все ушли, а все вокруг пропитано одиночеством, теперь, когда где-то поблизости от тебя витает Смерть и когда мне суждено вскоре оказаться с нею один на один, - вот теперь-то я и решил рассказать обо всей этой истории. Есть у меня и цветные мелки, и пастельные краски, и бумага для рисования, что давали каждому из нас. Может быть, эти записи найдут, и они станут как бы голосом моим, эхом, долетевшим из прошлого и нашептывающим нелепые слова. Может быть.
Когда я закончу, мои записи - "исторический документ" - придется припрятать, и места лучше, чем шкафчик-хранилище, не найти: в нем уже полным-полно разных бумаг, так что мои затеряются среди них. Сестрички-железки читать не умеют, зато всегда сжигают все-все бумаги, когда ты умираешь. Хранить у себя в столе - дело пропащее. Отчасти и поэтому место, куда мы попали, становится храпящим Адом - нет никакой возможности связаться с внешним миром. Человеку же потребно выбираться из скорлупы и наблюдать, как все неустанно движется, смотреть на хорошеньких женщин, на детей и собак - да мало ли что хочет увидеть человек. Его нельзя держать в пробирке или колбе, будто он экспонат, или засушивать, как лист гербария, в заброшенной и забытой папке. Вот так, ломая свои хрупкие крылышки о колбу тюрьмы, я и пишу.
Сколько помню, нас всегда было одиннадцать. В палате на двенадцать коек. Мы знали, что некоторые из нас вот-вот умрут и появятся свободные места. Приятно было думать о том, что появятся новые лица. Из нас лишь четверо прожили тут восемь лет и больше, и мы ценили новичков, ведь с ними на какое-то время приходило все, что делает жизнь интересной (да-да, конечно, цветные мелки, пастельные краски, шашки... но они переставали увлекать уже после нескольких месяцев).
Был случай, в палату попал настоящий Англичанин - благородные манеры и все такое. Дважды бывал в Африке, всласть поохотился там на сафари - вот ему-то было о чем рассказать. Не один час мы слушали его истории про "кошек" - гибких, мускулистых, с блестящими, словно полированными, когтями и желтыми клыками, - звери таились в зарослях, в засаде, готовые рвать, грызть и трепать неосмотрительную жертву. И еще истории про экзотических птиц. И, конечно, рассказы про чудесные храмы, необычайные ритуалы, сказки о туземках с гладкой и темной кожей.
Потом Англичанин умер - кровь хлестала у него изо рта и ноздрей.
Новые лица приносили с собой свежие вести и ты вспоминал, что жизнь еще теплится под твоей собственной иссушенной оболочкой и есть в этой искорке что-то такое, что заставляет тебя хотеть жить. Либби (по-настоящему его имя было Бертран Либберхад), Майк, Кью и я были единственными ветеранами. Старичье первого призыва. Либби обошел меня, пробыв пациентом одиннадцать лет, мой срок тянулся девять. Кью и Майк имели стаж поменьше: у них выходило по восемь лет на брата. Все остальные в палате оказывались временными: кто неделю, кто месяц, кто два, а потом с концами; их увозили на каталке и бросали в ревущий огонь Топки, где они, сгорая, обращались в пепел. Ветеранов радовало, что многие умирали - новые лица, знаете ли.
И вот как раз из-за новенького я оказался теперь один, сижу и вслушиваюсь в тяжкие взмахи крыльев тьмы.
Новичка звали Гэйб Детрик. Ничего странного: у всякого когда-нибудь было имя вроде Либби, Кью или Майкла. Только этот был молодой! На вид не старше тридцати. Когда мы вечером отправились спать, двенадцатая койка пустовала, а проснулись - вот он, Гэйб, огромный голый парень. Только безглазый миг ночи знал, как прикатили его и свалили на койку, будто здоровенную тушу свежего мяса.
Тут же пошли пересуды, зачем понадобилось привозить молодого в Дом Бессемейных Престарелых. Надо ведь пятьдесят пять лет прожить, пока дождешься, когда они явятся ночью, эти неуклюжие малиновоглазые андроиды без ртов и со светящимися сенсорными проволочными решетками вместо ушей, когда пальнут в тебя снотворным и утащат с собой. Но этот-то, что лежал на койке, был совсем молодой!
Когда он наконец очухался, молчание обвалилось на всю палату, словно затишье после того, как рухнет гигантское дерево на грудь земли и уляжется - торжественное и мертвое.
Все глаза устремились на него, даже невидящий глаз Кью.
- Где это?.. - спросил "новобранец".
Закончить ему никто не дал, все полезли объяснять, где он оказался. Когда же, наконец, усилием воли он привел потрясенные мозги в порядок и обрел способность мало-мальски соображать, то возопил почти как безумный: "Мне всего двадцать семь! Какого черта! Что тут творится, а?!" Соскочил с койки, слегка пошатываясь (ноги еще плохо держали), и заметался по палате, отыскивая выход. Мы - те немногие, кто мог ходить, - за ним след в след, словно овечки, завидевшие напуганного волка и ждущие пастуха.
В конце концов он заметил сделанную заподлицо дверь и метнулся к ней, изрыгая все известные ему проклятия, стал колотить по голубой облицовке, хотя ему и намекнули: мол, ничего хорошего из этого не выйдет. Он колотил и колотил, орал благим матом, ругался вовсю и опять колотил - до тех пор, пока его децибелов достало на то, чтобы включить "уши" катившегося мимо робота. Это безмозглое чудо на колесиках открыло дверь и поинтересовалось, что случилось.
- Ты, черт тебя подери, как в воду глядел - кое-что случилось! заорал Гэйб.
Робот злобно воззрился на него. Вообще-то никакого выражения, как на человеческом лице, у роботов нет, это сами пациенты наделяли их лицевые поверхности каким-нибудь выражением. Тот, что прикатил, - мы звали его Дурдок - всегда казался злобным. Наверное, потому что его левый глаз был чуточку тусклее, чем правый.
- Мое имя Гэйб Детрик. Я бухгалтер. Адрес: Амбридж, Мордесаи-стрит, Нижний Уровень, номер 23234545.
Послышался знакомый щелк, предшествовавший всему, что произносил Дурдок, а потом:
- Вам нужна "утка" в койку?
Нам показалось, Гэйб собирается въехать кулачищем прямо в злобно пялившуюся металлическую морду. Кью взвизгнул, будто это уже произошло, и прозвучавший в его вопле ужас, казалось, заставил Гэйба одуматься.
- Обед будет подан - щелк, щелк - через два часа, - проскрипел Дурдок. - Мне надо выбраться отсюда!
- Вы умираете? - прохрустел человек-железка.
- Мне двадцать семь лет!
- Гэйб бросил это так, будто любой, кто старше годами, - вроде древнего папируса: того и гляди растрескается, разломается и рассыплется в прах. Все мы, я полагаю, чуточку разозлились на него за подобный тон.
- Вам нужна "утка" в койку? - снова спросил робот, явно взбешенный. Программа его содержала ответы на семьсот различных вопросов: "Можно мне "утку"; можно мне еще бумаги; что будет на обед; мне больно". Но ничто в банке памяти не давало указания, как вести себя в сложившейся ситуации.
И тогда Гэйб все-таки ударил. Развернулся и со всего плеча резко выбросил мощную руку. Разумеется, никакого удара не получилось. Уж на такой-то случай, как самозащита от буйных пациентов, сестричка-железка в своей программе кое-что имела. Моментально вытянулась двузубая штанга, похожая на вилы, и одним рывком припечатала человека к полу - парень застыл холоднее вчерашнего блина. А уж, поверьте мне, здешние вчерашние блины были куда как холодны.
Мы, Либби и я, оттащили парня на койку, соорудили ему из изношенных ночных рубах холодный компресс на лоб.
- Где...
Кью было принялся объяснять все сначала, но его одернули.
- Никогда не пререкайся с робосестрой. Тебе их не одолеть, - сказал Либби. Он знал что говорил, на себе испытал - еще в первые свои годы в палате.
Гэйбу с большим трудом удалось принять положение, схожее с сидячим. Он нащупал шишку на голове.
- Эй, ты в порядке? - спросил Кью.
Я помалкивал. Надо сказать, я вообще не из тех, кто много говорит по всякому поводу и в любое время. Это напомнило мне кое о чем. Либби частенько говорил об этом, когда я писал свои рассказики, а потом роботы их методически сжигали. Соберет, бывало, гармошкой губы, все в рубцах, широко-широко разинет морщинистый рот и скажет: "Ребята, старина Сэм слова лишнего не выронит, но метит в наши Босуэллы [Джеймс Босуэлл (1740-1795) английский писатель, автор биографической книги "Жизнь Сэмюэла Джонсона"] выйти. У него из наших общих биографий такое получится - куда там этому стародавнему невежде!
Что ж, может быть, Либби и прав. Может быть, я и напишу хронику этого заведения. Может быть, у меня еще хватит времени, чтобы от последней главы вернуться назад и написать все главы, что ей предшествовали. Ничего другого мне теперь не осталось - все ушли, и палата будто вымерла. Молчание давит, я а не выношу молчания. Ладно. Как бы то ни было, несколько недель Гэйб выглядел старше любого из нас - ходячий покойник, да и только. Он все-все нам объяснил: и про того старика, который жил в соседней квартире, и про то, что роботам, видимо, всучили не тот адрес. А мы объяснили ему, что Бюро жалоб, где бы работали люди, просто не существует, и человеческие лица здесь только у пациентов. Он колотил по двери, получая затрещины от роботов, и в суровых испытаниях постигал истину. С этой заползавшей ему в душу истиной, что не бывать уже ему свободным, он мучился до мурашек по коже; эта мысль беспрестанно терзала его, сидела занозой в мозгу - и воля покинула его. Ему было хуже, чем всем нам. Правда, виду он старался не подавать, казалось, будто справился с бедою, и всю энергию он направил на нас, пытаясь развеселить и подбодрить стариков. Заботливость и сострадание не иссякали - и чем дольше он жил с нами, тем больше мы черпали из этого источника.
Помню однажды:
- Черт побери, это ты их стащил! Я знаю, что стащил их ты! Ты, мамца-свин! Вор!
Хайнлайн, из новых, так побагровел, что нос его стал похож на готовый извергнуться мощный вулкан, с губ уже сочилась белая лава.
- Брукман, ты лжец. Чего ты от меня добиваешься? Зачем они мне сдались, а? Зачем они мне, твои глупые игрушки? - сказал он.
- Я тебя на кусочки изрежу, когда принесут столовые ножи. Маленькие кусочки!
Все повернулись на койках, наблюдая, как разворачивается драма. Брукман и Хайнлайн считались приятелями, это-то и помешало нам незамедлительно оценить все значение сцены.
Гэйб оказался проворней. Он перемахнул через койку - просто взял и перепрыгнул через нее, доставив немалое удовольствие и тем, кто был прикован к больничной постели, и тем, кто так долго якшался с ковыляющими старцами, что успел забыть о юношеской ловкости. Перемахнул он, значит, через эту чертову койку и оторвал Хайнлайна с Брукманом от пола - так и повисло у него в каждой руке по сморщенному старческому скелету.
- Эй, вы, парочка, уймитесь! Хотите, чтоб сюда пришел робот и растряс вас обоих до смерти?
- Этот проклятый жид обозвал меня вором! - взревел Хайнлайн. Он рвался на свободу, но не мог выжать из старческого тела цвета лимонной корки никакой силы.
- Что произошло? - спросил Гэйб, пытаясь разобраться.
- Он украл мои соломинки. Этот чертов мамца-свин стащил...
- Постой, Бруки. Какие соломинки?
Лицо Брукмана приняло вдруг странное выражение - такое бывает у ребенка, пойманного на запретной игре. Был боец да весь вышел - старик, с головы до пят старик.
- Человеку надо хоть что-нибудь... Боже, хоть что-нибудь свое!
- Что за соломинки-то? - снова спросил Гэйб, не понимая, в чем дело.
- Я припрятал бумажные соломинки, что нам давали с молоком. Из них можно много всего сделать. Например, куклу. Да, почти такую куклу, какую Адель и я подарили нашей Саре, когда та была маленькой. - В уголках его темных глаз задрожали хрустальные капельки. Некоторые из нас отвели взгляд, чтобы не смотреть и не видеть, но слова Бруки все по-прежнему слышали. - Такую же, какая была у Сарочки. Ножки двигались, и всякое такое, и прыгать могла, и плавать, и все-все... Стоит только представить, Боже, стоит только представить - и куколки из бумажки, это же все, что захочешь! Или люди, с которыми можно посидеть и поговорить, или птицы, что умеют летать, или могут стать деньгами: каждая соломинка - пятерка или десятка, а то и бумажка в тысячу долларов. С ними можно делать все, что угодно. Они дают свободу, и снова со мною Адель, и Сара, и...
Я не мог сдержаться и обернулся, потому что сказанное Брукманом пробудило во мне странное чувство. А он закрыл лицо старческими руками - в коричневых пятнах, с барельефами вздувшихся вен.
- Ты украл у него соломинки? - сурово спросил Гэйб Хайнлайна.
- Я...
- Ты украл их! - Это был уже вопль - лицо Гэйба как-то ужасно перекосилось, втянутые губы разошлись, зубы оскалились. Он стал похож на неведомое, бешеное, дикое, голодное животное.
- Зачем ему столько? - огрызнулся Хайнлайн.
- Ты их украл?
- Чертов жид, все копил и копил...
Гэйб осторожно опустил Брукмана, а потом с силой стряхнул на пол Хайнлайна. Поднял его опять - и опять стряхнул.
- Немедленно отдай соломинки, слышишь?
- Пусть поделится...
- Быстро! Не то я с тебя шкуру спущу, а кости ему на игрушки отдам!
Хайнлайн вернул соломинки. Остаток недели Гэйб провел с Брукманом. Сберегал для старика все свои соломинки и играл с ним в разные игры. В конце недели Хайнлайн умер. Гэйб даже не подумал помолиться вместе с нами, - когда выкатили тело старика. Подозреваю, что и остальные не очень-то выкладывались.
Так что, если кто решил, будто Гейб здесь все время пребывал в тоске да печали, то он неправ. Я сказал: Гейб был несчастен. Был, да, но была у него и одна особенность, способность или, если угодно, талант - вызывать смех у других. Всегда у него в запасе имелась шутка, трюк какой-нибудь, и никогда он не упускал случая позабавиться над роботами. Едва сестрички, лязгая и жужжа, принимались развозить завтрак, как Гэйб всегда тут как тут. Пристраивался за жужжащими нянями-железками и, когда они разворачивались, ставил какой-нибудь из них подножку. Гэйб опрокидывал железку и стрелой летел прочь - даже разряд молнии не успел бы его настичь. Немного погодя другие роботы норовисто мчались на помощь своему упавшему товарищу (или подруге - это как посмотреть), подымали его, кудахча при этом (заметьте: каждый божий раз) то, что предписывала программа кудахтать в таком случае: "Как плохо, как плохо. Бедный Брюс, бедный Брюс".
Тут все мы прямо-таки стонали от хохота: опять Гэйб учудил ту же шутку!
Мы так и не узнали, почему роботов звали "Брюс" - всех до единого. Может быть, просто причуда идиота конструктора с тем же именем. Как бы то ни было, мы хохотали до упаду.
- Здорово, Гэйб!
- Молодчина, парень!
- Ты им еще покажешь, Гэйби!
А он расплывался в особой своей улыбке-ухмылке, и все было нормально, и палата на чуток переставала быть палатой.
Только для него палата всегда оставалась палатой.
Радость никогда-никогда не охватывала его, даже если он по-клоунски забавлял нас.
Мы из кожи вон лезли, стараясь хоть как-то расшевелить его, приглашали поиграть в слова или во что-нибудь еще - ничего не помогало. Гейб не был стариком, и ему тут было не место. Хуже всего, что для него не оставалось никакого выхода.
И вдруг - совершенно случайно, как порождение одной долгой, ужасной и мерзкой ночи - показалось, что выход найден, что есть способ отомстить роботам.
Было это так.
Стояла глубокая, темная, словно, крылья летучей мыши, ночь; большинство из нас уснуло. Так бы мы и спали, если б у Либби не упала на пол подушка. В ней он глушил свои рыдания, а когда она упала, у бедняги не хватило ни сил, ни чувства равновесия дотянуться через край высокой кровати до подушки, подобрать ее с пола.
Рыдания разбудили нас. Сколько помню, никогда не доводилось мне слышать звук, похожий на тот. Вот уж чтоб Либби заплакал - такого никто не ожидал. Слишком много лет он тут провел, был ветераном, так что разочарование и отчаяние выпорхнули из него давным-давно. Да и не только в том дело. Жизнь его сильно потрепала, так крепко, что плача у Либби просто не осталось. Сам он родился в Гарлеме. Белые родители в Гарлеме - верный признак крайней бедности. Либби рос, меняя один убогий квартал Нью-Йорка на другой. Еще мальчишкой он выучился бить в самые болезненные места, когда незнакомец пытался соблазнить или попросту тащил в кусты. О сексе он узнал в тринадцать лет, не из книжек или разговоров, а прямо так - под лестницей в подъезде жилого дома с женщиной тридцати пяти лет. Позже он попал на корабль, вкалывал палубным матросом, мотался по самым отчаянным рейсам и горбом нажитые деньги, по всей видимости, просаживал на какую-нибудь дамочку, либо терял в драке. Либби слишком много повидал и перечувствовал, чтобы плакать.
Но в ту ночь именно Либби изливал свою душу в плаче, лежа на койке.
Помнится, я тоже всплакнул - стало жалко Либби.

Двенадцатая койка - Кунц Дин Рэй => читать онлайн электронную книгу дальше


Было бы хорошо, чтобы книга Двенадцатая койка автора Кунц Дин Рэй дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Двенадцатая койка у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Двенадцатая койка своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Кунц Дин Рэй - Двенадцатая койка.
Если после завершения чтения книги Двенадцатая койка вы захотите почитать и другие книги Кунц Дин Рэй, тогда зайдите на страницу писателя Кунц Дин Рэй - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Двенадцатая койка, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Кунц Дин Рэй, написавшего книгу Двенадцатая койка, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Двенадцатая койка; Кунц Дин Рэй, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн