А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он словно мерцал во влажном воздухе — это было похоже не столько на электрическое освещение, сколько на огни костров и масляных плошек в примитивных поселениях прежних эпох. И на самом деле, когда темнота окутала все приметы современности, а странная игра света, пробивающегося сквозь абажуры и занавески, размыла их черты, Джибсонтон на колесах стал похож на цыганский табор, защищающийся стеной кибиток от неприязни местных жителей в каком-нибудь сельском уголке Европы в XIX веке. К тому моменту, как я шагнул в проход между ближайшими трейлерами, огни начали гаснуть один за другим — усталые балаганщики ложились спать.
На лугу царил покой — характерная черта, порожденная обязательным для балаганщиков уважением к соседям. Не раздавались громкие голоса по радио или телевизору, не было слышно ни одного плачущего ребенка, оставленного без присмотра, ни единой лающей собаки — ничего из того, что всегда услышишь в так называемом респектабельном районе в «правильном» мире. А когда наступит день, то будет видно, что на дорожках между трейлерами нет никакого мусора.
Еще днем, во время перерыва, я отнес свои вещи в трейлер, который снимали, кроме меня, еще трое парней. Потом я бродил по лугу, отыскивая трейлер «Эйрстрим», принадлежащий Райе Рэйнз. С тяжелым грузом монет и толстой пачкой долларовых купюр в переднике-кошельке я направился прямо туда.
Дверь была открыта, и я увидел Райю. Она сидела в кресле, в масляно-желтом свете настольной лампы, и разговаривала с карлицей.
Я постучал в открытую дверь, и Райа отозвалась:
— Входи, Слим.
Я поднялся по трем металлическим ступенькам лестницы. Карлица обернулась и посмотрела на меня. Она была неопределенного возраста — то ли двадцать лет, то ли пятьдесят, наверняка не скажешь. Ростом дюймов сорок, нормальное тело, укороченные руки и ноги и большая голова. Мы представились. Карлицу звали Ирма Лорас, она заведовала принадлежащим Райе аттракционом «городки». На ней были детские теннисные туфли, черные брючки и свободная блузка персикового цвета с короткими рукавами. Густые глянцевые черные волосы отливали синевой, как вороново крыло. Волосы были красивые, и она явно ими гордилась, судя по тому, сколько сил было потрачено на то, чтобы с таким мастерством подстричь и уложить их вокруг чересчур крупного лица.
— Ах да, — сказала Ирма, протягивая маленькую ручку и чуть подергиваясь. — Я наслышана о тебе, Слим Маккензи. Миссис Фрадзелли, которая вместе со своим мужем Тони является хозяйкой «дворца Бинго», говорит, что ты слишком молод, чтобы быть самостоятельным, и что ты безумно жаждешь домашней пищи и материнского внимания. Харв Сивен, хозяин одного из аттракционов-массовок, считает, что ты либо убегаешь от армии, либо драпаешь от копов, поймавших тебя на какой-нибудь ерунде... катался, к примеру, в чужой машине; и в том, и в другом случае он считает тебя стоящим парнем. Балаганщики говорят, что ты знаешь, как надо управлять простаками, и что через несколько лет ты, может статься, будешь лучшим зазывалой на ярмарке. А Боб Уэйланд, владелец карусели, малость обеспокоен, потому что его дочь считает тебя просто принцем из сказки и заявляет, что умрет, если ты не обратишь на нее внимание. Ей шестнадцать лет, зовут ее Тина, и на нее стоит обратить внимание. А мадам Дзена, известная также как миссис Перл Ярнелл из Бронкса, наша цыганка-гадалка, говорит, что ты Телец, что ты на пять лет старше чем выглядишь, и что ты бежишь от несчастной любви.
Меня не удивило то, что многие балаганщики прогулялись к силомеру, чтобы взглянуть на меня. Это была тесная община, а я был новичком, так что их любопытство было вполне объяснимым. Тем не менее сообщение о влюбленной Тине Уэйланд смутило меня, а «психическое» видение мадам Дзены рассмешило.
— Ну, Ирма, — ответил я, — я и в самом деле Телец, семнадцати лет от роду, ни у одной девушки до сих пор не было даже шанса разбить мне сердце — а если миссис Фрадзелли хорошо готовит, можешь передать ей, что я каждый вечер рыдаю до беспамятства, стоит мне подумать о домашней пище.
— И ко мне милости прошу, — с улыбкой ответила Ирма. — Заходи, познакомишься с Поли, моим мужем. В самом деле, почему бы тебе не заглянуть к нам в следующее воскресенье вечером, когда мы обустроимся на следующей остановке нашего маршрута. Я угощу тебя цыпленком с соусом чили, а на десерт — мой знаменитый пирог под названием «Черный лес».
— Обязательно загляну, — пообещал я.
Насколько мой опыт позволял мне судить, карлики быстрее всех прочих балаганщиков принимали чужака, открывались ему навстречу, были первыми, кто выказывал доверие, улыбался и смеялся. Первое время я склонен был думать, что их, казалось, безграничное дружелюбие вызвано уязвляющим их недостатком — малым ростом. Я рассуждал так: если ты настолько мал ростом, ты просто обязан быть дружелюбным, чтобы не стать легкой мишенью для хулиганов, пьяных и грабителей. Но после того, как я поближе узнал некоторых из этих малышей, я постепенно понял, что мой анализ их открытых натур был не только упрощенным, но и неблагородным. В целом — то же можно сказать и о любом из них — карлики были людьми с сильной волей, уверенные в себе и полагающиеся только на себя. В них было не больше страха перед жизнью, чем в людях нормального роста. У их открытости иные корни, в немалой степени она проистекает из сочувствия, порожденного страданием. Но в ту ночь, в «Эйрстриме» Райи Рэйнз, я был еще молод и всему учился и еще не обладал знанием их психологии.
В ту ночь я не понимал также и Райю, но меня потрясло, насколько резко различались темпераменты этих двух женщин. Ирма была сама теплота и открытость, в то время как Райа оставалась холодной и замкнутой. У Ирмы была прекрасная улыбка, и она вовсю пользовалась ею — Райа изучала меня чистыми голубыми глазами, которые впитывали все, но ничего не выпускали наружу. На ее лице ничего нельзя было прочесть.
Райа сидела в кресле босиком — одна нога вытянута вперед, другая подогнута. Вся она была воплощением мечты молодого парня. На ней были белые шорты и бледно-желтая футболка. Босые ноги покрыты хорошим загаром. Стройные лодыжки, красивые икры, гладкие коричневые коленки и крепкие бедра. Мне захотелось провести ладонями по этим ногам, ощутить крепкие мышцы ее бедер. Но вместо этого я засунул руки в передник с деньгами, чтобы она не увидела, как они трясутся. Футболка, слегка влажная из-за жары, соблазнительно прилипала к ее полным грудям, и сквозь тонкий хлопок можно было разглядеть соски.
Райа и Ирма резко контрастировали друг с другом, слава генетики и ее хаос, верхняя и нижняя ступеньки лестницы биологической фантазии. Райа Рэйнз была концентрацией телесной женственности, совершенством линий и форм, прекрасно воплощенным замыслом природы. А Ирма была напоминанием о том, что, несмотря на сложный механизм и тысячелетия практики, природа редко преуспевала в выполнении задачи, поставленной перед нею богом, — «Доведи это подобие до образа моего». Если природа — божественное изобретение, механизм, вдохновленный богом, а моя бабушка говорила, что так оно и есть, тогда почему бы ему не спуститься и не починить этот чертов механизм? Механизм обладает немалыми возможностями, и доказательством тому была Райа Рэйнз.
— Выглядишь ты на семнадцать, — сказала карлица, — но черт меня возьми, если ты действуешь или чувствуешь себя как семнадцатилетний.
Не зная, что на это ответить, я лишь пробормотал:
— Ну...
— Может, тебе и семнадцать, но ты мужчина, яснее ясного. Я, наверное, так и скажу Бобу Уэйланду, что для Тины ты чересчур мужчина. В тебе есть сила.
— Что-то... темное, — добавила Райа.
— Да, — согласилась Ирма. — Что-то темное. И это тоже.
Они были любопытные, но они были также балаганщиками. Они не стеснялись сказать мне, кто я есть, но они в жизни бы не спросили меня обо мне самом без моего согласия.
Ирма ушла, и я разложил перед Райей на кухонном столе деньги и квитанции. Она сказала, что выручка была на двадцать процентов выше, чем обычно. Выдав мне дневную плату наличными, она добавила еще тридцать процентов от тех двадцати. Это показалось мне неслыханной щедростью — я прикидывал, что процент от выручки мне будут платить не раньше чем через пару недель.
Когда мы закончили расчеты, я снял передник уже безо всякого смущения — эрекция, которую он прикрывал, спала. Она стояла у стола рядом со мной, я по-прежнему видел недостаточно прикрытые контуры ее грудей, и при взгляде на ее лицо у меня по-прежнему перехватывало дух. Но теперь гоночный двигатель моего желания сбавил обороты и лениво вертелся вхолостую — из-за ее деловитости и непримиримой холодности.
Я сказал ей, что Студень Джордан попросил сделать для него завтра одно дело, так что я не знаю, когда смогу завтра приступить к работе на силомере, но она была уже в курсе.
Она сказала:
— Когда закончишь, что там поручит тебе Студень, возвращайся на силомер и подмени Марко, того парня, что работал во время твоего, перерыва. Он поработает, пока ты будешь в отлучке.
Затем:
— Слим?
Я остановился и повернулся к ней:
— Что?
Она стояла, уперев руки в бока, сердито нахмурившись, сузив глаза, с вызывающим видом. Я решил, что сейчас мне за что-то крепко влетит, но она сказала:
— Добро пожаловать на борт.
Не уверен, знала ли она, как вызывающе выглядит, и знала ли она, как выглядеть по-другому.
— Спасибо, — ответил я. — Приятно почувствовать палубу под ногами.
Своим ясновидением я разглядел манящую нежность, особую уязвимость под броней, которую она сотворила, чтобы защититься от мира. Я сказал Студню правду: я в самом деле чувствовал, что за маской крутой амазонки прячется чувствительная женщина. Но сейчас, стоя в дверном проеме и глядя на нее, стоящую в вызывающей позе возле стола, заваленного деньгами, я почувствовал еще кое-что — горечь, которой не замечал раньше. Это была глубокая, хорошо скрываемая и непроходящая меланхолия. И хотя эти психические излучения были смутны и неопределенны, они глубоко взволновали меня. Захотелось вернуться и обнять ее — без каких-либо сексуальных намерений, просто приласкать ее и, может быть, хоть отчасти развеять ее загадочную тоску.
Но я не шагнул к ней, не заключил ее в объятия, потому что знал, что мой порыв будет неверно понят. Черт, я живо представил, как она врежет мне коленом в пах, с грохотом вышвырнет из дверей, спихнет по металлическим ступенькам, пока я не поползу по земле, и уволит меня.
— Если и дальше будешь хорошо работать на силомере, — сказала она, — надолго там не застрянешь. Я найду для тебя что-нибудь получше.
— Буду стараться.
Уже направляясь к креслу, в котором сидела, когда я вошел, она добавила:
— Я собираюсь покупать еще концессию или две в том году. Большие аттракционы. Мне нужны будут надежные люди, чтобы управлять ими.
Я понял — она не хотела, чтобы я уходил. Не то чтобы она заинтересовалась мной, не то чтобы я был неотразим или что-то еще в этом же духе. Райа Рэйнз просто не хотела оставаться одна в этот час. Вообще — да, но только не теперь. Она попыталась бы удержать любого гостя, кто бы он ни был. Но я не стал поступать так, как мог бы, ощутив шестым чувством ее одиночество, — я понял к тому же, что она сама не знает, насколько явно видно это одиночество. Если она поймет, что маска крутой самоуверенности, которую она так тщательно создавала, на время стала прозрачной, она смутится. И разозлится. И, конечно же, даст своему гневу излиться на меня.
Поэтому я просто сказал:
— Ну, надеюсь, что я тебя не разочарую. — Я улыбнулся, кивнул ей и добавил: — Увидимся завтра. — И вышел наружу.
Она не окликнула меня. В глубине моего полуюношеского незрелого, непоколебимо романтического сердца я надеялся, что она позовет меня, и когда я обернусь, то увижу ее в дверном проеме трейлера, и свет будет падать на нее сзади так, что дух захватит, и что она произнесет — мягко и нежно — что-то невообразимо соблазнительное, и мы пойдем в постель навстречу целой ночи безудержной страсти. В реальной жизни ничего подобного никогда не бывает.
Дойдя до конца лестницы, я действительно обернулся и посмотрел назад, и я действительно увидел ее, и она действительно смотрела мне вслед, но она по-прежнему была внутри, снова устроившись в кресле. Она представляла собой настолько умопомрачительно сексуальное зрелище, что на какой-то миг я бы не двинулся с места, даже если бы на меня навалился гоблин с глазами, горящими огнем убийства. Ее голые босые ноги были вытянуты и чуть раздвинуты. Свет лампы придавал ее нежной коже маслянистый блеск. Свет ложился так, что между ее грудей пролегли тени, подчеркивающие их соблазнительные очертания. Тонкие руки, нежная шея, светло-каштановые волосы — все светилось величественным золотым светом. Свет не просто показывал и с любовью ласкал ее — более того, она сама казалась источником света, как будто светилась не лампа, а она сама. Ночь пришла, но солнце не покинуло свою дочь.
Отвернувшись от открытой двери, я с тяжело бьющимся сердцем сделал шага три в ночь, по тропинке между трейлерами — и потрясенно замер, увидев Райю Рэйнз, возникшую передо мной в темноте. Эта Райа была в джинсах и грязной блузке. Сперва ее образ был колеблющимся, размытым, бесцветным — словно фильм на колышущемся черном экране. Но через секунду-другую она стала четкой и ясной, неотличимой от настоящей, хотя совершенно очевидно не была настоящей. Эта Райа не была, кроме того, эротичной. Ее лицо было мертвенно-бледным, и из одного уголка чувственного рта текла струйка крови. Я разглядел, что блузка ее испачкана не грязью, а кровью. Ее шея, плечи, грудь, живот были темными от крови. Она шептала голосом тихим, как взмах крыла бабочки, слова с трепетом слетали одно за другим с ее губ, мокрых от крови: «Умираю, умираю... не дай мне умереть...»
— Нет, — отозвался я еще тише, чем призрак. И, как дурак, шагнул вперед, чтобы обнять и приласкать видение Райи со всей нежностью и мгновенной отзывчивостью, которые покинули меня, когда настоящая женщина нуждалась в ласке и утешении. — Нет, я не дам тебе умереть.
С непостоянством, характерным для грез, она пропала. Ночь была пуста.
Споткнувшись, я прошел через то место, где в спертом воздухе только что была она.
Я упал на колени и склонил голову.
В такой позе я оставался некоторое время.
Я не желал принимать послание от этого видения. Но я не мог этого избежать.
Неужели я преодолел три тысячи миль, неужели я подчинился Жребию, позволив ему выбрать для меня новый дом, неужели я начал обзаводиться новыми друзьями только для того, чтобы увидеть, как все они гибнут в каком-то невозможном катаклизме?
Если бы только я мог предвидеть опасность, тогда бы я предупредил Райю, Студня и любого другого, кто мог стать возможной жертвой, и если бы я смог убедить их в моих способностях, они могли бы предпринять что-нибудь, чтобы избежать смерти. Но хотя я усилил восприимчивость насколько это было возможно, я не мог уловить ни малейшего намека на характер надвигающейся катастрофы.
Я просто знал, что здесь замешаны гоблины.
Мне стало дурно, когда я подумал о грядущих потерях.
Не помню, сколько времени я простоял на коленях среди пыли и сухой травы. Наконец я с трудом поднялся на ноги. Никто не видел и не слышал меня. Райа не подошла к двери трейлера и не выглянула наружу. Я был один среди лунного света и пения сверчков. Я с трудом удерживался на ногах. Желудок мутило и сводило спазмами. Пока я был у Райи, большинство окон погасло и, когда я огляделся, еще несколько мигнуло и погасло. Кто-то готовил на ночь глядя яичницу с луком. В воздухе витал божественный аромат — обычно я становился голоден от одного такого запаха, но в моем нынешнем состоянии он только увеличил тошноту. Дрожа, я направился к трейлеру, в котором мне выделили койку.
Сегодня утром рассвет принес надежду, и когда я выходил на ярмарку из душевой под трибуной, окрестность казалась мне светлой и полной обещаний. Но точно так же, как некоторое время назад темнота пришла в аллею, так же пришла она и ко мне, просочилась в меня, вокруг меня, наполнила меня всего.
Уже почти дойдя до своего трейлера, я осознал, что за мной следят чьи-то глаза, хотя никого не было видно. Прячась за одним из трейлеров, под ним или внутри его, кто-то следил за мной, и я был почти уверен — это тот, кто уволок труп гоблина из павильона электромобилей, а после шпионил за мной из одного из закоулков аллеи, закутанной в ночь.
Но я был слишком ошеломлен и чувствовал себя слишком потерянным, чтобы беспокоиться об этом. Я направился к себе в трейлер спать.
В трейлере была маленькая кухонька, гостиная, одна душевая и две спальни. В каждой спальне стояло по две кровати. Моим соседом по комнате был парень по имени Барни Куадлоу, грузчик, очень крупный и тугодум.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Сумеречный взгляд'



1 2 3 4 5 6 7 8 9