А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Ну, это ваше дело, – небрежно заметил я, – и я бы не упомянул, если бы ты не заявил, что печешься о моем благе.– Не хочешь – не верь, – отозвался Томаш, – но это так. – Он изрек это точно таким же тоном, каким только что обозвал жену своего шефа особой легкого поведения.– Ты думаешь, – добродушно продолжал я, – что я ничего не знаю?– Может, и знаешь, – ответил Том, – но кое-что… кое-что тебе, наверное, неизвестно…– Как бы не так, если ты, конечно, о Богунке. Томаш поправил галстук и застегнул воротничок.– Не можешь же ты знать, что…– Да знаю, знаю, дружок, – усмехнулся я, – и тронут твоим сочувствием.– Да ну? – искренне удивился Томаш.– Ну да, – сказал я, – Бубеничек говорил мне, что Богунка путалась с Колдой.– Но это… – изумленный Гертнер не находил слов, – это же гнусно, в конце концов!– О мертвых плохо не говорят.– Я не о Зузане.– Понимаю, – успокоил я, – ты лучше давай собирайся.– А все-таки, разве тебе не ясно, как это гнусно?Мне в тот момент и впрямь не было ясно, как поступить – разыграть из себя растроганного друга или негодующего Зорро-мстителя. Лютеранская натура Томаша, проявляющаяся в его рассуждениях, здорово меня раздражала. Ревновать к Богоушу Колде? Мы все, конечно, ужасно устали, и нервы у нас издерганы, но мы же взрослые люди.– Отстань.– Не понимаю! – Томаш вытаращил глаза.– Может, вернемся?– Да, – очнулся Томаш, – наверное, они уже ушли. Я хочу с тобой поговорить.– О чем?– Ты обещал, что расскажешь мне… о Зузане.– А-а, – я вспомнил обещание, которое необдуманно дал, чтобы только отвязаться от Богунки Славиковой. – Потом.– Поехали ко мне, а? – предложил Томаш.– К тебе так к тебе… – согласился я.Мы вернулись в бар. Уже издалека я заметил, как Славик уговаривает жену уйти.– Ну и засиделись же мы, – сказал Томаш.– А завтра снова на службу, – весело произнес главный редактор, краем глаза следя за Богункой.– Ладно, – зевнула Богунка. – Пошли, что ли.Томаш заговорщицки мне подмигнул. Видишь, мол, как я все устроил. Как и договорились.Я кивнул:– Да, на сегодня, пожалуй, хватит.– М-да, уж вам-то досталось, – мрачно заметил Славик.Компания Пилата тоже засобиралась. Но я не видел Милоня и той веснушчатой девицы. Неужели ушли вместе? Нет, это как-то не вязалось с ее обликом. У Милоня более чем известная репутация.– Кого это вы высматриваете? – спросила меня Богунка и поднялась со стула. – Пошли?– Пошли, – кивнул муж.– А я, пожалуй, выпью еще кофе, – заявил Гертнер.Перед нами появилась услужливая пани Махачкова:– Кофе? Один?– Мне тоже, – сказал я.– Значит, два, – улыбнулась пани Махачкова.Богунка двинулась к выходу, даже не попрощавшись, а Славик перед тем, как за ней последовать, молча пожал руку Тому и кивнул мне.– Смотри-ка, – Томаш показал на другой конец стойки, – Милонь забыл сумку.Мы уже остались наедине, и пани Махачкова поставила перед нами кофе.– Да ведь он здесь, – подмигнула барменша, умерила поток децибелов, несущийся из магнитофона, и приложила к губам палец: – Тсс, слышите?Из пустого зала, где недавно проводил дискотеку Анди Арношт, доносились звуки рояля и пение. Пел Пилат.– Чего это он? – спросил Том.– Он там с девушкой, – томно произнесла Махачкова, прилежная читательница бульварной литературы, – с той малышкой. – Многоопытная дама явно заметила юный возраст новой невесты Милоня.– Завалимся туда, а? – ухмыльнулся Том.К нему, похоже, возвращалось настроение.– Зачем?– Смеха ради.– Глупо как-то…Пока мы спорили, рояль умолк, и раздался звучащий резким диссонансом грохот. Стул, что ли, у них упал. За этим последовала звонкая пощечина.– Вы бы заглянули туда, Честик, – озабоченно сказала пани Махачкова.С веснушчатой близняшкой Марлен Жобер мы столкнулись в коридоре.– Пожалуйста…В дверях зала показался Пилат. Диалектика причин и следствий взяла свое. На сей раз багровым пятном на левой щеке был отмечен Милонь.– Яна!– Исчезни, – дружески посоветовал я Пилату; веснушчатое создание затаилось у меня за спиной.– Ну ты…– Исчезни, – повторил я.И оскорбленный Милонь послушно исчез.– Спасибо, – сказала девушка.– Не за что. Вы, я вижу, и сами можете за себя постоять.– Когда как, – возразила она.– Верно, – кивнул я, – я и забыл о том парне в темных очках…Комментировать мои слова она не стала, но и договорить мне не дала:– Вы не могли бы вызвать мне такси?– Это лишнее, – сказал я и взглянул на часы. – Перед «Ротондой» их сейчас целая куча. Да и дешевле обойдется, – добавил я отечески. Из сумки, висящей у нее через плечо, выглядывала «История античной философии». – Если хотите, я принесу ваше пальто.Она заморгала в знак согласия. Томаш обнимал Пилата, а маэстро что-то тихо ворчал. Они даже не заметили, как я взял пальто несостоявшейся невесты – коричневую пелерину с капюшоном.Девушка ждала меня у лестницы:– Спасибо.– Вдруг там уже заперто, – засомневался я, – подождите, я пойду с вами.Заперто быть не могло, но я хотел ее проводить. Чтобы выглядеть в собственных глазах благородно. Мы поднялись по лестнице и вышли на улицу.– Ну, и где же куча такси?– Это Пилат нам портит музыку, – не слишком остроумно пошутил я.– Что значит – нам?Я растерялся:– То есть…– То есть вы хотели сказать, что, как джентльмен, поедете со мной? – язвительно закончила она.– Вовсе нет.– Но вы сказали…– Постойте, – перебил я ее, кивая на учебник в сумке, – вы, наверное, не продвинулись дальше софистов?– Вот как, джентльмен, я вижу, порядочно образован.– Университет, как принято среди джентльменов.– Тогда вы должны знать, что в этом учебнике, – она достала книгу из сумки, – софисты в самом конце.– Как бы то ни было, – холодно сказал я, – уверяю вас, я не утверждал, что желал бы ехать с вами.– Да вам бы все равно ничего не светило.– Конечно, – усмехнулся я, – поэтому я и не высказывал подобного желания.– Я знаю вас всего несколько часов, – продолжала девушка мягче, – а таких знакомых домой не вожу.Если принять во внимание ее крайне юные годы, то слова эти прозвучали более чем смело. Как бишь она назвалась, эта бой-девица? Я вспомнил, как нас знакомили. Ах да, Яна. Интересно, она тоже запомнила мое имя?– Едет! – Она ринулась на дорогу; я увидел зеленый огонек такси, идущего от Пороховой башни.– Подождите!-Она уже садилась, но подождала, пока я подбежал.– Вот, возьмите! – Подложив свой учебник, она нацарапала на тетрадном листе свой телефон. – Позвоните мне завтра утром. Лекций нет, и я буду дома.Хлопнула дверца, и такси тронулось с места. Я застыл посреди улицы, сжав в руке листок, на котором было написано имя «Яна» и семизначный телефонный номер. 15 Пани Махачкова свернула свою торговлю и перемывала рюмки. Она бережно ставила их на расстеленную салфетку; недоставало уже только трех. Моей, Пилата и Гертнера.– Вот так, – втолковывал Милонь Томашу, – раз промахнешься – и конец… – Милонь провел ладонью по горлу, сопроводив этот жест коротким свистящим звуком.– О чем это вы?– Вот, Честик, пей, – придвинул ко мне Пилат свою рюмку взамен моей полупустой.– О Зузанке, – грустно произнес Том.– Да что ты об этом знаешь! – бросил я Пилату.– Стоит только раз промахнуться. – Милонь поднял палец. – Дорого же ей это обошлось!– Что ты об этом знаешь? – теперь уже подозрительно повторил я.Неужели Пилат знал о Колде? Ну конечно, ведь я же видел, что в «Ротонду» он пришел с Добешем и Бонди. Они ему наверняка сказали. Да только им и самим известно не слишком много. Или они от меня что-то скрыли. Я вспомнил, как они растерянно переглянулись, когда я спросил, признался ли Колда. Ответили, что не знают. Якобы. А может, Пилату они рассказали больше, чем мне.Томаш встал и направился в туалет. Пани Махачкова, домыв рюмки, взялась за книгу. Ее нисколько не волновало, что мы до сих пор не ушли.– Все это сплошной мрак, Честмир, – нервно бормотал у меня над ухом Пилат, – мрак, чтоб я сдох. Стоит только один раз промахнуться…– Ты знаешь про Колду? – перешел я к делу.Милонь, конечно, был пьян, но кое-что еще соображал. Я молил бога, чтобы Томаш подольше не возвращался.– Хм, – ухмыльнулся Пилат, – и ты на это клюнул?– На что?– Что Колда… – Он прыснул со смеху.– Не понимаю.– Тогда плюнь, – попытался Милонь замять разговор. Он, наверное, пожалел, что вообще мне на что-то намекнул. Но я не сдавался. Чуял, что Пилату кое-что известно. Не худо бы это кое-что знать и мне.– Еще одну, пан Пилат?Пани Махачкова сегодня явно была готова обслуживать своих постоянных клиентов до утра. Видно, не могла оторваться от своего чтива.– Конечно, – ответил я за Пилата, – еще три, и за мой счет.Барменша кивнула.– А что это вы читаете? – крикнул я ей вслед, когда она пошла за новыми рюмками: в наших с Томом вино еще оставалось. Очередной заказ был сделан ради Милоня. Я хотел, чтобы он напился. Чтобы у него развязался язык и он выболтал то, о чем сейчас молчит.– «Последнюю песню соловья», – зачарованно вздохнула барменша. – Вы читали, Честик?С чувством глубокого сожаления пришлось признаться, что это во всех смыслах достойное произведение мне неизвестно.– Я вам потом расскажу, в чем там дело, – горячо пообещала пани Махачкова и, обернувшись, злорадно спросила Пилата: – А куда же делась ваша девушка?– Какая девушка? – отозвался Пилат, и в его взгляде сквозила полная апатия. Пожалуй, еще одна порция спиртного была для него лишней. К своей новой рюмке он даже не прикоснулся, вообще было похоже, что вот-вот заснет.Но пани Махачкова не собиралась отказываться от занимательной беседы.– Да та малышка.– Ах, эта, – махнул рукой Пилат.Она явно оказалась не на высоте требований, предъявляемых Милонем к сексуальной партнерше. Я поймал себя на мысли, что меня это радует. Хотя… хотя эта нахальная девчонка – до меня, наконец, дошло, – по существу, назначила мне свидание. Завтра утром я должен ей звонить. Вот еще! У меня и других забот хватает.– Такое милое, нежное создание, – сказала пани Махачкова.– Как же, – буркнул Маэстро. Безусловно, в его подсознании все еще отдавалась пощечина.– За верных подружек! – Я поднял рюмку и заставил Пилата поддержать мой тост.Пани Махачкова, обиженная нашим невниманием, ушла к себе в уголок.– Так что ты тут болтал? – подзадорил я Милоня. – Не веришь, что это Колда?– А почему это должен быть он? – хохотнул Пилат.– А почему бы и нет?– Дурак ты.– Это я уже слышал.– Колда! Нет, надо же такое придумать!Пилат явно что-то знал, и у меня было ощущение, что я вот-вот сумею его расколоть.– Во всяком случае, не я, здесь ты можешь не сомневаться.– А я ничего такого и не говорю… Между тобой и Богоушем в этом деле в общем-то разницы нет.– Как это нет? – подстрекал я. – Тебе ведь ребята наверняка уже рассказали, чем все кончилось с Богоушем.– Да ни черта они не знают.– Не заливай!– Я? – обиделся Пилат. – Слушай, Честик, хочешь знать, как они обстряпали это дело с Зузаной?– Кто?– Они, – сказал Маэстро, – я их, гадов, хорошо изучил. Ты что, не веришь?Да нет. Я верил. У Милоня была своеобразно проявляющаяся мания преследования. Он окружен анонимной армией жаждущих его крови врагов. Это они виноваты в том, что он выпустил никуда не годный диск, не выиграл «Золотую лиру», ну и так далее. Вот и тут – кто, как не они! Это я понял. И еще я понял, что Маэстро вдрызг пьян. 16 – А ты не перебрал?После того как Пилат обнаружил свою несостоятельность, я решил ехать домой. Но тут наконец вернулся Томаш.– Ну, пока, – распрощался Милонь и напутствовал меня: – Не будь дураком.– Не буду, – пообещал я. Пилат ушел, и я спросил Тома:– А не пора ли и нам?– Может, допьем? – неуверенно предложил Том.– Да ведь тебе плохо!– Глупости.Он геройски сделал глоток, но остался бледным, лишь на щеках выступили красные пятна.Много же он пил, редактор из «Подружки»…Мы решили не допивать и расплатились. Пани Махачкова заперла за нами дверь. Очевидно, собиралась читать до утра.– Ну, бывай… – Я старался усилием мысли заставить Тома забыть наш уговор.– То есть как это? Ты едешь со мной. Телепатия подвела.– А не поздновато? – осторожно спросил я. – Мне надо выспаться, да и тебе тоже.– Да ты, оказывается, сибарит, – стал подзуживать меня Томаш.– Я серьезно…– Знаешь, мне и впрямь плохо, – сменил он тактику, – да и надо с тобой поговорить.Он остановил такси, потрепанную «шкоду», и я сдался. Мы поехали к нему. К счастью, он жил на Смихове, и добраться оттуда ко мне на Петршины было не слишком сложно. Я собирался сократить свой визит до минимума.– Приехали.Этот таксист тоже пытался завязать разговор (Том занял место рядом с ним, а я одиноко восседал сзади), для начала хотя бы о погоде, и тоже не преуспел.Я хотел расплатиться, но Том меня остановил:– Ты что, я же тебя пригласил.Тем лучше. И впрямь, где мне взять на ежедневное катание по Праге в такси.– Да, ты же еще ни разу у меня не был, – сообразил Томаш, когда открыл дверь своего полуподвального жилища.– Кофе хочешь?В квартиру вел длинный, тесный коридор, в самом начале которого посетителей встречали доспехи. Причем любопытные вроде меня, подняв забрало, обнаруживали внутри череп с искусственными глазами.– Пожалуй, – согласился я.Этот полуподвал, очевидно, был когда-то частью большой котельной. Из-под штукатурки на потолке и обоев на стенах коридора проступал причудливый узор отопительных труб.– Ну, как тебе? – Томаш, почти отрезвевший, дал мне насладиться открывающимся из скромно обставленной кухни видом комнаты.– Потрясающе, – сказал я.Его жилье напоминало резиденцию восточного вельможи. По стенам огромной, неправильной формы комнаты висели ковры, на антресолях под потолком была замаскирована стереосистема, и весь этот интерьер разнообразили беспорядочно разбросанные подушечки и пуфы. Томаш Гертнер явно предполагал принимать здесь множество гостей.– Ты тут устраивайся, а я сделаю кофе.Пока Том возился на кухне, я разглядывал комнату, удобно расположившись в единственном кресле – старинном, вольтеровском, которое стояло возле импровизированного письменного стола. Упомянутый стол составляла лишь полированная доска на грубых козлах.– Тебе покрепче?На столе лежала кипа нот, а сверху – черная папка с тесемками.– Что? – рассеянно спросил я.– Кофе!Я, собственно, вовсе не хотел кофе. А задумался я о том, водил меня Пилат за нос или нет. Неужели что-то знает?– Я вообще не буду кофе.– Тогда я сделаю только для себя, – отозвался Томаш из кухни. – А в ящике справа от тебя рюмки и выпивка.В ящике, который, вероятно, поддерживал козлы, и впрямь были спереди рюмки, а сзади – бутылки с пестрыми этикетками. Я вытащил початый грузинский коньяк и налил две рюмки. По правде говоря, мне не хотелось ни кофе, ни коньяка. Интересно, который час? Я посмотрел. Уже начинался вторник. Из любопытства я раскрыл ту черную папку с тесемками. «Звезда летит в небо. Мюзикл в пяти действиях. Автор текста Том Гертнер». А вверху на титульном листе – надпись от руки: «Малая сцена – Жижков».Жижковская Малая сцена – это театрик для любительских трупп. Неужели какая-то из них решилась ставить мюзикл? Впрочем, почему бы и нет, если авторами его были Анди с Томом. За что я ценил Гертнера, так это за трезвую оценку собственных возможностей. Это он основал тогда в гимназии наш ансамбль, но вскоре предусмотрительно передал руководство Добешу. Однако дебютировали мы песней, которую сочинил Том. Музыка, конечно, была всего лишь подделкой под то, что тогда играли по радио, этакий заурядный рок-н-ролл, зато текст, который пела Зузанка, бесспорно принадлежал Гертнеру, так же как и неумелое соло на гитаре. Саксофон Добеша и мое поэтическое дарование одержали победу уже потом. И должен сказать, Том вел себя в этой ситуации по-спортивному. «Мы – одна команда», – комментировал он наступившие изменения. Так же безупречно он, впрочем, держался и позднее, когда мы все вновь встретились в Праге. Недоучившись, как и я, он бросил якорь в культурном отделе «Подружки» и в музыкальную жизнь уже вмешивался лишь как теоретик.– Так вы хотите ставить свой мюзикл на Малой сцене в Жижкове?Томаш, вошедший с большой красивой чашкой ароматного кофе, рассеянно поглядел на черную папку с тесемками.– Что? А-а, ну да. Это идея Анди: попробовать сперва там. Пара спектаклей на Жижкове, а потом можно еще кое-что отшлифовать и отдать в Карлин.– Черт возьми! Высоко же вы метите! Томаш пожал плечами.– Я где-то читал, что даже хороший писатель способен создать только одну настоящую книгу. Все остальное, что он пишет и издает, – лишь подготовка и немногого стоит.– Вот как? – с сомнением отозвался я. – Может, и верно, но не для всех.– Разумеется, – терпеливо пояснил Томаш, – но не станешь же ты спорить с тем, что есть люди, которые вынашивают великий замысел. Один-единственный. Главный в своей жизни.– Да, – сказал я, – бывает. – Спорить с этим я и впрямь не мог, уже потому, что сам себя к таким личностям не относил.– У меня тоже есть такой замысел. – Гертнер улыбнулся. – Ты даже не представляешь, Честик…– Почему же, – вставил я, – представляю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17